Мистер Бертрам отправился в … и мисс Крофорд была готова ощутить величайшую пустоту в обществе, образованном двумя их семействами, и даже скучать по нему во время их встреч, которые в последнее время происходили чуть не всякий день; и когда вскоре после его отъезда они все вместе обедали в Мэнсфилд-парке, она заняла свое излюбленное место неподалеку от конца стола, уверенная, что смена хозяина заставит ее почувствовать весьма печальную перемену. Она не сомневалась, что обед пройдет прескучно. Не в пример брату, Эдмунд не найдет тем для беседы. Супом станут обносить при унылом молчании, вино пить без всяких улыбок и милого вздора, дичину резать без сопровождения хотя бы одного-единственного рассказа о том, как вкусна была оленья нога в прошлый раз, или занимательной истории «об одном моем друге». Ей придется искать развлеченье в том, что происходит в другом конце стола, или, наблюдая за мистером Рашуотом, который теперь появился в Мансфилде, впервые после приезда Крофордов. Он гостил в соседнем графстве у приятеля, у которого недавно на новый манер переустроили парк, и воротился полный мыслями об этом, снедаемый жаждой переустроить и свою усадьбу таким же манером; и хотя ничего толком рассказать не мог, говорил единственно о таком переустройстве. Это уже обсуждали в гостиной и теперь возобновили разговор в столовой. Было очевидно, что мистер Рашуот желал заинтересовать этим всего более мисс Бертрам и узнать ее мнение; и хотя ее поведение говорило скорее не о том, что она сколько-нибудь стремится пойти ему навстречу, но о том, что она сознает свое превосходство над ним, упоминание Созертон-корта и связанных с ним планов наполняло ее ощущением довольства и не позволяло вести себя совсем уж нелюбезно.

– Я бы хотел, чтобы вы увидели Комптон, – говорил он, – это само совершенство! Никогда в жизни не видел, чтобы усадьба так изменилась. Я сказал Смиту, что не понимаю, где я нахожусь. Такого красивого подъезда к дому не сыщешь во всей Англии. Дом открывается взгляду в совершенно неожиданном повороте. Право слово, приехав вчера в Созертон, я вдруг увидел, что он похож на тюрьму, на самую что ни на есть мрачную тюрьму.

– Стыд и срам! – воскликнула миссис Норрис. – Нечего сказать – тюрьма! Созертон – распрекраснейшая усадьба.

– Ее вне всякого сомнения необходимо переустроить, сударыня. В жизни не видел дома, который было бы так необходимо переустроить. И он такой унылый, просто ума не приложу, что с ним можно поделать.

– Не удивительно, что мистер Рашуот так думает именно сейчас, – с улыбкой сказала миссис Грант, обращаясь к миссис Норрис, – но будьте уверены, когда наступит время, которого он ждет всем сердцем, в Созертоне все будет переустроено.

– Мне надо попытаться что-то сделать со своей усадьбой, – сказал мистер Рашуот, – но что, я не знаю. Я надеюсь, у меня будет добрый друг, который мне поможет.

– Мне кажется, в таких обстоятельствах самым лучшим другом для вас был бы мистер Рептон2, – невозмутимо заметила старшая мисс Бертрам.

– Как раз об этом я и думал. Раз он так хорошо все сделал у Смита, я полагаю, мне надобно немедля с ним условиться. Он берет пять гиней за день.

– Да бери он все десять, уж вас-то наверняка это не должно останавливать! – воскликнула миссис Норрис. – Цена не должна быть вам помехой. Будь я на вашем месте, я б за ценой не постояла. Я велела бы все сделать в самом изысканном стиле и наилучшим образом. Такая усадьба, как Созертон-корт, заслуживает, чтоб там было сделано все, чего можно достичь с помощью вкуса и денег. Там просторно, есть где развернуться, а парк с лихвой вознаградит вас за ваши старания. Коснись до меня, так, если 6 у меня была хоть пятая доля той земли, что у вас в Созертон-корте, я б постоянно что-нибудь сажала да что-нибудь переустраивала, уж очень мне это по сердцу и по нраву. В моем теперешнем пристанище земли всего пол-акра, и было бы вовсе нелепо что-нибудь такое затевать. Курам на смех. Но будь у меня поболее места, я б находила огромное удовольствие в переустройстве и посадках. В пасторате мы очень много этим занимались; он стал совсем не тот, каким был, когда мы приехали. Вы, молодежь, пожалуй, мало что помните о нем. Но был бы здесь дорогой сэр Томас, он-то мог бы вам рассказать, как и что мы переустроили: мы бы сделали и еще многое, если б не слабое здоровье бедного мистера Норриса. Он, бедняжка, почти никогда не выходил из дому, не мог порадоваться делам рук наших, и это лишало меня охоты заняться теми усовершенствованиями, о которых мы не раз говорили с сэром Томасом. Когда б не болезнь мистера Норриса, мы собирались продолжить ограду сада и насадить деревья, чтобы отгородить кладбище, как сделал доктор Грант. Мы и так всегда что-то делали. Всего за год до кончины мистера Норриса мы посадили у стены конюшни абрикос, и теперь он превратился в такое замечательное дерево, любо смотреть, сэр, – докончила она, обратясь к доктору Гранту.

– Дерево, без сомненья, прекрасно разрослось, сударыня, – отвечал доктор Грант – Почва хорошая, и не было случая, чтоб, пройдя мимо, я не пожалел, что плоды не стоят тех усилий, которые потребуются, чтобы их снять.

– Это вересковая пустошь, сэр, мы купили эту землю как пустошь, и она нам стоила… то есть это подарок сэра Томаса, но мне попался на глаза счет, и я знаю, земля стоит семь шиллингов и была записана как вересковая пустошь.

– Вас провели, сударыня, – отвечал доктор Грант. – Картофель, который мы сейчас едим, с таким же успехом можно принять за абрикос с вересковой пустоши, что и плод, который снят с того дерева. Он в лучшем случае безвкусный; хороший абрикос пригоден для еды, а ни один абрикос из моего сада непригоден.

– По правде говоря, сударыня, мистер Грант едва ли знает истинный вкус наших абрикосов, – через стол обращаясь к миссис Норрис, тихонько сказала миссис Грант, будто не желая, чтобы ее услышали другие. – Не знаю, удалось ли ему попробовать хотя один, – плод этот такой ценный и не требует особых трудов, а наши еще и замечательно крупные, хорошего сорта, так что при раннем варенье да пирогах с начинкой моя кухарка ухитряется употребить их все.

Миссис Норрис, которая стала уже покрываться краской, успокоилась, и некоторое время разговор шел не о переустройстве Созертона, а об других материях. Доктор Грант и миссис Норрис редко находились в согласии; их знакомство началось со спора о деньгах за износ пасторского дома, и обыкновения у них были вовсе различные.

Немного погодя мистер Рашуот опять принялся за свое.

– Имением Смита восхищается все графство. А до того, как им занялся Рептон, там и смотреть было не на что. Я предполагаю сговориться с Рептоном.

– На вашем месте, мистер Рашуот, я бы насадила какой-нибудь миленький кустарник, – сказала леди Бертрам. – В хорошую погоду приятно выйти в аллею, обсаженную кустами.

Мистер Рашуот жаждал заверить ее светлость в своем совершенном согласии и попытался сказать что-то лестное; но, говоря о своей покорности именно ее вкусу, с которым будто бы неизменно совпадали и его всегдашние намерения, да еще сверх того стараясь дать понять, сколь неизменно он внимателен к удобству всех дам, и исподволь внушить, что лишь одной-единственной он страстно желает угождать, он совсем запутался, и Эдмунд был рад положить конец его речи, предложив ему вина. Однако же мистеру Рашуоту, обыкновенно вовсе неразговорчивому, было еще что сказать о дорогом его сердцу предмете.

– У Смита земли всего не многим более ста акров, само по себе маловато, и тем удивительней, что их удалось так переустроить. Ну, а в Созертоне у нас добрых семьсот акров, не считая заливных лугов; так что, я полагаю, если можно было так преобразить Комптон, нам отчаиваться незачем. Там срубили два не то три красивых старых дерева, которые росли чересчур близко к дому, и это удивительно, какой теперь открывается вид, так что я полагаю. Рептон, или кто-нибудь вроде него, в Созертоне непременно срубит аллею, знаете, ту, которая ведет с запада к вершине холма, – говорил он, обращаясь более всего к мисс Бертрам. Но мисс Бертрам подумала, что ей вот как пристало ответить:

– Аллея? Ах нет, не помню. Право же, я очень мало знаю о Созертоне.

Фанни, которая сидела по другую руку Эдмунда, как раз напротив мисс Крофорд, и внимательно слушала, теперь посмотрела на него и негромко сказала:

– Рубить аллею! Как жаль! Это не приводит тебе на мысль Купера? «Аллеи срублены, и вновь скорблю о вашей незаслуженной судьбе»3.

– Боюсь, аллее не на что надеяться, Фанни, – с улыбкой отвечал Эдмунд.

– Хотелось бы мне увидеть Созертон до того, как вырубят деревья, увидеть усадьбу такой, какая она сейчас, какой была с давних пор. Но, наверно, мне это не удастся. – Ты никогда там не была? Ну, конечно, у тебя не было случая. И к сожалению, верхом туда далеко. Надо нам что-нибудь придумать.

– Это не важно. Когда я его наконец увижу, ты мне расскажешь, что в нем изменили.

– Как я понимаю, Созертон старинная усадьба и не лишена величия, – сказала мисс Крофорд. – Она в каком-то определенном стиле?

– Дом построен во времена Елизаветы, он самый обыкновенный, кирпичный, обширный, тяжеловесный, но внушительный и со множеством хороших комнат. Расположен он неудачно, в одном из самых низких мест парка, и оттого его неудобно переустраивать. Но роща прекрасная, и есть ручей, который, надо полагать, может очень послужить к украшению усадьбы. Я думаю, мистер Рашуот совершенно прав, намереваясь придать ей современный вид, и нисколько не сомневаюсь, что все будет сделано наилучшим образом.

Мисс Крофорд слушала его уважительно и сказала себе: «Как прекрасно воспитан человек, он отлично вышел из трудного положения».

– Не хочу навязывать мистеру Рашуоту свое мнение, – продолжал Эдмунд, – но если бы я переделывал усадьбу на новый лад, я бы не стал доверяться чужим рукам. Пусть бы у меня получилось не так красиво, зато по моему собственному вкусу, и не разом, а постепенно. Я предпочел бы мириться с собственными промахами, а не с чужими.

– Вы-то, конечно, знали бы, чего хотите, а вот мне это не подходит. Не могу я в таких делах ничего ни представить заранее, ни измыслить, мне подавай все готовое; и будь у меня собственная усадьба, я была бы премного благодарна любому мистеру Рептону, лишь бы он взялся за это и с помощью моих денег навел там всю красоту, на какую способен; и покуда он все не закончит, я ни разу ни на что и не гляну.

– А для меня такая была бы радость видеть, как все постепенно меняется, – сказала Фанни.

– Ну, да, так уж вас воспитали. В мое образование это не входило, и единственный подобный урок, преподанный мне далеко не самым любимым человеком, показал мне, что постепенное переустройство поистине мученье. Три года назад адмирал, мой достопочтенный дядюшка, купил небольшой дом в Туикенеме, дабы нам всем было где проводить лето. И мы с тетушкой отправились туда в полном восторге, но, хотя дом был прелестнейший, мы скоро поняли, что его необходимо переустроить. И три месяца повсюду была грязь и беспорядок, ни одна дорожка не посыпана песком, ни на одну скамью невозможно присесть. Я бы хотела, чтобы при загородном доме все доведено было до наивозможнейшего совершенства – аллеи, обсаженные кустами, и цветники, и множество садовых скамей. Но все должно быть сделано без моего попеченья. Генри – иной, он любит сам во всем участвовать.

Услыхав, как мисс Крофорд, которою Эдмунд весьма склонен был восхищаться, небрежно говорит о своем дяде, он огорчился. Это не согласовалось с его понятиями о приличиях, и он молчал до тех пор, пока ее дальнейшие улыбки и живость не побудили его пока отодвинуть эти мысли.

– Мистер Бертрам, – сказала она, – я наконец получила весть о своей арфе. Теперь я знаю, что она в Нортгемптоне, в целости-сохранности, и все десять дней, вероятно, там и была, несмотря на торжественные заверения в обратном.

Эдмунд выразил удовольствие и удивление.

– А все потому, что мы действовали слишком прямо: посылали слугу, ездили сами – от Лондона туда не будет и семидесяти миль, – но сегодня утром мы узнали про это верным путем. Арфу видел один арендатор и сказал мельнику, а мельник – мяснику, а зять мясника оставил записочку в лавке.

– Я очень рад, что так или иначе вы получили о ней известие, и, надеюсь, теперь уж не будет никаких проволочек.

– Я должна получить ее завтра. Но как, по-вашему, ее доставят? Не в фургоне или в двуколке. Нет, нет! Ничего такого здесь нанять невозможно. С таким же успехом я могла спросить носильщиков или ручную тележку.

– Я думаю, в разгар позднего сенокоса нелегко нанять лошадь и повозку?

