XVIII

Жердин смотрел на Разбирина, покусывая губу. Разбирин мял в пальцах сигарету и смотрел в окно за спину Жердина. Оба молчали. Казалось, между ними происходит бессловесный телепатический диалог. Разбирин знал эту привычку Жердина молчать перед неприятным разговором – то ли тому хотелось, чтобы собеседник первым нарушил тишину, то ли он просто собирался с мыслями. Теперь, правда, шла уже вторая минута, а Жердин все еще слова не проронил, даже толком не поздоровался.

«Было бы любопытно, – подумал Разбирин, – если бы мы сейчас просто встали, пожали друг другу руки и разошлись».

– Хочешь знать, зачем я тебя позвал, – неожиданно прервал молчание Жердин. Это был не вопрос, а скорее утверждение.

Разбирин перевел глаза на собеседника и вздохнул.

– Евгений Андреевич, давай без вступлений. Если тебя интересует расследование, то пока ничем порадовать не.

– Да нет, – отмахнулся Жердин. – Расследование идет и, слава богу. Чуда никто не ждет. Тут кое-что похлеще. Читай.

И Жердин накрыл ладонью небольшой листок, который лежал перед ним на столе, и проелозил им в направлении Разбирина.

– Читай, – сказал Жердин.

Тот взял листок и пробежал глазами две скупые строчки:

– Ну и что? – поднял он глаза.

– А то, – ответил Жердин, неприятно кривя губы, – что там будут обсуждаться вопросы уровня преступности, криминогенности обстановки, пребывания нелегалов на территории РФ и прочее.

– Ну пускай обсуждаются.

– Да это бы ладно. Проблема в том, что по результатам различных соцопросов, статистики и так далее за последние полгода район, из-за которого мы тут поднимаем сыр-бор, признан чуть ли не идеальным. За исключением убийства Оганесяна.

– Стоп, – опешил Разбирин. – А поджоги, выдавливание, угрозы?

– Ай, – махнул рукой Жердин. – Угрозы с выдавливанием к делу не пришьешь. Слушай, Евгений Андреевич, когда у нас последний раз применялась статья «угроза жизни»? Это ж что-то из разряда «доведение до самоубийства» – заведомо проигрышная статья, хер два чего докажешь. Да и если разобраться, угрозы – это все на словах, заявлений-то не было. Народ съезжал, и всё. А поджоги. Ну подожгли пару машин. Ну куда я, по-твоему, пришью атмосферу в районе, или российскую символику на всех балконах, или оскорбления в адрес нерусских? Этого в статистике нет. И в этом-то вся и беда. Нужно что-то реальное.

– Ну хорошо. Но были же и избиения, были... акты вандализма.

– А заявления у нас есть? – усмехнулся Жердин. – Нет. У нас даже по поджогам всего два заявления. Акты вандализма – это ж не госимущество портили, а просто могли ребенку какого-нибудь хачика велосипед сломать. Ну что он, пойдет в милицию с заявлением? Чепуха. Мы же об этом знаем только из рапортов Оганесяна. Но ведь нет заявлений, нет и преступлений. Когда жизнь становилась невыносимой, люди просто сматывали удочки. Это же чисто «доведение до самоубийства» – попробуй докажи. И, кстати, к моменту, когда убили Оганесяна, там уже и не было ни особых драк, ни особых поджогов. Дело, как говорится, почти прошлое, раньше надо было чесаться. А реально у нас есть только убийство Оганесяна. Но закрой на него глаза – и получишь чистый, ухоженный, милый район. Короче, суть в том, что Красильникову светит еще и какая-нибудь благодарность от президента или орден, хер знает. Это я уже по своим каналам узнал. Ну это между нами, девочками, – спохватившись, добавил он, понизив голос.

– Да я понял, – отмахнулся Разбирин, которого бесили все эти тайны мадридского двора. – А что мэр?

– А что он может? – хмыкнул Жердин. – Его, видимо, заодно с Красильниковым и похвалят. Ну не будут же они отказываться от похвалы. Район в полном шоколаде. Но мыто, – снова понизил голос Жердин, – прекрасно знаем, что это счастье долго продолжаться не будет – полыхнет рано или поздно. И тогда полетят головы. Да и потом, что вообще за фигня?! Негры устроят в Москве свой Гарлем, арабы – Мекку какую-нибудь, китайцы.

– Китай-город.

– Вот-вот. Кстати, – продолжил Жердин, – мне тут интересную историю рассказали. В Кузьминске. Ну, это такой городок недалеко от китайской границы. В общем, их мэр в День России разрешает местным националистам пройти по улице, где море китайцев живет. За день до шествия все китаезы оттуда сматываются. На улице оставляют десяток иномарок, ларьки ставят, киоски какие-то вещевые. Потом эти кретины маршируют, машины сжигают дотла, ларьки ломают и сжигают, вещи рвут и портят, окна в домах бьют. Вот так всю агрессию выплеснут, митинг проведут на руинах ларьков и разойдутся. И целый год тишина.

– А в чем суть? – удивился Разбирин.

– За день до шествия туда пригоняют убитые машины, которым одна дорога – на свалку. Ларьки наскоро делают из фанеры, вещи заранее скупает мэрия. Ну и она же вставляет побитые окна в домах. А китайцы целый год просто копят некую мзду в казну мэрии, и эта сумма используется для выплеска агрессии.

– А потом?

– Что потом?

– Ну, когда митинг проводят, дальше не идут бить?

– Нет. Через двадцать минут после начала митинга туда стягивается подразделение ОМОНа и всех на хер разгоняет. Они, конечно, убегают, но убегают довольные, что удалось что-то там погромить и сжечь.

– Понятно, – вздохнул Разбирин.

– Хуже другое. Понимаешь, Василий Дмитрич, самая большая проблема – это информация. Интернет, слухи, пресса. Особенно желтая. Если о районе пойдет слух по всей Руси великой, то не исключаю, что такой метод ведения дел, так сказать, расползется по городам и весям. Вон в Омске выходит какая-то националистическая газетенка – «Правое дело» или «За правое дело», короче, что-то такое. Так там кто-то упомянул наш райончик. Правда, точно не написано где, но написано, что, мол, в Москве люди взялись за ум и тэдэ и тэпэ. Понимаешь?

– Так что ж теперь делать?

Жердин почесал шею.

– Ну, с газетами мы еще поборемся. А вот вам… вам нужно раскрыть организацию. Ну там нацистская символика или экстремистская литература, ее распространение, разжигание межнациональной розни, может, митинг какой-то. Или акция. Вот тогда будет конкретика. Тогда берем за жабры. Ну и конечно, надо раскрывать убийство Оганесяна. И тянуть за ним всю цепочку.

– Ясно, – сказал Разбирин, все еще переминая пальцами незажженную сигарету.

– Хорошо, коли тебе ясно. Мне лично ни хрена не ясно. Ладно, Василий Дмитрич. Ступай, как говорится, с богом.

Разбирин приподнялся, пожал руку и двинулся к двери.

– Слушай, Василий Дмитрич, – вдруг окликнул его Жердин.

Разбирин обернулся.

– А правда, что там прямо так чисто? Ну в районе этом.

– Правда, – сухо ответил Разбирин и, бросив скомканную сигарету в мусорное ведро у двери, вышел.

Жердин хмыкнул и покачал головой.