Глава 12
Сэр Томас должен был воротиться в ноябре, старшего же сына дела призвали домой раньше. Приближенье сентября принесло вести о мистере Бертраме, сперва в письме к леснику, а потом в письме к Эдмунду; а в конце августа приехал и он сам, по-прежнему готовый быть веселым, милым и галантным, как располагали обстоятельства или требовало присутствие мисс Крофорд, готовый рассказывать о скачках и Уэймуте, об увеселительных прогулках и знакомых, что полтора месяца назад было бы ей небезынтересно, а теперь силою наглядного сравнения привело к убежденью, что она решительно предпочитает ему младшего брата.
Это было весьма неприятно, и она искренне огорчалась, но так уж оно вышло; и теперь она столь далека была от намерения стать женою старшего, что, не считая простейших притязаний красавицы, знающей себе цену, даже не стремилась его пленять; его затянувшееся отсутствие из Мэнсфилда, вызванное одной только жаждой удовольствий да потворством собственной прихоти, с совершенной ясностью показало ей, что он ее не любит; но его равнодушие далеко уступало ее собственному, так что, окажись он уже сейчас новым сэром Томасом, полновластным владельцем Мэнсфилд-парка, каковым ему со временем предстояло стать, она и то навряд ли приняла бы его предложение.
Время года и те же дела, которые привели мистера Бертрама в Мэнсфилд, вынудили мистера Крофорда отправиться в Норфолк. В начале сентября Эверингем не мог без него обойтись. Он уехал на две недели; две недели такого уныния для сестер Бертрам, что это должно было бы их насторожить, и Джулию, при ее ревности к сестре, заставило даже признать, что нельзя доверять его ухаживанью, и уж лучше бы он не возвращался; в эти две недели, когда между охотой с ружьем и сном было вдоволь досуга, и, будь сей джентльмен более привычен разбираться в своих побуждениях и размышлять, к чему ведет его праздное тщеславие, он убедился бы, что ему следует задержаться подолее; но преуспеяние и дурной пример сделали его слишком беспечным себялюбцем, и он не заглядывал в завтрашний день. Красивые, умные и столь много обещающие сестры забавляли его пресыщенную душу и, не найдя в Норфолке ничего, что могло бы сравниться с развлечениями мэнсфилдского общества, он с удовольствием возвратился к ним в назначенное время и с таким же удовольствием был там встречен теми, с кем намеревался развлекаться и дальше.
Мария, которую окружал вниманьем один только мистер Рашуот, обреченная выслушивать все одни и те же подробности его ежедневных занятий, удач и неудач, его похвальбу своими собаками, его завистливые сетования на соседей, его сомненья в связи с новым законом об охоте и гнев на браконьеров – предметы, которые находят путь к сердцу женщины единственно если есть кое-какой дар у рассказчика либо кое-какая привязанность у слушательницы, отчаянно скучала без мистера Крофорда; а Джулия, никем и ничем не занятая, чувствовала себя вправе скучать по нем и того более. Каждая из сестер полагала, что предпочтенье отдано ей. Джулию могли в том оправдать намеки миссис Грант, склонной верить в то, чего ей хотелось, а Марию – намеки самого мистера Крофорда. С его возвращением все вошло в ту же колею, что и до отъезда: с сестрами Бертрам он держался, не изменяя той живости и приятности, которая позволяла сохранить расположение обеих, но без тени того постоянства, прочности, заботы, тепла, которые бы могли привлечь внимание общества.
Фанни, единственная из всех, ощущала в происходящем что-то такое, что вызывало у ней неприязнь; но с того самого дня в Созертоне она, видя Крофорда с какой-либо из сестер, уже не могла не наблюдать за ними и почти всегда удивлялась или порицала; и, будь она уверена, что ее суждения в этом случае могут сравняться с ее оценками во всех прочих, не сомневайся она, ясно ли видит и не пристрастно ли судит, она бы, вероятно, поделилась иными важными мыслями со своим всегдашним наперсником. Однако же сейчас осмелилась лишь на единый намек, но и он пропал втуне.
– Меня несколько удивляет, что мистер Крофорд так скоро воротился после того, как пробыл здесь так долго, целых семь недель, – сказала она. – Мне казалось, он так любит смену впечатлений и переезды, и я думала, раз он уехал, что-нибудь непременно повлечет его куда-нибудь еще. Он ведь привык к местам куда более веселым, чем Мэнсфилд.
– Это к его чести, – был ответ Эдмунда, – и, по-моему, его сестру это радует. Ей не нравится неустойчивость его склонностей.
