Запах водки, сигарет, пота, шум воды в трубах, скрип дверей, голая ветка в окне, пыль, дробь дождя по стеклу, резиновые боты, расползшийся асфальт тротуара, голоса, окликающие друг друга после полуночи. Никто не знал, о чем она думала, когда была ребенком и прижимала нос к оконному стеклу. Никто и не хотел знать. Да она и не думала ни о чем, просто грелась, когда выходило солнце, а если был дождь, то наблюдала, как скатывается капля. Облик ее тогда уже был неуловим. Глаза меняли цвет в зависимости от погоды. Темнели, если находила туча, светлели, когда сумерки рассеивались. Надев белую шапку, зимой сливалась с заснеженной дорогой. А к весне шапка становилась серой от грязи, и так же серел и затвердевал снег перед тем, как исчезнуть.

Никто не слушал ее слов, только голос запоминался – уже в детстве хрипловатый и низкий. Никто не знал, где ее мать; на вопросы о ней она только пожимала плечами. Если отец бил ее, она почти не защищалась, но знала, что рано или поздно выместит обиды на собственных детях. Она любила есть мороженое, мурлыкать песни, которые слышала по радио, курить сигареты – и если бабки на улице начинали ее за это ругать, покрывала их отборной бранью. Жизнь должна была кончиться, как началась: все той же веткой в окне, раздолбанным асфальтом, шумом воды в трубах, частицами пыли, которые вились в луче света.

Но соседка принесла журнал, «Работницу» или «Крестьянку». Там были советы по хозяйству, которые Ольга тут же пролистала, и – на развороте – фотография южного пляжа. На песок набегали волны; на песке лежали женщины в купальниках, темных очках, шляпах.

Ольга провела пальцем по фотографии. Лето в их городе было коротким и холодным. Она не знала никого, кто бы побывал на курорте. Все жили в квадратных коробках одинаковых зданий. Во дворе была чахлая травка, умиравшая от первых морозов. А море тянулось, должно быть, до горизонта, сливаясь с небом. Соленая вода, но не такая, как если растворить щепотку соли в стакане воды. В воде растения – водоросли, и рыбы. И люди. Которые плавают. Если зарыться в песок, он, наверное, засосет. И волна тоже может слизнуть и заглотать, если плохо плаваешь. Но Ольгу вовсе не пугала жадность юга. Наоборот. Стонет ли море, шепчет ли, ревет ли оно? Ольга не знала. Она опять впала в дремоту, но вместо тумана без образов, перед ней вставала на этот раз сине-зеленая колышащаяся масса. Поджав под себя ноги, сложив руки на груди, она прикрывала глаза: сине-зеленый цвет убаюкивал.

Там лучше, поняла она. Юг, море, пляж. Она должна жить там.

Мозг, до сих пор ленивый, заработал. Надо дождаться дня, когда у отца будет получка. Она вынет у него из кошелька деньги – он будет пьяный, не заметит – и уедет вечером на автобусе, а потом, на станции, сядет в поезд. Сомнений не было. У моря лучше, это факт. Значит, надо туда перебраться. В сумку она положила смену белья, полотенце, зубную щетку и недавно полученный паспорт. Купальника у нее не было.

На перроне она, всунув той в ладонь мятые купюры, уговорила проводницу подсадить ее в сидячий вагон. На всякий случай Ольга придумала жалостливые истории: мол, убегает от отца, потому что он ее бьет; или едет к матери, которая заболела. Но ее никто ни о чем не спросил.

В вагоне ехали студенты, на год или на два постарше ее. Они приняли Ольгу в свою компанию, звали покурить в тамбур, угощали консервами, пели песни под гитару. Песни были про свидания у палаток или про князей, которые падали на колени. Глаза поющих заволакивались пеленой.

В Орле надо было пересесть на другой поезд. На вокзале воздух был уже южным. Ольге показалось, что мужчина в сером пиджаке следил за ней, и она испугалась, что он сдаст ее милиционером. Но, посмотрев ему в глаза, она поняла, что на уме у него было другое, и обрадовалась.

Теперь у нее было достаточно денег, чтобы опять подкупить проводницу, – на этот раз попалась сердитая и несговорчивая. Но все-таки уговорила. Когда поезд тронулся, Ольга опять прижималась носом к стеклу. Она следила за тем, как менялись деревья. Они становились все выше и тоньше, грозя пронзить небо.

На конечной станции она спросила своим хриплым, недетским голосом: «Где тут пляж?» Не дожидаясь, пока объяснят до конца, пошла вперед. Она знала, что горевшее в ней желание рано или поздно само выведет к пляжу. Почувствовав соленый запах, пошла все быстрее, перебирая коротковатыми ногами.

Вдруг перед ней распахнулось – зелено-синее, без конца.

Она сбросила туфли, вбежала в воду и плюхнулась, как была, в платье. Волна ударяла в грудь, а брызги попадали на губы. Мокрое платье то прилипало к телу, то рвалось вслед за отхлынувшей волной. Вода отразилась в ее зрачках, изменив их цвет. Море хрипело, набегая, и шелестело песком, отходя от берега.

Ольга не сомневалась в том, что ей удастся осесть в портовом районе. Все рано или поздно получается. Воображение приезжих тосковало именно по таким, как она: благоуханным, молчаливым, лениво откинувшимся на спинку стула в углу ресторана. Скоро она приобрела серьги, браслеты, духи – и еще больше поклонников, среди которых, надо сказать, были матросы. Жизнь была так хороша, что она себя называла королевой порта. Но потом все немного испортилось. Она пополнела, то ли от алкоголя, то ли возраст уже, и лицо погрубело. Знакомства кое-какие тоже были ошибкой. Пришлось на время исчезнуть из города; потом вернулась. Но голос с хрипотцой, духи и ленивые движения продолжали манить. Земля кончалась полосой прибоя.

Мальчик с лицом перелетной птицы – она его соблазнила от скуки, а он ей напомнил, что существуют другие страны. Другие континенты даже. Почти каждый день корабли уходили к иным берегам. Может быть, настало время уйти вместе с ними.

Она познакомится с кем-нибудь на корабле. Или попытает счастья в другой стране. Кожа все еще белоснежна. Там, далеко, она сможет выйти за мужчину при деньгах. Ольга никогда не знала, что такое любовь, и не жалела об этом незнании. Но она знала, что такое – желать, страстно, не останавливаясь ни перед чем. Поймав добычу, Ольга, как сытый зверь, успокаивалась.