Ночь. Мирно стучат колеса поезда, колышется белая занавеска на окне. Я еду, совершенно одна еду в незнакомую страну и незнакомый сказочный город. Вы только послушайте: Лит-ва. Виль-нюс. Прекрасные слова с буквой «л» меня никогда не подводили! Неужели возможна такая прекрасная справедливая жизнь?

Я не сплю, разве человек может заснуть, когда его ждут приключения? Поезд качается и скрипит, три скучные пожилые тетеньки, мои соседки по купе, давно улеглись и засопели в подушки, дремлет проводник, столик, лампа, полотенце на ручке двери, огромное пустое зеркало. Может быть, я одна во всем мире не сплю этой ночью?

Стыдно признаться, я никогда по-настоящему не путешествовала и не была ни в одном большом городе, кроме своей Москвы. Нет, не волнуйтесь, родители регулярно возят меня на Черное море, в Феодосию или Евпаторию, – для профилактики рахита, бронхита и тонзиллита. Оздоровительно и упоительно! Особенно вставать в шесть утра (на час раньше, чем в школу!) и мчаться на городской пляж, чтобы успеть разложить поближе к берегу заветные подстилки-полотенца. Ура, захваченная территория огорожена на день, и теперь можно жариться, строго по часам переворачиваясь с боку на бок («а теперь спинку на солнышко, а теперь животик»). Конечно, купание в бескрайней, невозможно соленой и невозможно прекрасной воде восполняет многие неприятности, особенно если лежать на волнах, качаясь в такт и жмурясь от слепящего неба. Похоже на двухтактный ритм – раз и-и два, раз и-и два, как в милом старинном менуэте, но можете быть уверены, моя заботливая мама не зевает:

– Сонечка, сейчас же вылезай, ты уже полчаса торчишь в воде! Организм остынет и не справится с инфекцией.

– Веруля, побойся бога, какая инфекция в море?

– Именно в море! Ребенок не понимает, но ты-то взрослый человек, да еще врач! Представляешь, сколько человек успели сюда пописать с утра!

На самом деле я люблю эти поездки. Пыльный шумный рынок с клубникой и жареными семечками, нарядную толпу на набережной, сахарную вату на палочке, домики из ракушек. И еще загадочные дореволюционные дома и дворцы, которые положено посещать туристам. К ногам привязывают страшно неудобные войлочные тапки, отчего все туристы кажутся клоунами, можно катиться по гладкому красивому полу, уцепившись за папину руку, неудобные диваны с высокими спинками сменяются витринами с чудесными фарфоровыми куклами и птицами, на страницах огромных темных альбомов приседают нарядные дамы в шляпках, и не хватает только музыкантов в париках и белых чулках, чтобы оказаться в настоящей живой сказке. Но назавтра опять возвращается теснота, нудные очереди в столовую, несъедобные плоские котлеты с макаронами. И моя любящая мама с огромным махровым полотенцем наперевес. Лучше не вспоминать!

Я не сплю. За окном светлеет, голова моя кружится в такт движению: тра-та-та, тра-та-та, будто аккомпанемент в старинном вальсе. Небо серое и прозрачное, такое прозрачное, что сквозь него просвечивает маленький, как будто простым карандашом нарисованный домик с острой крышей и крестиком на верхушке. Из какой это сказки? Наверное, из Андерсена, где такие же высокие остроконечные крыши и узкие улочки.

А мой поезд все мчится и мчится, вперед и вперед, и вот наконец навстречу выплывает Город. Прозрачно-серый и туманный, как бессонная ночь, город. Все медленнее стучат колеса, город все ближе подступает к окну вагона, вот уже появился перрон, высокие светловолосые люди плывут вместе с перроном, размахивая букетами цветов. Так, сказка продолжается.

