ОХРАННИК
Денис делает разводку воды на ветхой чужой даче в отсутствие хозяйки. Сидит сегодня весь день скрючившись под полом. Тусклая лампа на длинном хлипком проводе опущена в погреб и подвязана к верхней перекладине короткой лесенки. Там, наверху, догорает знойный августовский день. Денису сегодня исполняется семнадцать лет. Ребята, наверное, уж ждут в конце ихней, по неписаной разметке, улицы. На старой свалке, которую недавно заровняли бульдозером и обнесли изгородью из тонких сосёнок. Сейчас Денис отнесет наверх в светёлку свою пилу-болгарку, и на волю. Над открытым люком подвала мелькнуло что-то белое. Хозяйка приехала? Нет, тихо. Померещилось в полумраке. Вылезает, пошатываясь, из затхлого холода. Не сразу соображает – в чулане, что он сам же сгородил под лестницей, светло вовсе не от подземной лампы. Лампу он отключил еще подымаясь по лестнице, едва лишь рука дотянулась до розетки. Светло от ангела, переминающегося босыми ногами в душевом поддоне. Денис своими руками вмазал вчера раствором этот поддон в дальний угол чулана. У ангела обычная тинэйджерская прическа, очень русское лицо и большие светящиеся крылья. На вид ему лет семнадцать. Похож на самого Дениса. Нет, на Денисову трогательно красивую мать. Нет, больше на Дениса. На обоих.
Денису, по юношескому поэтическому легковерию, да еще после дня, проведенного в этом земляном мешке, всё нипочем. Что сейчас увидеть белые флоксы чужого палисадника, растворенные в вечернем свете, что ангела в душевом поддоне – всё едино. Для верности он всё же спрашивает – ты ангел? Тот кивает с тихой серьезностью. И как же тебя зовут? «Дионисием», отвечает ангел застенчиво. Его крылья цепляются об низкий потолок. Так ты мой ангел-хранитель? «Угадал» в первый раз улыбается ангел. Не вполне надеясь на пониманье, добавляет на всякий случай: «Охранник». Вот так взял и пришел? «Нет, - уже вовсю сияет ангел тонкогубой улыбкой, - у тебя там наверху дверь чердачного люка на шпингалет не закреплена, просто так к стене прислонена. Cейчас пойдешь, лестница качнется, дверца упадет, как раз тебе голову снесет». – «Ну и ну, - удивляется Денис, хлопая себя по макушке, - такую голову садовую оторвать не жалко, туда ей и дорога. Дверь с весны от отопительной трубы перекосило. Пошел утром за молотком – вбить шпингалет в петлю – и забыл, за чем шел. Вот бы сейчас отнес болгарку! ладно, я мигом». Хватает молоток, бросается наверх. Только молоток ничего не весит, а ноги не чувствуют ступенек. Полное ощущенье, будто только что снял тяжелый рюкзак. С чердака не пышет жаром из-под раскаленной крыши, а плывет прохладными струями небо. Да, правда, дверь свободно откинута к стенке. Денис удивительно складно забивает шпингалет невесомым молотком в неудобную петлю. Кричит ангелу – о' кей! Сразу земное притяженье и дневная духота набрасываются на Дениса. Он ссыпается вниз по крутой лестнице, врывается в чулан – там темно. Ангел сделал свое ангельское дело и отлетел. Спрятать болгарку Денис тоже забывает – память у него девичья, и девичий румянец на щеках, прозрачных, как у того Дионисия.
Наконец-то запирает Денис чужую дверь, прячет ключ, берет хозяйский велосипед – свой рабочий транспорт. Перед ним расступаются желанные белые флоксы. Денис катит сразу к лесу, чтоб не проезжать мимо собственного дома. По опушке сворачивает к своей улице и – прямехонько к свалке. Застает друзей в полном сборе и в сильном подпитии. Ребята галдят, наливают ему штрафной стакан. Только над головой Дениса вместо пыльного облака с засыпанной свалки – высокий хрустальный купол, а в стакане вместо водки райский нектар. Мальчишки оставили имениннику «план» - приплюснутый чинарик с марихуаной. Денис осторожно берет его двумя пальцами, но тот падает на пласт свежей глины, и неведомо чья босая нога затаптывает его в грязь. Денису чинарик не нужен – ему и без того маза. Но обкуренные парни лезут его бить, поскольку «плана» больше нет – весь вышел, пока он там мытарился в подполе. Денис отмахивается, отнекивается, я де не затаптывал. Товарищи насильно поднимают его ногу и показывают на толстой подошве грязный раздавленный чинарик. Окончательно сбитый с толку Денис садится верхом на велосипед и отваливает.
