Образ жизни Ортиса теперь стал, может быть, еще более размеренным, чем был до свадьбы. В половине девятого утра он неизменно выпивал чашку кофе, и еще одну – в пять часов пополудни. Бумаги на столе всегда раскладывал в пять стопок, ибо четное число было несчастным, а нечетное – счастливым. После работы обязательно прогуливался по бульвару. Всегда немногословный, теперь Ортис стал говорить еще меньше. Он важно произносил приветствия («Добрый день, уважаемый сеньор! Уважаемая сеньора!»), прощания («Желаю вам приятно провести вечер!») и поговорки («Лучше, сеньоры, синица в руках...») – как будто желал раствориться за плоской народной мудростью.

Утром Марина подавала ему чашку на тонком блюдце и пыталась поймать его взгляд. Муж тихо позвякивал ложечкой о волнистый фарфор и глядел в пустоту или в сторону океана, ибо туда несла воды его река.

Вечером на диване Марина пыталась прижаться к Орти-су, и он не отстранялся. Но его душа и тепло уплывали куда-то; она брала его за руку – в ладони оставались несколько холодных капель.

Когда она ждала его в России, у нее была надежда, что он вот-вот появится. Теперь же, когда все сбылось и для отчаяния не было места, она не знала, каким словом назвать свое одиночество. Одинокими глазами она смотрела на небо в окне, и небо отзывалось то болезненно-красным, то синим от тоски эхом или заволакивалось тучами, сквозь которые просвечивал бледный желтый огонь. Не обращая внимания на плач ребенка, Марина смотрела на небо часами, и сын отвык плакать.

Как только муж охладел к ней, приблизилась смерть. Она ходила вслед за Мариной и держала белый зонт у нее над головой, чтобы солнце не посмело спалить белую кожу иностранки. Днем иногда Марина брала сына за левую руку, он, зоркий, как все дети, протягивал правую руку смерти, и все вместе они отправлялись через площадь в магазин пробовать вина.

Один раз высокий, седой как лунь старик присел к ней за столик. Показывая хорошо сохранившиеся зубы, которые выдавали в нем чужака, он попытался было заговорить с ней на местном наречии, но она отрицательно помотала головой, потому что так и не выучила языка. Тогда он обратился к ней по-английски, и, глядя, как его старые пальцы бережно держат горлышко рюмки, она ответила, что учила этот язык в школе. Он обрадовался и заговорил быстро, сверкая на нее голубыми глазами, странно молодыми на морщинистом лице. Она разобрала, что он живет в этом городе уже несколько десятков лет. Она спросила его, зачем он здесь. Гринго ответил, что хочет отправиться на лодке к неизученным истокам реки; но что пока еще не собрался.

Они вместе пили вино, и он говорил ей, что она похожа на актрис его юности, Риту Хэйворт и еще какую-то, она не уловила имени. И он сам казался Марине чудовищно постаревшим, хотя когда-то красивым, героем фильмов об индейцах и ковбоях. Она показала ему на сына, что тихо сидел в углу. Ребенок (чьи уголки сознания помнили еще о небытии) и старик (чьи сны уже несколько лет предвещали исчезновение) улыбнулись друг другу.

Марина и старик обсудили вино. Ей больше нравились европейские вина с примесью земли и грязи, а ему – вина нового света, гладкие и сладковатые. Хотя, шепнул он ей, на самом-то деле он предпочитает пиво. Он спросил ее, с кем она дружит в городе. Она ответила, что ни с кем. Мысли, жесты и все дела ее были поглощены Ортисом. Теперь, когда он забывал о ней, продолжая жить под одной крышей, она не знала, как заставить его вновь увидеть ее.

Старик предложил ее проводить, но глядя, как медленно он ходит, Марина решила проводить его сама. Они свернули на узкую, пыльную уличку и вышли по ней к реке. На берегу стоял дом из грубо сколоченных досок. Тут старик снимал комнату на первом этаже. Он вежливо распахнул перед Мариной скрипучую дверь. Она зашла, взяв ребенка за руку, а он свободной рукой потянул за собой смерть.

Комната была почти совсем пустой, лишь гамак и стол, на котором лежал ворох исписанных листков, да два шатких стула, один из которых старик с усилием пододвинул Марине. В углу стоял плохо закрытый чемодан, на который Марина посадила Тихона. Из окна земли совсем было не видать, а только – темную реку и джунгли на том берегу.

– Хотите послушать историю моих путешествий? – спросил гринго.

Какие путешествия, спрашивала себя Марина, ведь он только собирается плыть к верховьям реки. Возможно, она что-то неправильно поняла. Марина кивнула. Старик улыбнулся, показав крепкие зубы, взял со стола листок и стал читать.