14 апреля, около 16 часов
Люба идет по следу
Но, несмотря на усилия докторов, Люба увидела достаточно. Она увидела, как из носилок бессильно выпала человеческая рука, и это была рука ее соседа! Она бы опознала ее из тысячи рук по рыжей шерсти, прижатой на запястье поддельными часами марки «Брегет». Она точно знала, что поддельными, потому что настоящие у Бори рука не поднялась бы купить. Установив на место собравшиеся в кучку глаза и захлопнув отвисшую было челюсть, Люба прислонила пакеты с едой и памперсами к горшку с фикусом, стоящему у лифтов, и помчалась по пожарной лестнице на третий этаж, где жила семья Газидзе. Там она бесшумно открыла дверь на проходную лоджию и прижалась у стены рядом с окном, в которое она могла краем глаза проследить за выгрузкой. Нина Вольфовна открыла дверь ключом, носилки занесли в квартиру, и через пять минут оттуда вышел Аркадий Лор и оба рабочих, оставив груз внутри. Прямо на площадке Лор выдал каждому по пятьсот рублей и, судя по жестикуляции, попросил их о молчании. Потом пришел лифт, и они уехали. Преодолев лестничные пролеты в два прыжка, Люба была внизу раньше лифта. Но на первом этаже никто не вышел, а значит, вся троица уехала в паркинг. Люба рванула за ними. Издалека она увидела, как Лор садится в машину. Люба впрыгнула в семейный минивэн и проследовала по серпантину на выезд, стараясь держать дистанцию между Лором и собой.
Лор явно спешил, но и Люба не отставала. Путешествие оказалось недолгим и закончилось у ресторана «Ванилька». Люба дождалась, когда Лор скроется за дверью, и приникла к окну. Ресторан был почти пуст, и она сразу разглядела столик, за который усаживался Аркадий Исаакович. За ним с недовольным выражением лица сидела явно перелицованная и густо наштукатуренная женщина со следами косметических шрамов и несимметрично накачанными силиконом губами. Судя по всему, Аркадий пытался привести даму в благосклонное состояние духа. Вскоре им принесли шампанского, и Лор подливал и подливал собеседнице, а потом подал знак принести вторую. Когда пузырики привели женщину в расслабленное состояние, выражение лица Лора сменилось на более серьезное. И хотя Люба не могла слышать их разговор, но искусством чтения по губам она владела в совершенстве. Конечно, стекло в окне отсвечивало и бликовало на солнце и оба собеседника сидели вполоборота к ней, но основные повторяющиеся слова и фразы она вычленила. «Крыса, забудем, похороним, с концами, в конце концов, сколько ты хочешь, „лексус“, это слишком, у меня столько нет, сойдемся на полтиннике грина, и концы в воду».
Любины волосы встали дыбом, ноги задрожали, а мысли запрыгали. Все было серьезно, слишком серьезно. Эти люди договаривались избавиться от трупа Иванько, утопив или зарыв его в землю. Нужно было информировать, и на сей раз не общественность, а компетентные органы, которые Люба не любила в любой форме и в любой стране после памятной слежки за ее семьей в Америке. Но держать в себе вскрывшиеся обстоятельства она тоже не могла. Нужно было позвонить, но ни в коем случае не со своего телефона, чтобы не определили источник. Она села в машину, доехала до ближайшего метро, где имелись телефоны-автоматы. Припарковаться было негде, и она встала вторым рядом, включив аварийку. Потом достала блокнот и ручку и принялась составлять текст, который ей предстояло выпалить за минуту. Она помнила из просмотренных детективов, что минута — это критический период, после которого получатели звонка в состоянии запеленговать звонившего. Получившийся текст был похож на телеграфное сообщение: «В ЖК „Золотые купола“ врачами-убийцами Лором и Кох доведен до смерти бывший председатель ТСЖ Иванько, покойник спрятан в квартире нынешнего председателя Газидзе, но в ближайшее время преступники планируют тайно захоронить или утопить труп».
