Глава 14. Потоп

За ночь резко похолодало, занавесило окно в небо тучами. Стало сыро и противно.

«Хо-одно» – подумал Стас.

«Лето кончилось!» – подумал Макс.

«Вот и окончилось мое последнее лето…» – подумала Вигнатя.

«Косилку под навес надо. Поржавеет…» – подумала Люба. С первого этажа был виден край навеса за гаражом.

«Теперь бабка вообще проветривать не даст…» – подумал Салим.

«Вот и верь после этого гизметео!» – подумала Алла.

«Осень, осень… Осенит… осеняет… Осень осеняет поэтов… Ага… Кажется, сегодня я сочиню новую песенку!» – подумала Ева и не приступила к этому немедленно только потому, что срочно пришлось забивать мозги подбором гардероба, ведь приготовленную накануне белую летнюю юбочку надевать в такую погоду было бы глупо. Какое счастье, что в их гимназии лояльно относятся к одежде, и в старших классах не обязательно ходить в форме!

Макс с утра дочитал Фромма, сделал два деловых звонка, разогрел себе говядину в красном вине и завалился с тарелкой на диван, прихватив нотик с единственным открытым файлом – калачакра. ёос.

Ева открыла тетрадь по географии и стала сочинять новую песню, вместо того чтобы записывать под диктовку училки какой-то очередной чушняк. Осень осенила поэта… Жалко, что окончилось лето… С рифмой все было в порядке, но смысл хромал. Если у поэта вдохновение, то почему жаль? Как раз не жаль.

– Богачева!!!

– А? Что? Я тут!

– А у меня такое впечатление, Богачева, что ты не тут! Повтори мою последнюю фразу!

– Вы сказали, что у вас такое впечатление, что я не тут!

– Фигня! – раздалось с камчатки. – Последняя фраза была «повтори мою последнюю фразу»!

– Посмотрим, как вы завтра на проверочной будете умничать! – поджала губы учительница.

– А у нас завтра проверочная? – удивилась добрая треть класса.

– Да! И об этом была моя последняя фраза! А теперь продолжаем записывать вопросы, по которым будет проверочная…

Осень осенила поэта… Все же жаль, что кончилось лето… Очень жаль, что кончилось лето… Жалко, что окончилось лето…

Салим решил прогулять математику. Новая школа ему не нравилась. Нет, ему и старая его школа никогда не нравилась, и вообще: как может нравиться школа?! Наверное, чтобы стать олигархом, надо учиться в какой-то другой школе… Салим взял рюкзак и после русского ушел. Одной математикой больше, одной меньше – какая разница?

Стас послушно сидел в кресле перед телевизором и смотрел мультики. Он часто смотрел мультики. Когда мультики кончались, он смотрел, что показывали. Если бабушке надо было отлучиться, она сначала отводила Стаса в туалет, а потом сажала перед экраном и спокойно уходила. Можно было не сомневаться: мальчик просидит в одной и той же позе час, два, три, триче… Еще Стас часами мог рисовать, или «штукатурить раскраски», как говорил Салим. Но оставлять его одного наедине с красками и фломастерами было опаснее, чем с телевизором. Случайно порванный лист мог вызвать у Макарова-младшего истерику. На телевизор же он никогда бурно не реагировал. Было даже не ясно, улавливает ли малыш смысл происходящего на экране. Страшилка ли, смешилка – Стасу было решительно все равно, причем началось это после того дня, как к ним пришли Фомины. Салим уверял бабушку, что раньше Стас смотрел телик иначе: смеялся, хмурился, пугался, удивлялся. «Верю!» – говорила бабушка Вера и не верила. На днях она сводила внука в поликлинику, к невропатологу. Невропатолог задала ей кучу вопросов, выяснила, что ребенок рос без отца, который был пьяницей, что недавно потерял мать, переехал в чужой город, не общается со сверстниками и ранее наблюдался по поводу. Она сказала: «А чего ж вы хотите-то? Гены плюс обстоятельства. Ждать нечего!» – и посоветовала бабушке пить валерьянку. Чтобы легче было смириться с судьбой.

– Свозить его в Москву, что ли? – всплакнула тем же вечером бабушка, когда Стас уснул. – Вдруг помогут?

