Я любовался родными просторами, стоя на носу теплохода «Федор Шаляпин», и взгляд мой случайно наткнулся на судовой колокол. На колоколе черным по медному было написано: «Климент Ворошилов».

«Если на клетке слона прочтешь надпись “буйвол”»…

На ближайшей стоянке версия подтвердилась: перед словом «Федор» на корме совершенно отчетливо читались следы букв, бывших здесь раньше: «Климе…»

Вскоре случай свел меня с главным механиком судна, и от него я узнал замечательную историю этого корабля.

В 1990 году, когда Санкт-Петербург еще был Ленинградом, но процесс уже пошел, в высоких кабинетах решено было «Ворошилова», от греха подальше, переименовать, и экипажу предложили поплавать под именем «Николай Карамзин».

Тут — целая интрига. Историк родом из Ульяновска (который, в свою очередь, долгое время был Симбирском), а ульяновский первый секретарь дружил с первым секретарем нижегородским (в ту пору горьковским).

Вы следите за логикой?

Корабль, приписанный к горьковскому пароходству, стал залогом партийной дружбы: нижегородский секретарь Горьковского обкома, чтобы сделать приятное коллеге, пообещал ему, что «Ворошилов» будет «Карамзиным». Так сказать: от нашего стола — вашему столу!

Однако в дело вмешалась перестройка: экипаж, которому имя Карамзина ничего не говорило, написал письмо чуть ли не в ЦК со своим рабочим условием — либо «Федор Шаляпин», либо вообще «Владимир Высоцкий»! В девяностом году начальство трудящихся побаивалось, но о Высоцком еще не могло быть и речи.

Так «Ворошилов» стал «Шаляпиным».

А чтобы ульяновскому руководству не было обидно, в «Карамзина» переименовали пароход «Советская Конституция». После такого имени экипажу было уже все равно, хоть Чаадаевым назови…