Из пяти телефонов-автоматов работал один, и к нему выстроилась очередь из старичка-пенсионера, подростка-панка и блондинки в легкомысленной, короткой для середины апреля юбочке. Люба хотела было заявить, что у нее экстренный случай, но передумала, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. Ждать ей пришлось минут пятнадцать, показавшихся ей вечностью. Перед звонком она набрала полный рот жвачки, чтобы изменить голос. Текст к этому времени она уже помнила наизусть. Наконец подошла и ее очередь. «Оператор двадцать семь слушает», — ответила трубка. Люба максимально четко, насколько ей позволял набитый резиной рот, дважды произнесла текст, не отвечая на стандартные вопросы оператора, и положила трубку.
Она вышла из кабины, выплюнула жвачку в переполненную урну, вытерла одноразовой салфеткой вспотевшие ладони и направилась к машине. Люба оказалась на месте своей несанкционированной парковки как раз чтобы увидеть, как машина-эвакуатор увозит ее мигающий мини-вэн. Она попыталась проголосовать такси, чтобы догнать удаляющийся транспорт, но ей не повезло. Такси остановилось только тогда, когда эвакуатор окончательно исчез из вида. Было неизвестно, на какую из штрафстоянок могли отвезти автомобиль, и ближайший час локализовать его будет практически невозможно. К тому же дома ее уже два часа ждали дети.
Она села на заднее сидение потрепанных «жигулей», назвала адрес и постаралась успокоиться. Позвонила домой, отправила старшую дочь к фикусу за пакетами, велела средней девочке сменить памперсы младшему мальчику, предварительно высадив его на горшок, и попросила младшую к телефону, чтобы получить полный обзор домашней ситуации. Старшего сына дома не было, как обычно по субботам. Средний общался с компьютером, как всегда, когда она утрачивала бдительность. Младший успел засунуть в слот для си-ди дисков кусок сыра, а теперь отвинчивал колеса от «феррари» из коллекционной модели старшего. В общем, дома все было в порядке, и она могла сосредоточиться на своей гражданской миссии. Ее распирало от информации и сомнений, и она должна была с кем-то поделиться. Она перебрала в уме всех своих доверенных лиц и остановилась на Дарье де Голь.
Перескакивая через лужи и обходя особо глубокие по боковому бордюру, она добралась до Дарьиного салона. По счастью, Даша была в салоне, и одна. Она собирала свою выездную косметичку. Похоже, у Любы было такое лицо, что, увидев ее, Дарья косметичку выронила.
— Люба, на тебе лица нет!
— Даша, я в шоке! Такой ужас, такой ужас!
— Что-нибудь дома? — осторожно спросила Даша.
— Тьфу-тьфу, дома все как обычно.
— Что тогда?
— Иванько убили.
— Убили?!
— Лор и Кох его убили.
— Лор и Кох?! Кто сказал?
— Сама видела!
— Как убивали?!
— Как несли труп!
— Чей труп?
— Борин!
— Куда несли?
— В квартиру Газидзе!
— Зачем Газидзе его труп?
— На передержку.
— На что?
— На передержку. До ночи. Ночью утопят. Но не сами. Лор договорился.
— С кем? С Бармаглотом?
— С каким Бармаглотом? Нет, с какой-то бабой!
— Баба будет топить Иванько?!
— Я не знаю, кто будет его топить, но договаривался он с бабой!
— Кто сказал?
— Сама видела!
— Что видела?
— Не что, а кого. Бабу. В ресторане «Ванилька». Крашеная, перекроенная, накачанная силиконом. Связная, наверное.
— Чья связная?
— Лора.
— С кем связная?
— Откуда мне знать, с кем. Но договорились за полтинник грина.
— Люба, за полтинник грина Лор сам кого хочешь утопит. Да и зачем ему топить Иванько? Это же его постоянный клиент.
— А может, он случайно его того?
— Чего — того?
— Ну убил. Может, передоз или аллергическая реакция.
