Часть 3
Орел
Октябрь 1982 года
В первые минуты после пробуждения Оленька находилась в странной смеси восторга и ужаса. Восторг был от предвкушения чего-то, что должно было случиться прямо сегодня, ужас — от сна. Он оказался таким липким, что Оленьке пришлось напрячься, чтобы выбраться из него. В этом кошмаре Оленька была старой-старой, почти пятидесятилетней, у нее не сложилась жизнь, и вообще происходило нечто безумное.
Оленька села в постели, потянулась и потрясла головой. Сон уплывал стремительно, оставляя в голове сюрные картинки. Например, лозунг «Американский стиль жизни!» на здании обкома партии.
После душа безумные видения выветрились окончательно, но под ними обнаружилась сосущая тревога. Она была как-то связана с предвкушением сегодняшней радости.
«Я же вчера замуж решила выйти! — Оленька проснулась совсем. — За Алешку!»
Сосущая тревога усилилась до чавкающей. Будь Оля существом абсолютно логичным, она бы сказала себе: «Ерунда! Девичьи страдания!». Однако Оленька была такой чуткой девушкой, а беспокойство — таким явным, что игнорировать его нельзя было ни в коем случае.
Оля быстро собралась и отправилась на занятия необыкновенно рано. Она совершенно не помнила, что такое страшное ей приснилось, но теперь понимала точно — нельзя идти против судьбы. Выпал «орел» — значит, так тому и быть. А Алеша… Ну объяснит она ему как-нибудь, уболтает. Он достаточно ее любит, чтобы никуда не уезжать, а остаться и дальше делать за нее домашку по матану.
Оля стояла перед входом на факультет и дрожала. Несмотря на довольно теплую погоду, ее колотил озноб. Кто первый придет, Алеша или Макс? Может, ей вообще не стоило появляться сегодня на занятиях, а нужно было спокойно поговорить с ними вечером?
Но тут из-за поворота появился Макс, и если у Оли еще оставались какие-то сомнения по поводу выбора мужа, то они тут же развеялись. Он шел в окружении пяти девушек, которые заглядывали ему в глаза и хором щебетали.
Оля расправила плечи и вышла им навстречу.
— Привет, — начала она довольно робко.
— Привет! — отозвался Макс и остановился.
Остановилась и его свита.
— Можно тебя на минуточку? — спросила Оля.
У нее не было ни малейшего желания устраивать представление для публики.
Но Макс был настроен игриво. Или каким-то десятым чувством уловил, чтó именно она собирается сказать и собрался ее помучить. «Ладно, — подумала Оля, — посмотрим кто кого». А вслух добавила:
— Неделя прошла, я думала, тебе будет интересно, но нет так нет.
Оля демонстративно пожала плечами и развернулась, чтобы уйти. Но уйти ей не дали. Макс крутанул ее к себе, засмеялся ей в лицо:
— Куда ж ты от меня денешься? Ну, что ты хотела сказать?
Оля пыталась злиться и вырываться, но из-за близости Максовых губ соображалось плохо, а вырываться не хотелось. А хотелось, наоборот прижаться к нему и при этом показать язык стоящим рядом девицам.
И тут Макс уже и вовсе охамел. Он притянул Олю к себе впился в губы совершенно собственническим поцелуем.
— Ну скажи уже «да», — он скорее приказал, чем попросил, через несколько минут.
— Да, — как попугай повторила Оля.
И успела краем глаза заметить спину Алеши, который быстро уходил от факультета.
Первой реакцией Оли, как ни странно, было облегчение. Теперь Алеше ничего не придется рассказывать — он и сам все видел.
Февраль 1983 года
Олина мама возненавидела Макса с первой же секунды. Когда он явился на «смотрины» — между прочим, в отличном костюме и с шикарным букетом — мама поджала губы, молча развернулась и ушла к себе.
На свадьбу она не пришла, сказала, что давление прыгает. Но Оленьку это не особенно расстроило.
Она сшила именно такое платье, как хотела. С большим трудом, через Ширяевских-старших, удалось найти хорошую портниху. Ткань папа протащил через проходную родной швейной фабрики, рискуя свободой и репутацией. Зато вышло нечто невообразимое — легкое, современное и в то же время респектабельное.
С банкета удалось удрать еще в середине торжества. Это была идея Макса.
— Слушай, — шепнул он во время пытки очередным «Горько», — пора отсюда сваливать!
— А можно? — Оленьке самой смертельно надоели нелепое кривляние тамады и пьяные рожи малознакомых родственников.
— Есть такой старинный народный обычай. Называется «похищение невесты».
И Макс ее похитил — нагло, весело и с абсолютной уверенностью в своей правоте. Оленька совершила всего одну уступку приличиям — из ближайшего автомата позвонила маме и попросила не беспокоиться. Зато потом гудели всю ночь, носились по общаге и пели громкие песни.
После этого мама окончательно поняла, как ей не повезло с зятем. Она ни разу не назвала его по имени, предпочитая вариации: «этот», «этот тип» или «твой».
Архетипичная конфронтация «теща — зять» стала проблемой, потому что жить пришлось с родителями. С отцом Макс уживался нормально, что еще больше бесило мать. Оленьке очень быстро надоело жить в состоянии непрерывного стресса.
Она поконсультировалась с профкомом и выяснила, что единственный способ получить жилье (хотя бы в общаге) — это обзавестись ребенком. Возможно, если бы она представляла себе, чем это кончится, то…
Но Оленька не представляла и представлять не желала. У нее была проблема с жильем, и она эту проблему решала. Через два месяца она отнесла справку от гинеколога в профком, а еще через две недели заявилась домой с красивым кремовым тортом.
— Это в честь чего? — подозрительно спросил Макс (обычно его молодая жена не поощряла лишние траты).
— Готовься, муж, — ответила сияющая Оленька, — через полгода съезжаем отсюда в семейное общежитие. Вот решение профкома.
Макс взял в руки заветную бумажку, но радости почему-то не продемонстрировал.
— Эй? — Оленька захлопала глазами. — Ты что? Мы же так мечтали отсюда вырваться.
— Мечтали. Только я мечтал, если помнишь, денег на кооператив заработать.
Оленька повисла на любимом муже и принялась его щекотать.
— Заработаешь, все заработаешь, но это еще когда будет. А общагу нам с нового учебного года дают.
Щекотка оказало обычное свое благотворное действие, муж разулыбался.
— А почему не сейчас? Да не лезь ты! Дай почитать… Что?! Ольга, авантюрист белобрысый! Ты им сказала, что у нас будет ребенок!
— Ну да. Конечно!
И тут Оленька вдруг поняла, что в суете согласований забыла сообщить мужу о том, что скоро его род будет продолжен.
— Ой… — сказала она упавшим голосом.
…В тот вечер они впервые серьезно поругались. Макс даже заявил, что собирает вещи и уходит. И тут Оленьке вдруг стало очень плохо. То ли нервы сдали, то ли токсикоз прорезался… Короче, никуда Максим не уехал, а всю ночь звонил в «скорую», требовал что-то от врачей, трясся над ней.
Оленьку такое поведение супруга вполне устроило. В последующие семь с половиной месяцев она не раз решала свои проблемы легким закатыванием глаз и полуобмороками. Даже бледнеть научилась по собственному желанию.
Но потом артистической карьере пришел конец: родилась Лиза.
Ноябрь 1986 года
Макс тихо-тихо, на цыпочках добрался до двери, ласково повернул ручку.
— Куда? — Оля стояла в проеме кухонной двери, невыспавшаяся и лохматая.
— В общагу, — как можно небрежнее ответил Макс, — конспект забрать.
— Не ври. До сессии еще два месяца, на черта тебе конспект.
Максим повернулся. Тихое бегство не получилось, теперь нужно было пробиваться с боем.
— К любовнице!
По расчетам Макса, жену это известие должно было сразить наповал. Но Оленька только сузила глаза и сказала:
— Имей в виду, квартира записана на папу, тебе ничего не обломится.
— Да подавись ты своей квартирой!
— Не ори, ребенка разбудишь.
Минуту они смотрели друг другу в глаза.
И вдруг Макс совершенно изменился в лице, его аж перекосило от злости.
— Не смей разговаривать со мной в таком тоне, слышишь! Не смей! Я свободный человек, я могу ходить куда хочу, понятно!!!
Оля вжалась в стенку, а глаза у нее стали огромными. Таким она своего мужа давно не видела и испугалась не на шутку.
А Макс уже рванул на себя входную дверь, уже сделал шаг за порог… Но тут дверь комнаты заскрипела и оттуда высунулась белокурая головка с заспанными глазюками. Глазюки моргнули, привыкая к свету, увидели Макса, и тут, словно лучик света заглянул в темную прихожую, мордашка разулыбалась так счастливо, как могут улыбаться только маленькие дети.
— Па-па, — сказала мордашка, — лю-би-мы!
И потянула ручки вверх.