– Я изумилась, узнав, какое это вызвало недовольство. Мне казалось, здесь сколько угодно лошадей и повозок, и я велела своей горничной с кем-нибудь сговориться; ведь стоит мне выглянуть в окошко из моей туалетной, и я вижу Деревенский двор, а гуляю в аллее – непременно пройду мимо другого двора, вот я и подумала, стоит спросить – и повозка к твоим услугам, и еще жалела, что не всем смогу предоставить такой выгодный случай. Вообразите же мое удивленье, когда оказалось, что просьба моя самая неразумная и невозможная на свете, что я провинилась перед всеми арендаторами, всеми работниками, перед самим сеном во всем приходе. А уж что до управляющего доктора Гранта, я чувствую, от него мне надобно держаться подальше. И даже мой брат, который вообще сама доброта, когда узнал, что я затеяла, посмотрел на меня довольно хмуро.

– От вас нельзя было ожидать, чтоб вы подумали об этом заранее, но теперь, когда вы уже задумались, вы должны понять, как важно убрать сено. Должно быть, нанять повозку в любое время не так легко, как вы полагаете, у наших арендаторов не в обычае отдавать их на сторону, а в страду им, верно, никак не обойтись без лошади.

– Со временем я пойму все ваши порядки. Но я приехала сюда с бесспорным лондонским правилом, что за деньги можно получить все, и поначалу была несколько смущена стойкой независимостью здешних обычаев. Однако же завтра арфу мне привезут. Генри само добросердечие, и он предложил привезти ее в своем ландо. Не правда ли, она будет доставлена с почетом?

Эдмунд сказал, что арфа – его любимый инструмент и он надеется, что в скором времени ему позволят ее послушать. Фанни вовсе никогда не слышала арфу и тоже очень хотела послушать.

– Я буду счастлива поиграть вам обоим, – отвечала мисс Крофорд, – по крайней мере столько, сколько вы пожелаете слушать, возможно, даже много больше – ведь я сама горячо люблю музыку, а когда слушатели от природы наделены тонким вкусом, исполнителю много приятней. Пожалуйста, мистер Бертрам, если вы пишете своему брату, прошу вас заверить его, что моя арфа прибывает, он столько слышал, как я по ней тоскую. И если вам не трудно, можете сказать, что из состраданья к его чувствам я приготовлю к его возвращению самые грустные пиесы, ибо я знаю, что его лошадь потерпит пораженье.

– Если буду писать, скажу все, что вы пожелаете; но пока я не предвижу такого случая.

– Да нет, вероятно, даже если б он уехал на год, будь ваша воля, ни вы бы ему, ни он вам ни разу не написали. Предвидеть такой случай поистине невозможно. Что за странные создания братья! Пока не возникнет самая настоятельная необходимость, вы нипочем не напишете друг другу; а когда вам все-таки приходится взять в руки перо, чтобы сказать, что такая-то лошадь заболела или такой-то родственник умер, вы стараетесь обойтись самым малым числом слов. У вас у всех одна манера письма. Я прекрасно ее знаю. Вот Генри во всем остальном самый образцовый брат, он любит меня, советуется со мною, доверяет мне и готов разговаривать со мною часами, и однако, он ни разу не написал мне более одной странички, а часто всего лишь – «Дорогая Мэри, я только что приехал. В Бате, кажется, полно народу, и все здесь как обыкновенно. Искренне твой». Такова чисто мужская манера, таков законченный образец братского письма.

– Когда они вдали от всей семьи, они пишут и длинные письма, – сказала Фанни, зардевшись при мысли об Уильяме.

– У мисс Прайс брат в море, – сказал Эдмунд, – он безупречный корреспондент, и это внушает ей мысль, что вы чересчур сурово о нас судите.

– В море, вот как?.. Конечно, в военном флоте?

Фанни предпочла бы, чтобы историю Уильяма поведал Эдмунд; но его решительное молчание вынудило ее самое рассказать о положении брата; говоря о его профессии и о чужеземных городах и странах, где он побывал, она оживилась, но стоило ей помянуть, сколько лет прошло с той поры, как он покинул родные края, и в глазах у ней заблестели слезы. Мисс Крофорд любезно пожелала ему скорейшего продвижения по службе.

– Вы ничего не знаете о капитане моего кузена? – спросил Эдмунд. – Капитан Маршалл?

Сколько я понимаю, у вас широкое знакомство среди морских офицеров?

– Достаточно широкое среди адмиралов, но среди младших офицеров мы мало кого знаем, – сказала она надменно. – Капитаны, должно быть, превосходные люди, но они не нашего круга. Я могу много порассказать о разных адмиралах, и о них самих, и об их флагманских кораблях, и о том, У кого какое жалованье, и об их мелких ссорах и зависти. Но вообще могу вас заверить, что их всех обходят по службе и со всеми очень скверно обращаются. Жизнь в доме дяди, конечно же, свела меня с кругом адмиралов. Я много видела и контр-адмиралов и вице-адмиралов.