– Дебил он! – убежденно ответил Салим. – Но свозить надо. Раньше он хоть говорил что-то, а тут вторую неделю молчит. И не ест. Надо свозить. У тебя деньги-то есть?

– Найду… – прошептала бабушка.

Сегодня она пошла то ли искать деньги, то ли выяснять адрес хорошего врача в Москве…

Стас послушно смотрел в экран, положив руки на колени. Серый Том гонялся за коричневым Джерри. Стас смотрел на Тома и думал о чевяке, который теперь в нем живет и ест кишки. Стас знал, что у него внутри, в животе, есть такие штуки, как кишки. Кишки похожи на шланги. Так было нарисовано в книжке. Стас всегда любил рассматривать картинки. Кишков в животе много. Сразу чевяк столько не съест.

Иногда Стасу казалось, что кишков в его животе стало меньше. Иногда клал руки на живот, прижимал их и чувствовал: стало меньше. Пока Джерри крался мимо спящего Тома, Стас украдкой пощупал свой живот. Живот очень сильно уменьшился. Стас аж вспотел от ужаса. Все эти дни он надеялся, что, может, он не успел съесть чевяка, что, может, в его животе никто не живет. Но теперь последние сомнения отпали: кишков стало меньше. Стас слез с кресла. Надо было что-то делать. Но что? Стас в волнении прошелся по комнате, вытирая мокрые ладошки о колготки. Надо выгнать чевяка! Выгнать! Из живота выгнать! Но как?

Предусмотрительную Аллу похолодание врасплох не застало. Разумеется, у нее заранее был подготовлен материал на тему «В Москву пришла осень». Текстик, тестик-опрос и фотка намокшего котенка возле лужи, над которым заботливо раскрыла зонт маленькая девочка. По хорошему, фотографию следовало бы немного доработать в фотошопе – волосы вырезанной из другого кадра девочки были обтравлены не идеально – но времени на это не было. Алла выложила материал на сайт и пробежалась «по криминалу». В автомобильной катастрофе… Спьяну… Пожар без пострадавших… По столице ничего особенного. А что в Питере? Голяк… Придется опять по сусекам скрести… Минут через пятнадцать Алле повезло. Переписать инфу нормальным языком, озаглавить… «Убийцу шестилетнего ребенка защищает адвокат из Москвы». Жаль, что адвокат – обычный мужик. «Защищает адвокат-гей» или «адвокат, бабушка которого была шаманкой» было бы куда круче. Увы, увы. Мир скучен и сер. Постоянно приходится добавлять в него ярких красок. Алка подумала и заменила «ребенок» на «мальчик». Ежу понятно, что раз шестилетний – значит, не старик. А мальчик – это конкретизирует, цепляет. Через полчасика с работой на сегодня было лихо покончено. Алла заглянула к шефи-не, сообщила, что идет на выставку ловить кадры для следующих материалов, и отправилась по магазинам.

Салим вышел на улицу Мира и обомлел: прямо перед ним бились на настоящих мечах настоящие древние русские воины. Кольчуги, шеломы, прочие доспехи – все как положено. Неподалеку стояли, попивая пластиковый квас, другие молодцы. «Ни пип себе городок у нас! – икнул Салим. – Интересно, и много тут таких чокнутых? Чо я их раньше не замечал?» Впрочем, раньше Салим особо по улицам не ходил, времени не было: пока приехали, пока утряслись на новом месте…

Чокнутых оказалось много. Вторая партия чокнутых растягивала поперек второй центральной улицы, улицы Ленина, бурый с золотом транспарант «Город мастеров».

– Кино снимать будут? – спросил Салим.

– Не, завтра – День рождения, подготовка.

– А… Ясно… А кто родился-то?

– Ну как кто, город родился. Елец. 864 года назад.

– А… Солидно… А я думал, в честь человека…

– А, в честь Бунина! Не, это только через месяц будет праздник, «Антоновские яблоки».

– Ясно… А Бунин – это кто?

– Парень, ну ты ваще! Иван Бунин – нобелевский лауреат. Неужели не слышал?

– Пф! Слышал, конечно! Но мало ли нобелевских лауреатов. Каждого отмечать – дней в году не хватит.