Едет домой. Сейчас мать будет его поздравлять. На столе лежит подарочная рубашка. Денис надевает ее, и они с матерью вдвоем смотрятся в зеркало. Похожи так, будто у Дениса вообще никакого отца не было. Лучше бы и впрямь не было. Он сейчас в наркологическом отделении кучинской психбольницы. Когда придет, всё равно будет жить не у них, а у пьющей бобылки с соседней улицы. Ой, в зеркале третьим отражается ангел. Денис катит пробный шар – дескать, как нас много. «Да, - грустно отвечает мать, много, ты да я». Ей еще нет тридцати семи, она учительница младших классов в поселковой школе. Любоваться мать любуется Денисом в новой рубашке, а сама думает – с таким лицом и через год в армии показываться нельзя. Денис виновато опускает глаза. Он только что завалил экзамены в строительный институт. Мать проходит сквозь ангела и идет собирать на стол. Ангел сконфуженно тает в воздухе. Денис подходит к окну, опирается ладонями о подоконник. Тут с нагретого асфальта потянуло морским бризом, а пальцы Дениса сжали письмо, положенное с улицы на подоконник неведомо когда и кем. Вместо марки штемпель – мытищенский лесной институт. Денис уж знает, что в письме. Читает: на факультет деревообработки зачисляются без экзаменов лица, не добравшие одного балла для поступления в строительный институт. Сшибая мебель, несется к матери. Не зажигая огня, забыв об ужине, сидят они за столом, и уже настоящая вечерняя прохлада веет над их легкими головами.
Конец августа летит так, что в глазах мелькает. Денис уж ездит в Мытищи по схеме электричка – метро – электричка. Таскает ящики с армейскими консервами во внушительном бомбоубежище института. С удивленьем слушает речь ректора: «Некоторые из вас станут космонавтами». Оказывается, там спрятан секретный факультет. По выходным Денис работает на той же пустой даче. Через дорогу наискосок – дом небезызвестной пьющей бобылки. Отец пришел, сидит на лавочке. Не пришел, сбежал из больницы. Пьет поверх ихнего леченья. Лицо совсем безумное. Денис притаился в сиреневом кусточке, позадь хозяйского забора, смотрит на отца. Тут в пыльной жесткой листве заклубилась голубиная синева, и на плечо Дениса легла невесомая рука Дионисия. «А где его, отцов ангел?» - спрашивает Денис. «Его ангел – Иоанн, вон, еле виден. Жалеет его, целует». Да, возле губ отца плывет облачко, хоть он и без папиросы. Шла мимо с сумкой почтальонша, да как закричит: «Ой, у Ивана в нутре спирт загорелся!» И понесла эту новость по всему поселку. Только в школе накануне первого сентября тихо, туда еще не дошли последние поселковые новости. Денисова мать Светлана Петровна у окна считает буквари. Ее рыжеватый ангел Фетиния стоит осенним жавороночком над спортплощадкой, посыпанной толченым кирпичом. Поет серебряным горлышком: «Кто-то вспомнит про меня и вздохнет украдкой». Допел, сложил крылышки вроде ласточки и – пулей через пылящую цементом дорогу в сосновую рощицу – к спецгоспиталю. Там проходят реабилитацию моряки с атомных подлодок. От них такая прет радиация, что медсестры все облученные, и облученные ангелы носятся вкруг не случайно пристроенной новенькой часовни.
И у Дениса в Мытищах то же самое. Город Королев, бывший Калининград, еще раньше – вовсе не бывший. Того гляди, поступишь на деревообработку, а выйдешь космонавтом. Вылетишь космонавтом. Денису с его неуставным лицом и телосложением это не грозит. У него только мать Светлана, а бабушку Светланину звали Варварой Аполлоновной. В альбоме фотографии какие-то прекрасноликие. Только всё выцвело, стерлось, пожелтело, как измученная долгим летом трава. Всё растворилось в грубости окружающей жизни. Денисова отца избили чужие подростки на станции. А через месяц он и вовсе исчез. Пропал без вести. Хотя с этой войны похоронок не носят. Откомандированный в догляд за ним ангел, порядком измучившись, должно быть, уж вернулся с виноватым видом обратно на небо.
По воскресеньям Денис теперь перестилает линолеум на той же даче, снова в полном одиночестве и в собачьем холоде. Хозяйка, уезжая, слила на зиму воду из батарей отопленья. В сторону бобылкина дома Денис не ходит и не глядит. Ходит через проулок, где становится молочная бочка и где дом крутого. Идучи обедать, поднял глаза от земли немного пораньше поворота и стукнулся взглядом об девчонку лет семнадцати, только что вышедшую из ветхой калитки Прасоловых. Стукнулись глаза в глаза, аж искры посыпались. Такой девчонки раньше тут не стояло. У девчонки было ангельское лицо. Просто неприлично расхаживать с таким лицом по улице, когда кругом крутая жизнь и никто никого не любит. Девчонка встала в полном шоке на дороге и не сразу сообразила, в какой стороне станция. Денис резко свернул за угол и прибавил шагу. Хватит с него ангелов. Не фига топтаться в душевом поддоне, когда всё так скверно устроено. Это Денис так думал, а охранник его думал иначе. Но это уже другая повесть.
