БЫЛА ВЕСНА…

Ленька сидел близко к огню, время от время подбрасывая сушняк. Чего-чего, а дров было много. И это единственное, что у него было. Чайник еще с горячей водой стоял у огня, но ни чая, ни сахара… За весь день они с Лялькой съели одного тощего чирка, которого подстрелили утром, да кусок хлеба. Но Ленька о себе не думал, притерпелся уже, а Ляльку было жалко. Она спала, прижавшись к нему, судорожно иногда вздыхая, и все пыталась спрятать нос от пламени костра под белое брюхо. Нос-то черный, думал Ленька, напекает, видно. И улыбался про себя.

Он и уехал бы домой, да простоял допоздна вечернюю зорьку, а в темноте плыть на своей легкой «Казанке» не решился — лед еще шел по Волге. Какой-то правильный, трезвый и строгий инстинкт велел ему остаться на острове. Он сидел, грелся у огня и не роптал ни на судьбу, ни на погоду, ни даже на неудачную охоту. Весна задерживалась, Волга только-только прошла, и утки пока было совсем мало.

Было уже за полночь, но ветер не унимался, шумел за островом, гнул голые вершины деревьев на другой стороне протоки. У костра, за деревьями и стеной прошлогоднего камыша, было тихо. Ленька вроде бы не думал ни о чем, но в голову лезли всякие, по большей части не очень приятные мысли. Он почти год уже как вернулся из армии, а так толком никуда не устроился. В колхозе платили плохо, начальство — дурак на дураке, хуже, чем в армии, он отработал три месяца, уволился и пошел бакенщиком. Зарплата, конечно, копеечная, но здесь над ним никого не было, и он работал на себя — на казенном бензине ездил ставить сети. Рыбой и жили. И он думал теперь, что надо все-таки перебираться в город.

Ленька с детства любил театр. Не кино, которое и все любят, но театр. В школе в драмкружке все главные роли играл, и они часто выступали в клубе и ездили в другие села. А однажды — он заканчивал десятый класс — в Саратов ездили со своим спектаклем, играли в ТЮЗе. Прямо врезался в Ленькину память глухой, пыльный запах той сцены. И собственный голос, совсем потерявшийся поначалу в огромном зрительном зале, но к концу спектакля окрепший. В армии он часто, чаще всего об этом вспоминал, и думал, вернувшись, поехать в Саратов и пойти в какой-нибудь театр. Пусть и рабочим сцены или электриком — он все равно выучил бы все роли. Ленька жутко волновался, воображая, как его однажды ставят вместо заболевшего артиста и он выходит на сцену… и видел замерший зрительный зал, довольного режиссера за кулисой и удивленные лица артистов. Он еще здорово играл на гармошке, и это тоже могло пригодиться. Вернувшись, он ездил несколько раз в Саратов, ходил к театру и даже заходил в него и читал объявления о работе, но спросить ни о чем не осмелился.

Они могли бы, конечно, переехать в город, Светка тоже хотела, но отца жалко было оставлять одного. После смерти матери тот сильно постарел. Уставший все время какой-то, не делает ничего путем и пить стал чуть не каждый день.

Ленька расстелил фуфайку, подкатил пенек под голову и улегся, подтянул Ляльку на фуфайку, к самой груди. Спаниелька проснулась, попыталась лизнуть его в щеку, но не достала и снова положила голову на лапы. А Ленька так и не уснул, от земли даже через подстилку тянуло холодом. Он повертелся и, стараясь не тревожить собаку, опять сел, зевнул крепко и налил себе кипятка.

В армии все было проще. Он служил в Калининграде, охранял польскую границу, которую никто, кроме наших грибников, и не думал нарушать. Жизнь на заставе была вполне деревенская, и он почти всю службу рыбачил, ставил сети в Вис-ленском заливе, солил и коптил для начальства все тех же лещей и судаков. Такой службе любой бы позавидовал, почти все время ходил не по форме, когда надо, была выпивка, и даже подруга была. Нинка — жена старого прапорщика. Она была старше, и не сказать чтоб красавица, а все же он про нее иногда вспоминал. Интересно с ней было. Стремно, конечно, малость, но. Ленька разулыбал-ся даже в темноте, вспомнив, как однажды пришлось в погребе у прапора просидеть до утра. Так же вот холодно было. Он тогда и на Светку рукой махнул, и почти не отвечал на ее письма. А она писала: «мой дорогой пограничник» — смешно было. Она, кстати, и сейчас думает, что он служил пограничником.

Светка как-то прислала фотографию. Нинка долго ее разглядывала, а Ленька голубыми своими глазами нагло разглядывал Нинку. Как будто хвастался что ли этой фоткой. И было чем хвастаться. Мужики никто не верил, что у него такая девчонка.

Нормально было в армии. Ему предлагали остаться прапором, но он уехал. Домой хотелось. А дома — вон чего. Теперь еще и Юрка маленький. Ленька в глубине души очень любил и Светку, и Юрку, и отца. Он, не задумываясь, бошку бы оторвал любому за них, но бошку было рвать некому. Сама жизнь ставила перед ним, взрослым уже мужиком, вопросы, и на них надо было отвечать. Ленька думал про отца, про театр, вообще про свое будущее, и оно совсем ему не представлялось. Вернее, представлялось, но мутным каким-то, как вот эта весенняя вода.

