Книга: Тень ветра
Назад: 32
Дальше: 34

33

Густаво Барсело слушал внимательно, с мудрым видом эскулапа или папского нунция, положив подбородок на сцепленные пальцы и поставив локти на стол. Он смотрел на меня не мигая и иногда кивал так, словно замечал в моем рассказе какие-то погрешности или одному ему ведомые детали, которые позволяли составить собственное мнение на основе тех фактов, что я выкладывал. Каждый раз, когда я останавливался, букинист испытующе поднимал брови и шевелил правой рукой, побуждая меня поскорее распутать клубок моей истории, которая, казалось, его изрядно забавляла. Иногда он поднимал палец или возводил глаза к потолку, словно отмечая неувязки в повествовании. Часто на его губах появлялась сардоническая улыбка, которую я относил на счет наивности или полного идиотизма моих умозаключений.
— Знаете, если вам все кажется такой ерундой, я лучше помолчу.
— Напротив. Глупцы говорят, трусы молчат, мудрецы слушают.
— Кто это сказал? Сенека?
— Нет. Сеньор Браулио Реколонс, хозяин мясной лавки на улице Авиньон, у него талант ко всему, что касается колбасы и метких максим. Продолжай, прошу тебя. Ты говорил о той острой на язык девушке…
— Беа. Но это мое личное дело и не имеет никакого отношения ко всему остальному.
Барсело тихо рассмеялся. Я собирался возобновить рассказ, но тут в дверях появился, тяжело дыша, доктор Солдевила, очень усталый.
— Простите. Я, пожалуй, пойду. Пациент чувствует себя хорошо и, если так можно выразиться, полон энергии. Этот господин еще нас всех переживет. Он утверждает, что болеутоляющее его страшно взбодрило, и отказывается лежать в постели, при этом настаивает на разговоре с сеньором Даниелем о чем-то, чем отказался поделиться со мной, поскольку, по его словам, клятве Гиппократа, или Врунократа, как он выразился, не доверяет.
— Мы сейчас же идем к нему. И простите бедного Фермина, его грубые слова, без сомнения, — последствия травмы.
— Возможно, но я не исключаю, что он просто бессовестный тип. Постоянно щиплет медсестру за задницу и декламирует стишки о ее прекрасных полных бедрах.
Мы проводили доктора и медсестру до дверей, горячо поблагодарили их за помощь, а войдя в спальню, обнаружили, что Бернарда ослушалась-таки приказа Барсело и уснула рядом с Фермином: тревога, бренди и усталость взяли свое. Фермин, весь в повязках, примочках и гипсе, нежно приобняв, гладил ее волосы. Все его лицо было сплошным ужасным на вид кровоподтеком, на котором был заметен только огромный нос, глаза побитого мышонка и уши-локаторы. Беззубая улыбка разбитых губ выражала триумф, и он встретил нас победным жестом: поднял руку и растопырил два пальца.
— Как вы, Фермин? — спросил я.
— Двадцать лет долой, — тихо, чтобы не разбудить Бернарду, ответил он.
— Не притворяйтесь, Фермин, я же вижу, как вас отделали. Просто кошмар. Вы уверены, что все нормально? Голова не кружится? Никаких голосов не слышите?
— Раз уж вы об этом, то иногда я вроде бы слышу какой-то неблагозвучный и неритмичный шум, как будто макака пытается играть на пианино.
Барсело нахмурился: было слышно, как Клара все еще стучала по клавишам.
— Не волнуйтесь, Даниель, со мной бывало и похуже. Этот Фумеро даже свое клеймо не может поставить как надо.
— Так, значит, новое лицо у вас от самого инспектора Фумеро, — сказал Барсело. — Вы вращаетесь в высших сферах!
— До этой части рассказа я еще не дошел, — ответил я.
Фермин бросил на меня тревожный взгляд.