Я вижу в окно, как самый высокий, самый прекрасный и золотоволосый юноша спешит к нашему вагону. Это, понятное дело, принц. Значит, в нашем вагоне едет принцесса. Как жаль, если она в обычной одежде. А вдруг нет? А вдруг на ней длинное сказочное платье? Или хотя бы малюсенький шлейф? Я пытаюсь представить себя в длинном платье со шлейфом, но очки как-то не вписываются. Кстати, госпожа принцесса, собираетесь ли Вы выходить? Все люди уже давно выстроились в проходе со своими вещами. Вот ворона, в чем-то мама безусловно права! Как неудобно тащить по проходу большой чемодан. Первые пассажиры уже выходят, а я все ползу от купе к купе, выглядывая в окошки. Интересно, узнает ли меня дядя Славик? Хотя, что там особенно интересного, другую такую рыжую во всем поезде не сыщешь!

Снова показался «принц», совсем близко, – он тоже идет вдоль вагона, но снаружи, как в зазеркалье. Вот я подхожу к двери, и он подбегает к двери, я улыбаюсь, и он сияет улыбкой. И хотя я стою на самой верхней ступеньке, а принц на перроне, его прозрачные синие глаза оказываются прямо напротив моего лица.

– Здравствуй, Соня, – говорит принц. – Я рад, что ты приехала.

Ну да. Это был Янис. Тот самый, последний сын тети Майи и дяди Славика.

Мы идем по пустынному странному утреннему городу. Тепло, но солнца нет, может быть, поэтому кажется, что Янис сейчас растает в тумане, как ежик из мультфильма. Ах нет, это из-за очков! Я все-таки успела сдернуть и запихнуть в карман свои дурацкие детские очки (при чем тут фасон, главное, чтобы не жали за ушками!). Да-да, рыжая малявка, без очков ты сразу станешь неотразимой! Как говорит наша учительница литературы: «Оставь напрасные заботы». Мы бодро шагаем рядом по чисто выметенной мокрой дорожке, при этом моя рыжая макушка едва достигает Янисова локтя, а веснушки и ленты в косах, несомненно, завершают картину полного позора. Дорогу во всех направлениях пересекают прозрачные веселые лужицы, мой прекрасный принц легко перепрыгивает с краю на край, а я по-старушечьи обхожу по бортику, потому что если даже разбегусь как на уроке физкультуры, плюхнусь не дальше середины лужи. Подходит автобус, и Янис подает мне руку. Признаться, мне еще никто и никогда не подавал руки. Дома, когда я еду куда-нибудь с родителями, мама просто все время держит меня за руку, будто я отстаю в психическом развитии, а если мы отправляемся с классом в театр или на каток, то главное – не зевать и запрыгивать поскорее, иначе можно остаться не только без рук, но и без ног.

Представляю, какая красная у меня сейчас физиономия, но Янис ничего не замечает. Вот мы уже выходим, и он опять подает мне руку, и я мечтаю, что сейчас подойдет еще один автобус, и мы будем ехать и ехать, входить и выходить…

– Пришли! – восклицает Янис, останавливаясь у маленького одноэтажного дома со скворечником. – Ну прощай, я побежал.

– Сессия, – говорит Янис, – каждые три дня другой предмет. Завтра химию сдаю. Зверская наука!

Я машу рукой и понимающе улыбаюсь. Конечно, химия – зверская наука. Правда, она начинается с седьмого класса, а я только закончила шестой, но что это меняет?

Дядя Славик, доложу я вам, почище моей мамы!

Мало того что он опрыскал комнату духами из пульверизатора и пытался скормить мне две жареные куриные ноги, четыре котлеты и тазик картошки, щедро политой сметаной (кушай, деточка, кушай, не стесняйся!) – это всё были цветочки, потому что еще через полчаса, с криком «Нет, вы посмотрите, какая красавица!» этот неугомонный дядя схватил меня за руку и потащил через улицу – показывать соседям. Соседи, надо отдать им должное, послушно восхитились и даже погладили по рыжей голове, как диковинную зверушку, жаль, что я не могла приветливо помахать хвостиком.

Вскоре пришла с работы тетя Майя, и началось долгое и серьезное обсуждение расцветок и моделей, которые мне особенно подойдут, потому что любая хорошая мастерица может связать костюм за ближайшие три дня, но мало кто разбирается в фасонах. Оказалось, дядя Славик работает на трикотажной фабрике, где в особых случаях можно оформить частный заказ. На мои тихие протесты дядя прослезился и принялся гладить по макушке, приговаривая: «Ах, скромница, ах красавица, вся в отца!»

Дальше начался настоящий карнавал. Меня поили и кормили по сто раз в день, и если я по неосторожности или от маминого усиленного воспитания хвалила, например, рыбу, то назавтра стол сверкал рыбой всех сортов, а заодно икрой и селедкой. Про пирожные и конфеты лучше не рассказывать, просто удивительно, как я вообще не лопнула. На третий или четвертый день дядя Славик застенчиво улыбаясь достал из кармана коробочку с настоящими золотыми сережками, а тетя Майя жестом фокусника вытащила из-за спины иголку и тут же проколола мне оба уха. Скажу вам по секрету, мама с папой весь прошлый год обсуждали, проколоть ли мне уши, и не поранит ли такая операция нежную психику ребенка.

В выходной был устроен праздничный обед в честь почетной гостьи. Гостья восседала во главе стола на двух подушках, в свежесвязанном ярко-зеленом костюме и золотых сережках, а с двух сторон высились огромные беловолосые братья тети Майи и их такие же большие молчаливые жены. Все они ласково улыбались, будто увидели живого гнома в колпачке, и ели мясо, нарезанное на гигантских тарелках такими ломтями, что у меня захватывало дух, и пили водку из тяжелых темных стаканов, не говоря ни слова и совершенно не пьянея. И дядя Славик пил водку и обнимал меня, и тетю Майю, и по очереди всех жен, и я готова была вечно жить в этом ласковом веселом доме со скворечником и гудящей печкой в углу, потому что здесь было замечательно тепло, как в настоящей доброй сказке.

И потому что здесь жил Янис.

В прошлом году папа купил магнитофон. Для меня. Чтобы я могла записывать свое исполнение и потом находить ошибки. Это почти как смотреться в зеркало, веселенькое занятие! Но зато вместе с магнитофоном мне досталась катушка с песнями. Тихими странными песнями без названий и имен исполнителей: «Мой маленький гном, поправь колпачок…», «Понимаешь, это странно, очень странно…», «Любви моей ты боялся зря, не так я страшно люблю…».

Я влюбилась в загадочные песни, не понимая ни слова, как когда-то в рисунки Матисса. Я бормотала их про себя с утра до вечера, словно заклинание, словно пароль в другую, невозможно прекрасную жизнь. И мама, конечно, решила, что у ребенка невроз переходного возраста и по вечерам консультировалась с подружкой психиатром, тихо рыдая и прикрывая рукой телефонную трубку.

Теперь наконец все стало понятно. Песни написаны про меня.

Я старательно поправляю колпачок. Я понимаю, что все очень странно. Я не так страшно люблю Яниса. Может быть, я совсем его не люблю? Может быть, кто-то объяснит, наконец, что делать, куда деваться с этой мучительной-щемящей музыкой в моей бедной недозрелой душе?!

Весь дом полон Янисом. Кресло отодвинуто, и раскрытая книга придавлена диванной подушкой. Еще влажное полотенце в ванной. Недопитая чашка кофе на столе.

Я брожу по пустому утреннему дому, листаю его книжку, пью кофе из его чашки, прижимаюсь лицом к мокрому полотенцу. За окном тихий серый дождик, можно брести совсем без зонтика, седые старушки в маленьком, как комната, кафе едят шоколадные пирожные.

