Уважаемая редакция!

Я, признаюсь честно, журнал ваш мало читаю, потому как в Старгороде достать его почти что и невозможно. То есть, наверное, по разнарядке спускают кой-какие номера в «Союзпечать», но мне не попадались. А тут наткнулся в прорабской на номер, где описываете вы чудеса с Туринской плащаницей и что с ней делали ученые, вот и решился описать вам наше местное, так сказать, чудо.

Почему я пишу? Да потому, что не просто охота мне бумагу марать, а важно, чтоб вы зафиксировали. Может, кому этот материал и сгодится. Теперь, когда о религии стали много писать, люди принялись пересматривать свое к ней отношение, многие же остаются на прежних позициях. Я лично думаю, что наука здесь мало что прибавит, но не поделиться с вами не могу, как сам был свидетель необычного чуда. Философский словарь что говорит? Чудо – то, что объяснить нельзя, а явление – дело объяснимое наукой. Вот я и хочу поведать вам о необъяснимом.

У нас тут в Старгороде много теперь приезжего народа проживает, но как старожил могу подтвердить: Райка Портнова наша что ни на есть старгородская. А почему я знаю? Так я ж жил с ней в двух шагах – она на Розы Люксембург в железнодорожном бараке, а я на Либкнехта, где раньше тир был «Досааф». И в магазин на рынок к ней ходил, конечно, он у нас тут единственный под боком.

Райка Портнова ростом была маленькая, а с виду страшная. Кто не знает, и тот скажет – бывшая зэчка. Она и не отпиралась. Как гаркнет басом: «Да, я сидела, и не скрываю, а что такого?» У ней голос был прокуренный, сиплый, и борода росла седая: как она запивала, забывала ее обстригать. Если товару не подвезли, Райка прямо на фуфайку ложилась под прилавок и дрыхла – ей что директор, что ОБХСС – никого не боялась. Зато своим всегда помогала – отпускала в обед, если, конечно, было чем.

Как у нас с мясом стало туго, я уж, признаюсь, стал с черного хода заглядывать к Гришке-мяснику (фамилию не называю по понятной причине). А Райка, если не ее смена, вечно в магазине ошивается, дома-то у нее не протолкнуться. Часто видал ее и в подвале. Сидит на ящике, пиво пьет и все без остановки что-то рассказывает. Вот, например, зашел разговор за Высоцкого. А Райка вклинилась: «Я его не люблю. Он все песни у нас украл. Это ж не он, мы сочиняли. Вот сидим вечером, скучно, ну, кто-то и говорит: то-то и то-то, первую, значит, строчку, а другая добавит, и так к концу вечера – песня у нас готовая. Вот, например: „За что я, мама, жизнь свою сгубила…“» Простите, дальше не помню – это Райка все их знала. Она и пела часто «четвертым голосом», как она объясняла. А торговала бойко – видит женщину в первый раз, а все равно что-нибудь такое отмочит, смотришь – вся очередь смеется. Она, понятно, веселая была.

Я тут купил брошюру «Что в имени твоем», житомирский кооператив «Олеся» выпустил за рубль, так там написано, что Рая означает «легкая» по-гречески. А отец Евтихий говорит, что имя просто так не дается. Он, наверное, прав – Райка легко жила.

– Я, – похвалялась, – шесть детей имею, четырнадцать внуков и пять правнуков. И чем их больше, тем лучше.

Жизнь у нее была, конечно, весьма обыкновенная. Как у всех. Работать только старалась где поближе к мясу. На мясокомбинате, в столовой, кормить-то своих надо. Я почему знаю – сама болтала.

Стоим как-то раз в подвале, а Гришка охлажденку режет, ее тупицей не разрубить – мясо свежее, аж кровь сочится. Райка тут как тут. «Я, – заявляет своим басом, – кровушки-то попила. Любила я кровушку. Как корову жахнут, сразу разрез по горлу – подставляй не хочу. Мы все с кружками ходили».

Страшенная, что чертица на картинке, маленькая, бородатая, да в шапке мужицкой, как влепит – хоть стой, хоть падай, а ей того и надо.

Но я к чему веду, что вроде жизнь у ней совсем не христианская была. В церковь не ходила, только если детей покрестить там или повенчать. А сама, все знали – шесть детей от шести мужей, да и те не задерживались долго. Ну работала, ну кормила, да кто ж так не живет, а что помогала своим с товарами, так это, наверное, по привычке больше. Да и как знакомому отказать? Характер только разве веселый был. Словом, жила как мотылек, без забот, без хлопот, балагурила вовсю, а иногда и водку пила допьяна, когда деньги наторговывала.

Одно только, пожалуй, не совру. Еще когда о церкви так не писали, Райка громко на весь магазин басила: «А что Бог есть, я знаю. Я и крест ношу – материнский еще крест». И показывала. Такой, знаете, медненький, простой.

Ну вот я и подобрался к главному, к смерти Райкиной то есть. Ведь что случилось? А случилось вот что и, заметьте, не в праздник какой, а в обычный день. Пришли бабки к службе загодя, рано пришли, а их тетка Зоя встречает: «Женщины, женщины, милые!» Сама не своя. Вот и поведала им.

Приплелась она затемно, села, как всегда, на скамеечку под тополем, а там кустики, тихо. Никому не видимая сидит. Смотрит, идет Райка по улице, странно так идет, за сердце держится. В калитку вошла, к церкви только настроилась, как ноги у нее подогнулись, пала она на бок и лежит камушком.

– Я, – рассказывает тетка Зоя, – к ней было собралась, как смотрю, из-под земли лапища черная, волосатая вылазит. Цап Райку за ногу и потащила. По пуп затянула, но сделалось вдруг светло, крыла, крыла так затрепыхали, и слетели с колокольни белые голубицы. Оземь ударились – стали светлые ангелы. Свет от них такой просиял – не можно глазами смотреть. А тот из-под земли вылазит – черной, грязной, удушливо так кхекает.

«Кого, – говорит, – забрать собрались? Мое это добро – не пущщу».

«Никак не твое – наше», – ангелы тому отвечают.

«Как так понять? Сколько лет мне служила, а вам теперь отдай?»

«Она раскаялась», – ангелы отвечают.

«Как так раскаялась? В церковь не вошла, а раскаялась?» – бес от смеха аж затрясся.

А ангелы ему: «Чуть только Бог увидал ее раскаянье, так и принял его. Она же только над раскаяньем своим и была властна, а Бог и владыка всяческих властен был над жизнью ее».

Тут бес только зло чихнул так и вскричал: «Ну дайте же мне хоть тело пожрать». Схватил, трахнул ее оземь и провалился в преисподнюю. А Ангелы Господни приняли душу чисту, и светом та засияла, аки ангельский. С нею и поднялись ввысь, к колокольне, голубицами белыми улетели и в небе чистом истаяли.

Так бес посрамлен был.

И в тот день была гроза, и с неба град сыпал с голубиное яйцо. Бабки, конечно, связали непогоду с Райкиным исчезновеньем, но им простительно, они книг не читают, тогда как давно известно, что град с голубиное яйцо – довольно обычное атмосферное явление, а что совпало, так и не такое по чистой случайности происходило и наукой зафиксировано.

Вы скажете, мол, байки все это насчет беса и ангелов. Кабы я сам там случайно не проходил – может, и не поверил бы. Вот как сейчас помню: церковь наша, вот и бабки стоят кружком, а посередке лежит Райкино пальто зеленое, шапка ее мужская, в ней она всегда ходила, ботинки, белье какое-то, а поверх – крестик медненький, и благоухает кругом, словно ладаном кадили, а и служба еще не началась.

С той поры никто и нигде Райку у нас не видел, а пять лет прошло. Отец Евтихий отслужил по ней панихиду, потому как дочка ее подтвердила – мать вдруг утром встала, пожаловалась на сердце, сказала, что надо ей в церковь сходить. А раньше же калачом заманить нельзя было.

Я долго над разгадкой бился, но, не придумав ничего, пошел к своему старому учителю истории Семену Петровичу Огуречникову. Тот глазки так сощурил и говорит: «Народу надобны чудеса, чтоб верить, жизнь-то у него тяжелая, а то, что ты мне сейчас рассказал, – чистой воды сказка».

Не поверил, значит.

Я б, может, тоже не поверил, но где же тело тогда, спрашивается, и ладан кто курил?

Пошел я к отцу Евтихию. Есть у нас такой монашек – молодой еще, но уж очень хороший, по нему видно – этот не соврет, как, кстати сказать, и тетка Зоя – вот уж кто праведница всю жизнь, у любого спросите.

Выслушал он мои сомненья (а в тот год, когда Райка исчезла, его еще с нами не было), замолчал, склонился несколько вперед, голова с закрытыми глазами поникла, и протянутой ладонью правой руки он мерно и тихо так против сердца своего водит. И так лицо его изменилось, словно просияло прямо, и открыл глаза, а в них одна только радость, и на устах радость, да и в выраженье всем лица. И испытал я вдруг восторг, других слов и не подобрать, и так у меня на душе чисто вдруг стало, что и говорить-то и слушать ничего уже не нужно мне. А он так поглядел на меня и ничего не сказал – друг друга мы тогда без слов поняли. Клюнул я его в ручку и бежать.

А что я понял, того вам не объяснить – нет у меня слов на это. Не так все просто, одним словом. Насчет беса и голубиц я еще порой и сомневаюсь, но пальто-то осталось, вот в чем закавыка.

Одно скажу – пошел я в тот день к своему экскаватору, и такие силы во мне проснулись, что траншею под кабель всю за раз прокопал, а по плану мне б ее три дня ковырять надо было. Начальство, понятно, не похвалило, а ребята после работы, как с ними поделился, только плечами пожали. С одной стороны, кто ж у нас Райки не знал, а с другой, вижу, и они, верно, об этом передумали – не каждый же год такие чудеса встречаются, верно?

Вот я почему вам и пишу, чтоб вы в курсе были. Вам же наверняка со всего света материалы стекаются. Вы зафиксируйте там, в своей картотеке, наш случай, может, кому пригодится. И хотя никакой научной версией этого не объяснить, но что явление пальто было – факт. Я самолично не только видел, но и руками его трогал.

А как Райку не нашли, крестик ее надела младшая дочка Люська. У Люськи двое детей, и тоже от разных мужей приблудных. Интересно, есть ли тут какая связь?

Хотелось бы и ваше мнение узнать, если есть какая статистика, пришлите, не сочтите за труд.