— Петрарка, ты неисправимый обожатель! — прервал его Боккаччо. — Я могу представить себе этих барышень, что организовали поэтический кружок и взывают к тебе, словно к Аполлону. Ни за что на свете я не хотел бы встретиться ни с одной из них. Женщина-поэтесса — вдвойне женщина. Это чересчур для такого женоненавистника, как я.

— Послушай, Боккаччо, — сказал Гёте, — почему ты все время хвастаешься, что ты женоненавистник?

— Потому что женоненавистники — лучшие представители рода мужского.

На эту реплику все поэты ответствовали возмущенным гулом. Боккаччо вынужден был повысить голос.

— Поймите меня. Женоненавистник не презирает женщин. Он просто не выносит женственности. Мужчины издавна делятся на две основные категории. На обожателей женщин, иными словами, на поэтов, и на женоненавистников, или, лучше сказать, женофобов. Обожатели или поэты боготворят традиционные женские ценности, такие как чувство, домашний очаг, материнство, плодовитость, святые вспышки истерии и божественный голос природы в нас, тогда как в женоненавистников, или женофобов, эти ценности вселяют легкий ужас. Обожатель боготворит в женщине женственность, тогда как женофоб отдает предпочтение женщине перед женственностью. А с вами ни одна женщина никогда не была счастлива!

Раздался новый возмущенный гул.

— Обожатель или поэт может подарить женщине драму, страсть, слезы, беспокойство, но никакого удовольствия. Я знавал одного такого. Он обожал свою супругу. Потом заобожал другую женщину. Но не пожелал унизить ни первую своей изменой, ни вторую ее статусом тайной любовницы. Он во всем открылся своей жене, просил помочь ему, жена заболела с горя, и он плакал так безутешно, что любовница не смогла выдержать и решила расстаться с ним. Он лег на рельсы в надежде, что трамвай переедет его. Водитель, как на зло, заметил его еще издали, и моему обожателю пришлось заплатить пятьдесят крон за нарушение дорожного движения.

— Боккаччо лжец! — вскричал Верлен.

— История, которую рассказывает Петрарка, того же рода. Разве твоя златокудрая жена заслуживает того, чтобы ты принимал всерьез какую-то истеричку?

— Что ты знаешь о моей жене? — возвысив голос, возразил Петрарка. — Моя жена — мой верный друг! У нас нет друг от друга секретов!

— Почему же ты тогда переобувался? — спросил Лермонтов.

Но Петрарка не давал сбить себя с толку: — Друзья, в те тяжкие минуты, когда девица стояла на лестничной площадке и я решительно не знал, что делать, я пошел к жене в спальню и открылся ей во всем.

— Точь-в-точь как мой обожатель! — рассмеялся Боккаччо.

— Открыться! Это рефлекс всех обожателей! Наверняка ты еще просил ее помочь тебе!

Голос Петрарки источал нежность: — Да, просил ее помочь мне. Она никогда не отказывала мне в помощи. Не отказала и на этот раз. Сама пошла к двери. А я остался в комнате, потому что боялся.

— Я бы тоже боялся, — с пониманием сказал Гёте.

— Но жена вернулась абсолютно спокойной. Она поглядела в глазок на лестничную площадку, открыла дверь, но там никого не было. Выходило так, будто я все это выдумал. Но вдруг у нас за спиной раздался страшный удар и звон стекла. Вы же знаете, у нас старая квартира, и окна выходят на галерею. И девушка, видя, что звонок не работает, нашла где— то железный прут, поднялась с ним на галерею и принялась бить все наши стекла" одно за другим. Беспомощно, чуть ли не в ужасе мы стояли в квартире и смотрели на нее. А потом увидели, как с другой стороны темной галереи появились три белые тени. Это были три старухи из квартиры напротив, разбуженные звоном стекла. Они выбежали в ночных рубахах, жадно и нетерпеливо предвкушая нежданный скандал. Вообразите только эту картину! Молоденькая красивая девушка с железным прутом и возле нее зловещие тени трех ведьм!

Наконец девушка разбила последнее окно и вошла в комнату.

Я было направился к ней, но жена обняла меня и взмолилась: «Не подходи к ней, она убьет тебя!» А девушка стояла посреди комнаты с железным прутом в руке, словно Жанна д'Арк со своим копьем, красивая, величественная! Я высвободился из объятий жены и направился к ней. По мере того как я приближался, взгляд ее утрачивал грозное выражение, мягчел и становился небесно-спокойным. Я взял у нее прут, отбросил его и схватил ее за руку.