Кстати, о судебной части.

Я обещал рассказать историю «посадки» (на семь лет строгого режима) моего друга Юры, но этот судебный юмор, пожалуй, чересчур черен для этой книги. Для увеселения почтенной публики — лишь несколько легких штрихов к портрету нашей блядоватой Фемиды…

Цитата из обвинительного заключения: «Данное дело явилось результатом выполнения программы правительства по искоренению преступлений и коррупции в сфере экономики» (курсив мой. — В. Ш. ).

Во время зачтения приговора заснула и упала головой на стол тетка по правую руку от судьи. Это была народный заседатель, и звали ее Иветта Раздатовна. Конвойный, надевавший на Юру наручники, оказался его соседом по подъезду.

Юру брали в железа, когда судья еще дочитывал приговор… Это заняло секунд двадцать. После приговора оправдательного (после трех кассаций, через четырнадцать месяцев) Юра не мог выйти на свободу еще восемь суток.

Все эти восемь дней начинались для меня одинаково: я звонил в канцелярию Мосгорсуда и интересовался судьбой бумажки, от физического движения которой зависело освобождение заключенного. Бумажку с оправдательным приговором требовалось доставить в Тверскую колонию, где сидел Юра.

За восемь дней из Москвы до Тверской колонии можно добраться ползком, но бумага все блукала по темным закоулкам Мосгорсуда, а в тамошней канцелярии всё пили чай: как ни позвонишь туда — все звон чашек да бабий говорок. Они мне, признаться, надоели, но уж и я их, слава богу, достал!

На восьмой день, когда я заученно долбил голову неизвестной мне канцелярской тетки необходимостью выполнить решение суда, в трубке, перекрывая звуки утреннего чаепития, раздалось обращенное к моей собеседнице, нетерпеливое:

— Люся, давай скорее, чай стынет!

И работница канцелярии Мосгорсуда, недостаточно прикрыв трубку ладонью, ответила коллегам, а я, в тихом восторге, тут же дословно записал:

— Да тише вы, ёб вашу мать, это этот звонит, как его, козла… Шендерович!