– Так Бунин у нас в Ельце учился, усёк?

Салим усёк. Усёк и воспрянул адреналином. Значит, и в Ельце можно учить-ся-учиться и доучиться до нобелевского лауреата. Это хорошо. Салим решил больше не сбегать с математики и обязательно узнать, за какое именно открытие Бунину дали миллион баксов…

«Космология Калачакры структурирована по нескольким теоретическим моделям. В своей интерпретации обычной природы космоса Калачакратантра объединяет в некоторой степени атомарную теорию Ваибхасики, модель Санкхьи из двадцати пяти принципов пуруши и пракрити, джайнисткую и пу-раническую космографии с их собственными измерениями космоса (локадхату) и теориями природы космоса и отношения к человеку…» Макс увлекся. Буддийско-тантрический взгляд на мироздание ему не был близок, хотя некоторые детали восточного подхода к вопросу оказались ему почти конгруэнтны. Например, идея цикличности, День Брамы. То что надо идея! Так называемый «День Брамы» – это отрезок реального времени, очень большой отрезок. В несколько миллионов лет. А потом – катастрофа и вся история начинается заново. Это правильно, это лучше, чем вечность. В вечности нет смысла. У всего на свете должны быть начало и конец, в этом вся прелесть! Макс считал это аксиомой, очевидностью. Раз в миллион или в миллиард лет можно все стереть и начать заново. А по дороге можно стирать кусочками. Не понравился кусок истории, устроил пожар или потоп – и пожалста вам, табула раса, начинай заново… Стоп!!! Вселенская катастрофа. Потоп. Точно! Эти существа, то есть люди, которые строили пирамиды с непонятными гексагональными кладками, жили еще до потопа! Все банально. Они пошли по неправильному, то бишь неугодному природе, пути развития – и были смыты с лица Земли водами потопа. Если он, конечно, был. С потопом еще разбираться и разбираться. Но! Надо найти в Инете или составить самому список допотопных артефактов… Макс отложил в сторону Калачакру, подошел к компу и забил в поисковике: «потоп исторические находки».

Стас вспоминал все, что он знал про чевяков. Знал он про них не так уж мало. Чевяки живут в земле. Если дождь, они выползают. Они тянутся. Они бывают в ябоках. Они едят кишки. Но живут в земле. Выползают в дождь. Выползают в дождь. Выползают в дождь… Может быть, если пойдет дождь, его чевяк тоже выползет?

Стас выглянул в окно. Небо было затянуто облаками, но дождя не было. Стас не хотел устроить дождь сам. Он хотел, чтобы дождь пошел сам. Дождь не шел. Тогда, после некоторого раздумья, все же пошел Стас. Он пошел в соседский сад, к крану, на который был надет шланг для полива клубники. Стас видел однажды, как соседка мыла палас из шланга. Это было, как дождь. Стас стал стаскивать шланг с крана.

Шланг был похож на кишку из книги. Это вселило в мальчика уверенность в том, что он все делает правильно.

Шланг – вода. Вода – дождь. Шланг – дождь.

Шланг – кишка. Чевяк – кишки. Шланг – чевяк.

Вода из шланга, как чевяк из кишки.

Чевяки выползают в дождь.

Сейчас будет дождь. Стас хотел, чтобы дождя было много, очень много. Если дождь заполнит весь дом, до самой крыши, то чевяк точно выползет.

Шланг сидел на кране очень плотно. Стас висел на нем, тянул, дергал, крутил. Шланг словно прирос к крану. Стас пошел на кухню и взял большой кухонный нож.

Он пилил ножом шланг и думал о том, что нож – очень хо’ошая вещь. Ножом можно будет зарубить чевяка, как только он выползет.

Погуляв по городу, пощупав мечи (они оказались тупыми, хоть и не картонными), Салим проголодался, попал под дождик и повернул к дому. «Чем я хуже Бунина? – размышлял он по дороге, придерживая так и норовящий соскользнуть капюшон легкой спортивной куртки. – Мозги у меня есть, Елец есть. Капелюху удачи – и готово дело. Мне ж нобелевскую не обязательно, можно и без таких сюрпризов, лишь бы миллион дали…»

Дома Салима ждал сюрприз в виде брата, сидящего на верхней ступеньке с огромным острым ножом в руках. Стас был насквозь мокрый и посиневший от холода. И как он ухитрился так промокнуть, ведь поморосило-то всего ничего, так, попугало только?

