DRAMATIS PERSONAE
1966

Хулиан Каракс завершил свой роман «Тень ветра» кратким послесловием, в котором он прослеживает судьбу своих персонажей на много дет вперед. С того далекого 1945 года я прочел множество книг, но последний роман Каракса остается моим любимым. И сейчас, спустя более чем два десятилетия, я уже едва ли изменю свои предпочтения.

Пока я пишу эти строки за прилавком книжной лавки, мой сын Хулиан, которому завтра исполняется десять лет, смотрит на меня и улыбается, заинтригованный растущей на глазах стопкой листков, вероятно думая, что его отец тоже подхватил эту книжно-словесную болезнь. У Хулиана глаза и ум матери, но мне нравится думать, что, быть может, свою наивность он унаследовал от меня. Мой отец, который уже с трудом разбирает названия книг на обложках, но не хочет в том признаться, сейчас наверху, в квартире. Я часто спрашиваю себя, счастлив ли он, чувствует ли он себя спокойно в нашем обществе или по-прежнему обитает в мире своих воспоминаний, заколдованный тем грустным чувством, которое всегда преследовало его. Книжной лавкой занимаемся мы с Беа. Я веду бухгалтерию, она делает закупки и обслуживает покупателей, которые предпочитают общаться с ней, а не со мной. Но я на них за это зла не держу.

Время сделало ее сильной и мудрой, Беа почти никогда не говорит о прошлом, хотя порой я застаю ее погруженной в молчаливую задумчивость, наедине со своими воспоминаниями. Хулиан обожает свою мать. Я смотрю на них двоих и знаю, что их связывают между собой невидимые нити, которые сам я только начинаю распознавать. Но того, что я с ними на одном острове, для меня уже достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым. Доходов от книжной торговли только-только хватает на жизнь, но я даже не могу себе представить, что могу заняться чем-либо другим. Продажи с каждым годом падают. Я оптимист и не устаю повторять: в росте всегда заложено падение, зато в падении заложен рост. Беа считает, что искусство чтения постепенно умирает, что это сугубо личное действо и книга — это зеркало, в котором мы видим то, что несем в душе, вкладывая в чтение разум и душу, а эти добродетели встречаются все реже. Каждый месяц мы получаем много предложений продать нашу лавку, на ее месте хотят открыть магазин телевизоров, одежды или обуви. Но нас смогут вынести отсюда только вперед ногами.

Фермин и Бернарда поженились в 1958 году и сейчас у них уже четверо детей: все мальчики, и у всех нос и уши отца. Мы с Фермином видимся все реже, хотя иногда и повторяем ту прогулку по волнорезу на рассвете. Фермин оставил работу в нашей лавке несколько лет назад и после смерти Исаака Монфорта занял его место хранителя на Кладбище Забытых Книг. Исаак похоронен рядом с Нурией на Монтжуик. Я часто прихожу к ним, и мы разговариваем. На могиле Нурии всегда стоят свежие цветы.

Мой старый друг Томас Агилар уехал в Германию, где работает инженером на одном промышленном предприятии, изобретая чудесные вещицы, которых я никогда не мог понять. Иногда он пишет письма, но всегда на имя своей сестры Беа. Года два назад он женился, и у него есть дочь, которую мы никогда не видели, Томас всегда передает мне приветы, но я чувствую, что много лет назад безвозвратно его потерял. Я предпочитаю думать, что жизнь непременно отбирает у человека друзей детства, но мне в это верится не всегда.

Мой квартал остался таким, как прежде, но бывают дни, когда мне кажется, будто в Барселону возвращается свет, и с каждым днем он становится ярче, словно мы его когда-то изгнали, но он нас все-таки простил. Дон Анаклето оставил кафедру и целиком посвятил себя эротической поэзии, а также страницам с выходными данными, которые выглядят более внушительными, чем когда-либо. Дон Федерико Флавиа и Мерседитас после смерти матери часовщика стали жить вместе. Они потрясающая пара, хотя порой находятся завистники, утверждающие, мол, как волка ни корми, он все в лес смотрит, так что иногда по вечерам дон Федерико якобы пускается во все тяжкие, нарядившись цыганкой.

Дон Густаво Барсело закрыл свой книжный магазин и передал его фонды в наше пользование, сказав, что сыт по горло книготорговлей и жаждет пуститься в какую-нибудь новую авантюру. Первой и последней такой его попыткой стало создание издательского дома ради того, чтобы переиздать произведения Каракса. Первый том, включивший три его первых романа, воссозданных по гранкам, хранившимся в кладовке дома семьи Кабестань, был продан в количестве трехсот сорока двух экземпляров, на десятки тысяч экземпляров отстав от бестселлера года — иллюстрированного жития Эль Кордовеца. Дон Густаво теперь путешествует по Европе в компании изысканных дам, и часто посылает нам открытки с видами соборов.

Его племянница Клара вышла замуж за банкира-миллионера, но их брак продлился меньше года. Список ее любовников длинен, хотя с каждым годом их число понемногу убывает, так же, впрочем, как и ее красота. Сейчас она живет одна в квартире на Королевской площади и почти не выходит из дома. Было время, когда я регулярно навещал ее — скорее потому, что Беа мне постоянно напоминала о ее одиночестве и несложившейся судьбе, чем по собственному желанию. С годами в ней появилась горечь, которую она всеми силами старается скрыть под маской иронии и беззаботности. Порой мне кажется, она все еще ждет, что однажды во мраке перед ней возникнет тот очарованный ее красотой юный Даниель, который ее обожал. Присутствие в моей жизни Беа или какой бы то ни было другой женщины отравляет ее существование. В последний раз, когда я ее видел, она ощупывала свое лицо в поисках морщин. Мне рассказывают, что иногда она встречается со своим бывшим учителем музыки Адрианом Нери, чья симфония так и осталась неоконченной, и который, как говорят, сделал карьеру жиголо среди постоянных посетительниц театра Лисео, где за головокружительные упражнения в постели ему дали прозвище Волшебная Флейта.

Годы не пощадили память об инспекторе Фумеро. Теперь даже те, кто его ненавидел и боялся, с трудом вспоминают его. Несколько лет назад на проспекте Грасия я столкнулся с лейтенантом Паласиосом. Он оставил службу в полиции и теперь преподает физкультуру в школе в Бонанова. Паласиос рассказал мне, что в подвалах центрального полицейского управления на Виа Лаетана на стене все еще висит памятная табличка, посвященная инспектору Фумеро, но недавно там поставили автомат с прохладительными напитками, и тот ее полностью заслонил.

Что касается особняка Алдайя, то он, вопреки всем прогнозам, уцелел. В конце концов агентству недвижимости сеньора Агилара удалось продать его. Он был полностью отреставрирован, а статуи ангелов превращены в мраморную крошку, чтобы засыпать стоянку для автомобилей, которую разбили на том участке, где раньше был сад. Сейчас в этом здании располагается рекламное агентство, занимающееся созданием и популяризацией поэтических шедевров о шелковых носках, кондитерских полуфабрикатах и тренажерных залах для менеджеров высшего звена. Должен признаться, что однажды я пришел в этот дом и под самым неправдоподобным предлогом попросил разрешения осмотреть его. Бывшая библиотека, где я когда-то чуть не расстался с жизнью, стала конференц-залом, украшенным плакатами с рекламой дезодорантов и чудодейственных моющих средств, а помещение, где был зачат наш Хулиан, превратилось в ванную комнату генерального директора.

В тот день, вернувшись в книжную лавку после посещения теперь бывшего особняка Алдайя, в почтовом ящике я обнаружил пакет с парижским штампом. В пакете была книга под названием «Туманный ангел», роман незнакомого мне Бориса Лорана. Я быстро пролистал несколько страниц, ощущая волнующе-знакомый — волшебный — аромат новой книги. Мой взгляд задержался на одной случайно выбранной фразе, в то же мгновение я понял, кто автор этого романа, и почти не удивился, когда открыл первую страницу и прочел посвящение, написанное синим росчерком ручки, которую так обожал в детстве:

Молодой мужчина, в волосах которого уже кое-где блестит седина, идет по улицам Барселоны. Над городом нависло серое небо, а туманное солнце растекается по Рамбла де Санта-Моника потоками жидкой меди.

Мужчина ведет за руку десятилетнего мальчика, чьи глазенки светятся любопытством из-за того, что пообещал ему сегодня отец, решивший отвести его на рассвете на Кладбище Забытых Книг.

— Хулиан, о том, что ты сегодня увидишь, нельзя рассказывать никому. Никому.

— Даже маме? — вполголоса спрашивает мальчик.

Мужчина вздыхает, заслонившись от него своей неизменной грустной улыбкой, которая делает сумрачным его лицо.

— Маме можно, — отвечает он. — От нее у нас нет секретов. Маме можешь рассказать все.

Спустя мгновение отца и сына подхватывает людской водоворот на Лас-Рамблас, и они навсегда исчезают из вида, сокрытые тенью ветра.