Утро уже забрезжило. Он подбросил дров и пошел налить чайник.

С высокого деревенского обрыва вид был просторный. Противоположный берег едва различался за островами. Волга катила огромная, блестела взволнованно на шальном весеннем солнце и лизала песок под обрывом грязными косыми языками.

Компания московских студентов стояла на улице. Рюкзаки, палатки, сумки кучей лежали у забора. Ребята, счастливо и смущенно улыбаясь, терли глаза от дорожной пыли, а больше после бессонной и не сильно трезвой ночи в поезде, и вообще — радовались, что дорога, длиной почти в сутки, закончилась. Осталось всего ничего: переправиться «во-о-он на те острова». Красавчик Рома в ярко-красной спортивной куртке, показывал, как они поплывут. Все смеялись, острили, кто-то искал свитер в рюкзаке, потому что с Волги дул холодный ветер.

Чуть в стороне, на самом яру, стоял коренастый парень в выгоревшей штормовке и армейской панаме. Смуглолицый, с темными усами, Андрей был постарше других. Растерянно глядел на реку. Он с детства знал эти места, и ему не нравилась ни погода, ни непривычно пустая вода. Ни одной лодки, насколько было видно берег, не было спущено.

— Ну? Ково ты говоришь? — подошел к нему невысокий деревенский мужик лет пятидесяти с красивым, спокойным и чуть недовольным лицом, в кепке и старой телогрейке. По карманам шарил, ища сигареты.

— Так что же нам делать, дядь Юр? — Андрей достал «Яву».

— Не знаю. Нет лодок-то еще. Я свою только начал, — дядя Юра окал, непривычно для слуха, сипловатым, прокуренным голосом. — Лед-то, вон. Кто ж спускать станет? Дня через три, не раньше.

Дядя Юра докурил, затоптал окурок и ушел во двор. Все планы Андрея рушились. Обкусывал края усов, смотрел он на кажущиеся такими близкими отсюда острова. На совсем редкие льдины, которых и боялись местные. Он и без дяди Юры понимал, что дело дрянь, но вокруг стоял нежный, капризный московский народ, который рассчитывал на него.

Андрей пошел на пристань. Это было недалеко, и он еще сверху, с яра, увидел, что пристань мертвая, даже окна были заколочены. Рядом валялись бакены, нечищеные и некрашеные. Он не стал спускаться, повернул в переулок, чтобы не идти мимо ребят, и отправился в рыбколхоз.

Хмурый шел. У многих домов стояли на подпорах лодки. Какие-то уже покрашены, но была середина дня, и на улице никого не было. Только козы с веревками на шее глядели на него с любопытством, да куры копались, пуская по ветру пыль. Андрей думал, что если сегодня не удастся переправиться, придется ставить палатки за деревней, за коровником. Местные обязательно припрутся после танцев. Бухие. Выдрючиваться начнут. Будем сидеть, слушать.

Большой колхозный катер блестел свежими синими бортами и красным дном у самой воды. Бригадир сидел тут же, разбирал сети с рыбаками. Но даже и разговаривать не стал. Ни за деньги, ни за водку. Глянул только на Андрея исподлобья, как на деревенского дурачка.

Андрей возвращался к ребятам и не знал, что им сказать. Ситуация была безнадежная. Он вышел из проулка. Все стояли над обрывом и смотрели вдаль.

— Андрей, — увидела его Лера, — где ты ходишь, вон лодка!

Далеко еще, с коренной, шла небольшая дю-ралька с подвесным мотором. Шла против ветра и, видимо, не быстро, но все равно иногда вылетала на волне почти на весь корпус, высоко взбивая воду. Из ворот вышел дядя Юра.

— Сюда вроде? Не знаешь, кто это? — Андрей напряженно следил за лодкой. Она еще могла повернуть направо в Затон, а могла и просто проехать мимо.

Дядя Юра прищурился, поднял руку, заслоняясь от солнца.

— Ленька это мой… — нахмурился и, не обращая внимания на девчонок, выругался крепко: — летит!…ный! Долетается когда-нибудь.

— Ленька! — обрадовался Андрей, — вот, черт, я его сто лет не видел. А может, он нас.

— И не думай даже! — сурово повернулся к нему дядя Юра. — У него «Казанка». а вас вон сколь. И погода. Утопит кого, отвечай за вас! — он ушел во двор, громко брякнув тяжелой калиткой. Будто гвоздь забил в конец разговора.

«Казанка» тем временем причалила внизу под яром.

— А ты что, его знаешь? — тихо спросил Роман, скосив глаза на лодку.

— Ну, так… он маленький был. — кивнул Андрей.

— А-а… может, поговоришь?

— Да видишь. — Андрей сморщился и потер лоб.

Из лодки выскочила собачка. Мужик в корме гремел железом. Мотор снимает, понял Андрей и, воровато оглянувшись на двор, мелко подпрыгивая, побежал вниз.

