Седьмое чувство
Для того, чтобы живые существа могли ориентироваться в пространстве и во времени, контактировать с другими существами, сохранять себя и размножаться, Природа наделила их чувствами. Практически всех млекопитающих — шестью: зрением, слухом, обонянием, осязанием, вкусом, интуицией. А человека — еще и седьмым, вербальным, то есть словесным, то есть разумом, выраженным в произносимых или непроизносимых нормативных или ненормативных словах и словосочетаниях. Прямым доказательством того, что слова если не полностью, то хотя бы частично относятся к сфере чувств, может служить уже само наличие в человеческой речи вышеупомянутых ненормативных лексических форм.
Так же, как и другие чувства, седьмое чувство может притупляться, что создает для человека опасность искаженного восприятия окружающей среды — природной и социальной, чревато принятием неадекватных решений, не способствующих самосохранению. Когда такое притупление охватывает не единичные особи, а значительную часть общества, оно принимает меры к освежению, обострению седьмого чувства путем изменения смысла наличных слов и введения в обиход новых.
В кризисные эпохи, когда седьмое чувство не просто притупляется, но и способно обманывать, люди прибегают к его ограничению или даже полному отключению — возникают обеты молчания, игра в молчанку, выражения типа «Слово — серебро, молчанье — золото», «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь», «Мысль изреченная есть ложь» и даже «Язык мой — враг мой».
Во времена, когда седьмое чувство перестает надежно обслуживать людей, ему приходится потесниться перед другими чувствами, выходящими в некоторых случаях на передний план. Один из крупнейших театральных деятелей первой кризисной эпохи XX столетия в России Всеволод Эмильевич Мейерхольд утверждал в частности: «Слова в театре — это только узор на канве движений», — и в своих спектаклях на первый план выдвигал пантомиму, музыку, цвет, то есть средства, непосредственно обращенные к зрению и слуху. В конце столетия все это приобрело массовый характер, особенно в так называемой попсе.
Рудименты одной из более давних кризисных эпох российской истории проглядывают в слове «врать», первоначально означавшем — «произносить слова», «говорить».
Более всего этот первоначальный смысл сохранился в слове «врач», которым некогда называли человека, умевшего лечить словом, например заговаривать зубы.
Менее всего первоначальный смысл сохранило слово «вор», когда-то означавшее человека, говорящего неправду, лжеца. В исторической памяти народа сохранилось выражение «Тушинский вор» — так в Смутное время начала XVII века называли одного из Лжедмитриев, ставка которого находилась в подмосковном селе Тушино. Тех же, кого называют ворами теперь, тогда называли татями — до сих пор сохранились выражение «словно тать в нощи» и фамилия Татищев, первоначально присвоенная то ли сыщику, то ли очень крупному татю. В ту же кризисную эпоху слово «врать» приобрело смысл «лгать», а выражения, в которые оно входило, — новые значения. Так, выражение: «Ври, ври, да не завирайся», — первоначально означало: «Не говори лишнего».
В XX веке смутные времена наступали в России дважды. И оба раза притупившееся седьмое чувство было подвергнуто решительному освежению путем введения в оборот целых новых словесных пластов. Для ныне живущих русскоязычных особенно заметна языковая революция конца века, когда в более или менее устоявшийся словарь, бесцеремонно расталкивая канцелярит и стершиеся от долгого казенного употребления нормативные слова и выражения, ворвались матерщина, воровская «феня», иностранная, в основном англоязычная, лексика.
Но бояться за русский язык не стоит. Исчезнет общественная потребность в обостренном седьмом чувстве, и языковой океан снова войдет в свои берега, оставив себе только те новации, которые имеют явное преимущество по сравнению с традиционными словами и выражениями, а в первую очередь — не имеющие аналогов в родной речи. Вероятно, слово компьютер в ней останется. Хотя, кто знает? Прилетевший к нам в начале века аэроплан довольно быстро превратился в самолет, его пропеллер — в винт, авиатор — в летчика.
В течение долгого времени перенапрягать свои чувства не может никто.
