макулатура
На переменах Тихон заходил за угол школы и стрелял у прохожих сигареты. Он знал, что просить надо у мужчин – из них редко кто отказывал, чаще они со смехом щелкали зажигалкой. Прислонившись к стене, Тихон стряхивал пепел в лужу или в снег и пытался вспомнить, что было до того, как он поселился в гостинице. Чем старше он становился, тем понятнее ему было, что он позабыл что-то важное. Он не мог толком решить, стоит ли на самом деле это вспоминать или нет. Но даже если надо было вспомнить, он не был уверен, что сможет.
Одно событие заставило его отвлечься от этих мыслей.
Учительница объявила, что все школы микрорайона должны принять участие в сборе макулатуры. Звено, которое соберет больше всех, выиграет право на экскурсию в городок шахтеров.
Тихону вдруг очень захотелось туда: там люди работают глубоко под землей, думал он, там царит темнота. Лишь фонари, прикрепленные к каскам, бросают во мрак языки света. Кирка стучит о драгоценные руды, а у людей всегда темные, как у Тихона, лица. Городок шахтеров! Разверстая бездна посреди страны.
В тот же вечер он спросил у Аполлинарии:
– У нас есть макулатура?
Она показала на связку старых газет в углу.
– Этого мало, – вздохнул Тихон. – А в гостинице еще бумага есть?
– Есть, наверное, – ответила консьержка. – Но только брать ее тебе нельзя. – И назидательно прибавила: – Когда я была школьницей, нас посылали за макулатурой в окрестные дома.
А сама задумалась: было ли это с ней или с Мариной? Она не могла вспомнить. Но Тихон ее уже не слушал.
Утром в углу класса он увидел макулатуру, которую собрало его звено: ее было мало, меньше даже, чем у других звеньев. «Что же делать? – думал Тихон во время урока. – Как бы собрать больше других? У нас еще завтра есть день...» Тут в голове у него созрел план, и он с нетерпением стал ждать перемены, чтобы поделиться своим планом с другими. Так и не дождавшись звонка, он на кусочках бумаги написал записки всем членам своего звена с предложением остаться после уроков. Получив переданную под партой записку, одноклассники оглядывались на него с удивлением.
– Есть план, как выиграть соревнование! – шепнул он им на перемене.
Когда уроки закончились и школьный двор опустел, девять человек собрались вокруг Тихона, закинув ранцы за плечи. Они молча смотрели на него: он оробел сперва, но потом заговорил: «Хотите поехать к шахтерам?» Стоявший ближе всех к нему парень почесал голову и сказал: «Хотим». Остальные хмыкнули – видимо, одобрительно.
– Значит, нам надо собрать больше макулатуры! Вот какая идея: давайте ходить по подъездам, звонить в двери и спрашивать жильцов, есть ли у них лишняя бумага!
– А они согласятся?
– Да они только рады будут! Они ж так от рухляди избавятся. А мы сразу очень много соберем.
Выпалив это, Тихон затаил дыхание. Он переводил взгляд с лица на лицо, стараясь угадать, что они думают. Он смотрел на Лилю. Она была отличница в очках, примерная пионерка и при этом, как ни странно, пользовалась в классе большим авторитетом. Он догадывался, о чем она сейчас думает: отвергнуть ли его идею, потому что она пришла в голову Тихону, а не ей, или одобрить его план и таким образом завоевать победное место? Все зависело от ее решения.
– Главное – обращаться к жильцам по всем правилам вежливости! – наконец проговорила она.
И высокий парень опять почесался («Вши у него, что ли?» – подумал Тихон) и сказал:
– Что ж... хорошая идея.
От радости Тихон чуть не бросился ему на шею, и только мысль о вшах остановила его.
– Отлично! – снова заговорил Тихон. – Разделим территорию. Ты и ты – идите в пятиэтажку, что рядом с универмагом. Ты и ты и ты – вам высотка, там несколько подъездов. Ты и ты – вам бараки, что за высоткой. А мы с Про-веркиным, – (это было прозвище угрюмого Веркина, и никогда бы Тихон так его в лицо не назвал, рискуя быть битым; но сейчас он знал, что ему позволено все). – Мы с Проверкиным пойдем в дом с балконами, там тоже много подъездов.
Безоговорочно повинуясь, звено разбилось на пары и тройки, и группки школьников отправились по заданиям.
Тихон и Проверкин поднялись на лифте и разошлись по квартирам просить макулатуру. Им не всегда открывали, потому что многие еще были на работе, а старушки с трепещущими голосами боялись отпирать дверь, даже поглядев в глазок. Один жилец сказал недовольным голосом:
– Ишь, хитрые какие! Я сам собираю, чтоб на книги обменять.
