Случай этот произошел в те блаженной памяти времена, когда в магазинах «Балатон» и «Ядран» что-то можно было купить без талонов на распродажу и когда некоторые наши старгородские девушки еще ездили в Москву женихаться. Не то чтоб все так и преуспели, но некоторым повезло, а некоторым из некоторых – особенно: Маринка Кузьмина, например, проживает теперь в Детройте и пишет своим подруженькам со старгородского телеграфа душещипательные письма о своем сыночке Кристофере и дочке Наташе.

Машенька Г., в отличие от своих активных подружек, долго отказывалась от поездок в Москву. Ей, честно говоря, противно было и подумать о принудительном замужестве, и, будучи девушкой чистой и честной, она, конечно, мечтала об интеллектуале, красивом, молодом, и… если и богатом, то чуточку – счастье, как известно, не в деньгах. В общем, все из их книжного магазина уже неоднократно съездили, а Машенька все выжидала чего-то. Конечно, ее прельщали рассказы о московских театрах и красивых магазинах. Некоторым девочкам удавалось даже познакомиться с неплохими парнями, и в их рассказах все выглядело просто и совсем не постыдно, как может показаться некоторым ханжески настроенным ретроградам-импотентам, но… Машенька любила грезить, Машенька носила длинную косу и была немного старомодна.

Другое дело – Людка. Людка – вихрь, Людка – удачница. И стояла-то она за прилавком художественной литературы, а не в «политграмоте», как Машенька, и знакомых было у нее пол Старгорода, и… все равно – главной подругой считала она Машеньку Г. – ей всегда рассказывала первой о похождениях и кавалерах, с ней делилась планами, даже разрешение на аборт у Машеньки выпрашивала (не у родителей же, конечно). Людка ездила в Москву поразогнать тоску всех успешней, там в гостинице «Советской» (не где-нибудь) у нее имелись родственные связи (подогреваемые, впрочем, всяким книжным дефицитом), а потому хоть и дороговатый, но обеспеченный ночлег всегда у нее в Москве имелся. Да и кто ж экономит на поездках в Москву? На них, наоборот, копятся деньги специально, чтоб было потом что вспоминать!

Вот Людка-то наконец и подбила Машеньку на поездку. Девчонки запаслись обратными билетами на воскресенье (два тома Проспера Мериме в билетные кассы) и в пятницу были у вокзала, а в субботу утром уже осматривали однокомнатные «люксы» в «Советской» (бывший «Яр», где, по свидетельству дяди Гиляя и прочих, так любили прожигать жизнь богатые российские купцы).

Световой день посвятили поездкам по магазинам. Ничего особенного купить не удалось (Машеньке нужно было зимнее пальто – на то лежали особо отложенные триста рублей в косметичке, а Людка искала кремовые австрийские сапоги), но все же по мелочам набралось – Москва она всегда встает в копеечку. Поездку завершили трапезой в ресторане «Хрустальный» на Калининском проспекте, где к ним пытались подстроиться два настырных фарцовщика, но были решительно отшиты бесстрашной Людкой. Сытые и довольные, выкатились подружки на морозный московский воздух, первый снежок только усилил настроение празднества, и, несмотря на то, что за день была потрачено сто пятьдесят рублей, решено было отправиться стрелять билеты в Большой.

Людку не пугали ни толчея, ни прибывающие автобусами иностранцы – она властно поставила Машеньку около крайней колонны, сама же вмиг испарилась – бросилась на поиски спекулянтов.

Машенька стояла около Большого театра! Что там первый бал Наташи Ростовой! Ей, конечно, так и мечталось – попасть туда, где все кружилось и мелькало, и она глядела только на дверь и не услышала вопроса, не поняла сперва, что обращаются к ней.

Он стоял с букетом чайных роз, в двубортном пальто с белым шарфом, с большой «Сейкой», снабженной кнопочками калькулятора, на тонком запястье. Голубыми глазами, удивительно веселыми, он, откровенно оценив ее, приглашал Машеньку в театр!

– Понимаете, моя девушка не пришла – не хотите ли ее заменить?

