А вот и отец пришел, не в тот день, когда мы его не дождались с рынка, а без малого через три года. Немножко не домаялся – амнистия вышла после смерти Сталина. Когда его спросили, тяжко ли было, сурово ответил: «Посильно». Гляжу теперь через Ветлугу в леса, уходящие на Вятку, и лучше понимаю его строгий нрав. Он пришел богатырем, как и уходил, а лет ему уже было предостаточно. Принес альбом своих карандашных зарисовок из лагеря. Услыхал, как я пою за стеной «Ой, да ты, калинушка» и попросил: «Спой сначала».

О картинах своих не спросил и пошел оформляться на тот же завод.