Но часто, выкрикнув: «Собираем старые газеты, журналы, картон!» – Тихон видел, как распахивалась дверь и хозяева с удовольствием выставляли в коридор кипы старых газет.
Когда жильцы наклонялись над связками или уходили в другую комнату, Тихону ничего не оставалось, кроме как переминаться с ноги на ногу, вглядываясь в их квартиру. Тысячу раз он проходил по улице мимо этого дома, и даже однажды залез по пожарной лестнице на крышу. Но никогда не задумывался о том, что внутри этой коробки находятся другие миры. Попав в чужое обиталище, он представлял себе, как изменилась бы его жизнь, если бы он жил здесь и был одним из тех, кто протягивал ему сейчас кипы газет. Он становился то стариком, то ребенком, что робко смотрел на вошедшего, пока мать в халате перевязывала бечевкой журналы. Как только Тихон закроет за собой дверь, их жизнь снова станет их собственной, незнакомой и недоступной. Может быть, кто-то записал телефон подруги на обложке старого журнала или столбик цифр (подсчитывал убытки) – больше ничего от них Тихон с собой не унесет. Но, уходя с толстой кипой газет или с тонкой связкой журналов в руках, он каждый раз чувствовал себя счастливым оттого, что он – Тихон, а не один из них; что он жил в гостинице, а не в этой квартире, ибо печалью веяло ото всех этих ненароком подсмотренных жизней.
Обойдя этаж, он спускался с макулатурой в подъезд, где они с Проверкиным складывали добычу в аккуратные штабеля, чтобы позже вернуться с тележкой.
На верхнем этаже Тихон позвонил в квартиру, дверь которой была обита дерматином. Он прислонился к ней и почувствовал, что устал. Услышав шаги в коридоре, он выпрямился и встал так, чтобы жилец смог его увидеть в глазок.
– Макулатуру собираем! – громко сказал Тихон.
Глаз продолжал смотреть на него.
Наконец Тихон услышал, что замок повернулся: он вошел в распахнувшуюся дверь. Прихожая была настолько ярко освещена, что Тихону пришлось сощуриться, и только потом он разглядел хозяина. Тот смотрел на него с улыбкой, которая Тихону не понравилась: он почувствовал себя маленьким мальчиком. У человека были длинные с проседью волосы, спадавшие почти до плеч. Никогда раньше Тихон не видел мужчину с длинными волосами. Нос был большой и мясистый, а рот маленький. Тихон заморгал, пытаясь разобраться, что же еще, кроме длины волос, кажется ему в этом лице таким странным. Хозяин продолжал улыбаться.
На нем был пестрый халат из тонкой и гладкой на вид материи, которую Тихон про себя назвал шелком, не зная точно, что это такое. Шелк обтягивал большое, похожее на самовар тело, а из-под каймы высовывались тонкие и безволосые ноги. Мужчина тоже разглядывал Тихона и произнес:
– Макулатуру, значит, собираете? Хорошие пионеры. Тихон кивнул.
– Как тебя зовут?
– Тихон.
– Тихон! Красивое имя. Старинное. – Голос был высокий, но маленькие красные губы как будто ласкали каждый звук. – Что ж, Тихон, проходи, пожалуйста, в гостиную.
Тихон помедлил. Никто из жильцов не приглашал его в дальние комнаты, и он не знал, как себя вести. Ему уже хотелось уйти: но любопытство пересилило. Хотелось посмотреть, как живет этот странный человек; и к тому же (в чем Тихон не хотел себе признаваться) в голосе был мягкий приказ, которому Тихон повиновался.
Мужчина продолжал смотреть на него. Тихон опустил глаза и прошел по коридору в большую комнату, которую этот человек назвал гостиной.
– Меня зовут Евгений Саввич, для тебя просто Евгений, – объявил мужчина все тем же радостным, высоким голосом. Он стоял за Тихоном, и тот почувствовал на щеке его дыхание. Тихон никогда не называл старших по именам без отчества: только к консьержке он иногда обращался «Аполлинария», потому что она не любила своего отчества и уж тем более не терпела обращения «бабушка».
Гостиная была темной, пурпурно-красной – так, наверное, выглядит человеческое нутро, подумал Тихон. Тяжелая портьера занавешивала окно. Свет слабо пробивался через узкую вертикальную полоску, оставшуюся свободной. Огромная картина висела над диваном: контуры были размыты, как будто холст попал в свое время под дождь. Опустившись на диван, Тихон посмотрел на свои ноги и увидел восточный ковер под подошвами старых и грязных ботинок. Ему стало стыдно, однако Евгений опустился рядом, почти касаясь его высунувшимся из-под халата коленом, и Тихон решил, что на ковер ему наплевать. Только вот сидеть было неудобно: диван был такой мягкий, что Тихон утопал в нем.
