— У меня для тебя хорошая новость. Я говорил с твоим братом. Он поедет к свекрови в эту субботу.

— Правда? И ты объяснил ему все? Ты сказал, что, если свекровь не найдет ключа, надо просто выломать замок?

Тамина, словно в дурмане, повесила трубку.

— Хорошая новость? — спросил Гуго.

— Да, — сказала она.

В ушах у нее стоял голос отца, веселый и решительный, и ей подумалось, что она была несправедлива к нему.

Гуго встал, подошел к бару. Достал оттуда две рюмки и налил в них виски.

— Звоните от меня, Тамина, когда вам угодно и сколько угодно. Я могу повторить вам то, что уже сказал. Мне с вами хорошо, хотя я знаю, что вы никогда не будете со мной спать.

Он принудил себя произнести это «я знаю, что вы никогда не будете со мной спать» лишь для того, чтобы доказать себе, что способен выговорить перед этой неприступной женщиной определенные слова (пусть даже в осторожной, отрицательной форме), и теперь казался себе почти храбрецом.

Тамина встала и направилась к Гуго, чтобы взять у него рюмку. Она думала о брате: они не общались, но все же любят друг друга и готовы друг другу помочь.

— Пусть все у вас получится! — сказал Гуго и выпил.

Тамина тоже выпила свое виски и поставила бокал на

столик. Собралась было сесть, но не успела: Гуго обнял ее.

Она не сопротивлялась, разве что отвернула голову. У нее искривился рот, лоб покрылся морщинами.

Он обнял ее, даже не зная, как это случилось. Сначала он сам испугался, и, оттолкни его Тамина, он робко отступил бьют нее и, возможно, попросил бы прощения. Но Тамина не оттолкнула его, а ее искривленное лицо и повернутая голова лишь несказанно возбудили его. Те немногие женщины, которых он до сих пор знал, никогда не отвечали на его ласку столь выразительно. Если они и решались вступить с ним в любовную связь, то раздевались и совершенно спокойно, чуть ли не равнодушно, ждали его дальнейших действий. Гримаса на лице Тамины придавала их объятию такую значимость, какая до сих пор ему и не снилась. Он стал безудержно обнимать ее, пытаясь сорвать с нее платье.

Но почему Тамина не сопротивлялась?

Вот уже три года она с опасением думала об этой минуте. Вот уже три года она жила под ее гипнотическим взглядом. И эта минута пришла, причем именно такой, какой она ее представляла. Вот почему она не сопротивлялась. Она приняла ее, как принимают неотвратимое.

Разве что голову отвернула. Но и это не помогло. Образ мужа был здесь, и по мере того, как она поворачивала лицо, он перемещался по комнате. То был огромный портрет гротескно огромного мужа, мужа сверхъестественной величины, да, все было точно так, как в течение трех лет она себе представляла.

И вот Тамина уже совсем обнажилась, и Гуго, возбужденный тем, что принимал за ее возбуждение, с изумлением обнаружил, что ее лоно сухое.