Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
«Марк снова порадовал фотографиями.
Показывал „уши города“,
установленные на Петропавловской.
По четыре трубы-звукоуловителя в связке,
известные всем по плакатам, —
нацелены в небо,
с металлическим креслом, приделанным к каждой;
и расчёт из четырёх бойцов
день и ночь дежурит в наушниках,
высчитывая расстояние
до незримо поющих объектов,
так что любой самолёт,
даже над облаками,
а сейчас солнце редко,
рискует нарваться на плотный зенитный огонь.
Связки выгнутых труб
мне напомнили
три трубы на гербе Радзивиллов,
закольцованные: „Bóg nam radzi“.
Их показывал гордый Аскольд Радзивилл до отъезда,
когда я собирал матерьял о его дальнем родственнике,
Антонии, графе Познанском, —
том самом, что сочинял
музыку к „Фаусту“ Гёте.
Где теперь эта
европейскость семьи Радзивиллов?
Прочитавшие „Фауста“
(правильно, надо признать), —
как им мнится, господствуя в воздухе, —
тщатся всех нас вбомбить
в стынь закованной льдами дельты.
Ну и что „нам советует Бог“?
Что Он нам „говорит“?
Что с таким обострённым
музыкальнейшим слухом не страшны любые
кувырканья смятенных бесов?
Что зиме давящего голода
не размазать нас в снежном Ничто?
Сердце слушает пенье пространства,
но в ответ безотзывно молчит».
Третий день как не ходят трамваи.
Мороз не менее -20 °C.
С трудом добралась до Эрмитажа.
А днём — в четыре — обстрел.
Не пошла обратно:
осталась — впервые — греться у Глеба
(он и рад). Даже если домой
нагрянет Георгий —
всё равно. Пишу на узком
листке, потом надо вклеить
(буквы еле влезают в строчку),
чтобы высветить красную дату —
окончательного отвержения
довоенных «приличий».
Здесь ещё подают воду,
только нет электричества.
Над роялем — коптилка.
Я сумела вымыться — чудо!
Грели воду на печке подшивками
музыкальных журналов.
Глеб смеялся: «Дымят щелкопёры.
Если что — пустим дальше в растопку
Goethes saemtliche Werke».
Для любви не осталось сил —
только грели друг друга.
Глеб сварил горсточку кофе
(он купил его в августе
в Елисеевском), припасённого
для такого вот «чрезвычайного
происшествия». Это был сущий праздник!
А потом провожал на работу;
ну а вечером — на Васильевский.
Говорит, что ему на пользу
свежесть вьюжной морозной прогулки
под пальбу, что доносится с фронта
(это при его истощении!)
С приближеньем к Смоленскому кладбищу
через Мусоргского, у трампарка
бесконечные вереницы
похоронных процессий:
кто на саночках, редко — подводами
в самодельных картонных гробах
или просто в тряпичных обмотках,
в грязных простынях — трупы-личинки.
Люди везут своих близких:
как в египетском ритуале.
Глеб сказал: «Как перед погруженьем
на ладьи, плывущие к западу солнца».
Солнца, кстати, не было видно.
Только грохот орудий, вьюга, сверкания
по всему горизонту.
«…весь перекипая огнём,
огнём расцветающих арок,
и даже копытом, конём —
вот рифма! — придавленный, жарок
снежащийся сажей на нас
зимой орудийного гула
тот воздух; а нам-то ни глаз
отвесть, ни Уэльсово „Улла!“
услышать сквозь грохот и вой —
то люди, а не марсиане
глаза засыпают землёй
зимой орудийных сверканий…»
Голод такой,
что и лихорадка
возбуждённого мозга
отступает —
вот в продолженье ноябрьского
in modo giapponese —
последние спазмы:
Встали троллейбусы
на покрытом инеем Конногвардейском.
Выбиты окна.
Все всё везут на саночках.
Вмерзают в залитые
из лопнувших труб
улицы грузовики
тут и там.
Остановившиеся трамваи.
Разбитые уличные фонари.
Разорванные линии электропередачи.
Но ещё кто-то бодро идёт в метель
с портфелем и в шубе.
Ещё улыбается.
Ещё мимо несут тюки.
Ещё мужчинам жарко (расстёгнуты).
