В Петербург, к царице. Но не к той властной и запальчивой даме, что беседовала инкогнито с Машей Мироновой. К другой, прекрасной, женственной и обреченной, как Мария Стюарт. Ее или не ее останки прибыли вчера из Екатеринбурга, про то пусть ведает господь Бог и православная наша церковь. В нашей умученной царице точно так же не было ни капли русской крови, как и в царице, кузнеца Вакулу облагодетельствовавшей. Но как шли ей кокошник и бусы! Она походила на иных фотографиях на Лину Кавальери, была многочадна, как достойнейшие из римских матрон, и любима супругом своим едва ли не более России. А потом в преисподней екатеринбургского подвала летали рикошетом пули, отскакивавшие от корсетных планок ее прекрасных дочерей, и ник на руках царственного отца болезненный мальчик в возрасте Димитрия, царевича убиенного. О, недаром по всему миру страховые общества не страхуют автомобильных гонщиков и коронованных особ.

Вот она легла костьми в великокняжескую усыпальницу придела святой Екатерины Петропавловского собора Петропавловской же крепости, наша кроткая царица, к которой мы так спешили, или же, по контрверсии православной нашей церкви, невольная самозванка, такая жe мученица, им же несть числа. Бог ведает, церковь судит, будут ли кости сии наречены святыми мощами. В том, что церемония захороненья стихийно перерастет в поименное поклонение мощам, я ни минуты не сомневалась. Должно было в последний момент произойти какое-то благое вмешательство. Вышло в точности по-моему. Академик Дмитрий Лихачев в данном случае блистательно сыграл традиционно русскую роль мужа, народом во старчество нареченного и власть предержащим путь указующего.

Мы пошли к бричке. Черт наш, пока скромно дожидался нас в отдалении от святого места, надзираемый Петрушкою и Селифаном, сильно приуныл. Зато какое вниманье проявил он к посещению нами Волкова кладбища! Боюсь, ему было хорошо известно, что душа Владимира Ильича Ульянова не найдет успокоения и тогда, когда иссушенное тело его будет честно предано этой земле – лучше поздно, чем никогда – в соответствии с завещаньем усопшего.

Усопшего, но не покойного. Уж какой покой тому, чье мертвое тело постоянно латают и реставрируют. Какой покой тому, чье имя упоминают ежесекундно в прямо противоположных контекстах, будто тащат в разные стороны. Какой покой тому, кто заварил всю эту несъедобную кашу.

Вот и расхлебываем.

Никакие митинги на Дворцовой площади, ни же беспокойные призраки октябрьского переворота не смогли испортить нашего краткого пребыванья в Санкт-Петербурге. Невский проспект стелился под ноги Гоголю. Вот уж мы уезжаем, кони наши не знают усталости. Это не Гнедой, Чубарый и Заседатель, но огнедышащие чудовища. Петрушка с Селифаном вели себя выше всяких похвал, за ними дело не стало. Черт был услужлив и расторопен. Отъезд наш сопровождало тяжело-звонкое скаканье по потрясенной мостовой: медный всадник проводил нас самолично.