Ребята и девчонки уже толпились недалеко от лодки. Ленька откручивал двигатель.

— Здорово, Лень, — подошел Андрей и протянул руку. Он волновался. От этого парня сейчас зависело все.

Ленька поднял голову, посмотрел внимательно, не очень, видимо, узнавая, но руку подал. Он был похож на отца, те же светлые волосы, такое же красивое, скуластое лицо с голубыми глазами, но выше ростом. Фуфайка, свитер, вязаная шапочка, пижонски сдвинутая на правый глаз — все было насквозь мокрое.

— Не узнаешь, что ли? Андрей я. Лодка еще моя здесь стояла. Зеленая… Не помнишь?

— Да хрен ее знает. Ну, я тебя помню вроде, — он сел на борт, отчего лодка гулко перекинулась на киле, и стал закуривать. — А я смотрю, откуда толпа возле дома? И автобус.

— Слушай, не отвезешь на Пески? Ленька внимательно посмотрел на Андрея.

— Ничего себе, народу-то… сколько вас?

— Тринадцать.

— Ну!

— Да я понимаю, но больше нет никого.

— Слушай, э-э, Леонид. — по-свойски зашептал в рыжую бороду Боря — в нем было два метра роста. — Мы заплатим. Водка тоже есть.

— Дэ-э, — сморщился Ленька и посмотрел на острова.

Про то, что лодок нет, он хорошо знал, но ехать совсем не хотелось, а хотелось поесть и выспаться… и еще надо было огород перекапывать и чистить бакены. — он недовольно глядел на дурную весеннюю реку и понимал, что все равно поедет — не умел он отказывать в таких ситуациях.

Все осторожно молчали. И тут Оксана, самая яркая среди девчонок, втиснулась между Андреем и Ромой. Стройная, обтянутая джинсами, в легкой ветровке, под которой, прямо-таки чувствовалось, что все в порядке, присела на корточки и уверенно положила тонкие пальцы на Ленькино колено. На мокрые серые штаны. Это было так неуместно, что Андрею кровь ударила в лицо, но Оксана, не обращая ни на кого внимания, весело прищурившись, смотрела на Леньку.

— Ну что, поедем? — она только чуть-чуть спрашивала, она больше обещала ему что-то. И так обещала, будто вокруг и нет никого. Особенно Ромы.

Ленька нахмурился, отводя от нее взгляд, громко шмыгнул носом, глянул быстро на ребят и поправил шапочку. Потом опять отвернулся к Волге, но видно было, что у него даже уши красные.

Все, кроме Леньки, понимали, в чем дело. В поезде Оксана выкинула точно такую же штуку с проводником, и все забавлялись, как паскудно суетится мужик, таская им «чаек». Кое-кто из москвичей и теперь отвернулся в сторону, улыбаясь, Андрею же было ужасно стыдно — одно дело проводник, а здесь, в деревне, на берегу реки. И он, помнивший Леньку светлым, голубоглазым пацаненком и никогда не любивший Оксану, злился, что поддался на Ромкины уговоры и вообще ее взяли. Но делать было нечего.

Ленька повернулся, глянул наверх, на пустую лавочку над яром, поскреб щетину.

— Дай я хоть пойду переоденусь, носите пока.

Все радостно заулыбались, переглядываясь, а Рома даже обнялись с Борей крепко, но тихо, чтобы не спугнуть удачу. Все, кроме Андрея, полезли наверх за рюкзаками. Он не хотел встречаться с дядей Юрой, который мог еще все расстроить. Легко мог и штакетину из забора выломить.

Через пятнадцать минут почти все спустили вниз. Ленька вышел из дома, дожевывая кусок хлеба. Хмурый вышел, видимо, дядя Юра свое слово сказал. Рядом с грудным ребенком на руках шла Светка. Она говорила ему что-то твердо и недовольно, но тихо, чтобы не разбудить малыша. Это была красивая блондинка с тонкими чертами лица и тонкими пальцами, и студенты невольно потянулись к ней глазами, а Боря подумал, что бывает же — в такой глуши и такая красавица. Светка замолчала, поздоровалась и улыбнулась всем. Сначала как-то натянуто, не глядя ни на кого, но потом, прикрыв лицо ребенка уголком одеяла, уже хорошо улыбнулась. Видно было, что мамашей она толком еще не стала, и ей больше хотелось поехать на острова, чем сидеть дома.

Все спускались вниз к лодке, Ленька вдруг остановился в полгоры:

— Светка, — закричал жене, — отцу скажи, чтоб старый мотор достал, — и махнул рукой, — он знает!

В первый рейс поплыли Андрей, Боря и Вадик. Они уселись прямо на дно, на мокрые доски стланей, ближе к носу. Оставшееся место загрузили вещами, а Ленька приткнулся на узенькой дощечке у самого мотора. Длинноухая Лялька ни в какую не захотела оставаться, бегала по берегу, просяще приседала перед хозяином на передние лапы и поскуливала и теперь, придавленная рюкзаками, виновато, но и довольно косила глаза на Леньку.