— А зачем ему тащить труп в квартиру Газидзе?
— Сказала же — на передержку.
— А почему его нельзя было передержать, например, в багажнике машины, как это обычно в фильмах делают?
— Не знаю. Даша, дошло! До меня дошло! Они его не убили, они его усыпили! Иванько теперь — заложник!
— Заложник чего?
— Нового правления!
— Зачем им заложник?
— Зачем им заложник? Зачем им заложник. Зачем-то им нужен заложник, иначе не тащили бы! Даша, я все поняла! Иванько теперь стоит сто миллионов! Они хотят заставить его заплатить расходы по потопу! Он же казну ТСЖ растряс, он, мол, пусть и заплатит!
— Гениально, Люба, гениально! Даже если Газидзе еще до этого не додумался, надо ему подсказать! Непременно нужно подсказать! Боря, поди, трясется сейчас как заячий хвост! Сачкова ведь Бармаглот утопил!
— Какой Бармаглот?
— Главный бугай у Аполлонского! Иванько-то, когда свое заявление в полиции заполнял, про это не знал. А когда узнал, пожалел, думаю, о своих претензиях. Семена-то Аркадьича под залог выпустили, он теперь на свободе гуляет, и какие мысли нагуляет, мы можем только догадываться. Но Иванько тоже может догадываться. Нет, Люба, Иванько — не заложник, Иванько — партизан. И у Газидзе он прячется. Потому что это последнее место, где будет искать его Аполлонский.
— Даша, ну ты — голова! Тебе бы в премьер-министры!
— Спасибо, Люба! Но я предпочту роль матери президента.
— Какого президента?
— России, Люба, России. Мне Сурай напророчила.
— Да ты что?!
— Не что, а кто, Люба! Мать будущего президента!
— Слушай, но он же у тебя того.
— Хочешь сказать — чернокожий? А что, в Америке сейчас президент — не чернокожий разве?
— Ну в Америке цветных-то море.
— Тю! Да пока мой Миша подрастет, у нас тут тоже все зацветет пышным цветом.
— Так Сурай сказала?
— Так я тебе говорю! Ты вот у нас Любовь, а по батюшке Мухаммедовна. Мой сын Миша Гольцов, но африканских корней. Чувствуешь тенденцию? Ты на одни только наши «Купола» посмотри невооруженным глазом! Это же Вавилонская башня в миниатюре!
— Ох, Даша, главное — чтоб башня эта не рухнула от гнева божьего.
— Наша не рухнет. У нее основание широкое и крепкое, Аполлонский бетон внизу щедро залил, не скупился. А вот «Чертов палец» может.
— Так Сурай сказала?
— Экспертная комиссия сказала! Только что в новостях передали предварительное заключение: работы остановить, расследование начать, уголовное дело на подписавших разрешительную документацию на строительство возбудить.
— А Сурай, как думаешь, вернется?
— Люба, я всем богам молюсь, чтобы она вернулась. У меня как у матери будущего президента к ней столько вопросов, столько вопросов! Ты, Люб, извини, мне бежать надо!
— Конечно-конечно. Даш, только ты того, не рассказывай никому, как я с Иванько лоханулась.
— Я-то могила, ты знаешь! А сама ты никому еще не раззвонила?
— Только в полицию. Но анонимно. Может, и проверять не будут. А может, и проверят, хуже же не будет, правда?
— Кому хуже не будет? Газидзе? Или Иванько?
— Никому, надеюсь! Я ведь из лучших побуждений! Я и сама пострадала.
— В смысле?
— Пока к телефону-автомату в очереди стояла, машину эвакуатор утянул. Сейчас пойду вызванивать, куда утянули. А машина еще на аварийке стояла, аккумулятор теперь сядет.
— Главное, чтобы кроме него никто не сел, а аккумулятор как-нибудь зарядишь.
Даша почмокалась с Любой, закрыла салон и убежала. Ее ждала на пасхальную укладку Клара Канальи. Люба поспешила домой к детям.