Макс еще несколько секунд балансировал между домом и улицей, но под взглядом небесно-голубых глаз сдался, вернулся, взял дочку на руки. Она счастливо вздохнула, обняла его за шею, ткнулась в щеку.
— Папа, коль!
Поелозила еще секундочку и засопела, положив головку на плечо.
Оля ретировалась на кухню, ей нужно было переварить увиденное. Макс еще минутку постоял в коридоре с дочкой на руках, потом вздохнул, с трудом разулся и исчез в комнате.
Оля долго потом сидела на кухне и нервно грызла морковку — успокаивалась. А заодно пыталась понять, как она относится к тому, что сейчас произошло. С одной стороны — поругались, это плохо. Но с другой стороны, муж, нежно держащий на руках ребенка, прекрасно вписывается в общее полотно «счастливая семейная жизнь». И Оля решила, что раз так, то все хорошо — значит, все идет по плану.
Июнь 1987 года
— Макс, мама отказывается с ней оставаться!
Совершенно несчастная Оля сидела на стуле, обняв телефон.
Макс только что пришел домой и, не переодевшись, ел суп.
— Она же еще вчера обещала!
— Она говорит, что плохо себя чувствует, — Оля всхлипнула. — Макс, это же мой выпускной, я две недели готовилась, я так мечтала, ты же меня отпустишь, правда?
Макс угрюмо уставился в тарелку.
— Но меня ж там ждут.
Оля зарыдала в голос:
— Макс, но ты же в академке…
— Я в академке, потому что кому-то вечно денег не хватает!
— Макс, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
— Оля, у меня на этом вашем выпускном три очень важных дела. У меня есть одна идея… Но я пока не хочу об этом рассказывать… Это единственный шанс поговорить со всеми одновременно. Ты пойми, что я деньги не из воздуха достаю. Вагоны разгружать — это, конечно, хорошо, но и если мы хотим…
— Я только в ресторан, а потом приеду домой, а Лизоньку только ужином покормить нужно, вот все в холодильнике есть. А потом ты ей сказку на ночь почитай, и она заснет, ты же знаешь, она быстро засыпает. Все, чмок-чмок-чмок я побежала.
Оля выпорхнула из дома так стремительно, что Максим даже пикнуть не успел. Так и остался сидеть за остывающим супом.
Декабрь 1990 года
— Так, мужики, сюда заносим!
Максим, серьезный и небритый, влетел в квартиру, припер дверь, чтобы не распахивалась, и отодвинул с прохода жену.
— Оль, нас из лабы выгоняют, так получается. Пока железо нести некуда, оно у нас полежит.
Оля поджала губы.
— Ну не злись, пару недель, не больше.
Оля демонстративно ушла, хлопнув кухонной дверью. Макс опасливо посмотрел ей вслед и продолжил:
— Так, вот с этими коробками осторожно, их на самый верх, там «мамы».
— Что там? — Лиза вертелась под ногами и живо интересовалась происходящим.
— Там… ну, такие штуки… они в компьютерах самые главные.
— В компутерах?
— Да. Так, вот эти коробки туда заталкивайте, под диван.
— А компутеры, они какие?
— Умные.
— Как я?
— Представляешь, даже умнее.
— Как ты?
— Еще умнее.
У Лизы округлились глаза.
— Как мама?
Мужики с коробками начали неприлично ржать. Макс нервно дернулся, но нашел в себе силы отшутиться:
— До мамы им еще расти и расти…
Оля страшно расстроилась. Эти компьютеры были ей как нож в сердце, совершенно не таким она видела собственного мужа. Ее муж не будет грязным и не станет копаться в каких-то железячках, ее муж каждое утро должен повязывать новый галстук и отправляться на службу на служебной машине. Ее муж должен отдавать ЦУ работникам, а не сидеть по полночи с вонючим паяльником.
Целую неделю Оля держала свое раздражение при себе. Конечно, она демонстративно спотыкалась обо все эти железные ящики, вздыхала, протирая пыль на колючих микросхемах, а однажды не поленилась и порвала о проклятые «компутеры» лучшие свои чулки. Оленька весь вечер оплакивала потерю, но Макс оставался бесчувственным истуканом. Его сострадания хватило только на фразу: «Ничего, скоро я тебе вагон колготок куплю».
Через семь дней мучений Оля открыто заявила о своих претензиях.
— Ты когда уберешь из дома эти железяки?
— Как только найдем помещение, — Макс с красными от недосыпа глазами сидел на полу и смотрел мимо жены.
— Почему все люди как люди, получили образование и живут по-человечески?! Один ты… Маешься дурью, пока все работают.
— Оленька, эта дурь приносит неплохие деньги.
— Где? Где деньги?
— Оль, я тебе уже сто раз объяснял. Нам нужно время. Я не могу сейчас забрать деньги, я лучше куплю за них еще комплектующие и сделаю лишних двадцать компов. Нельзя жить только сегодняшним днем, нужно хоть чуть-чуть думать о будущем…
— Вот именно! И если б ты думал… Если ты вообще умеешь думать… Ты б закончил универ! А то я тебя теперь даже на работу пристроить не могу.
— Слушай не надо меня никуда пристраивать, я и сам прекрасно справлюсь.
— Ага, справится он… Я вижу, как ты справляешься. Когда уже этот бардак кончится?!
Но даже такой честный демарш остался без ответа. Ольга поняла, что пришло время действовать.
В одно прекрасное (в самом деле отличное!) утро она наконец почувствовала себя свободной от этой груды бессмысленного железа. На вопрос мрачного мужа: «Оля, где?» ответила легко и четко:
— Вынесла на помойку. Целый день таскала, как рабыня Изаура. — И весело перемешала ложкой суп, не глядя на мужа.
— Оля, я не шучу!
— Я тоже.
— Оля!!!
После этого вопля в окне зазвенело стекло, и Оля наконец-то соизволила повернуться.
— Ты чего орешь? Ты сказал «две недели»? Прошло четыре. Я из-за твоих железяк даже убраться в квартире нормально не могла. Квартира моя, что хочу, то и делаю. Заработаешь на свою, будешь там хозяин.
— Оля, ты этого не сделала…
— Сделала, еще как сделала…
Максим побледнел и выбежал из квартиры.
Вернулся через полчаса, уже не просто мрачный, а черный. Заорал дурным голосом:
— Оль, ты хоть понимаешь, что ты сделала? Все было зря, понимаешь? Ты всю прибыль выбросила!!! Я ночами не спал, я каждую копейку экономил, и все зря!!!
Оленька, уже нисколько не боясь мужа, элегантно пожала плечиком.
— Конечно зря. Это и идиоту было понятно. Я тебе давно говорю, надо делом заниматься, а не какими-то там компутерами…
Апрель 1992 года
Ольга тщательно обнюхала пиджак мужа. Чужими духами не пахло совсем. Это было подозрительно. Уже месяц он пропадал где-то сутками, уходил из дому тщательно выбритый, а возвращался трезвый, но веселый, супружеские обязанности выполнял — но именно как обязанности, без былой страсти. На прямые вопросы отвечал односложно: «Бизнес». Знаем мы этот бизнес!
И при этом совершенно не пах женщинами! Всем, чем угодно пах, как и положено всякому мужику: чуть-чуть потом, чуть-чуть пивом, много сигаретами, немного лосьоном после бритья. А женщиной не пах совсем! Оленька могла уловить только собственный, с детства (ну ладно, с юности) знакомый аромат духов «Мажи нуар».
Одно из двух: или ее муж нашел тетку с тем же запахом, что и Оля, или… черт его знает что! Второй вариант бесил ее даже больше, чем первый. Проблему следовало решать жестко и незамедлительно. В один из вечеров, когда Максим причесывался особенно тщательно, Ольга пристроилась рядом у зеркала и принялась наводить вечерний макияж.
— Собралась куда-то? — спросил Макс, когда жена в третий раз заехала ему локтем в бок.
— Ага, — и Оля повела плечами, проверяя, как на ней сидит вечернее платье.
Максим насторожился.
— А Лиза?
— У мамы.
Ольга изогнулась, проверяя безупречность открытой спины. Максим прищурился.
— Могу узнать, куда? В ресторан?
— Точно не знаю, — беззаботно ответила супруга, — тебе решать.
Макс перестал возиться с галстуком.
— В смысле?
— Ну ты ведь идешь куда-то, такой красивый, — Оля по-хозяйски смахнула что-то с мужниного воротника. — А к красивому мужчине полагается красивая женщина. Или у тебя там уже есть кто-то?
— Где «там»? — Макс сжал губы.
Это был плохой признак, он предвещал землетрясение не хуже знаменитых японских аквариумных рыбок. Обычно Оля, заметив такое выражение лица у мужа, давала задний ход, но не сегодня.
— Не знаю, — снова сказала она. — Там, куда мы с тобой сегодня идем.
Землетрясение произошло точно в соответствии с предсказанием. Оля выдержала его достойно — все эти крики о бизнесе, женской глупости и тупом упрямстве. Она заняла позицию у входной двери и в паузе между тирадами спокойно произнесла:
— Попробуешь пойти без меня — морду расцарапаю.
Это подействовало. Макс сдулся, плюнул и предупредил:
— Учти, тебе там будет скучно. Мы о нефти говорить будем.
«За морду испугался, — мрачно подумала Оля, — точно, к любовнице идет».
Но Макс, вопреки ожиданиям, привез ее в офис к трем холеным и очень скучным мужикам. Только один из них — с комсомольским румянцем и звучным именем Роман — показался Оле забавным. Второй вообще оказался швейцарцем и говорил с жестким немецким акцентом. Оленьке это не понравилось, она почему-то считала, что в Швейцарии все говорят по-французски.
Все они сначала улыбались Оленьке, но, как только разговор перешел на бизнес, моментально поскучнели.
Муж не обманул, Ольге сразу же стало тоскливо. Мужчины перебрасывались словами — «приватизация», «акционирование», «оффшорный»… Оля похлопала глазами, чтобы не заснуть, потом зевнула. Через четверть часа она окончательно поняла, что ее никто развлекать не собирается. Тогда Оля попыталась вникнуть в суть разговора. Кажется, ее мужу предложили управлять какими-то активами. Или акциями, она не очень поняла.
Еще через полчаса Оле все надоело.
— Максим, пойдем домо-о-ой, — пропела Оленька.
— Скоро пойдем, солнышко, — Максим был крайне благодушно настроен.
— Нет, пойдем сейчас…
Оленька надула губки и обиженно мотнула челкой.
— Оль, иди погуляй полчасика, — Максим что-то лихо строчил на бумажке и даже головы не поднял.
— Максим, я устала…
— Подожди…
— Макс, я есть хочу!
— Через полчаса…
Тут не выдержал Роман, который уже минут десять смотрел на Олю в явном раздражении.
— Ольга, вы б, и правда, сходили пока погулять. Мы еще часик тут вопросы порешаем…
— Да уж, вы порешаете! — перебила его Оля.
Ее крайне оскорбило, что с ней так непочтительно обходятся. В кои-то веки она нарядилась, накрасилась, прическу сделала. А эти три мужика уперлись в свои бумажки и даже головы поднять не хотят. Какие могут быть дела в девять вечера!
— Вы порешаете, — продолжила она крайне язвительно, — вам-то что, а у нас ребенок маленький, мне завтра рано вставать.
— Ну так и езжай домой! — не выдержал Максим.
— А почему я должна ехать домой? Ты зачем меня сюда притащил?
— Я?!
У бедного Макса от такой наглости просто челюсть отвисла. Оля, горя праведным гневом, продолжала наступать.
— Почему я должна ехать домой? Я и так все время дома! Ты опять собираешься какой-то ерундой заниматься, а мне потом расхлебывай!
— Оля, веди себя прилично! — Максим уже не говорил, а злобно шипел.
А Олю понесло.
— Я не позволю тебе впутываться во всякие сомнительные делишки со всякими сомнительными типами! Все люди делом занимаются, один ты вечно болтаешься в проруби…
На этом месте пламенной тирады Максим взял ее за шиворот и выпихал в коридор. Лицом он был черен, только белели плотно сжатые губы. Максим был такой страшный, что Оля зажмурилась. «Сейчас ударит», — пронеслось у нее в голове.
Но Макс ударить не успел. Двери за его спиной раскрылись, и Оля увидела обоих его собеседников, которые вполголоса переговаривались по-английски.
— Пожалуй, мы пойдем, — сухо сказал Роман.
— Да, Роман Аркадьевич, — торопливо заговорил Макс, — лучше встретиться еще раз, я проработаю ваши предложения.
— Нет, — Роман позволил себе легкую иронию в голосе, — мы не станем разрушать вашу семейную идиллию из-за каких-то сомнительных делишек. Всего доброго.
И мужчины прошли мимо протянутой Максимом руки, словно это была рука попрошайки.
Макс молчал до самого дома. Уже в лифте он сказал:
— Ты, дура, сегодня лишила меня доступа к нефти.
Слово «дура» он произнес без выражения, не как оскорбление, а как давно доказанный факт. Это оказалось так неожиданно, что Оленька даже скандал не закатила. Только сказала:
— Да ну ее, эту нефть. Только воняет, и все. Я тебя лучше на работу устрою. Хватит абы чем заниматься.
Макс не ответил. В тот вечер он впервые постелил себе отдельно.
Сначала Оля очень переживала, даже поплакала от обиды. А потом подумала и решила, что ничего страшного не произошло. Ну побесится Макс недельку, а потом одумается, куда денется. Он же сам потом поймет, что Оля права. Он же ей еще и благодарен будет!
Воображение немедленно подсунуло Оле красивую картинку: Макс с букетом цветов приходит домой, обнимает детей, целует жену и говорит:
— А мне на заводе зарплату повысили! Это все благодаря тебе, любимая. Если б не ты, мог бы связаться с жульем всяким…
Заснула Оля почти счастливая.
На работу Ольга Максима устроила быстро, но облегчения это ей почему-то не принесло. После размолвки с нефтяными мужиками Макс стал каким-то надтреснутым. Он смотрел на Ольгу мертвыми глазами, говорил только по необходимости и вообще перестал посвящать жену в свои дела.
Сначала Оля решила мужа наказать и стала демонстративно его игнорировать. К исходу второй недели поняла, что еще непонятно, кто кого наказывает. Максим просто не замечал ее. Молча приходил с работы, играл с Лизой, смотрел телевизор и ложился спать. Несчастным и подавленным он при этом совершенно не выглядел. Даже наоборот, как-то повеселел.
Тогда Оля решила сменить тактику и перестала его кормить. На второй же день Максим вернулся домой в час ночи, в порядочном подпитии.
— Сволочь, гад, алкаш!
— Ну ты же сама хотела, чтоб я не ел дома. Терпи.
И Макс обидно захрапел.
Первый раз за все время семейной жизни Оля испугалась. Муж вроде как и был, но он перестал быть ее. Она совершенно его не контролировала, даже приблизительно не могла сказать, чем он живет, о чем думает, где бывает. Она пыталась пробиться через стену, которую он выстроил, но с тем же успехом могла пытаться поболтать с умывальником.
Если бы Макс орал, если бы он скандалил, Оле бы было легче. Придумыванием язвительных ответов можно бы было как-то разнообразить досуг. Оля подкатывалась к мужу в постели — получала качественный трах. Именно трах, даже не секс. Совсем без души, даже без тени чувства.
Оля кидалась из крайности в крайность. То была мила, хоть к ране прикладывай, то становилась огнедышащей фурией. Макс реагировал одинаково — смотрел сквозь нее, выслушивал похвалы или упреки (в зависимости от настроения) и отворачивался.
Оля перестала спать, по ночам рыдала в подушку и купила кучу дрянных книжонок о семейной психологии в надежде найти ответ на вопрос: «Как вернуть мужа, если он вроде и не уходил?»
Решение зрело долго. Собственно, пришло оно в попытке понять, что именно держит дома этого теперь уже совершенно постороннего для нее мужчину. Получалось, что, кроме ребенка — ничего. А это значит, что требовалось немедленно родить второго.
Февраль 1994 года
Как ни странно, второй ребенок изменил в жизни гораздо больше, чем первый.
Олина мама вдруг смирилась с мыслью, что ее дочь замужем за «этим типом», и даже стала появляться с визитами вежливости. Несколько раз на нее удавалось спихнуть обеих дочек и немного поспать. Возможно, ключевую роль сыграло имя малышки — Вера, в честь бабушки.
Лиза, которая считала себя совсем большой, вдруг вспомнила, что она маленькая, и требовала к себе маму каждый раз перед сном. Оля много читала о травме, которую получает старший ребенок при рождении младшего, поэтому всячески изображала любовь к Лизе. Хотя временами срывалась и однажды отвесила старшей дочке полновесную оплеуху.
Но самое главное — ожил Макс. У него опять разгорелись глаза, он снова спешил домой (благо работа старшего технолога не требовала постоянного присутствия на заводе). Правда, внимание уделял большей частью детям, но Ольга приободрилась. В ходе беременности она снова и снова разыгрывала роль «Любимый, без тебя мы все пропадем». Мало-помалу на Макса удалось свалить всю домашнюю работу — от приготовления пищи до стирки. И даже любимую Олину морковку он стал тереть без обычного нытья.
Правда, на сей раз стирки было заметно меньше: какой-то гений в промежутке между Лизой и Верой изобрел памперсы. Если бы Ольга встретила этого человека, то сделала бы ему все, чего он пожелал бы — вплоть до исполнения эротических фантазий. Она с ужасом вспоминала старую квартиру, увешанную застиранными тряпками.