Машенька, не раздумывая, согласилась, и он вручил ей цветы. Когда через секунду из толпы вынырнула Людка, то Людка сразу оценила, Людка кивнула одобряюще головой, подмигнула и, благословляя, проворковала: «Идите, детки, а я отправлюсь-ка домой, погоды нынче для меня нелетные». Людка была настоящая подруга!

Балет был чудесен! Театр!.. Театр был чудесен! Они сидели во втором ярусе, совсем и не высоко, а в перерыве Андрей угощал ее шампанским. Он был человек с манерами, вежливый, предупредительный, и чувствовалось, что пылкий! Он учился на философском факультете Московского университета, но не был этакой тряпкой – голландский костюмчик (где петушок на кармашке) сидел на нем как влитой, и рука была у него крепкая, что теперь редко и встретить, и голубые глаза становились иногда то пронзительными, то бездонными, но не опасными – с ним было легко!

Потом они еще выпили шампанского, Андрей прикупил бутылку «на всякий случай», и отправились на такси в гостиницу. И в такси… целовались!

Андрей оценил «Советскую», вел себя здесь непринужденно, и они поднялись на второй этаж, за углом (знаете, там, где двадцатипятирублевые «люксы»), и Машенька потащила его к Людке. У Людки закусили – предусмотрительная подруга запаслась бутербродами, пирожными и минералкой в буфете (коньяк она прихватила из Старгорода) – и долго и весело болтали. Андрей расспрашивал их о Старгороде, клялся, что в следующие выходные приедет в гости, записал адрес и забавлял их фокусами – показывал, что умеют его новомодные электронные часы: там был целый набор каких-то запоминающих устройств, телефонная книга, и… Господи, шампанское стреляло в голову, все было просто и легко. Когда он потянул Машеньку в номер, видит Бог – она не сопротивлялась.

Все было просто и легко, и она даже не заметила, как многозначительно подмигнула ей подруга на прощанье.

Утром Андрей поднялся рано, принял душ, оделся, присел к ней на кровать и, поцеловав, заботливо спросил:

– Тебе было хорошо?

– Конечно! – Машенька потянулась к Андрею, но он вежливо отклонил руку:

– А ты знаешь, что за все хорошее надо платить?

– Конечно, и сколько же? – подхватила игру Машенька.

– Триста рублей, овес ведь нынче дорог!

– Возьми, пожалуйста, в сумке, там как раз на пальто отложено.

Она смотрела, как он открыл сумочку, порылся в косметичке, вынул и пересчитал купюры, небрежно положил их в карман.

– Ну, чао, красавица! И он ушел.

Людка застала Машеньку на грани умопомешательства. Это и понятно, она еще вроде бы и ждала, надеялась, что шутка кончится как-то неожиданно, красиво, но умом понимала…

Людка сразу оценила ситуацию. Обняла наконец заревевшую в голос дуреху, насильно втолкнула под душ. Затем быстро собрала вещи – ее и свои, вывела из гостиницы, и они поехали куда-то на такси и оказались в каком-то скверике, в шашлычной, где Людка наконец позволила себе расхохотаться.

– Значит, принц обвел вокруг пальца, да?

– Людка, прекрати! – Машенька порывалась вскочить и уйти, но подружка властно ее осадила.

– Дура! – она не переставала хохотать. – Гляди, дура, сюда! – И она вытащила из кармана вчерашние суперчасы с компьютером. – Я утром почему спешила – хотела ему отдать, а теперь, ой, Машка, ой, умора – часы, значит, продал. Ты слушай, мы на них тебе такое пальтецо закатим, ведь меньше шести сотен за них не дадут – я людей знаю, не бойсь!

Потом они долго гуляли по Москве, поджидая поезд, и Людка, как могла, успокаивала Машеньку и, кажется, под конец успокоила.

В поезде (Людка признавала в таких поездках только СВ) они выпили чаю с печеньем и выключили свет. И еще долго шушукались в темноте, сидели в обнимку на одном диване, и Машенька ей что-то взахлеб рассказывала счастливым голосом, и они похихикали-похихикали, а после и заснули.