– Сколь мил он моим кузинам!
– Да, его обхожденье с женщинами должно доставлять им удовольствие. По-моему, миссис Грант воображает, будто он отдает предпочтенье Джулии; я же этого не замечаю, но был бы рад, будь это правда. Его недостатки не таковы, чтобы истинное чувство не могло их преодолеть.
– Не будь Мария обручена, я иной раз готова была бы подумать, что ею он восхищается больше, чем Джулией, – осторожно сказала Фанни.
– Что, быть может, скорее свидетельствует о том, что он увлечен Джулией сильнее, чем ты можешь предположить. Я полагаю, так случается часто – прежде, чем принять окончательное решенье, мужчина куда более отличает сестру или закадычную подругу той, которая подлинно занимает его мысли, чем ее самое. Крофорд слишком разумен и не оставался бы тут, если б ему грозила какая-нибудь опасность со стороны Марии. А за нее, после того как она столь ясно показала, что сильное чувство ей не свойственно, я нисколько не опасаюсь.
Фанни решила, что, должно быть, ошиблась, и положила впредь думать по-иному; но, как ни привыкла следовать за Эдмундом, как ни помогали утвердиться в его мненье взгляды и намеки, которые она замечала со стороны кое-кого из окружающих и которые словно бы говорили, что Крофорд избрал Джулию, она подчас не знала, что и подумать. Однажды вечером она ненароком услыхала о надеждах своей тетушки Норрис на сей предмет, а также о ее чувствах и о сходных чувствах миссис Рашуот, и, слушая, только диву давалась; и как же она была бы рада не присутствовать при разговоре, ибо происходил он, когда остальная молодежь танцевала, а она с великой неохотою сидела у камина в обществе пожилых дам, всем сердцем желая, чтобы вновь появился старший кузен, на кого она возлагала все надежды как на единственного свободного в ту минуту партнера. То был ее первый бал, хотя без приготовлений и великолепия, какие сопровождают первый бал многих молодых особ, ибо о нем подумали лишь сегодня днем, благодаря тому что на половине слуг недавно завелся скрипач, а к мистеру Бертраму только что пожаловал новый закадычный друг и с помощью миссис Грант можно было составить пять пар. Фанни, однако ж, была поистине счастлива, протанцевав первые четыре танца, и ей жаль было терять даже четверть часа. Пока она ждала и надеялась, поглядывая то на танцующих, то на дверь, она и услышала невольно разговор вышеупомянутых дам:
– Я полагаю, сударыня, мы сейчас опять увидим счастливые лица, – сказала тетушка Норрис, глядя на Рашуота и Марию, которые во второй раз танцевали вместе.
– Да, сударыня, без сомненья, – отвечала миссис Рашуот с величественной и самодовольною улыбкой. – Теперь будет на что посмотреть с некоторым удовлетвореньем, и я полагаю, это такая жалость, что они должны были расстаться. Молодым людям в их положении надо бы позволить несколько отступить от общепринятых правил. Удивляюсь, что мой сын этого не предложил.
– Мне кажется, он предложил, сударыня… Мистер Рашуот всегда так внимателен. Но у нашей душеньки Марии уж очень строгое понятие о приличиях и столько в ней истинного такта, какой нынче не часто встретишь, миссис Рашуот, такое стремленье избежать фамильярности!.. Дорогая сударыня, вы только взгляните, какое у ней сейчас лицо… совсем не то, что во время двух предыдущих танцев!
Мисс Бертрам и вправду выглядела счастливой, глаза у ней лучились радостью, и разговаривала она с большим одушевлением, потому что Джулия и ее партнер мистер Крофорд были с нею рядом; все они сейчас сошлись на одном месте. Как она выглядела перед тем, Фанни не могла вспомнить, ибо сама танцевала с Эдмундом и о ней не думала.
Миссис Норрис продолжала:
– Просто душа радуется, сударыня, когда видишь, что молодые люди таким надлежащим образом счастливы, так подходят друг другу, именно то, что надобно! Не могу не подумать, в каком восторге будет наш дорогой сэр Томас. А как вам кажется, сударыня, каковы надежды на второй брак? Мистер Рашуот подал хороший пример, а подобные примеры весьма заразительны.
Вопрос этот привел миссис Рашуот, которая не видела никого и ничего, кроме собственного сына, в совершенное недоумение.
– Вон те двое, сударыня. Вы не видите там никаких признаков?
– Боже мой!.. Мисс Джулия и мистер Крофорд. Да, в самом деле, очень милая пара. Каков его доход?
– Четыре тысячи в год.
– Прекрасно… Те, у кого собственность невелика, должны довольствоваться тем, что имеют… Четыре тысячи в год неплохое состояние, и он как будто весьма любезный, уравновешенный молодой человек, так что, я надеюсь, мисс Джулия будет очень счастлива.
– Тут еще ничего не условлено, сударыня… Мы пока говорим об этом единственно меж друзей. Но у меня почти нет сомнений, этого не миновать. Он последнее время уделяет ей совершенно исключительное внимание.
Дальше Фанни слушать не могла. На время она перестала и слушать и интересоваться услышанным, потому что в комнате снова появился мистер Бертрам, и, хотя она чувствовала, что быть приглашенной им большая честь, ей казалось, он все-таки ее пригласит. Он подошел к их кружку, но вместо того, чтоб пригласить ее на танец, пододвинул к ней стул и доложил ей, в каком состоянии сейчас находится его больная лошадь и каково мненье на этот счет eго конюшего, с которым он только что расстался. Фанни поняла, что танцевать они не будут, и по свойственной ей скромности тотчас же почувствовала, что ожидать этого было вовсе неразумно. Поведав про свою лошадь, мистер Бертрам взял со стола газету и, со скучающим видом глядя поверх нее, сказал:
– Если ты хочешь танцевать, Фанни, я к твоим услугам.
Предложенье было отклонено еще того учтивей – танцевать она не хотела.
– Я рад, – сказал он куда оживленней и отложил газету, – а то я до смерти устал. Я только диву даюсь, как это почтеннейшая публика выдерживает столь долгое время. Чтоб находить в такой глупости хотя какое-то удовольствие, они все должны быть влюблены, и, наверно, так оно и есть. Если поглядеть на них, сразу видно, что они все тут влюбленные, все, кроме Йейтса и миссис Грант… а между нами говоря, ей, бедняжке, возлюбленный надобен, должно быть, не меньше, чем им всем. С этим доктором жизнь у ней, должно быть, отчаянно скучная, – он лукаво покосился в сторону доктора, но, оказалось, тот сидит совсем рядом, и выраженье лица и предмет разговора так мгновенно переменились, что Фанни, несмотря ни на что, едва удержалась от смеха. – Странная эта история в Америке, доктор Грант!.. Что вы о ней скажете?.. Я всегда обращаюсь к вам, чтоб знать, что мне следует думать о делах государственных.
– Дорогой мой Том! – вскорости воскликнула тетушка Норрис, раз ты не танцуешь, я полагаю, ты не откажешься присоединиться к робберу, не так ли? – и, поднявшись со своего места и подойдя к нему, чтоб настоять на своем, прибавила шепотом: – Видишь ли, мы хотим составить партию для миссис Рашуот… Твоя маменька очень этого желает, но сама не может уделить нам время и сесть с нами, так она занята своим рукодельем. А ты, я и доктор Грант как раз будет то, что надобно, и, хотя мы-то ставим по полкроны, ты можешь ставить против него полгинеи.
– Я был бы весьма счастлив, – отвечал Том и поспешно вскочил, – до чрезвычайности приятно… но только сейчас я буду танцевать. Пойдем, Фанни, – сказал он, взяв ее за руку, – довольно попусту терять время, не то танец кончится.
Фанни очень охотно дала себя увести, хотя не испытывала к нему особой благодарности и, в отличие от него, не видела никакой разницы между эгоизмом тетушки Норрис и его собственным.
– Ну и просьбица, ей-Богу! – негодующе воскликнул он, едва они отошли от почтенных дам. – Вздумала пригвоздить меня к карточному столу на целых два часа, с собою и доктором Грантом, с которым они вечно препираются, и с этой настырной старухой, которая понимает в висте не больше, чем в алгебре. Я бы предпочел, чтоб моя почтенная тетушка была не так навязчива. И таким вот образом меня попросить! Безо всяких церемоний, при них при всех, чтоб я не мог отказаться! Как раз это я особенно не люблю. Больше всего меня злит, когда делают вид, будто тебя спрашивают или предоставляют тебе выбор, а в действительности так к тебе обращаются, чтоб вынудить поступить только по их желанию… о чем бы ни шла речь! Не приди мне в голову счастливая мысль танцевать с тобою, нипочем бы не отвертеться. Прямо беда. Но когда тетушка заберет что-нибудь в голову, ее не остановишь.