Перегруженная лодка шла медленно, ее сильно сносило течением. Москвичи сидели притихшие и, прикрываясь от брызг, и напряженно вглядывались в ледяную серую воду впереди.

Они пересекли широкую ветреную протоку, потом, прячась за островками, еще одну, поменьше, обогнули мыс и причалили к большому острову с высоким лесом.

Лялька выскочила первой и забегала, уткнув нос в песок и весело крутя обрубком хвостика. Студенты подняли вещи на песчаный обрывчик. Закурили, вытирая мокрые руки. Здесь было тихо и тепло — лес закрывал от ветра, и река у берега выглядела неожиданно ласковой. Совсем по-летнему накатывались на песок мелкие волны. Все улыбались.

— Ну, вроде нормально. — Боря крепко встряхивал мокрую куртку, — девчонки вот только.

— Их-то побольше можно посадить. Они легче, — Ленька курил, лежа на сухой траве, и глядел на орлана, парящего высоко над деревьями. — Всю зиму здесь прожили.

— Кто?

— Да вот эти. На мысу у них гнездо, — Ленька помолчал, — сейчас-то он орел, а зимой… рыбы им оставишь, ходят по льду… как два мужика. Смешные.

— Лень, ты, наверное, девчонок сначала перевези, а то ветер вроде прибавляет. — Андрею не нравилось, что Ленька перегружал лодку, и он боялся за Лерку.

— Да ладно, все нормально будет, — Ленька спрыгнул с обрывчика, прошел в корму и оттолкнулся от берега.

Пустая дюралька легко рванула по спокойной воде и вскоре скрылась за мысом. Москвичи разобрали рюкзаки и пошли через остров на свое старое место. В лесу было хорошо, пахло подсыхающей прошлогодней листвой, радостно щебетали и заливались птички, и студенты успокоились. Боря даже предложил по подленькой сообразить, когда они, слегка поплутав, вышли наконец к тихому заливу. Но соображать не стали, Андрею показалось, что он слышит звук мотора. Они побросали вещи посреди большой поляны и пошли обратно.

Там уже радовалась жизни новая мокрая партия. Темноглазая, худенькая, красиво и дорого одетая Лера, выросшая в Швейцарии и никогда в жизни не видевшая не то что такой лодки, но и обычной деревни, отказывалась выходить, кричала что-то радостное и требовала еще «русских горок». Остальные — тоже ничего, улыбались. Оксана подошла к Андрею, распуская длинные, мокрые волосы и хитро, по-женски щурясь, спросила:

— Обратно мы так же поедем?

Андрей ничего не ответил, взял на плечо чью-то сумку и пошел в лагерь.

Так часа за два Ленька сделал четыре ходки. В деревне оставались только Артем с Ильей и довольно приличная куча шмоток.

Артем, высокий, длинноволосый блондин, с всегда вежливым, но как будто безразличным взглядом, начал похмеляться еще в поезде и теперь спал на упаковке с резиновой лодкой. Илья же — невысокий, с близко посаженными глазами и реденькими светлыми усиками, на таких никогда не обращают внимания девушки, — сидел на рюкзаке и тревожно смотрел на Волгу. Иногда он вставал и осматривал деревенский берег, не спускает ли кто большую лодку, но и берег, и вся река были пустые. Илья не умел плавать и в глубине души здорово побаивался, поэтому, наверное, и остался последним, но пока Ленька ездил туда-сюда, ветер усилился, волны уже шли крутые, с белыми гребешками, и теперь он жалел, что не уехал раньше. Когда лодка, высоко распуская светлые крылья брызг, появилась между островами, Илья, встал и в который раз осмотрел кучу вещей:

— Не увезет он все, смотри, что делается, — кивнул на разгулявшуюся реку.

Артем проснулся и думал о чем-то своем. Он был нормальным городским человеком и сюда поехал случайно. Ни жизни в палатке, ни тем более рыбной ловли он не особенно понимал и собирался всю эту неделю играть в преферанс — складывалась хорошая компания — и пить беленькое. Вина было два ящика. Впрочем, если бы он знал, что тут такой геморрой, он не поехал бы. Дома спокойно можно было делать то же самое.

— Может, все-таки накачаем резинку? Да я, может… поплыл бы? — Илья давно бы так и сделал, потому что понимал, что резиновая лодка, случись что, надежнее, но он, как всякий не умеющий плавать, с трудом представлял себя среди этих волн.

— Пусть сам решает. Не возьмет все — еще раз съездит, — Артем зевнул и достал из рюкзака плоскую бутылку коньяка. — Иди, еще по чуть-чуть, а то холодно.

«Казанка», коротко громыхнув по мокрой гальке, почти целиком выскочила на берег и замерла. Ленька вылез, устало потянулся и, не обращая внимания на брызги от волн, бьющих в корму, склонился в лодку.

— Что-нибудь случилось? — в голосе Ильи звучала глупая надежда, что поездка отложится.

— Шланг слетел с бачка. — Ленька бросил плоскогубцы в бардачок. Вытерся рукавом телогрейки. — Пойду, переоденусь… воду пока отчерпайте.

