Книга: Острый нож для мягкого сердца
Назад: оставленные: лиля
Дальше: фебре

оберег

Недели через две Гильермо и Розария опять сидели в магазине. Ливень стоял за окном белой пеленой. Если кто-нибудь решится выйти из дому в такую погоду, то он ничего не сможет разглядеть, а струи дождя исхлещут тело, как плетки. Поэтому других посетителей в магазине не было. Гильермо пришел еще до того, как вода полилась с неба, и теперь не мог выйти. Но ему это было на руку. Ему нравилось сидеть с Розарией в темном магазине с белыми от дождя окнами. Только вещи, выставленные на продажу, молчаливые предметы, окружали их. Розария зажгла свечку.
– Ты думаешь, он вернется? – спросила она. Оба знали, о ком она говорила.
– Вряд ли, – ответил Гильермо. Он сидел вполоборота за крепко сколоченным деревянным столом, опершись на локоть, другую руку упирая в бок. Розария поставила свечу на стол, села.
– Я не знал, что у Ортиса был сын.
– Тебя тут еще не было, когда все это случилось. Ты позже пришел, – проговорила Розария, пряча улыбку.
Гильермо не хотелось, чтобы она вспоминала, при каких обстоятельствах он появился в городе. Но, к счастью, она заговорила о другом:
– Мы уже тогда были соседи с Ортисом, мой муж и я. У него была жена-иностранка. Я не помню точно откуда.
– А как ее звали?
– Марина. Марина Ортис. Все улыбалась, но ни слова по-нашему так и не выучила. Она вообще витала в облаках. Ходила с таким блаженным выражением на лице. Готовить, кажется, не умела. Ребенок был тихий, они на него как будто внимания не обращали.
Гильермо ревновал ее к прошлой жизни, ко всем этим людям, которых он не знал.
– А что с ней потом стало?
– Ортис из ревности заколол. Гильермо стало стыдно. Он сказал:
– Наверно, она была красивая, – и посмотрел на Розарию.
– Хочешь увидеть волосы? – неожиданно спросила та.
Гильермо не сразу понял, о чем она. Но прежде, чем успел запротестовать, она поднялась, легкая, как птица, и достала коробку из-под конфет с верхней полки одного из бесчисленных шкафов. Поставила коробку на стол, сняла крышку. Внутри была мертвая светло-каштановая прядь.
– Если хочешь, можешь потрогать, – сказала Розария. Гильермо отрицательно помотал головой.
– Откуда они у тебя?
– Муж отрезал перед похоронами.
– Твой покойный муж отрезал прядь волос у чужой жены? Розария!
Ливень обрушивался на город, как будто небо разорвалось. Земля пила воду, и листья пальм вытягивали зеленые губы. Мартышки с задумчивыми и пустыми глазами сидели, прильнув друг к другу.
– Муж взял на себя расходы по ее похоронам. Ведь Ор-тис был уже в тюрьме, а мать ее все не приезжала. Потом-то она приехала и ребенка забрала. Но тогда – мог похоронить город, по самому дешевому разряду, чуть ли в картонном гробу. Мужу этого не хотелось. Как-никак соседи.
Гильермо закусил губу. По словам Розарии всегда выходило, что покойный муж был образцом всех добродетелей. Когда они поженились, ей было двадцать пять, ему – под семьдесят. Он был на голову ее ниже и страдал одышкой. Можно было подумать, что это брак по расчету. На самом деле Розария была влюблена как тигрица; и престарелый жених, хозяин магазина, потратил полгода перед свадьбой на то, чтобы сочинить ей венок сонетов. Она хранила его в тумбочке у кровати. Он начинался так: «О, ты, прекраснее всех роз, Розария, ты озарила...»
– Когда никто не смотрел, муж срезал у нее прядь.
– На память? – неуверенно сказал Гильермо, боясь обидеть ее предположениями.
– Нет. Как оберег. Если отстричь волосы у того, кто умер насильственной смертью, и сохранить – то убережешься от внезапной гибели. От убийц. От несчастных случаев. От землетрясений.
– У нас не бывает землетрясений.
– Все равно, – упрямо повторила она. – Убережет. Гильермо примирительно сказал:
– В его случае так и получилось. Он умер самой лучшей смертью. Во сне, без мучений. Так одни праведники умирают.
– Да, – но в ее голосе не было уверенности. Она продолжала смотреть на дрожащее пламя. Утром взяла похолодевшую руку и поняла, что все кончено. Доктор сказал: умер во сне от сердечного приступа. В перерывах между рыданиями женщины говорили: какая хорошая смерть – во сне. И снова продолжали вопить. Розария, в темной накидке, со сжатыми зубами, которые ни один нож не смог бы разомкнуть, начинала им верить.
Но теперь она сомневалась. Если сердце остановилось – разорвалось – посреди ночи, что-то же должно было послужить причиной. Сон, страшный сон, должно быть, посетил его! Лежа по ночам в постели, она не могла заснуть от этой мысли. Приходили и окружали кровать: слоны с рогами, скорпионы размером с овцу, мотыльки с лицами стариков. Ее бедный, любимый муж силился встать с постели, разомкнуть слипшиеся веки, закричать, чтобы разбудить самого себя, – и не мог. Если б только она проснулась и потрясла вовремя за плечо. Или неловко повернулась во сне и толкнула его ногой... «Странно!»
Она вздрогнула от голоса, совсем забыв, что Гильермо сидит рядом.
«Странно, что сын не спросил, где ее могила. Забыл он, что ли, что у него была мать?»
Розария пожала плечами, и Гильермо не нашелся, что еще сказать. Они оба молчали. Только струи дождя разговаривали, громко, но неразборчиво: как чужие голоса в телефонной трубке при плохой связи.
Назад: оставленные: лиля
Дальше: фебре