— Успокойтесь, Фермин, Даниель вводит меня в курс ваших похождений, и я должен признать, что история интереснейшая. Да, Фермин, а как насчет того, чтобы и вам исповедаться? Имейте в виду, я два года проучился в семинарии.
— А посмотреть на вас, так не меньше трех, дон Густаво.
— О времена, о нравы! Никто нынче греха не боится. Вы первый раз в моем доме — и уже в постели со служанкой.
— Посмотрите только на нее. Ах, бедняжка, вылитый ангел! Мои намерения чисты, дон Густаво.
— Ваши намерения — дело ваше и Бернарды, она уже не маленькая. Ну ладно. В какие авгиевы конюшни вы вляпались?
— Даниель, что вы успели рассказать?
— Мы дошли до второго акта: появление femme fatale, — уточнил Барсело.
— Нурии Монфорт? — спросил Фермин Барсело с наслаждением облизнулся:
— Ах, там еще и не одна? Просто какое-то похищение из сераля.
— В присутствии моей невесты попрошу говорить о таких вещах потише.
— У вашей невесты в крови полбутылки бренди «Лепанто». Ее сейчас из пушек не разбудишь. Ну же, пусть Даниель расскажет остальное. Три головы лучше, чем две, особенно если третья — моя.
Фермин, несмотря на повязки, попытался пожать плечами.
— Я не возражаю, Даниель, решайте сами.
Смирившись с тем, что дон Густаво Барсело оказался с нами в одной лодке, я довел рассказ до момента, когда Фумеро со своими людьми встретили нас на улице Монкада несколько часов назад. Когда я закончил, Барсело встал и принялся расхаживать по комнате, размышляя. Мы с Фермином осторожно наблюдали за ним, а Бернарда храпела, как бычок.
— Девочка моя, — умиленно шепнул Фермин.
— Тут много интересного, — сказал, наконец, букинист. — Ясно, что инспектор Фумеро завяз здесь по самые уши, вот только как и почему — не могу уловить. С другой стороны, эта женщина…
— Нурия Монфорт.
— Да, вот еще тема: Хулиан Каракс возвращается в Барселону, и его тут убивают через месяц, причем до этого никто его ни разу не встретил. Ясно, что та женщина врет, особенно насчет времени.
— Я об этом и говорю с самого начала, — сказал Фермин. — Но ведь у нас тут горячая юность, которая ничего видеть не желает.
— Кто бы говорил. Тоже мне, Святой Хуан де ла Крус.
— Стоп. Давайте успокоимся и обратимся к фактам. Кое-что в рассказе Даниеля кажется мне еще более странным, чем все остальное, и речь здесь не о чем-то эдаком, а об обычной и с виду банальной детали.
— Просветите нас, дон Густаво.
— Отец Каракса отказался опознавать тело Хулиана, сказав, что у него нет сына. Это очень странно, даже противоестественно. Ни один отец в мире так не скажет. Неважно, что между ними было при жизни, перед лицом смерти всякий становится сентиментальным. Стоя у гроба, мы видим только хорошее и то, что хотим видеть.
— Какие слова, дон Густаво, — вставил Фермин. — Можно, я возьму их на вооружение?
— Из всякого правила есть исключения, — возразил я. — Насколько нам известно, сеньор Фортунь был человеком весьма странным.
— Все, что мы о нем знаем, это сплетни из третьих рук, — сказал Барсело. — Когда все в один голос называют кого-то чудовищем, тут одно из двух: он либо святой, либо о нем не говорят и половины того, что есть на самом деле.
— Признайтесь, вы почему-то сразу полюбили этого шляпника, видать, за скудоумие.
— При всем уважении к профессии, когда репутация негодяя подтверждена только консьержкой, я неизбежно начинаю в ней сомневаться.
— Если следовать вашим правилам, то вообще ничему нельзя доверять. У нас вся информация из третьих рук, и даже из четвертых. И не только от консьержек.
— Не верь тому, кто верит всем, — заявил Барсело.
— Нынче вечером вы явно в ударе, дон Густаво, — похвалил Фермин. — Перлы так и сыплются. Мне бы ваш ясный ум.
— Тут бесспорно только одно: вам нужна моя помощь в том, что касается организации и, возможно, финансов. Конечно, если вы собираетесь покончить с этим делом до того, как инспектор Фумеро поселит вас в камере-люкс в Сан-Себас. Фермин, так вы со мной?
— Я — как Даниель. Велит он мне, так я в младенца Иисуса наряжусь.
— Даниель, что скажешь?
— Вы сами все сказали. Что предлагаете?
— Мой план таков: пока Фермин отдыхает, тебе, Даниель, наверное, стоит навестить сеньору Нурию Монфорт и выложить перед ней все карты. Ты, мол, в курсе, что она лжет и что-то скрывает, а дальше будет видно из разговора.
— И чего мы этим добьемся?
— Посмотрим, как она отреагирует. Может, ничего и не скажет. Или снова соврет. Важно, так сказать, вонзить бандерилью в быка, правда, в нашем случае речь идет о телочке (надо же, какой убийственный образ!), и посмотреть, куда она нас выведет. Вот тогда вы и вмешаетесь, Фермин. Даниель повесит кошке на шею колокольчик, а вы понаблюдаете и, как только она проглотит наживку, последуете за ней по пятам.
— Может, она никуда и не пойдет, — возразил я.
— Вот Фома неверующий! Пойдет. Рано или поздно — пойдет. И что-то мне подсказывает, что в этом случае скорее рано, чем поздно. Я исхожу из особенностей женской психологии.
— А вы тем временем чем займетесь, доктор Фрейд? — спросил я.
— Это мое дело. Со временем узнаешь и скажешь спасибо.
Я взглянул на Фермина в поисках поддержки, но тот уже спал, обняв Бернарду, и не слышал триумфальной речи Барсело. Голова его покоилась на ее плече, а с уголка губ тянулась слюнка, как у сладко спящего ребенка. Бернарда издавала глубокий гулкий храп.
— Хоть бы с этим у нее все было хорошо, — прошептал Барсело.
— Фермин — замечательный человек, — уверил я его.
— Должно быть, так, ведь не внешностью же он ее покорил. Ладно, пойдем.
Мы погасили свет и осторожно вышли, прикрыв за собой дверь и оставив голубков в объятиях Морфея. Мне показалось, что первые лучи солнца осветили окна галереи в конце коридора.
— А если я скажу, что не стоит вам в это вмешиваться? — тихо произнес я. — И вообще лучше забыть обо всем, что вы слышали?
Барсело улыбнулся:
— Поздно, Даниель. Ты должен был продать мне эту книгу много лет назад, тогда еще не было поздно.
Домой я пришел на заре, облаченный в нелепый чужой костюм, волоча с собой по влажным улицам, сияющим алым утренним светом, горечь бесконечной ночи. Отец спал в столовой, прямо в кресле, ноги его были укрыты пледом, а на коленях лежала открытой любимая книга — вольтеровский «Кандид». Раза два в год отец ее перечитывал, смеясь от всей души. В тишине я смотрел на него. Редкие волосы поседели, кожа на скулах истончилась и покрылась морщинами. Я смотрел на человека, которого всегда считал сильным, даже непобедимым, и видел другого — хрупкого, сломленного и не знающего об этом. Но, кажется, сломленных здесь было двое… Я укутал его одеялом, которое он давно грозился отдать бедным, и поцеловал в лоб, словно желая защитить от невидимых нитей, которые протянулись к нему из моих воспоминаний, словно желая отделить его от меня и нашей тесной квартирки. Словно этим поцелуем я хотел обмануть время, уговорить его не трогать нас, пройти мимо и проявить над нами свою власть как-нибудь в другой раз, в другой жизни.
Назад: 32
Дальше: 34