Вернулся он довольно быстро, переодел только фуфайку, хотя все остальное — и штаны, и свитер — были мокрые. Они развернули дюральку носом вперед и стали грузиться. Лодку сильно качало, а временами подбрасывало и ударяло плоским дном так, что Илья, принимавший вещи, несколько раз здорово приложился. Еле-еле все влезло.

Илья с Артемом уперлись веслами с двух бортов, но не столкнули. Тогда Ленька спрыгнул на берег, помог сзади и, когда лодка пошла, вскочил на ходу. Корма ушла вниз, как раз под волну, и хорошо приняла воды, и москвичи растерянно застыли, глядя, как она растекается под ногами.

— Гребите!.. — заорал, заматерился Ленька, опуская мотор, — нос держите!

Плоскодонку болтало, как скорлупку, Илья с Артемом стали загребать, но лодку все равно развернуло боком и потащило на берег.

— Давай, Артюха, — упирался изо всех сил Илья, но у Артема получалось плохо, он сам еле держался, и весло то погружалось слишком глубоко, то выскакивало из воды. Он злился, что его заставляют делать то, что он не умеет, и уже готов был шагнуть за борт и послать этих гребцов к гре-баной матери, но мотор завелся и взревел. Ленька рухнул на свою лавочку и, стеганув винтом по гальке вдоль самого берега, выправил лодку. Качать стало меньше. Воды набралось уже по щиколотку.

Артем хотел предложить вернуться, но со злости на самого себя, что он вообще поехал на эту чертову Волгу, промолчал. Сел спиной к ветру и полез за сигаретами.

Илья пристроился на палатке боком к Леньке и следил за темными ямами и серыми, скользкими валами впереди. Одной рукой он держал весло, другой вцепился в борт. Внутри было холодно от страха. Его сейчас и впятером не оторвали бы от этой железки.

— Эй-эй! — раздалось сзади. Илья испуганно повернулся.

— В носу банку возьми! — кричал Ленька. Илья все понял, встал на колени прямо в воду, и на ощупь, сам неотрывно смотрел вперед, нашел под вещами жестяную литровую банку. И вовремя — Ленька не заметил впереди льдину, опасно ткнулся в нее, сбросил газ, и тут же очередная волна, прокатившись по носу, попала внутрь. Илья, как мог, раздвинул вещи и стал черпать. Банка погружалась почти полностью, он старался, но вода убывала медленно.

Они прошли уже довольно много, наверняка большую часть широкой протоки, когда банка выскользнула из окоченевших Илюхиных рук. Он с ужасом глянул ей вслед, потом на Леньку. Тот, закрываясь рукой от брызг и ветра, щурился вперед на неверные хребты волн и медленно приближающиеся острова. Лодка шла очень тяжело, плохо забиралась на волну, зарывалась в нее носом, и их все больше и больше заливало.

Артем вцепившись в борт, уткнулся взглядом в прибывающую воду под ногами и старался не двигаться, только изредка оборачивался, оценивая расстояние до ближайшего острова. Илья искал, чем бы еще можно было, но ничего не было. Тогда он снял кожаную кепку с головы и зачерпнул. Кепка была хуже, чем банка, мягче, но воды брала больше.

Илья черпал и черпал. Он оглянулся на Леньку. И тот — одна рука на румпеле, другая на борту, с усов течет — улыбнулся вдруг ему, вроде бы и не ему, а на его кепку, но и Илья успел улыбнулся в ответ. И странное дело — в лодке было полно воды, за бортом бушевала дурная, смертельная для топора-Илюхи опасность, но от простых этих взглядов, которыми они встретились, вдруг исчез страх. И Ленька крикнул Илье что-то такое матерное и веселое, что даже Артем очнулся, посмотрел на них хмуро и тоже снял с головы фирменную бейсболку.

Наконец, войдя в затишье за небольшим островком, они тяжело ткнулись в песок. Вода скатилась назад, и корма ушла под воду.

Вещи были неподъемные, они выволокли их на берег и, с трудом подняв лодку на бок, вылили воду. Встали за куст от ветра. Закурили, тряся мокрыми руками. Илюха не курил. Он просто стоял, сдерживая дрожь во всем теле, и глядел на высокие волны, в которых они только что были.

— Закуривай, — протянул Ленька пачку Илюхе, — если бы не черпал — кранты! Кормили бы раков!

— Да ладно! — небрежно сощурился Артем, выбивая о колено бейсболку.

Илюха потянулся к пачке. Его так трясло, что он не попадал рукой, и Ленька прикурил сам и дал ему дымящуюся сигарету.

— Спасибо, — кивнул он Леньке. И столько благодарности было в его взгляде, что Ленька отвернулся и пошел таскать вещи в лодку.

Вскоре они подъехали к ребятам.

— Труба, мужики, — заорал Артем, выбираясь на берег, — чуть не утопли! А где костер-то? А девки?

Он быстро все выяснил и, никого не дожидаясь, рванул, хлюпая мокрыми кроссовками, в лагерь. Илью отправили следом. Он хотел подойти к Леньке и как-нибудь хорошо пожать ему руку, но постеснялся, да и тот как раз уходил куда-то в лес.

Илью трясло от мокрой одежды, проходящего страха и еще от какой-то глупой радости, что вокруг лес и сухие листья и совсем нет воды. Он широко, твердо шагал по тропинке, и сердце его тихо радовалось жизни и благодарило Леньку. Еще бы пару минут, и всё! Так он говорил себе, но ему не верилось. Он почему-то точно знал, что Ленька и тогда бы его спас. Он даже видел, как впереди, в волнах, плывет Артем, размахивая тяжелыми рукавами куртки, а Ленька тащит его. И остров уже рядом.

Илья остановился. Ему вдруг так гадко стало на себя, что он вообще ничего не сказал. Не попрощался даже. Он стоял, обернувшись назад, пытался представить, как возвращается, и понимал, что не может, что ему никогда не преодолеть этой странной неловкости перед друзьями. То чувство, что остановило его сейчас, на этой тропинке, почему-то никак не могло быть сказано вслух. И он стоял, тупо глядя себе под ноги, и все видел перед собой Леньку.

Где-то рядом уже слышались девчачьи голоса, и он пошел в лагерь, понимая, что уже никогда ничего ему не скажет.

Ленька вернулся с охапкой сухого плавника и, запалив небольшой костерок, сел возле, на корточки. Его грязные, в мозолях и ссадинах руки, протянутые почти в самое пламя, подрагивали и как будто не чувствовали огня. Большой палец на правой руке был разодран до крови.

— Ты где это? — спросил Боря, легко вытаскивая на обрывчик тяжелую сумку с гремящими в ней бутылками, — пластырь надо?

— Да ладно…

Пока разгружались и таскали вещи, Андрей, незаметно от Леньки, достал из рюкзака три бутылки водки, положил в пакет и отнес в лодку. Сунул в бардачок. Они обсудили это дело, пока ждали лодку. Все, правда, настаивали, что хватит и двух бутылок, что в лесу магазина нет.

Закурили. Студенты подустали, попадали вокруг костра на сухой, нагретый солнцем берег. Молча затягивались. Рядом с лодкой плеснулась рыба, и Ромаша подумал, что надо обязательно прийти сюда с удочками, но потом вспомнил про свое любимое тихое место в заливе среди камышей, улыбнулся сам себе и передумал.

Настроение у всех было хорошее. Впереди целых шесть дней. Почти неделя. Рыбалка, ночной костер с гитарой, Городницкий, Визбор, Окуджава, да мало ли что — просто на зеленой травке поваляться, позагорать или побродить, на весенние разливы посмотреть. У всех были какие-то приятные планы. У Андрея была Лера, у Романа — Оксана. И Боря приехал не холостой. Отношения, правда, только начинались, но на всякий случай он взял отдельную палатку.

— Да, Леня. — сказал Рома, задумчиво глядя в костер, — если бы не ты и не твой могучий пароход, куковали бы мы сегодня на берегу.

Все закивали, поддакивая, и с благодарностью посмотрели на Леньку.

— Да-а, херня. Движок бы вот дотянул. Сейчас приеду, перебирать будем с отцом.

— Может, тебе денег дать? На запчасти там. — спросил Андрей и пожалел, потому что водка уже лежала в лодке, и если бы еще и деньги, это был бы перебор.

— Да ну-у, — Ленька насмешливо посмотрел на Андрея и потрепал Ляльку за ухо. Она подползла ближе, прижалась к Ленькиным коленям и посмотрела на всех умными, карими глазами, как будто подтверждая, что деньги им на самом деле не очень нужны. Нужны, но не очень.

Замолчали. В другой раз москвичи обязательно полюбопытствовали бы, хотя бы и просто так спросили о Волге, о рыбалке, о жизни в деревне, наконец, но сейчас всем хотелось в лагерь. К девчонкам, обустраиваться, ну и всякое такое. И никто ничего не спрашивал. А Ленька так устал, что ему уже ничего не хотелось. Только почему-то слегка досадно было, что угрохал на них полдня. Из-за Оксаны, что ли, из-за этой — сука, пока плыли, ни разу и не взглянула. А может, и не из-за Оксаны, может, просто поговорить хотелось с этими москвичами, но он им, это Ленька хорошо видел, был уже не интересен.

— Ну ладно, — Ленька встал, — поехали, Лялька. Давайте, мужики, может, подвалим к вам на майские. С гармошкой.

Все потянули руки, прощаясь и приглашая. Андрей пошел проводить до лодки. Он чувствовал себя неловко. Как-то нехорошо выходило. Получалось, что вроде никак не отблагодарили человека, и, когда Ленька уже начал наматывать заводной шнурок, сказал, будто извиняясь:

— Я там в бардачок сунул. Тяпните вечером с отцом.

— Чего? — не понял Ленька.

— Водка.

Ленька открыл бардачок, увидел пакет и внимательно с усмешкой посмотрел на Андрея.

— Ты что же за барыгу меня держишь? — он небрежно вытащил пакет и, перешагнув через ничего не понимающую Ляльку, пошел на берег. — Давай здесь вмажем. Эй, вы куда! Закуска есть?!

Москвичи разбирали рюкзаки, оживленно что-то обсуждая. А кто-то уже и двинулся по тропинке. Все остановились, озадаченно глядя на Леньку. Пить никому не хотелось. То есть хотелось, но не здесь. И не с ним.

— Леньк, нам еще палатки ставить… дел полно, — Андрей замялся, — да и тебе еще ехать. Давайте… правда что ли, приезжайте Первого мая.

— Да что тут пить-то! Вмажем, и пойдете, — на самом деле Ленька пил мало и теперь зачем-то играл роль человека, который легко может выпить много. — Он уселся возле костра, по-хозяйски поставил бутылку, содрав с нее пробку, — посуда есть, или так? Да вы чего стоите-то?

Разлили на четверых — Вадик отказался — и, как ни верти, а повеселели. Курили, блаженно глядя на речку, понимая, что этот ненужный выпивон все равно скоро кончится. Ленька сразу махнул свою кружку и, хотя есть очень хотелось, к закуске не притронулся.

— А я как раз похмелиться хотел, — Ленька откинулся на локоть, — всю ночь на турбазе куролесили. Там у меня тоже одна студентка есть.

Он врал, потому что ему захотелось вдруг быть таким же свободным, как эти московские студенты. Приехали вот на Волгу. И девки у них что надо. Ему хотелось спросить, женаты они кто или не женаты, но не спросил. Конечно, не женаты. Видно же. И еще про Оксану хотелось. Аж досада разбирала. Если б он ее сейчас увидел — один на один — он бы спросил… нет, он бы просто сказал ей. — Ленька снисходительно сощурился: да пошла ты! А может, и не сказал бы.

— Давай еще по одной, чего сидим как на поминках?

— Нет, нам уже надо идти. Не обижайся. Сейчас до дома доберешься, с отцом выпьешь, — Андрей дружески, но все-таки осторожно, видно было, что Ленька захмелел, потряс его за плечо.

— Да-а, эта разноется. Давай кружки. — Он сдернул пробку зубами.

После второй — Ленька опять выпил залпом и не закусывая — его совсем понесло. Он взялся за Ромкину гитару, но получалось плохо, пальцы пьяно спотыкались по ладам.

— Не. Давай, кто-нибудь. Сыграй. Ты умеш? А кто? О! Роман! О, молодец! Молодец, мужик, — повернулся он к Андрею. — От, он мне нравится! И на гитаре умет! Давай куртками меняться, Роман! — опьянев, он заговорил по-деревенски, а Рому ударял на первом слоге, и получалось вроде клички.

Москвичи снисходительно улыбались на его глупости или разговаривали между собой, но Ленька ничего этого уже не замечал. Он прихлопывал себя по ляжкам и водил плечами.

— Поехали со мной, говорю, Роман! В клуб завалимся. У нас никто так на гитаре не умет. Что у нас тут, чухня одна!

Роман перебрал пару раз «Цыганочку», подтянул струны и, поняв, что уже можно не играть, отложил гитару.

— Ты не ссы! В клубе никто не дернется! — Ленька, представляя, видимо, что он в клубе, нехорошо осмотрел всех. — О! — Лицо его вдруг снова стало своим и добрым. Это… Юрок! — обратился он к Роману. — Пострелять хошь?

Он встал, неожиданно резвым и твердым шагом соскочил с обрыва и, повозившись в носовом отсеке, достал мелкашку с обрезанным стволом.

— Во! Иди стреляй. Вот патроны. Ну-ка! Повесьте что-нибудь. Вон бутылку.

Все оживились. Роман со словами «Я первый! Я первый!» побежал вешать бутылки, Андрей тоже спустился к лодке, а Вадик нахмурился и, повернувшись к Боре, заговорил вполголоса, быстро и недовольно:

— Слушай, надо идти. Он же совсем опьянел. Да и эти тоже. Сейчас еще перестреляются.

— Стой! Стой! Тихо! — Ленька, широко расставив ноги, прицелился куда-то вверх и выстрелил.

Там, тяжело взмахнув крыльями, отваливал в сторону орлан.

— Зачем ты! Не надо! — заорали студенты вперемешку.

— Вам. На чучело. — Ленька смотрел вслед орлану.

— Надо просто идти, да и все. Ну?! Что тут… не станет же он вслед стрелять, — продолжил Вадик.

— Может, все-таки взять его с собой? — Боря почесал бороду, — как он поплывет-то, он же пьяный!

— Ну, знаешь, он сам хотел, в конце концов! Вообще не надо было пить!

— Но как?! — Боря с недоумением посмотрел на Вадика.

— Как, как. Так! А теперь что, пьяного его таскать?..

С берега раздались выстрелы, но бутылки остались целые.

— Андрей! — крикнул Вадик.

Андрей со второй попытки залез на обрывчик. Глаза пьяно блестели.

— Дрянь у него мелкашка. — начал он.

— Слушай, я пойду. — Вадик решительно взялся за рюкзак.