К обеду все собираются домой. Янис прибегает последним, смахивает намокшие волосы со лба, теребит мою косу длинными, как у скрипача, пальцами.

– Как живете, караси? – весело и непонятно спрашивает он.

Я не могу ответить. Я даже дышать не могу, только заползаю в большое кресло в самом темном углу гостиной и тупо моргаю, как карась из басни Крылова. Янис усаживается напротив, на уютном домашнем коврике, и как тогда в поезде его синие глаза оказываются напротив моего лица. Веселые прозрачные глаза, колени у подбородка. И я прекрасно понимаю, что, если сейчас вместо меня поставить, например, горшок с фикусом, ничуть не изменится этот ясный приветливый взгляд.

Каждый вечер Янис уходит.

– Повторять? – спрашивает дядя Славик и подмигивает мне. – Не забывай, у тебя все-таки сессия.

– Повторять, повторять, – смеется Янис и забавно кланяется моему отражению в зеркале. – Повторение – мать учения!

Он бежит по переулку, легко, стремительно бежит, перемахивая лужи, а мы с дядей Славой стоим у окна и старательно машем вослед.

Янис влюблен. Уже почти год. В прекрасную студентку по имени Линда (бывают же у людей такие красивые имена!). Линда на курс старше Яниса, и по ней сходят с ума все мальчишки факультета, но она холодна и неприступна. Это дядя Славик разболтал, посмеиваясь и сокрушенно качая головой.

И вот недавно Янис все-таки добился ответного внимания Линды (было бы чему удивляться!). Это к ней он летит каждый вечер, невзирая на сессию.

«Значит, принцесса все-таки существует», – думаю я, чувствовало мое сердце!

– Влюбился, дурачок, – вздыхает дядя Слава, – не мог подождать пару лет! А я так радовался, когда ты родилась у своего папы: вот, думал, как складно выходит, у меня – сын, у Арона – дочь, и разница в возрасте подходящая, прекрасная пара могла бы получиться.

Нет, не подумайте, что я разревелась, хотя, конечно, очень хотелось.

Я соскучилась. Вдруг ужасно соскучилась по маме, по школе, по своему пианино. Так одиноко без музыки… Ой какая непроходимая тупица! Ведь есть музыка, единственная вещь, которая у меня получается в жизни, а Янис даже не слышал, как я играю. Как же я не подумала!

– Как же мы не подумали, – дружно всплескивают руками дядя Славик и тетя Майя. – Мы даже не слышали, как ты играешь!

– Еще два дня до отъезда, – восклицает дядя Слава, – уйма времени! Пианино? Это уж вы не волнуйтесь, пианино я организую.

Вы знаете, где дядя Слава «организовал» пианино? У себя на фабрике! В актовом зале. И заодно наприглашал кучу родственников и сослуживцев.

– Не волнуйся, деточка, люди очень обрадовались, что такая маленькая девочка устраивает настоящий концерт! К тому же выходной день, пусть культурно отдыхают!

Все было бы не страшно, в концертах, надо признаться, я участвую с восьми лет, но утром в комнату заглядывает Янис, как всегда улыбающийся и прекрасный.

– Видишь ли, Сонечка, – он разводит своими длиннющими руками, – я ужасно сожалею, но, наверное, не успею прийти на твое выступление. Возникла одна срочная причина…

Да, я понимаю, возникла одна срочная причина. Я даже знаю, как зовут эту причину, за которой бегают все мальчишки факультета.

– Может быть, ты сможешь попозже, не к началу? – позорно прошу я. – Там самое красивое – финал.

– Прекрасная мысль, – восклицает Янис, – я постараюсь прямо к финалу!

«Любви моей ты боялся зря, – шепчу я как заведенная, надевая выходное платье и расставляя ноты. – Мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою…»

Я хорошо сыграла на этом внезапном концерте. Даже, наверное, лучше, чем на городском конкурсе. Но Янис не пришел. Он не успел и к финалу.