Ожидают эвакуации:
поездом — к озеру
(под звуки обстрела).
Лопнувший водопровод:
безостановочно хлещет
из гидранта перед Исаакием.
Черпают неостывшую воду
прямо из лунок
в середине улицы
кто кружкою, кто уполовником.
К середине зимы — в зенит
кошмара. На барахолке
торгуют:
спичками, мылом, махоркой,
дурандой, ненужной одеждой
в обмен на нарубленный хлеб.
Потеплело: свозят на санках
зашитые трупы в морг,
где их прямо на грузовики —
и на дно братских могил.
Орудия вмёрзших в Неву
кораблей КБФ — бьют в воздух.
Люди, не обращая
внимания на пальбу,
бредут по Неве — кто куда.
Вот он, декабрьский Петрополь.
Самый короткий день.
Снег почернел от оттепели.
Сегодня, под предлогом комиссии,
Марк Непщеванский,
старый Глебов приятель —
Глеб уже никого не стесняется —
водил нас смотреть запасники
Музея религии и атеизма.
Так вот что от нас скрывали:
оригинал — или список? —
чудотворной Казанской иконы
(а говорили: утрачена),
мощи Св. Серафима,
завёрнутые в целлофан,
и сотни других
чудотворных мощей и икон —
советские катакомбы
на первобытный манер,
внутри современного города,
возле — недавно шумных
трамвайных, троллейбусных линий,
под ракой Казанского храма,
обстреливаемого врагом,
за семью печатями тайны
с естественной температурой
глубокого, вечного сна.
Церковь бы так не придумала.
Марк на редкость удачливый малый
при центральном ТАСС фотокором:
всюду вхож, со всеми знаком.
Он стоял в стороне, не мешаясь,
со своим новёхоньким «кодаком»,
улыбался. Улыбки — редкость.
Город теней — люминофоры
с собою, куда ни идём.
Особенно здесь, в полумраке
лабиринтов надежды и веры.
Боже, как исхудал Глеб.
Каким лихорадочным блеском
он смотрит — одни глаза,
огромные, вечно в движении —
из-под свалявшихся под нелепейшей шапкой
волос (зато говорит, что греет).
И все речи его о еде и о музыке!
Я ж, при виде всех этих сокровищ,
расставленных по полкам,
и, уже не боясь, что заметят —
если что, скажу: «Так виднее» —
молча, встав на колени, молилась.
Марк — атеист, как положено
успешному бонвивану —
стоял в стороне.
Глеб же что-то шептал
с закрытыми глазами:
ах, как жаль,
что теперь он стыдится
нахлынувших чувств.
«Ты воздвигнешь великий город
в честь святого апостола Петра.
Это будет новая столица.
Бог благословляет тебя на это.
Казанская икона станет покровом города
и всего народа твоего.
До тех пор, пока икона будет в столице
и перед нею будут молиться православные,
в город не ступит вражья нога».
«Видѣвъ царь Петръ,
яко отъ святыя иконы Богоматерни
благодатiю Божiею содѣваются многiя чудеса,
прiемлетъ ю въ путеводительницу
воинству своему и въ день брани на свеевъ
въ щитъ и покровъ,
и побѣдивъ до конца врага съ помощью Богоматерѣ,
тѣмъ камень совершенный
во основанiе новаго царствующаго града положи,
икону же Твою чудную,
яко освященіе,
яко щитъ и огражденіе,
въ сердце града постави.
Сего ради вопiемъ Пречистѣй:
Радуйся, жилище и доме Христа Бога нашаго;
Радуйся, вмѣстилище неизрѣчѣнныя Его славы.
Радуйся, граде одушевленный, присно царствующій;
Радуйся, палато преукрашѣнная.
Радуйся, Радосте градовъ и весей;
Радуйся, непобѣдимое христіанъ въ бѣдахъ хранилище
и предградiе.
Радуйся, Церквѣ Православныя похвало;
Радуйся, Русской земли утвержденіе.
Радуйся, христолюбиваго воинства Помощнице;
Радуйся, враговъ одолѣніе.
Радуйся, отъ бѣдъ избавленіе;
Радуйся, Матерними Твоими щедротами всѣхъ
посѣщающая.
Радуйся, Заступнице усердная рода христіанскаго».
Войти с помощью соц. сетей: