Моя очередь.

Девочка с рюкзаком и с дурацким плюшевым мишкой стоит в двух ярдах от убийцы в военной форме.

Капрал развернулся кругом и вытянул руку вперед. Что было дальше, у меня стерлось из памяти. Не помню, как выронила мишку и выхватила из заднего кармана «люгер». Я даже не помню, как нажала на спусковой крючок.

Следующее, что я помню четко, – это как разлетается вдребезги стеклянный визор противогаза.

Капрал падает на колени в двух шагах от меня.

Я вижу его глаза.

Его три глаза.

Естественно, я потом осознала, что на самом деле у него два глаза. Третий был черным входным отверстием от пули, которая угодила ему между бровей.

Наверное, у него был шок, когда он вдруг увидел, что я целюсь ему в лицо. И он промедлил. Сколько это длилось? Секунду? Меньше секунды? Но в эту миллисекунду вечность свернулась, как гигантская анаконда. Если вы когда-нибудь побывали в аварии или пережили какую-нибудь другую смертельную опасность, вы знаете, о чем я. Сколько длится автомобильная авария? Десять секунд? Пять? Но если вы внутри аварии, кажется, что она длится целую жизнь.

Капрал ткнулся лицом в землю. В том, что я его убила, не могло быть сомнений. Пуля проделала в затылке дыру размером с блюдце.

Но я не опустила пистолет. Я пятилась к тропинке и продолжала целиться ему в темя.

Потом развернулась и сломя голову помчалась по лесу.

В неправильном направлении.

К лагерю.

Глупо. Но я тогда не думала. Мне шестнадцать, и я впервые выстрелила человеку прямо в лицо.

Я попала в беду и просто хочу вернуться к папе.

Папа должен все исправить.

Ведь это то, что делают папы. Они все исправляют.

Мой мозг сначала не фиксировал звуки. По лесу эхом прокатились отрывистые автоматные очереди и крики людей, но они не проникали в мое сознание. В моем сознании запечатлелись другие картинки: голова Криско откидывается назад, он падает в серый пепел, как будто его скелет превратился в желе; убийца делает пируэт, и на стволе его пистолета вспыхивает солнечный блик.

Мир взорвался. Его осколки дождем сыпались вокруг меня.

Это было начало Четвертой волны.

Я успела затормозить на границе лагеря. Горячий запах пороха. Клочки дыма вырываются из окон барака. Какой-то человек ползет к складскому сараю.

Это был мой папа.

Его спина согнулась дугой. Лицо было в грязи и крови. За папой по земле тянулась дорожка из крови.

Он оглянулся как раз в тот момент, когда я вышла из-за деревьев.

«Кэсси, нет!» – прочитала я по его губам.

Потом его руки подломились, и он замер на земле.

Из барака появился военный. Легкой кошачьей походкой он двинулся к папе – руки свободно опущены, плечи расслаблены.

Я отступила за деревья и подняла пистолет. Но между нами было больше ста футов. Если бы я промахнулась…

Это был Вош. Он казался даже выше, когда стоял над лежащим папой. Папа не шевелился. Я думаю, он притворялся мертвым.

Но это было не важно.

Вош все равно в него выстрелил.

Не помню, чтобы я издала какой-то звук, когда он нажал на спусковой крючок. Но, видимо, я что-то такое сделала, что подействовало на органы чувств Воша. Черный противогаз резко повернулся, солнце отразилось в стеклянном щитке. Вош поднял указательный палец, а потом ткнул большим пальцем в моем направлении. Жесты предназначались для двух солдат, которые к этому моменту вышли из барака.

Первый приоритет.