— Да, да, я тоже об этом думал. Иди, там девчонки заждались уже, — сказал Андрей, трезвея, — а мы тут, — он посмотрел на стрелков, — в общем, иди. Лере скажи, что все нормально.

На берегу осталось трое москвичей и Ленька. Лялька сначала с лаем бегала в кусты по направлению выстрелов, но потом поняла, что это не охота, и улеглась возле колбасы. Ленька потребовал еще выпить.

— Нет, — сказал Андрей твердо. — Давай, пойдем к нам. Там допьем. Там хоть еда есть.

— Пойдем! Титястую мне отдадите? Она — ничья?

Рома, о чьем «богатстве» шла речь, сделал страшные глаза, показывая Андрею, что в лагерь его никак нельзя.

— Что? — Ленька как будто что-то понял и тряхнул головой. — Всё, — развел он растопыренные ладони, — разговора не было! Все, давайте, мужики, я на турбазу. У вас есть еще пузырь? Взаймы!

— У тебя в бардачке. — Показал Андрей на лодку.

— Где?

— В лодке.

— Ни хера себе, что, еще, что ль?

Ленька полез за бутылкой, сорвался с носа, но как-то отпрыгнул и упал на мели на задницу. Потом залез в лодку и достал бутылку.

— Юрка, — кричал он Роману, ища что-то в бардачке, — поедем со мной. Корефан будешь! Иди давай за руль садись. Вот.

— Ромаш, давай, мы с Борькой тоже пойдем, а ты потом как-нибудь. — Андрей сморщился, понимая, что говорит что-то не то, и поскреб подбородок, — а то мы не уйдем.

Рома, хоть и пьяно, но испуганно глянул на друзей и на Леньку, который сидел у мотора, уронив голову. И, кажется, уже спал. Лялька лежала рядом.

— Мужики, пойдем вместе…

— Нет, Ром, нельзя его так бросать, давай, попробуй все-таки в лагерь привести. — И они скрылись в лесу.

Уже вскоре, на полпути, догнал запыхавшийся Рома.

— Уехал!..

— Как?! — Андрей с Борисом глядели недоверчиво.

— Только вы ушли, он проснулся и уехал.

— А куда?

— Туда, — показал Роман.

— А, ну значит домой. Но… все нормально, поехал? — Андрею и хотелось в это верить, но было подозрительно.

— Да, вроде нормально, — Рома зло отвернулся. Он действительно не стал ничего дожидаться, а сразу, как только они ушли, взял свой рюкзак и спрятался в кустах, но Андрей-то какое право имеет так на него смотреть. Все же ушли.

Андрею и хотелось вернуться, но перед Ромой было неудобно… да если честно, то и не очень хотелось. Непонятно было, что с пьяным Ленькой делать. Он потер лоб, подумал, что, в конце концов, местные всю жизнь такими ездят, и в этот момент услышал звук взревевшего мотора.

Возвращаться было поздно.

Орлан, по-прежнему парил над островом. Он видел трех мужиков, стоящих с рюкзаками на тропе. А чуть дальше, на берегу залива — яркие палатки, кучу вещей, дым и людей. Кто-то тащил дрова из леса, кто-то звенел топором, забивая рогульки у костра. Две девушки в ярких купальниках перекидывали друг другу маленький белый парашютик и громко и весело хохотали.

Вдоль берега медленно стекала моторка. С мужиком и собакой. Собака лежала на носу, а мужик дергал мотор. Но вот лодка резво развернулась и, набирая скорость, пошла к мысу. За лодками иногда всплывала битая рыба, и птица скользнула за ними.

На мысу, где у орлана было гнездо на высоком тополе и теперь сидела его подруга, моторка выскочила из затишья и боком врезалась в высокие волны. Ее ударило, брызги взлетели, собака скатилась с носа на дно и заметалась. Лодка шла слишком быстро, это было понятно не только собаке, но и птице, но человек… светловолосый, ясноглазый человек, нежно любящий отца, жену и сына… продолжал переть боком к волнам, не сбавляя хода. На следующем большом гребне моторка вылетела вся, и, взметнув вокруг себя воду, упала на бок и перевернулась. Коротко блеснув дном, лодка стала быстро уходить под воду.

Лялька вынырнула и поплыла к острову. Ее швыряло волнами, но она вдруг закрутила головой и стала грести против течения, назад к лодке, от которой торчал один нос. Она плавала вокруг, царапая когтями металл, но ее било мутной водой о серое железо, и собака снова поплыла к берегу. Она вылезла в кустах и, припадая на передние лапы, начала отчаянно гавкать на блестящий на солнце киль. Лодка была рядом. Ее медленно несло течением, а ветер прибивал к затопленным кустам. Лялька забегала вперед, заходила в воду и лаяла, и тихо скулила, потом неожиданно рванула назад вдоль берега. Она бежала, обнюхивала тропинку и смотрела на воду. На воде было пусто.

Прошлогодний камыш, ветки, мелкий лесной сор с островов плыли по течению, борясь с ветром, который давил не ослабевая, принося откуда-то звуки топора, удары мяча и веселый, дружный, молодой смех.