У противоположной стены громоздились полки, полные книг. Там же стояли фотографии, статуэтки, еще какие-то мелочи. Тихон опустил взгляд на журнальный столик, на котором опять же было навалено множество вещей: пепельница, альбомы, ложка и чашка с остатками кофе, наручные часы.
– Что я могу тебе предложить, Тихон – чаю, кофе? Тихон замялся и, наконец, ответил:
– Чаю, пожалуйста, Евгений Саввич, – надеясь, что дает правильный ответ.
– Ах, прошу тебя, просто Евгений, – поморщился мужчина. – Для тебя – просто Евгений.
– Евгений, – повторил Тихон. Может быть, подумал он, хозяин этой квартиры хочет быть того же возраста, что и школьник. Что ж, пожалуйста. Но только это смешно.
Евгений проворно – как будто тело его было и впрямь молодым, а не похожим на самовар – поднялся с засасывающего дивана. Прежде, чем отправиться на кухню, он включил проигрыватель. Женский голос, хриплый и низкий, медленно запел на иностранном, но чем-то знакомом языке. Тихону хотелось понять, о чем она поет, но он боялся спросить. Он знал, что во всем городе он не смог бы найти такую женщину – презрительную, хриплую, зовущую. Где-нибудь в другой стране он мог бы встретить ее. Он представил себе, что на руке у него часы с блестящим браслетом, как те, что лежали сейчас перед ним на журнальном столике, а на затылке – шляпа. Он как будто взглядывает на часы, надвигает шляпу на глаза, засовывает руки в карманы, идет, посвистывая, по незнакомым улицам.
Евгений появился с двумя чашками. Поставив их на стол, он вдруг спохватился:
– Ты, наверно, сахара хочешь! – и снова ушел на кухню, чтобы вернуться с прозрачной сахарницей и двумя ложечками, одну из которых он протянул Тихону.
Тот кончиком ложки взял немного песка, ссыпал в чай и стал аккуратно мешать, стараясь не стучать ложечкой о стенки чашки.
– Значит, повсеместно объявлен сбор макулатуры?
– Нет, только в нашем микрорайоне.
– И вас посылают по домам бумагу просить? – в голосе Тихону послышалась насмешка.
– Нет, это мы сами придумали.
– Такое рвение? Похвально, похвально.
– Если мы больше всех соберем, нас на экскурсию повезут, – признался Тихон.
– На экскурсию? В какой музей?
– В шахтерский городок!
– К шахтерам?... И тебе хочется к шахтерам? Тихон кивнул.
– Много вы уже насобирали?
Тихон поднял руку ладонью книзу, показывая расстояние от пола.
– Примерно вот столько. Дают старые газеты, журналы, обертки, есть картон тоже, книг пока не дали ни одной, – он жадно посмотрел на полки.
Мужчина захохотал:
– Книги, мой дорогой, для другого предназначены. – Он в шутку погрозил Тихону пальцем, продолжая смеяться, потом вздохнул и взялся пальцами за виски. – У меня сегодня весь день болит голова. Не могу работать. Чувствую себя таким хрупким. Хорошо, что ты зашел. Хочется с кем-нибудь поболтать. – Он помолчал, глядя на Тихона. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты очень красивый мальчик?
Псих, подумал Тихон и покачал головой.
– Ты похож на восточного принца, – и, заметив, что Тихон отодвигается, прибавил: – У меня где-то был рахат-лукум. Хочешь рахат-лукума? – Мальчик закивал. – Пойду поищу.
На этот раз он поднялся очень медленно, как будто надеясь, что Тихон остановит его. Когда мужчина скрылся на кухне, школьнику стало понятно, что макулатуры он с этого чудака не добудет и что вообще нужно сматываться. Он взял со столика часы с браслетом, засунул в карман брюк и тихо вышел из гостиной. Аккуратно повернул ручку двери и, не защелкнув ее за собой, быстро побежал вниз по лестнице.
В подъезде ждал Проверкин.
– Пойду спрошу, сколько другие насобирали! – выпалил Тихон и быстро вышел из подъезда.
Свернув за угол и отойдя на безопасное расстояние, он вынул из кармана часы. Кисть его оказалась слишком тонкой, но он надел браслет поверх рукава школьной формы и щелкнул застежкой. Серебристые грани браслета засверкали в послеполуденном солнце. Тихон был уверен, что мужчина за ним не погонится. Сам виноват.
– «Очень красивый мальчик»! – фыркнул Тихон и, проходя мимо магазина, взглянул на свое отражение в витрине и пожал плечами.