Эдмунд вновь стал серьезен и ответил только:

– Это благородная профессия.

– Да, профессия неплохая, но при двух условиях: если она дает возможность разбогатеть и если человек умеет не сорить деньгами. Иными словами, она не из любимых моих профессий. Мне она никогда не была по сердцу.

Эдмунд опять заговорил об арфе и о том, с какой радостью он предвкушает возможность услышать игру мисс Крофорд.

Меж тем остальные все еще рассуждали о переустройстве парка; и миссис Грант не могла не обратиться к брату, хоть и отвлекла этим его внимание от мисс Джулии Бертрам.

– Генри, дорогой, а тебе нечего сказать? Ты ведь сам занимался переустройством, и, сколько я слышала, Эврингем может соперничать с лучшими усадьбами Англии. Его природные красоты несравненны. Мне и прежде казалось, Эврингем само совершенство: там такие волнистые земли и такие леса! Чего бы я не отдала, чтобы вновь его увидеть!

– Мне чрезвычайно приятно твое лестное мнение о нем, – отвечал Генри. – Но, боюсь, ты несколько разочаруешься. Он не будет соответствовать твоим нынешним вкусам. Там и земли-то всего ничего… Ты удивишься, как он мал, а что до переустройства, там почти ничего нельзя было сделать, сущие пустяки… Я предпочел бы заниматься этим куда долее.

– Вы любите подобные занятия? – спросила Джулия.

– Безмерно. Но при столь благоприятном ландшафте, когда даже самому неопытному глазу было заметно, что там оставалось сделать совсем немногое, и при вытекающих из этого моих намерениях Эврингем стал таким, каков он теперь, уже через три месяца после того, как я вступил в совершеннолетие. План переустройства возник у меня еще в Вестминстере, кое-что я, пожалуй, изменил, будучи в Кембридже, и двадцати одного года привел его в исполнение. Я склонен завидовать мистеру Рашуоту, у него впереди столько радости. А радость, которая предстояла мне, я вкусил в один краткий миг.

– Кто быстро понимает, тот быстро решает и быстро действует, – сказала Джулия. – Вот уж у вас никогда не будет недостатка в занятиях. Чем завидовать мистеру Рашуоту, помогите ему советом.

Миссис Грант услышала последние слова Джулии и горячо к ней присоединилась, заверяя всех, что никто не разумеет в подобных делах лучше ее брата; а поскольку мисс Бертрам тоже загорелась этой мыслью и полностью ее поддержала, заявив, что, по ее мнению, куда лучше искать совета у друзей и бескорыстных советчиков, чем сразу же отдать все в руки специалиста, мистер Рашуот исполнился желания прибегнуть к помощи мистера Крофорда; и мистер Крофорд, как требовали приличия, заверив, что способности его весьма скромные, заявил, что он весь к его услугам и рад быть полезен. Тогда мистер Рашуот стал просить мистера Крофорда оказать ему честь пожаловать в Созертон и погостить там; а меж тем миссис Норрис, будто читая в умах своих племянниц, вовсе не пришедших в восторг от такого плана, ибо он лишал их общества мистера Крофорда, внесла свою поправку:

– Без сомненья, мистер Крофорд охотно поедет. Но почему не поехать и еще кое-кому из нас? Почему нам не составить ему компанию? Тут многим интересны ваши нововведения, дорогой мистер Рашуот, и многим хочется услышать мнение мистера Крофорда прямо на месте, и может быть, их мнения тоже вам сгодятся; а что до меня, я давно желаю снова нанести визит вашей почтенной матушке; моя невнимательность вызвана единственно отсутствием собственных лошадей; а теперь я могла бы поехать, и, пока все остальные ходили бы да судили-рядили, я бы посидела часок-другой с миссис Рашуот, а после мы все могли бы вернуться сюда к позднему обеду или, если то будет удобно вашей матушке, пообедать в Созертоне и в свое удовольствие прокатиться домой при луне. Я полагаю, мистер Крофорд посадит в свое ландо моих двух племянниц и меня, Эдмунд может поехать верхом, сестра, а Фанни останется с тобою дома.

Леди Бертрам возражать не стала, а все, кому предстояло ехать, поспешили выразить свою готовность, один только Эдмунд, все выслушав, не произнес ни слова.