Иван Никанорович Ляпунов гордился своим предком Ляпуном. В 1546 году подьячий, будучи главой посольской миссии в Бахчисарае, отказался платить «посошную» подать мурзам хана Сахиб-Гирея. Перед входом во дворец московских послов традиционно встречала крымская знать и бросала под ноги посохи, требуя за проход приличную мзду. Дело было не только и не столько во взятке: уплативший за проход таким образом признавал свое приниженное положение данника, на чем настаивали крымские ханы, ведшие происхождение от Чингисхана. Несчастного Ляпуна раздели догола и водили по базару с зашитыми ноздрями и ушными раковинами, срамя его перед бахчисарайцами, но герой не сдался, и уехал, не повидав хана и не подписав очередного договора. По приезде в Москву он был поставлен дьяком в Старгород, где и положил начало славному роду Ляпуновых.

В период становления демократии Иван Никанорович Ляпунов даже проработал два года заместителем мэра Старгорода, но в систему не вписался, ибо не признавал взяток, и ушел на прежнюю работу в старгородский университет, где, заведуя кафедрой, читал курс отечественной истории.

Сегодня предстояло прочесть лекцию об отношениях Руси с Ордой, но неожиданный вопрос заставил его перестроить рассказ – студентка спросила откуда появилась на Руси взятка. Ляпунов сам не заметил, как завелся. Он начал с Византии, где государство было разбито на районы-диоцезы. В каждом диоцезе был свой судья и свой епископ. Судья отвечал за разрешение гражданских тяжб, епископ за дела духовные, связанные с нарушением норм морали и религии. При этом ни первый, ни второй не получали большой и фиксированной платы от государства, как, например, судьи на Западе, а довольствовались посильным подаянием от истцов, рядя по правде, что и породило взятку. Размер добровольной платы никто не устанавливал, коррупция быстро стала нормой и в госаппарате. Государство постепенно утратило силу и стало легкой поживой для кровожадных турок. На Западе, жившем по законам римского права, взятка считалась позором и жестоко преследовалась. Византийские нормы попали на Русь вместе с православием, князь, например, рядящий граждан, получал «в кормление» земли, равноценные маленькому окладу, сколько же он брал сверху за разрешение спора – не оговаривалось, на это традиционно закрывали глаза.

– Вы хотите сказать, что взятка у нас в крови и неистребима? – спросила студентка.

– Я считаю, что взятки давать нехорошо, с ними следует бороться, – ответил Ляпунов и закрыл тему.

После лекции в кабинет зашел Костя Ступин, его аспирант, потомственный рыбак из Поозерья.

– Иван Никанорович, папа рыбки прислал, – парень смущенно протянул коробку с копчеными судаками.

– Взятку предлагаешь?

– Ходил с отцом в Озеро, сам коптил, попробуйте, вкусные, я ж от души!

Отказать парню – значило его обидеть, Ляпунов махнул рукой и взял судаков.

Он собирался навестить мать, та жила в деревне, в двадцати километрах от города. Мать любила рыбу, судаки оказались кстати. Он ехал в сгущающихся сумерках, забыв пристегнуться, не включив ближний свет, думал о том, что рыбу, наверное, не следовало брать. Из кустов у христофоровского кладбища выскочил оборотень в сержантских погонах, махнул палкой, Ляпунов подал к обочине. Оборотень был худенький, как ребенок: голый череп с жидкими волосами, костяшки пальцев, правда, заканчивались острыми как бритвы когтями.

– Без ближнего, не пристегнувшись, да на повороте заехали на двойную осевую. Ого, рыбка! – пропищал радостно скелет, нагло заглядывая через плечо в салон.

– Денег не дам, – грозно сказал Ляпунов.

Скелет вдруг на глазах рассыпался, превратившись в трех голоштанных пацанят.

– Дяденька, голодные, помоги, – запели они хором. Смотреть на их изможденные лица без слез было невозможно.

– Черт с вами, берите! – Ляпунов бросил в окошко две рыбины. Малышня тут же утащила их в кусты.

Дома в деревне он пожаловался матери на распоясавшихся гаишников.

– Вечно людей срамишь, а люди разные, не все жируют. У Кати Пименовой на том конце деревни муж – сержант-гаишник, худющий, чисто скелет, и на работе пропадает, и по дому все делает, и троих детишек завели, и не пьет, а живут бедно. Власть тебя доконала, Ваня, и что лез, спрашивается, правды искал?

Возражать матери он не стал, махнул водки, закусил огурцом, вышел во двор. Подморозило, небо было все в звездах. Он вдруг представил себе, как предок шел по бахчисарайскому базару, голый, с зашитыми ушами и ноздрями, а толпа кричала ему вслед непонятные ругательства. Водка разлилась по телу, согрела его. Ляпунов смахнул накатившую слезу, повернулся и пошел домой, спать.