Внедрение в литературу
В конце восьмидесятых в пансионате «Березки» проходило Совещание (именно так — с прописной буквы) молодых советских писателей. Я там был, мед-пиво пил.
По результатам Совещания ожидалась раздача слонов: приглашенные в «Березки» автоматически становились будущим советской литературы. Но особо одаренным было невтерпеж.
Вечером третьего дня не сильно молодой писатель по фамилии, ну, скажем, Сеструхин, начал агитацию среди товарищей. Целью операции было скорейшее внедрение в литературу.
— Идти на полставки, — инструктировал Сеструхин, — садиться в редакции, брать отделы!
— Зачем? — спросил кто-то. В сумерках голоса звучали вполне конспиративно.
— Печататься, — лаконично отвечал Сеструхин. — Пора вытеснять сорокалетних!
Стоял летний вечер. Стрекотали кузнечики, плыла луна. Молодые писатели, скучковавшись вокруг внезапного лидера поколения, прикидывали свои возможности по вытеснению сорокалетних.
— Иначе не пробиться! — говорил Сеструхин.
Он был похож на уцененного Пестеля. Революционный пафос его речей оборачивался скучной правотой короеда. Чтобы преодолеть цензуру, предлагалось стать ее частью.
И все же за нескрываемой обидой этого человека виделись чердаки, забитые тайными рукописями, вечные истины, ждущие своего часа под спудом безвременья, практически из-под глыб…
— Миша, — спросил я, — а много у тебя написано?
Глядя в закатное небо, Сеструхин пошевелил губами, что-то перемножил в уме и ответил:
— Тыщ на двадцать!