– Блин, какой ты дебил!!! – заорал Салим, бросаясь вверх по лестнице и продолжая орать.

Первым движением Салим выхватил из рук малолетнего придурка нож и со злостью отшвырнул его в соседский сад, прямо со второго этажа. Вторым движением он за шкирку втащил брата в дом и швырнул на пол. Стас отлетел на метр или полтора и стукнулся плечом о ножку стола, а головой – о край холодильника.

– Крети-ин!!! Кретин! Кретин! Придурок неполноценный, вот ты кто!

Не разуваясь, Салим прошел в «комнату с удобствами» (как называла ее бабушка), заткнул пробкой ванну и пустил в нее воду погорячее. Будет им новых забот, если этот кретин подхватит воспаление легких!

– Кретин ты!

Стас безмолвно позволил стащить с себя одежду и засунуть в ванну. В ванне он отчаянно дрожал. Салим подумал: брат промерз, не может согреться. Он тер ему руки и ноги, спину и особенно сильно – грудь. Всё уже давно разогрелось, но Салим тер и тер, а Стас дрожал и дрожал. Стас дрожал от страха: в воде чевяк мог выползти, но чем его теперь зарубить, если ножа под рукой нет? Стас трясся и не отрывал глаз от воды. Он бы его хоть кулаком, хоть чем… Но чевяк так и не выполз.

Салим налил брату горячего чаю с вишневым вареньем (малиновое не нашел), вытер чистым полотенцем, переодел в сухое и затолкал в кровать. Отыскал флакончик с витамином С, но понял, что вряд ли сможет уговорить брата проглотить крупные драже. «Ладно, авось и так не заболеет!» – подумал Салим, испугавшись, что Стас может поперхнуться витаминкой, задохнуться и мало ли чего еще. Дебил ведь!

Стас чай выпил, а вишни есть не стал. Ну и ладно, в них косточки.

Бабушка вернулась в тот момент, когда все необходимые меры были приняты. Салим, стараясь не срываться в крик, но не стесняясь в выражениях, рассказал ей о том, что произошло.

– Какой ты молодец, Санечка, какой ты у меня молодец… – заплакала бабушка. – Добрый ты…

Она хотела обнять внука, но тот раздраженно увернулся:

– Да иди ты…

Бабушка поковыляла собирать с пола и стирать мокрые колготки и пуловер. Салим выключил телевизор и сел за уроки. Закрасил квадратиков сто – и закрыл тетрадку. Потом они ужинали – вдвоем, Стас спал. На кухню не спускались: электрический чайник был и наверху, пару бутербродов можно было сотворить тут же, а плотно ужинать никому не хотелось. Салиму не хотелось потому, что он устал. Бабушке – потому что она очень устала. Словом, на кухню они не заглянули, а зря.

Проливной дождь тек из шланга на пол до самого утра. Дом был старый, в полу были щели, а по углам и дыры. Под щелями и дырами находился соседский подвал (постройка пятнадцатого века, ну правда – конца пятнадцатого!), а в подвале жили запасы на зиму: по-крестьянски, заботливо перебранная картошка в клетях, морковь в сухом песке, банки с вареньями, закрытые бумажками с резинками «от трусов». В углу хранилась временно не нужная техника: трофейный, с войны, радиоприемник, почти новенькая дрель с перфоратором и обувная коробка, из-за потопления которой соседка и устроила в итоге такой жуткий скандал. Дело в том, что в коробке хранились марки. Соседка уверяла, что это были очень ценные марки, и что она их специально спрятала в подвал от мужа, чтобы не пропил невзначай.

Наверное, марки были и впрямь дико ценные. Ведь соседка вплавь бросилась спасать коробку, когда утром обнаружился вселенский потоп в масштабах одного отдельно взятого дома.

Окончание припева в последней редакции родилось на последнем уроке, на немецком (немецкий вторым Евка выбрала когда-то назло родакам, у которых после инглиша шли: у мамы – испанский, у папы – французский, и только потом дойч). Припев получился таким: