Книга: Детство Лёвы
Назад: СТАКАН ВОДЫ
Дальше: ДЕРЕВО

ДЯДЯ ЮЗЯ

Дядя Юзя приезжал к нам из Харькова два или три раза в год. Вроде бы в какое-то министерство. Вроде бы по каким-то жутко склочным делам. Но для нас, как он говорил, «родных и близких покойного», это не имело никакого значения. Ибо нам в дни своих посещений он старался доставить максимум удовольствия!
Удовольствие это состояло в том, что дядя Юзя покупал билеты в театр, причём в любой — «какой попадётся под руку» — и вёл туда родителей «через не могу». Вообще придётся мне в этом рассказе всё время ставить множество слов в кавычки, которые обозначают — как известно всем и каждому по правилам русского языка — прямую речь. Потому что передавать некоторые слова, мысли и чувства, бурно выражаемые дядей Юзей в дни его посещений, можно исключительно его собственными словами. Если передавать их обычными словами, будет совсем не то впечатление.
Итак, дядя Юзя брал маму и папу «за ручки», вёл в концерт или в театр, откуда они возвращались неизменно очень оживлённые. Если спектакль был «так себе, без божества без вдохновенья», или «не дай Бог с претензиями» — они все втроём долго веселились над дурацкими ужимками актёров. Если же спектакль паче чаяния оказывался «силой» или даже «шедевром», тут уж дядя Юзя по-настоящему праздновал свою победу над мещанством.
— Вот вы! — говорил он вдохновенно, откупоривая бутылочку вина, которую покупал по дороге. — Знаете кто вы? Вы городские мещане прошлого века! Слобода! Где же ваше высшее образование? Где тяга к культуре? Где творческие замыслы?
— И помыслы, — грустно добавлял папа.
— Про помыслы я уж и не говорю! — парировал дядя Юзя. — Максимум, на что вы способны — это отправить ребёнка в зоопарк. Или дать ему в воскресенье рубль на кино, чтобы самим поспать подольше. Ну скажите, для того ли мы проливали кровь на фронтах Великой Отечественной войны?
— Не для того… — сокрушённо качал головой папа и, крякая, выпивал залпом свой стакан красного вина.
Мама аккуратно пригубливала и скромно возражала:
— Юзь, кончай. Ну мы не такие большие театралы, как ты, ну кто же спорит…
— А вино? — патетически восклицал дядя Юзя, указуя перстом на папу. — Ты видела, как он пьёт красное грузинское вино? Ну вот скажи, разве так пьют красное грузинское вино?
— Отстань от Симы! — весело кричала мама. — Лучше скажи, мы будем с тобой крутить котлеты?
— А к кому пристань? — парировал дядя Юзя. — Что котлеты? Котлеты это мещанство… Кроме того, нельзя делать котлеты без яйца. Это уже не котлеты, а сосиски, если они без яйца! Не может интеллигенция жарить котлеты без яйца!
— Нет, может! — хохотала мама. — А куда мы пойдём в следующий раз?
— Ох, не знаю, не знаю, достойны ли вы следующего раза… — улыбался дядя Юзя, наливая в стакан красное грузинское вино и выпивал его нарочито медленными глотками, причмокивая как наездник на лошади.
С котлетами была у мамы с дядей Юзей какая-то загадочная история, смысла которой я до конца не понимал. На каком-то то ли дне рождения, то ли другом празднике они — мама и дядя Юзя — спорили о том, можно ли жарить котлеты без яйца. Причём дядя Юзя настаивал, что нельзя, а мама — что можно.
Я прекрасно помню этот то ли день рождения, то ли ещё что-то. Дядя Юзя так страшно хохотал, когда мама в очередной раз сказала ему, что умеет жарить прекрасные котлеты без яйца, что все гости волей не волей прекратили свои весёлые разговоры и повернулись к спорящим.
— Котлета без яйца — это всё равно что в некотором роде мужчина без яйца.
Когда дядя Юзя изрёк эту свою знаменитую фразу, мама вспыхнула и пошла на кухню. Стул при этом от резкого движения упал, дядя Юзя произнёс вторую знаменитую фразу, принадлежащую, правда, Гоголю: «Александр Македонский великий человек, но зачем же стулья ломать?» — после чего папа покрутил пальцем у виска и помчался на кухню успокаивать маму. Я поплёлся за папой, а через некоторое время туда явился и сам дядя Юзя.
— Ребята! — сказал он. — Ругаться неинтеллигентно. Ну что мы сидим, пьём, едим, спорим? Это всё надоело. Давайте Маринка пожарит нам котлеты без яйца, а я — котлеты с яйцом. Причём я обязуюсь съесть не больше трёх.
Мама как-то через силу засмеялась, и немедленно надела фартук.
Брошенные гости курили и танцевали, ничуть не страдая от того, что их бросили. Некоторые из гостей время от времени заглядывали в кухню, на которой царила такая степень веселья, от которой становилось плохо и дурно.
Во-первых, на кухне царил неимоверный чад. На двух сковородках жарилось жуткое количество котлет. Дядя Юзя снял свою неизменную белую рубашку и жарил свои котлеты с яйцом прямо в майке. Мама так хохотала над его шуточками, что наше с папой жюри сделало дяде Юзе замечание, которое он тут же обозвал «сто первым китайским предупреждением».
«Котлеты — это сказка, это радость для всего дома», — говорил он тогда, запустив свои маленькие сухие руки в огромную миску с фаршем. «Разве можно чего-то недоложить в радость и счастье?» — говорил он патетически. «Разве можно пожалеть для счастья и радости хоть один ингредиент?». «Скажи, Сима, — говорил он папе, — пожалеешь ли ты для своих близких, для их счастья хоть один самый ничтожный ингредиент?». «Нет, не пожалею, говорил папа». «Ну вот видишь, — отвечал ему дядя Юзя. — А тут не просто ингредиент, тут целое яйцо».
«Знаешь что, Юзька, — говорила мама, весёлыми шлепками формируя маленькие толстенькие котлетки. — Когда слишком много ингредиентов, это уже не счастье. Это какой-то суп».
«А суп — это и есть счастье. Немножко того, немножко сего, — смеясь отвечал дядя Юзя. — Немножко перца. Немножко соли. И много-много воды…».
Мама беспрерывно хохотала. Я что-то никак не мог уловить причину такого бурного веселья.
Потом наконец уловил.
Дядя Юзя непрерывно, к месту и не к месту называл её «моя примадонна».
«Моя примадонна, вы забыли, мне кажется, посолить ваше произведение»…
Несмотря на то, что мама устроила дяде Юзе настоящее пекло (ее расчёт, кстати, был в том, что она продемонстрирует свой быстрый способ котлетожарения, которым она владела в совершенстве, а дядя Юзя будет долго возиться, потом начнёт торопиться и всё испортит) — так вот, несмотря на пекло, и дым, и чад, и необыкновенно быстрые темпы («это не котлеты, а мясная коллективизация»), которыми шло приготовление харьковских фирменных котлет — все они удались на славу, и с яйцами и без яиц. Гости, которые уже совершенно изнемогая следили за этой битвой гигантов, просто завопили от восторга, когда увидели два блюда свежих котлет, которые пахли не то что на всю квартиру, а на весь дом, «и на весь Краснопресненский район», как сказал дядя Юзя.
«Слабонервных прошу покинуть помещение», — сказал он, начиная поедать свои же собственные котлеты.

 

…На следующий день после моей истории с водой дядя Юзя почему-то никуда с утра не пошёл. Он долго брился, и смотрел на меня искоса.
— Скажи мне, кудесник… — сказал он вдруг довольно скрипучим голосом. — Что у тебя сегодня в повестке дня?
— Что-что? — удивился я.
— Ну вот как ты например собираешься строить свой день? — немножко рассердился дядя Юзя. — Ты даже простых вопросов не понимаешь, совсем одичал в своём дворе! Я надеюсь, ты не собирался заниматься английским, или изучать этикет, или международное положение?
— Да нет, не собирался, — растерялся я.
— Ну вот. А чем ты собирался заниматься?
— Гулять.
— Ну вот и прекрасно! Вот и покажи мне, будь добр, где именно происходит твоё гуляние! — сказал дядя Юзя и выдернул электробритву «Харьков» из розетки. А потом начал поливать себя одеколоном.
…Одеколона дядя Юзя вообще никогда не жалел. В дни его приездов в нашей квартире всегда стоял чёткий устойчивый запах.
«Запах в мужчине — это главное. Чувствуете?», — говорил дядя Юзя, и мы с мамой это прекрасно чувствовали — мама постоянно открывала форточки, даже в плохую погоду, чтобы как-то перешибить «благородный аромат „Тройного“».
…Мы вышли во двор и остановились. Я не знал, что нужно делать дальше, а дядя Юзя загадочно молчал.
— Так и будем стоять? — наконец спросил он меня. — Давай показывай! Что тут? А что тут? И где наконец люди в этой дикой пустыне, хотел бы я знать?
Мы ходили по двору, как полководец Кутузов с начальником штаба — медленными важными кругами.
— Вот тут мы играем в футбол… — сообщил я дяде Юзе.
— Где? — не понял он.
— Ну как где… Вот здесь, — и я показал рукой прямо под ноги, на асфальт, по которому проходили наши медленные важные ноги.
— Где? — закричал дядя Юзя, выпучив глаза. — Я не понимаю!
Я окончательно растерялся… Мне даже показалось, что дядя Юзя немножко сошёл с ума.
— Ну вот здесь… — слабо пролепетал я. — На пятачке…
— Боже мой… — застонал дядя Юзя. — На пятачке… Кошмар! И это говорит мне сын главного инженера крупнейшего в стране текстильного производства! Что это? Какой это век? Какая это страна? Где я нахожусь, ты не знаешь?
— Ты находишься в нашем дворе, дядя Юзя! — твёрдо сказал я.
— Да?! — ещё громче вскричал он. — А я думаю, что нахожусь в средневековье… нет! в пещерном веке! за миллион лет до нашей эры! где люди жарят мясо на углях костра! И умываются раз в год!..
Чувство обиды за свой родной двор закипело во мне со страшной силой.
— При чём тут умываются? — глухо сказал я, глядя в сторону. — Все у нас умываются нормально. И не жарят мясо на углях. Ты сам знаешь, что у нас жарят всё только на сковородках.
Дядя Юзя чуть заметно улыбнулся.
— Ах вот как? Тогда скажи мне, кудесник, где же ваше футбольное поле? Я уже не говорю о детской площадке!.. О каком-либо подобии беседки!.. О гимнастических снарядах!.. Об элементарной песочнице!.. Но где хотя бы границы футбольного поля, о котором ты так изящно тут распространялся? «Мы играем в футбол»… А если мяч вышел за пределы поля? Что нужно делать в таких случаях?
— Выбросить из-за головы… — сказал я, не понимая, к чему клонит дядя Юзя.
— Ха-ха-ха! — скрипуче засмеялся дядя Юзя. — Да не выбросить, а ввести мяч броском из-за головы обоих рук, при этом не отрывая пяток от земли… Да ты вообще знаешь, как играют в футбол? — вдруг засомневался он.
— Дядя Юзя, ну что ты меня мучаешь? — укоризненно сказал я. — У нас нет футбольного поля. Мы играем прямо здесь.
— А ворота? — не сдавался дядя Юзя. — Неужели вы используете наш послевоенный метод — ставите два кирпича, или, ещё того лучше, — два школьных портфеля?
— Да, — признался я.
— Какой ужас! — схватился за голову дядя Юзя. — Но ведь с тех пор, как кончилась война, прошло уже много лет! Десятки лет! За это время наша сборная успела стать чемпионом Европы, выиграть Олимпиаду в Мельбурне… Лев Яшин стал лучшим вратарем всех времён и народов! Игорь Нетто женился на актрисе Театра на Малой Бронной Ольге Яковлевой — впрочем, это к делу не относится… Как же так? Почему вы не добьётесь строительства в вашем дворе современной оборудованной спортплощадки?
Повисла неловкая пауза.
— Ну что ты молчишь? — вдруг по-настоящему расстроился дядя Юзя. — Ты что, не понимаешь? Человек — сам кузнец своего счастья! Неужели тебе никто этого не говорил? Ты должен заставить отца обратиться в ваш ЖЭК, поднять на ноги общественность, написать письмо в райком… Это же элементарно! Если бы я здесь жил, у вас была бы спортплощадка через месяц!
Я вдруг представил себе, как дядя Юзя заставляет вечером моего папу идти в ЖЭК. Как наседает на него со словами: «Сима, ты же главный инженер крупнейшего в стране текстильного производства!».
«Неужели это и есть общее дело?» — с грустью подумал я.
Дядя Юзя, как это обычно водится, с лёгкостью угадал мои мысли.
— Да! Да! Да! — воскликнул он. — Это и есть твоё общее дело! Ты должен поднять всех на ноги, я ещё раз тебе повторяю! Ты должен сплотить вокруг себя всё то лучшее, что ещё живёт и дышит на этой… территории, — обвёл он наш двор широким движением руки. — Ты должен стать вдохновителем и организатором… Ты меня понял? — патетически закончил дядя Юзя.
— Я понял, дядя Юзя, — послушно сказал я. — Пошли домой, пожалуйста.
— Нет, я вижу, что ты не понял! — сказал дядя Юзя. — Поэтому сейчас, прямо вот на этом самом месте, я дам тебе может быть главный урок в твоей жизни. Слушай и запоминай! Это будет для тебя поважнее всякой школы.
Дядя Юзя стал оглядываться в поисках подходящего объекта для своего показательного урока.
— Послушайте! — громко обратился он к спешащему мимо человеку. — Остановитесь на секундочку!
Я в ужасе замер.
Мужчина чуть не споткнулся от неожиданности.
— А в чём дело? — недовольно сказал он.
— Нет, ничего, — неожиданно мягко сказал дядя Юзя. — Просто я хотел узнать ваше мнение. Как вы находите: в этом дворе дети могут нормально расти и развиваться?
— Что? — грозно пробасил мужчина, надвигаясь на дядю Юзю могучей грудью.
Но дядя Юзя был абсолютно хладнокровен.
— Я вас спрашиваю, — повысил он голос, — в этом дворе есть условия для хоть какого-нибудь воспитания подрастающего поколения? Вы-то сами где живёте?
— Я? Вон в том дворе… — мужчина показал рукой и уставился на дядю Юзю во все глаза.
— У вас там детская площадка есть? — строго спросил дядя Юзя.
— Вроде есть… — мужчина неуверенно оглянулся и стал быстро покрываться потом.
— Вот вы здесь часто ходите, как я смотрю, — вкрадчиво сказал дядя Юзя. — Я сужу просто по вашей походке. Ходите на работу или в магазин. А вам не приходило в голову обратить внимание на этих пацанов, которые у вас под ногами гоняют в футбол на асфальте, рискуя покалечиться? Вы не обращали внимания, в каких условиях проходит их детство? Вы сами кто по профессии?
Мужчина кашлянул и вдруг побежал прочь от дяди Юзи, часто оглядываясь.
— Сумасшедший какой-то, — пожал плечами дядя Юзя. — Ну ладно, я вижу, тут действительно не с кем разговаривать. Пошли в ЖЭК. Ты дорогу знаешь?
— Нет! — закричал я.
— Что «нет»? — удивился дядя Юзя. — Что значит «нет»?
Трудно передать словами чувства, которые охватили меня в эту минуту. Именно здесь, на асфальте нашего двора, при ярком свете летнего утра, я вдруг впервые обнаружил, что дядя Юзя уже сильно немолодой, и даже можно сказать потрёпанный жизнью человек. Седой хохолок на его лысоватой голове смешно трепыхался от ветра. Он стоял в плаще-болонье, который страшно шуршал. Стоял и смотрел на меня пронзительным жёлтым взглядом.
— Пожалуйста, не надо, дядя Юзя, — мягко сказал я. — Ну его, этот ЖЭК. Всё равно они ничего не сделают.
— Это верно, — вдруг вздохнул он и неожиданно послушно поплёлся за мной к нашему подъезду.

 

И тут я думаю самое время сказать о нём ещё несколько слов.
Если говорить честно, наш дядя Юзя вообще-то был немножечко старомоден, хотя тщательно это скрывал.
Например, папа ни разу ему не сказал о том, что не очень любит ходить в театр, больше предпочитает кино. Хотя они с мамой часто говорили об этом.
Изящный жёлтый чемоданчик, с которым дядя Юзя посещал Москву, тоже был в некотором роде обломком прежней роскоши. В то время, о котором идёт речь, командировочные люди стали предпочитать портфели.
А дядя Юзя своим чемоданчиком гордился.
— Он же трофейный! Немецкий! — говорил дядя Юзя, хлопая чемоданчик по кожаным чешуйчатым бокам. — Ему же износу не будет ещё сто лет!
Дядя Юзя вообще любил ездить. Полжизни он провёл в командировках. Профессия его называлась на мой слух странно — снабженец. «Во время войны обеспечивал фронт всем необходимым», — скромно говорил о себе дядя Юзя.
Когда у них с мамой случались ссоры, она уходила на кухню и бурчала себе под нос, что одни мерзли во время войны в окопах, а другие обеспечивали их всем необходимым. Но в глаза говорить это дяде Юзе она конечно не решалась.
Любовь к поездам, к вокзальным буфетам, к гостиницам, к «Тройному» одеколону, к парикмахерским, к свежим газетам, к рыбным консервам, к чистому прохладному утру, когда поезд подходит к перрону нового города — всё это отличало дядю Юзю от всех известных мне людей.
Он нёс свой чемоданчик сквозь целую страну, абсолютно уверенный в своей нужности и необходимости, в том, что рано или поздно всем всё объяснит и докажет. И даже расскажет, как нужно жить…
В том, как дядя Юзя тщательно гладил свои брюки, как галантно кланялся, приглашая на танец мою маму — было что-то довоенное. (Так я по крайней мере тогда думал).
Шарф дядя Юзя носил «под цвет». В карман пиджака клал «платочек треугольничком». В общем, одевался тщательно. Хотя вокруг него была уже другая эпоха. Эпоха свитеров, бород и джинсов.
К моим родителям дядя Юзя относился как к младшим. Ведь они поженились в то время, когда у него уже были взрослые дети. И точно, сын дяди Юзи Шурик был почти ровесником моего папы. Шурик тоже иногда приезжал, привозил от тёти Гали как правило воблу, которую называл «тарань». В отличие от своего папы Шурик не приглашал нас в театры, иногда не приходил ночевать, заставляя маму волноваться, часто бывал небрит и помят. Брюки носил неглаженные. Рубашку на животе забывал застегивать. Но характер у него был тоже весёлый. Выпив пива и закусив воблой, он усаживал моего папу напротив себя и говорил:
— Сима, давай споём!
И сам затягивал, отбивая такт рукой:
— Вы слышите, грохочет барабан! Солдат, прощайся с ней, прощайся с ней! Уходит взвод в туман, туман, туман… А прошлое ясней, ясней, ясней!
Мы поднялись пешком на шестой этаж — ехать на лифте дядя Юзя почему-то не захотел — вошли в квартиру… Я не знал, что будет дальше, какие меры воспитания ещё придумал дядя Юзя. Но он вдруг достал свой жёлтый чемоданчик и молча стал складывать туда бритвенные принадлежности.
— Ты что? — изумился я. — Уже уезжаешь? А мама разве знает?
— Ага, — кивнул он. — Уезжаю. Мама не знает. Так уж получилось. Очень короткая командировка. На один день. Не хотел говорить твоим… Я же обещал их сводить в театр.
Дядя Юзя был таким грустным, что я сам чуть не заплакал.
— А ты не можешь остаться? — тихо сказал я.
— Нет, — коротко сказал дядя Юзя и пошёл к двери. Потом присел на дорожку и сказал мне напоследок. — Не расстраивайся. Всё будет хорошо.
…Совершенно не помню, как произошла моя последняя встреча с дядей Юзей. Сегодня весь наш харьковский клан живёт в Израиле. Там они, наверное, осваивают местное производство, сельское хозяйство и жилищно-коммунальный сектор.
Адреса их у меня теперь нет. И у мамы тоже.
А жаль. Благодаря дяде Юзе и его взрослым сыновьям я понял простую вещь — человек живёт не только во времени. Но и в пространстве. Вернее, должен жить. Где-то должны быть «родные и близкие покойного», которым можно позвонить и к которым можно приехать с жёлтым командировочным чемоданчиком. Где-то должно быть твоё продолжение. Похожее и непохожее.
Ну ладно, буду зато сам распространяться вширь и вдаль. У меня ведь тоже есть дети. И брат. Так что всё ещё впереди.

 

Надо ли говорить о том, что как только дядя Юзя уехал, его идея сразу получила неожиданное воплощение? Через маму к нашим соседкам, от соседок к другим соседкам, короче, дня через два ко мне подошли Колупаев с Суреном и сказали:
— Ты чего, Лёва? Решил стадион без нас строить? Смотри, потом не обижайся…
Я совершенно остолбенел. Так дядя Юзя доказал мне силу произнесённого Слова. В эту силу я, признаться, совершенно не верил. А зря. Ибо от одного его Слова произошли такие последствия, какие я даже и представить себе не мог.
Но это всё будет происходить уже в другом рассказе.
А этот, про дядю Юзю, уже кончился.
Назад: СТАКАН ВОДЫ
Дальше: ДЕРЕВО