Да и девочка получилась загляденье: кругленькая, с умными серыми глазенками и очень спокойная. Правда, иногда становилось не по себе, когда Оля встречала взгляд Верочки — вдумчивый и сосредоточенный. Обычно так смотрят философы на закате карьеры, но ни в коем случае не двухмесячные дети.
Максим мог часами сидеть у кроватки и смотреть на дочку. А она — на него. Возможно, Вера обладала даром гипноза или еще каким-нибудь природным магнетизмом. Во всяком случае, Макс менялся на глазах. Дошло до того, что он сам вспомнил о годовщине свадьбы, которая последовала почти сразу после первого дня рождения Веры.
Хотя и дата была некруглая, да и сама Оля уже не собиралась ее праздновать. Отоспаться бы — вот и весь праздник. Но упускать такой порыв — грубейший педагогический просчет. Правильные действия воспитуемого следует поощрять всеми способами, поэтому Ольга изобразила бурную радость и бурное же восхищение. Она дошла до того, что позволила мужу самому выбрать место и способ празднования.
И Максим повел ее на ночную дискотеку.
Это было, честно говоря, не совсем то, на что она рассчитывала. Пыжиться на фоне малолеток? Пытаться сойти за одну из них? Глупо и бессмысленно. Тем не менее Ольга пошла — и не прогадала.
Максим, судя по всему, в подобные заведения без жены не ходил. Или ходил, но теперь очень хорошо разыгрывал неопытного посетителя. Он вертел головой, обошел весь зал и только после этого расслабился. Оля тягалась за ним, но расслабиться все никак не получалось. И тогда Макс влил в нее пару коктейлей.
Алкоголя в них совсем не чувствовалось. Первые пять минут. А потом краски стали яркими, звуки — неземными, а настроение — розовым и смешным. Оля прыгала под непривычный ее уху стиль «техно», краем глаза подсматривала танцевальные движения и повторяла их. То ли природная пластика сказалась, то ли коктейли, а только танцы у нее получались загляденье. Муж только этим — загляденьем — и занимался: таращился, как на чужую жену. Да и другие молодые люди все чаще норовили оказаться рядом, подмигнуть, а то и руку на талию бросить.
А уж когда один из них, перекрикивая «техно», спросил, на каком курсе она учится… Тут настроение окончательно взмыло к потолку и пошло приятными пушистыми пузырьками.
Максим в плясках участия не принимал. Пару раз Оля боковым зрением замечала, как к нему покатывали какие-то малолетки, но Макс только молча показывал кольцо на пальце. Сама Оленька очень удачно забыло кольцо дома.
Пару раз Максим подливал в топку Олиного настроения горючее — что-то прохладительное и бодрящее. Однако к трем часам она все-таки спеклась, вдруг перестала прыгать и побрела к мужу. Он обнял ее за плечи и повел к выходу. Все мужики в зале застонали от ревности. По крайней мере, так показалось Оле.
Дорогу домой она не помнила совсем, зато дома… Как хорош был Макс! Что он с ней выделывал! Она никак в этом не участвовала — расслабилась и плыла, текла в мужниных руках. Потом вдруг резко, толчком протрезвела и испугалась:
— Тише! Тише ты! Дети…
— У мамы твои дети, — прошептал ей Максим, — у мамы. Мы тут только вдвоем. Сладкая моя…
И Оля снова куда-то провалилась.
Утром муж продолжал демонстрировать чудеса обходительности. Он принял от мамы детей, кое-как накормил их и чем-то занял. Впрочем, иного выхода у него не было — Ольга поутру оказалась в состоянии полной «неструноколебности» (слово из физфаковской молодости). Тупо сидела на кухне, подперев голову рукой, и пила кипяченую воду. Макс подсунул ей цельный лимон — съела, как яблоко, даже не поморщилась. Кстати, лимон помог, реальность стала слегка оформленной.
— Ну как ты, алкоголик? — участливо спросил муж.
— Еще лимон есть?
— Ешь, — Макс протянул еще один цитрусовый, мытый и чищенный.
У второго лимона обнаружился вкус. Лимонный. От этого он стал еще аппетитнее и приятнее.
— Оль, хочу с тобой посоветоваться.
Ольга выплюнула в ладонь семечку.
— Оля, слышишь меня?
Пришлось кивнуть.
— Появилась возможность заработать денег. Много денег.
Оля обнаружила, что лимон кончился. Стало еще легче жить. Она подперла голову двумя руками и, как писали классики, «обратилась в слух».
— Возможность рискованная, — продолжал Максим, — но риск разумный. А самое главное — есть человек, который мне поможет. Речь идет об инвестиционном фонде…
Слово «инвестиционный» выключило слух Оли, и она принялась мужа рассматривать. Хорошо говорит, уверенно. Судя по всему, это не очередная афера, а что-то продуманное. Даже в мелочах. Ишь как он все подгадал: о юбилее вспомнил, развлек как следует, а ночью вообще черт те что вытворял. Мысли о прошедшей ночи настроили Олю на миролюбивый лад. «А и ладно, — подумала она, — дам ему шанс».
— Хорошо, — сказала она, — я согласна.
Макс так и замер с открытым ртом. Кажется, она его перебила в середине не то что фразы, а слова.
— Ты согласна? Я же не все еще рассказал.
— Ну и что? Ты меня убедил. Давай рискнем.
Максим смотрел по-прежнему недоверчиво.
— Я тебе верю, — сказала Ольга. — Ты у меня самый лучший в мире муж. И самый умный.
— Олька. Заюшка моя золотая.
Он заграбастал ее, и так правильно заграбастал, что… Короче, рано мама детей вернула. Слава богу, они уже спали тихим дневным сном и на кухню не зашли.
Но и в середине этого интимного безумия Олька не переставала ликовать про себя: «Получилось! Все как я мечтала!»
Июнь 1994 года
Следующие полгода можно смело назвать лучшими в совместной жизни супругов Ширяевских. Максим летал, как на крыльях, попутно притаскивая домой в клювике очень приличные денежки.
Оля расцвела, похорошела, накупила себе и детям кучу одежды, нашла няню на полдня и занялась аэробикой. То есть стала вполне буржуйской женой.
Максим продолжал работать на заводе и сделал там по заводским меркам просто бешеную карьеру. Буквально за пару месяцев он стал главным инженером. Видимо, решающим фактором для этого явилось то, что ему было абсолютно наплевать на зарплату и на то, будет ли он вообще там работать дальше: он резал правду-матку всем направо и налево, а высокую комиссию, прибывшую на завод, при всем честном народе послал по одному широко известному адресу. При этом одевался он шикарно и вид имел весьма представительный.
Но вот однажды Максим явился домой с бутылкой шампанского и огромным портфелем.
— Что празднуем? — поинтересовалась Оля.
— То, что в мире есть хорошие люди, — ответил Максим и вывалил перед Олей содержимое портфеля.
У нее отнялся язык. Такой кучи денег она себе даже не представляла.
— Это наше?
— А чье же еще?
— Откуда?
— Ну-у-у… Дело в том, что мне сегодня позвонили и сказали, что «МММ» через месяц прикажет долго жить. Вот и я забрал все, что нам причитается.
— МММ?
— Это тот самый фонд, в котором были наши деньги, я ж тебе рассказывал, помнишь?
Оля не помнила. Зато рекламу она смотрела регулярно и понимала, что такое рухнуть не может, это просто невозможно.
— Да наврали тебе все! Как же он рухнет? Там же народу тыщи, их же по кусочкам разорвут!
Максим не дал жене договорить.
— А через неделю мы с тобой улетаем в Сочи на месяц. Подальше от всей этой кутерьмы. Пусть пена сойдет, потом вернемся. Чтоб ни у кого вопросов не возникло — деньги сняли и уехали кутить. Вернулись — денег нет. Так что дорогая, собирайся, это тебе на мелкие расходы.
Максим протянул Оле пачку ассигнаций.
— А остальное я куда-нибудь спрячу.
И Максим принялся озираться в комнате.
Но Оля была шустрей.
— Нет, лучше я спрячу.
И прижала заветный портфель к груди. Осуществлялась еще одна ее заветная мечта — все эти деньги следовало немедленно положить на сберкнижку. И тогда проект «идеальная семья» можно считать окончательно состоявшимся.
Довольно жутко было потом, лежа в Сочи, в гостиничном номере, наблюдать истерику во всесоюзном масштабе. То есть во всероссийском (Ольга никак не могла привыкнуть к новым определениям).
Оля так и не решилась спросить мужа, кто был тот самый доброжелатель, которые его загодя предупредил об обвале, но зато научилась с умным видом рассуждать на пляже, что «попались только дураки» и «всем известно, что финансовые пирамиды не вечны».
А вообще жизнь была прекрасна и удивительна. Шикарная гостиница, дорогие рестораны, шампанское вечером на пляже, даже двое детей совершенно не мешали, а только дополняли картину семейной идиллии. Короче, сообщение о том, что пора домой, застало Олю практически врасплох.
Дома Максим развил какую-то бурную деятельность, бесконечно ездил на «переговоры», был бодр и счастлив. Оле это совсем не нравилось, поскольку уж очень напоминало Макса в период увлечения нефтью. Не дай бог опять в какую аферу влезет!
И ведь как в воду глядела! Не прошло и недели, как муж заявился к ней и сказал, что ему нужны деньги.
Но Оля была готова к такому повороту событий.
— Но у меня их нет.
— А где они?
— В надежном месте.
— А-а-а… — Макс еще не понимал всю серьезность ситуации и пытался шутить, — в лифчик, что ли спрятала? Так я сейчас достану… Ладно, кроме шуток, мне завтра нужна треть той суммы.
— Максим, я не дам тебе никаких денег.
— Чего?
— Я положила их в банк на свое имя и тебе их не отдам.
— Оль, ты хоть соображаешь, что ты говоришь? Это мои деньги, я их заработал!
Оля была на грани истерики. Ее мечта, ее счет в банке грозил пасть жертвой какой-то очередной авантюры! Да никогда! Только все начало получаться! Отчаяние предало Оле злости и решимости.
— Значит так, дорогой. Когда мы с тобой поженились, я принесла в нашу семью квартиру, теперь ты принес эти деньги. То есть мы квиты, ты со мной рассчитался. И я их тебе не отдам, ты их профукаешь.
Скандалы в семье Ширяевских продолжались еще двое суток. Оля была непреклонна. А на третьи сутки, придя вечером домой, Оля обнаружила пустой мужнин шкаф и пустую полочку в ванне. Даже записки не оставил.
— Ладно, побесится пару дней и вернется, — решила Оля и принялась за генеральную уборку.
Это лучшее средство от размышлений о будущем.
Во время уборки она так яростно драила окна, что подхватила жестокий насморк.
Но Макс не вернулся даже через три дня. Через четыре он позвонил и вместо приветствия сухо сообщил, что деньги на детей будет выплачивать лично, но если Ольга хочет, то может потребовать алименты через суд.
Оля собиралась было заявить, что да, именно через суд она и будет требовать, но тут ее настиг приступ насморка, и она хлюпнула носом.
— И не шантажируй меня слезами! — рявкнул Максим.
Слишком сильно рявкнул. Явно от неуверенности в собственной решимости. «Ага!» — подумала Оля.
— Я и не собиралась, — сказала она со сдержанной грустью и хлюпнула носом еще раз.
— Вот и не собирайся! — Макс засопел в трубке. — И учти: у меня есть право на свидания с детьми! Я узнавал у юристов.
— Конечно. В любое время, как захочешь.
Максим снова засопел. Видимо, он слишком хорошо приготовился к бою — но как прикажете драться при полном отсутствии сопротивления?
— Я, конечно, тоже не сахар, но ты, дорогая… Это просто издевательство над мужчиной, понятно тебе?
— Понятно, — ответила Оля, стараясь не выдать голосом торжествующей улыбки.
«А тебе понятно, — подумала она, — каким дураком ты выглядишь со стороны?»
— Сволочь ты! — гаркнул Максим и бросил трубку.
«Значит, понимаешь, — Оля молча улыбалась. — Вот то-то же».
И она громко, с чувством чихнула.
В субботу настало время очередной стирки. Ольга в ванной раскладывала белье по кучкам (не дай бог, цветное попадет в белое!), когда услышала звук открываемой двери. Это мог быть только Максим.
Тысячи вариантов поведения пронеслись в голове Оли. Компьютеры, которыми когда-то занимался ее муж, взорвались бы от зависти, если бы смогли оценить быстродействие Олиного мозга. Она еще сама толком ничего не поняла, как мозг отдал команду, и руки зашвырнули инструкцию к стиралке под ванну, а лицо приняло озадаченный вид.
Когда за спиной раздалось то ли покашливание, то ли порыкивание, Оля натуральнейшим образом вздрогнула и обернулась.
— А, это ты? — сказала она. — А детей бабушка увела гулять.
— Знаю, видел, — буркнул Макс. — Даже погулял с ними немного.
Они помолчали. Оленьке очень хотелось сказать: «А Лиза все время про тебя спрашивает», но фраза была уж очень мелодраматичной. Оля сдержалась.
— Я рубашки хотел забрать, — с вызовом сказал Максим.
— Конечно. Только… Я все равно стирать собралась. Хотела заодно и твои…
Макс сжал губы, неопределенно мотнул головой и потянул из кучи какую-то свою старую тенниску. Вид мятой и грязной рубашки его несколько отрезвил. Максим бросил тенниску назад.
— Ну, раз все равно стирать…
«Не к тетке ушел, — сообщил компьютер внутри, — и не к маме. У друга живет или квартиру снимает».
Макс потоптался еще пару секунд, вздохнул и повернулся к двери.
И тут Олин мозг завершил изящную комбинацию, которую начал зашвыриванием инструкции под ванну.
— Максим, — сказала Оля, — я инструкцию потеряла. А без нее не могу вспомнить, в каком режиме что стирается.
И посмотрела на мужа честными и печальными глазами. Максим взглянул на нее снисходительно.
— Белое белье?
— Ага.
— Сильно загрязненное?
— Нет.
— Сейчас посмотрим.
Макс изучил ручки, поворчал что-то себе под нос и объявил:
— Режим 4 или 5, температура… от 40 до 60.
Ольга старательно наморщила лоб.
— А цветное сильно загрязненное?
Максим снова погрузился в изучение машинки.
— Режим 3, температура 80. Запомнила?
Оля замотала головой.
— Извини, — сказала она, — я за бумажкой сбегаю. Когда дверь за мужем закрылась, Ольга решительно скомкала бумажку с инструкциями. Все равно ни одна из продиктованных мужем комбинаций правильной не была. Однако выкидывать бумажку Оля передумала. Она расправила ее и положила на стиралку. При следующем посещении Максим ее заметит и еще больше раздуется от гордости.
Настоящую инструкцию Оля с трудом извлекла из-под ванны. Список режимов она и так знала наизусть, но боялась, что отсыреют гарантийные талоны.
В течение следующих двух недель у Оли систематически ломались телевизор, утюг и пылесос, сгорела одна розетка и отломилось несколько крючков. Сначала Ольга звонила Максу на работу, но после пылесоса взмолилась:
— Максим! Будь человеком! Дай свой домашний! Честное слово, я только по делу буду звонить!
Видя, что Макс колеблется, Оля потянула из рукава туза:
— А вдруг с детьми что-то? Я без тебя не справлюсь.
Она несколько раз звонила (пробки в подъезде, что-то с телевизионной антенной и кашель у Верочки), но каждый раз Максим снимал трубку сам. На заднем фоне ничьих голосов слышно не было. Видимо, квартиру он все-таки снимал.
После героической победы над антенной Макс спросил:
— Что-то у тебя все ломаться вдруг стало?
Оля пожала плечами:
— Хозяина нет, вот квартира и бесится. Слушай, я биточков наделала, а дети есть отказались. Они там, на кухне, горячие.
Макс тут же принял неприступный вид, но непроизвольно сглотнул. Биточки он очень любил, да и кормился, судя по впалым щекам, нерегулярно. Оля тут же прислушалась и шепнула:
— Кажется, Верочка, — и проскользнула в детскую.
Там она выжидала полчаса, пока не хлопнула входная дверь. В центре кухонного стола на подставке для горячего стояла сковорода. Ни одного биточка на ней не осталось.
— Йес! — по-молодежному сказала Ольга и полезла в шкафчик, где была заначена бутылка коньяку.
А потом заболела Верочка. Собственно, ничего ужасного и удивительного в этом не было, за месяц до разрыва супругов ребенок начал ходить в детский сад, так что она еще очень долго продержалась.
Вера ныла, капризничала, а главное, поминутно требовала папу. Оля потерпела пару дней, а потом не выдержала, позвонила.
— Максим, привет, тут Верочка приболела.
— Что? Я сейчас буду!
И бросил трубку.
Оля постояла еще минуту, держа трубку в руке, а потом, элегантно пожав плечиком, удалилась на кухню — готовить ужин. Было видно, что в своей победе она нисколько не сомневается.
Максим просидел дома до позднего вечера. Играл с Верой, читал с Лизой. Без закидонов поел домашний ужин. Хорошо поел, даже добавки попросил. А часов в одиннадцать ночи Оля просто зашла в детскую и сказала:
— Я тебе постелила там, на диване. Спи, если хочешь.
А сама ушла в спальню, прятать довольную улыбку.
Максим, естественно, остался. И на следующий день остался, и потом еще раз остался.
Потом вспомнил о том, что у него есть своя квартира, и съехал туда. Через три дня не выдержал, приехал ужинать. Оля встретила его яблочным пирогом, кастрюлей голубцов и жареной картошкой. Дети повисли на нем, каждая на своей руке, и отпускать не собирались.
Собственно, Оле осталось всего ничего — опять заманить своего мужа в постель.
Муж практически не сопротивлялся. Оказалось, что достаточно в один прекрасный вечер просто выйти из душа в майке на голое тело и нечаянно столкнуться с ним в коридоре.
— Ах, а я думала, что ты ушел…
И резко вперед, чтобы и не вспомнил потом, кто проявил инициативу.
Следующий месяц у них были странные отношения, эдакие друзья-любовники. Максим редкие дни не приходил к ним ночевать, Оля потихоньку оставила дома все его носильные вещи, стирала и укладывала в шкаф, на свои места. Перекочевали домой и бритва с зубной щеткой.
Нужно было как-то поставить точку во всей этой истории, а Оля все не могла придумать достойный финал. Помогли, как всегда, дети. Однажды вечером, за ужином, Лиза просто спросила:
— Пап, а ты теперь опять с нами будешь жить, да?
Максим стушевался, долго парализовал тарелку взглядом, а потом поднял глаза на Олю. Та просто кивнула, и только тогда Максим ответил:
— Да.
Олю это полностью устроило.
Август 1998 года
Макс угрюмо брел за женой, отягощенный двумя пакетами и очень энергичной девочкой Лизочкой. Те благословенные времена, когда она философски изучала мир сквозь выпученные глаза, миновали. Теперь Лиза являла собой неуправляемый реактивный снаряд, который метался от одной торговки к другой. В принципе, это было даже выгодно: рыночные тетеньки таяли при виде белокурой девушки и одаривали ее фруктами. Но Максиму это все равно не нравилось, потому что приходилось непрерывно изображать станцию слежения за реактивными объектами.
А еще приходилось на ходу объяснять жене очевидные вещи.
— Оля, давай я тебе еще раз все объясню. Послушай меня, сейчас в стране такая ситуация, что держать деньги в банке — это безумие. Завтра банк рухнет…
Оля придирчиво повертела в руках арбуз, осталась недовольна и положила его на место.
— Как это банк может рухнуть? Это государственный банк.
— Оль, сейчас уже все равно какой, экономика не резиновая…
Ольга перешла к прилавку с зеленью.
— Петрушка свежая?
— Как же она может быть свежая, — честно изумился торговец, — середина августа! Из запасов, сохранилась-то как, смотрите!
Мужик сунул пучок под нос Максиму, но тот даже не заметил его.
— Оля…
— Максим, мы закрыли этот вопрос три года назад, давай к нему не возвращаться. Деньги будут лежать в банке. Дайте два пучка петрушки и один укропа. Это деньги детям. Девчонки вырастут, мы купим еще одну квартиру. И базилик, пожалуйста.
Максим начал кипятиться.
— Оля, послушай меня. Если ты будешь упираться, эти деньги просто никому не достанутся. От них останется пшик.
— Нет, базилик брать не будем. Он совсем вялый. Хорошо, муж, и что ты предлагаешь?
— Да куча возможностей! Ладно, в дело я их вкладывать не буду, но забери их из банка. Давай валюту купим, давай квартиру купим, давай за границей счет откроем…
Ольга отсчитала деньги и напряглась.
— Слушай ты, граф Монте-Кристо! Где ребенок?
Макс с ужасом осознал, что уже минут пять не видел Лизоньку. Он завертел головой, как потревоженный филин, и с облегчением обнаружил дочку неподалеку. Она что-то втирала высокому дяде восточной наружности. Пришлось отвлекаться и идти спасать ребенка. Или дядю, это как посмотреть.
Когда Максим вернулся с Лизой на поводу, то попытался возобновить уговоры. Но Ольга была неприступна.
— Никаких заграничных банков. Чем это заграничный банк лучше нашего? И что, каждый раз, когда понадобятся деньги, визу открывать?
— Олечка, ты новости смотришь иногда? Газеты читаешь? Лиза, стой спокойно!
— Мне некогда этой ерундой заниматься! Персики крымские?
Чернявая женщина, неаккуратно перекрашенная в рыжую, с готовностью подтвердила:
— Крымские! Только вчера с дерева сняли, самолетом везли!
Максу слова женщины показались неубедительными. Похоже, она с той же готовностью подтвердила бы, что персики вчера росли в Марокко, ЮАР или Антарктиде. Но он решил не отвлекаться.
— Оля, не хочешь за границу, не надо. Давай купим еще одну квартиру!
Жена даже оторвалась от придирчивого выбора фруктов.
— Ага, конечно! И будем сейчас платить лишнюю квартплату!
— Давай сдавать эту квартиру.
— Каким-нибудь азерам? Чтоб они ее загадили?
Тетка за прилавком немедленно надулась, но промолчала.
— Оля, это детали. Все это можно решить. Давай только с главным определимся. Если ты заберешь деньги, мы еще успеем…
— Максим, я тебе сказала, я ничего забирать не буду. Килограмм персиков, пожалуйста.
Мрачная черно-рыжая торговка принялась выбирать фрукты позеленее и погнилее. Ольга тут же включилась в сортировку и заменяла некондиционные персики экземплярами с прилавка.
— Оля!
— Я не позволю тебе профукать эти деньги, мне надоело все время вытягивать тебя из всяких авантюр! Этот тоже уберите, пожалуйста.
Макс почувствовал, что у него дергается щека.
— Когда ты меня откуда вытягивала?
— Да постоянно! Сколько с меня?
— Нет, ты пример приведи, хоть один…
— А где Лиза? Опять упустил.
Максим едва не выругался в голос. Шустрая дочка успела не только освободиться от его хватки, но и затеряться в толпе.
— И ты хочешь, чтобы я тебе деньги доверила? Ты за собственным ребенком уследить не можешь! Иди ищи быстро! Да пакеты оставь, я посторожу.
Наблюдая, как Макс суетливо движется вдоль рядов, Ольга пожаловалась торговке:
— Вот повезло мне с мужем!
— Повезло, — согласилась торговка, но с каким-то странным оттенком в голосе.
Утром 18 августа муж, несмотря на отпускное время, поднялся рано. В этом не было ничего удивительного — последние две недели он стал какой-то нервный, приставал к Оле с требованиями снять деньги и постоянно держал телевизор включенным.
Но сегодня он превзошел себя. Встал, включил телек и опрометью бросился из квартиры. Кажется, даже не одевшись толком. Девочки, к счастью, продолжили дрыхнуть, а вот Олю он своей суетой разбудил. Ольга встала, накинула халат и пошла в зал посмотреть, что там такого страшного показывают по телевизору. Там показывали не страшное, а скучное. Молодой симпатичный премьер нес какую-то умную околесицу об активах и дефолте. Оля выключила телевизор и пошла досыпать.
Через полчаса ее снова разбудил муж. Он, не снимая ботинок, ввалился в спальню, плюхнулся в кресло и сказал:
— Все. Трындец.
После чего добавил еще несколько слов, недопустимых для употребления в приличных домах.
— Ширяевский! — Оле очень хотелось поспать еще. — Иди к черту. Если нечего делать, ковер выбей.
Но муж повел себя неадекватно. Он схватил Олю за плечи, тряхнул так, что у нее голова чуть не оторвалась, и рявкнул:
— Я тебе говорил, что деньги ляснутся?! Я просил, чтобы ты их забрала?! Все, нет больше денег! Вообще нет!
Ольга даже возмутиться не пыталась. «Наверное, — подумала она, — я еще не проснулась. Надо перевернуться на другой бок».
Но повернуться не получалось — слишком крепкой была мужнина хватка. Это было бы даже приятно… в других обстоятельствах, но сейчас Макс был явно не в себе. Он орал, брызгал и продолжал встряхивать жену, как бутылку шампанского перед открытием ее «по-гусарски». На лице Максима отображались (не перемешиваясь!) сразу несколько ярких эмоций: ярость, торжество и отчаяние. Потом он отпустил Олю, и на лице его осталось только отчаяние.
Максим схватил себя за волосы и принялся молча раскачиваться вперед-назад. Это было настолько дико и нетипично для него, что Оля окончательно поняла — дело действительно плохо. Она осторожно приобняла мужа и спросила:
— На работе неприятности?
— В стране неприятности, — глухо ответил Макс. — Дефолт. Кризис.
И он, как показалось Ольге, снова хотел выругаться, но не успел: в спальню проникли дети. Они тоже врожденным женским чутьем почувствовали, что папе плохо, и прижались к нему, вцепились в бока и тихонько заплакали.
Макс перестал раскачиваться и зашептал:
— Ничего-ничего. Я что-нибудь придумаю. Все будет хорошо.
Но ничего он, конечно, не придумал и все было плохо. Они с Олей по очереди стояли в многокилометровых очередях в банк — унылых и безо всякой надежды продвинуться вперед. Зарплаты по случаю кризиса урезали вдвое. Цены, по непонятной логике дефолта, многократно увеличились.
С этим всем можно было смириться и бороться. Олю пугало другое: Макс после того утреннего срыва ни разу не упрекнул ее, ни разу не устроил скандала. Он просто ходил на завод, смотрел телевизор, выполнял необходимые работы по дому и поддерживал необходимые беседы. Ростом Максим стал вроде бы пониже, улыбался мало — словом, погас человек.
Оля сначала переживала по этому поводу, а потом привыкла. С таким, притушенным, мужем управляться стало куда проще.
Июнь 2012 года
— Ширяевский! Какого черта ты там копаешься? Опоздаем ведь!
— Иди к черту, — огрызнулся муж из ванной, — сама копаешься уже полчаса.
Постороннему уху этот диалог мог показаться семейным скандалом. На самом деле все было гораздо прозаичнее: супруги Ширяевские уже десяток лет общались именно в таком духе.
Ольга повернулась к зеркалу левым профилем, потом правым. Кажется, ничего. Хорошо, что смолоду кожу берегла, денег на кремы не жалела. Шейка — как у двадцатилетней! Бывшие однокурсницы небось гораздо хуже выглядят!
А вот вокруг глаз придется поработать. Ольга как раз заканчивала реставрационные работы, когда услышала из прихожей голос Максима:
— Ну, что я говорил? Через пять минут не будешь готова — один поеду.
Ольга ничего не ответила, но вышла ровно через четыре с половиной минуты. От этого психа всего можно ожидать. Потом придется всем объяснять, почему они порознь приехали.
— Такси? — спросила она.
— Конечно. Лично я собираюсь отметить встречу с друзьями молодости. Нет, если ты готова меня возить, можем и свою машину взять.
— Значит, такси.
В такси она еще раз проверила в зеркале водителя макияж и одежду. Не найдя изъянов, переключилась на супруга. Тот выглядел аккуратнее обычного, штаны погладил, галстук умудрился в тон подобрать. Сойдет.
Ехать молча было скучно, и Оля сообщила:
— Лиза звонила.
— Угу.
— Что угу? Угукает он… Просила тебя перезвонить.
— Хорошо.
— Что хорошо? Чего хорошего? Она даже не захотела со мной разговаривать, ей, видите ли, гулять с ребенком пора. Погуляла бы на пять минут позже.
— Она знает жизнь. Ты бы в пять минут не уложилась.
— Это не важно. Это все ты… Это ты им привил такое отношение ко мне. Если бы не ты, Верочка сейчас была бы дома.
— О да, это точно, — пробурчал себе под нос Максим.
Несколько лет назад Вера влюбилась в очень симпатичного молодого человека, у которого оказался боевой характер и огромные планы на будущее — и ничего, кроме этого. Оля встала стеной, поносила его каждую минуту и грозилась запереть дома сумасбродную дочь.
Максим познакомился с парнем и, через месяц после окончания Верой вуза, отправил их обоих в Москву. Парню помог с работой, Вере дал приличную сумму, чтоб на первое время хватило на съемную квартиру. Нахалтурил за полгода.
С дочерью Максим созванивался регулярно, знал, что все у них хорошо, ее муж прекрасно продвигается по карьерной лестнице, сама Вера нашла интересную работу, но Оле об этом рассказывать было нельзя. Вера, уезжая, даже телефон свой матери не оставила, боялась, что та приедет и заберет ее обратно.
Лиза была не такой протестанткой, она с мамой общалась. Но и у нее с отцом отношения были гораздо теплее. Именно дедушку звали, когда нужно было посидеть с годовалым Никиткой, именно «дед Максим» был желанным гостем всех, даже молодежных, праздников. С Макса словно слетало пару десятков лет, когда он общался с друзьями Лизы — молодые, веселые, у них столько идей! Не раз он засиживался с ними на кухне, спорил о жизни, давал советы, придумывал разные бизнес-комбинации. Не раз ему предлагали войти в долю, помочь, поруководить… Он соглашался, сразу, радостно, безоговорочно… а потом приходил домой, думал, сникал и, естественно, отказывался.
Максим очнулся от своих мыслей, когда такси уже подруливало к ресторану. На Олино привычное звуковое сопровождение (оказывается, жена все это время говорила) он уже давно научился не обращать внимание.
А Оля уже готовилась к выходу в свет: все должны были знать, что у Оленьки не просто все хорошо — у Оленьки все образцово-показательно.
Банкет был устроен грамотно, в форме фуршета. Закуски и напитки теснились на столах, люди подхватывали тарелки и отправлялись в свободное плавание. На отдельном столике стоял здоровенный торт с вертикально торчащими цифрами «25» и шоколадной надписью «Физфак forever!».
В общем, все Оле понравилось, кроме небольшой детали: Макс, как только переступил порог зала, куда-то свалил. Впрочем, так было даже проще.
Народ уже подгулял основательно, но Олю узнали все. Мужики лезли целоваться, женская часть общества ласково капала ядом — словом, Оленьку помнили. Это сразу подняло настроение, тем более что многих однокурсниц узнать было нелегко: расплылись и обветшали. Разве что Алеська держалась в форме, даже похудела и выглядела, зараза, как девчонка.
— Здравствуй, Леська! — защебетала Оленька, падая в объятья заклятой подруги. — Отлично выглядишь! Ты все еще холостякуешь? Умница!
Алеся показала зубы, но не вцепилась в Олино горлышко, а пропела в ответ:
— Ой, Олька! А ты-то, ты-то! Даже и не скажешь, что бабушка.
Но удара ниже пояса не вышло. Вернее, он оказался слишком ниже пояса — ушел в землю. Ольга званием бабушки даже гордилась. К тому же все заохали с неподдельным восхищением: «Олька! Ты бабушка? В жизни не скажешь!» И она окончательно превратилась в центр всеобщего внимания. Подругам юности очень хотелось узнать подробности — как оно, с внуками-то.
Словом, триумф — полнее некуда.
Жаль только, получился он очень коротким. Беда пришла, откуда не ждали. Оленька только-только вошла в роль центра кристаллизации (молекулярная физика, третий семестр), как обнаружила, что собеседницы смотрят не на нее, а куда-то в сторону. И не просто смотрят, а благоговеют.
Оля обернулась… и поняла, что роль примы на сегодня для нее утрачена.
В дверях зала стояла женщина. Не красавица, но такая… Один раз посмотрел — глаз не отвести.
Оля ревностно осмотрела одежду — ничего супердорогого не обнаружила. Это скорее разозлило, чем обрадовало.
Фигура, конечно, хорошая, но ничуть не лучше, чем у Оли. Украшения? Что-то очень скромненькое… Обувь? Да ничего особенного!
Оставалось признать, что есть в этой женщине нечто, обозванное модным словом «харизма». Что-то, что не зависит от нее, но мгновенно вызывает расположение окружающих.
Неблагодарная публика тоже почуяла эту самую «харизму». Она немедленно забыла об Оленькиных внуках и переключилась на новенькую.
— Ирка, Ириша, — запричитали они, — все-таки выбрались? Здорово!
Ирка? Та самая невразумительная Кузовлева, которая когда-то готовила им перловку? Оля поморгала и даже встряхнула головой. Картина не исчезла.
— А муж будет? Он вообще в городе?
Оля заинтересовалась. Ей тоже очень хотелось посмотреть на принца, который не побрезговал, поцеловал таки лягушку — и получил за это вот это сногсшибательное существо. Кстати, существо совсем не тушевалось, спинку держало прямо и говорило уверенно.
— Муж сейчас придет. Просто в последний момент ему, как обычно, кто-то позвонил. Я минут десять в машине сидела, ждала, пока договорит, а потом решила, что пока без него поднимусь.
— Ир, а о чем он там говорит? — раздался робкий голос, и все засмеялись.
— А не знаю, он по-японски шпарит, я не понимаю ничего, — и Ира развела руками.
— По-японски?! — курс взволнованно загудел.
— Я уже привыкла… Он как только начинает с кем-то напрямую работать, сразу их язык учит. Говорит, что так проще. Но так он же умница, язык выучивает голой логикой. Произношение, конечно, не очень, но все, кому надо, понимают, — Ира рассказывала все это очень весело, прихлебывая шампанское.
— Ир, а как ты с ним живешь? — раздался опять робкий голос.
Оля покосилась — голос подала… Света? Лена? Словом кто-то из бывших тихих троечниц. Сейчас она, кажется, кем-то работала на родном физфаке.
— В смысле? — удивилась Кузовлева.
— Ну, он такая знаменитость! Мировой масштаб, все дела! Мы по его статьям студентов учим. Когда его в академики избрали, мы всей кафедрой неделю гуляли. Хотя где он, а где наша кафедра…
— Да расслабьтесь вы. Лешка каким был, таким и остался. Лучшее развлечение — книжку почитать. Помните, как он вечно на морковке от всех запирался?
В голове у Оли вдруг взорвался фейерверк. Лешка? Это, в смысле, Алеша? Ее Алеша? Академик?
И тут Оля заметила, что в углу зала сидит Максим и методично напивается с парочкой однокурсников.
Последнее время Макс, когда выпивал, становился особенно агрессивен. Набрался всякой дряни от работяг на заводе! Хоть ты за ним на работу приходи, повадился возвращаться домой поздно и подвыпивши.
Оля подошла к мужу и выдернула у него из рук рюмку.
— Хватит! — заявила она тоном прокурора.
— Да пошла ты… — ответил муж, взял со стола другую рюмку, налил и выпил.
У Оли еще была надежда выкрутиться перед однокурсниками.
— Ну все, Макс, теперь точно хватит, — она попыталась увести его от стола.
— Да пошла ты! — заявил муж и оттолкнул ее свободной рукой. Во второй руке была рюмка.
Однокурсники, сидевшие рядом, тихо испарились, оставив Олю наедине с этим исчадием ада.
Наверное, первый раз за очень долгое время Оля запаниковала. Она совершенно не знала что ей делать с этим неожиданным бунтом.
Спасло ее практически чудо.
— Оля! Оля, привет, ты так хорошо выглядишь! Макс, привет! Как дела?
Макс поднял глаза и выражение тупой злобы и агрессии постепенно смывалось с лица, меняясь на что-то человеческое.
— Ира?
«Вот, гадина, как на морковке в доверие втерлась, даже через столько лет узнал», — пронеслось в голове у Оли.
Но вслух она сказала:
— Очень рада видеть! Ты стала такая красотка!
— Максим, там кофе есть в баре. Крепкий, хороший… Хочешь? — Ира была само сочувствие.
Оля почти была готова к тому, что Макс сейчас взбрыкнет и пошлет Иру куда подальше, а он только протер лицо руками и пошатываясь отправился в сторону бара. Ира сочувственно смотрела ему вслед.
— Устал на работе? — спросила Ира у Оли.
— Да уж, устал… Пить он устал на работе!
— А где он работает?
— Главный инженер на заводе.
— Макс? На заводе? Я думала, что он как минимум нефтяной магнат.
— О, да! Он магнат. Да я его на завод еле устроила. Ну тебе-то хорошо, Квашин всегда был трудолюбивый, его, наверное, под зад пихать не приходилось.
Ира задумалась.
— Не, пихать не приходилось, но знаешь… Иногда мне кажется, что это я в академики пробилась. Как вспомню, как мы намыкались! Представляешь, я только родила, Машке полгода, а его в Москву зовут, в ФИАН. Тема его, там такие люди над ней работают, от одних имен голова кружится! Ну, он согласился, естественно. Домой прибежал, с цветами, радостный такой, аж светится! А у меня просто руки опустились. Куда я поеду? В какую Москву?
— И что, не поехали, конечно?
— Конечно, поехали… Я ж понимала, что нельзя такой шанс упускать. Семь лет по общагам жили… Первое время, как квартиру построили, так странно было — тихо, никто в гости не приходит.
— А почему сейчас не в Москве?
— Да как Алеша докторскую защитил, мы сразу и вернулись. Он же теоретик, ему все равно, где работать, а тут тише, спокойнее, да и родителям уже уход нужен постоянный.
Тут лицо Иры прояснилось, потому что дверь открылась и в зал вошел Алеша. Он был очень похож на того Алешу, которого помнила Оля, но появилось в нем что-то неуловимое, что-то, что делает мужчину мужчиной. То ли уверенность в себе в глазах, то ли седина в голове…
Алеша постоял секунду, оглядывая зал. А потом поправил очки на носу — отработанным за много лет жестом — и тут его заметила не только Оля.
— Академик! — крикнул кто-то из мужиков. — Качай нобелевского лауреата!
И мужики, сами уже изрядно накачавшиеся, стали качать Квашина. И этот седоватый заслуженный и прославленный действительный член Академии Наук Российской Федерации радостно подлетал к потолку, выкрикивая:
— Уроните, гады, мировая общественность вам этого не простит!
Потом мужская часть полезла с Лешкой пить, а женская — целоваться. Потом устроили грандиозный брудершафт, в котором уже женщины пили, а мужики целовались. Квашин выбрался из этой кучи-малы минут через двадцать, слегка помятый и облитый водкой. Его поклонники, видимо, насладились встречей с кумиром по полной программе, поэтому Квашина не преследовали.
Оля успела к тому времени занять стратегически выгодную позицию: куда бы ее несостоявшийся жених ни шел, должен был миновать ее. И он ее миновал.
— Привет, Оля, — кинул на ходу и устремился…
Оля поверить своим глазам не могла: этот наглый тип устремился не к ней, первой своей любви, а к собственной жене, с которой расстался полчаса назад! Подскочил, обнял, поцеловал в губы! Оленьке захотелось сплюнуть, но она только улыбнулась пошире и двинулась к идеальной семейной паре.
— Привет, Леша, — сказала она и дотронулась до его руки. — Ты повзрослел.
Квашин взглядом извинился перед супругой и повернулся к Оле.
— Только внешне, Оленька, — улыбнулся он, — только внешне.
Здесь следовало добавить: «А ты вот совсем не изменилась», но Алексей молчал. То ли не сообразил, то ли сообразил и именно поэтому промолчал. Оля почувствовала, что еще полсекунды — и Квашин вернется к своей дуре Ирке. Разговор следовало продолжить любой ценой.
— Ты, говорят, по-японски разговариваешь? — ляпнула она первое, что пришло в голову.
Вместо ответа Квашин прорычал что-то длинное и явно угрожающее.
— Ой! Здорово ты ругаешься!
— Это не ругательство, — сказал Алексей, — это по-японски…
Но не договорил, а совершил совершенно немыслимое для прежнего Квашина действие: легко запрыгнул на стул, а с него на столик с закусками.
— Братцы! — крикнул он звонким и молодым голосом. — Есть тост! Прошу налить!
Братцы засуетились, разливая напитки себе и сестрицам.
— По-японски он звучит так… — и он снова зарычал.
Кажется, звуки были теми же, что и минуту назад. Народ тирада впечатлила.
— Круто! За такое грех не выпить! Переведи!
— Перевожу. Это значит… — Квашин задумался, и зрители невольно затаили дыхание.
«Ах, как хорош, — Оля чуть не застонала от обиды, — ему бы еще женщину соответствующую!»
Совершенно несоответствующая Ирка стояла в стороне и улыбалась как-то по-детски.
— Нет, — сдался Алеша, — не переведу. Но смысл такой: «Спасибо женщинам, которые создали из нас мужчин». Спасибо, родные! Благодаря вам мы стали такими, какие мы есть!
Эту пламенную речь прервал шум со стороны бара. Все разом повернулись… Оля поняла, что сейчас провалится от стыда не только сквозь землю, но и вообще сквозь всю нашу галактику.
Ее несравненный муж барахтался под стойкой в обнимку со стулом.
Надо сказать, эта картинка вызвала тишину не менее глубокую, чем недавняя пауза Квашина. В гробовом молчании Макс с трудом поднялся, нашарил на стойке стакан с чем-то коричневым (явно не с кофе) и объявил:
— Правильно! За присуствущих здсь дам! За твою жену, Лешка!
Оля изо всех сил старалась не плакать. Не плакала после того, как пьяный Макс выползал из-под стола, куда свалился после своего последнего тоста. Не плакала, когда муж посылал ее куда подальше, а она пыталась уволочь его с банкета.
Не плакала, когда он сначала отказывался грузиться в такси (хорошо, добрые люди помогли), а потом отказывался из него вылезать.
И только дома, глядя на бесформенную тушу в коридоре (дальше волочь ее уже не было сил), вдруг заскулила, зажимая рот рукой, и перестала сдерживать слезы.
Это не могло быть правдой! То, что случилось, могло случиться со всеми, но только не с ней! У нее же все было распланировано, вся жизнь расписана…
Оля хотела выпить чего-нибудь крепкого, но дома спиртного не водилось. Пришлось прибегнуть к старому способу успокоить нервы. Оля почистила морковку и принялась старательно ее обгладывать, оставляя напоследок самое вкусное — серединку.
«Ничего, — подумала она минут через десять, — нам всего-то сорок семь. Не семнадцать… но и не пятьдесят! Еще есть шанс сделать из него человека. Вот с завтрашнего дня и начну!»
Гора размером с Эверест упала с плеч, Ольга вздохнула с облегчением — и тут же поперхнулась куском морковки. Она кашляла и кашляла, уже начала паниковать, как вдруг тяжелая мужнина рука опустилась на плечо:
— Ну что такое?
Ответить Ольга не могла, только тыкала трясущимся пальцем в гортань.
Макс легонько постукал ее по спине.
— Морковка чертова, — наконец просипела Ольга. Потом посмотрела на недогрызенную оранжевую кочерыжку, размахнулась и вышвырнула ее в распахнутое по случаю июньской жары окно. — Не в то горло попала.
© Андрей Жвалевский, Евгения Пастернак, 2012© «Время», 2012
Назад: Часть 2 Решка
На главную: Предисловие
