Уже прошел сорок второй год. И даже половина сорок третьего. Война потихоньку катилась на запад, и мы наверняка скоро будем праздновать нашу победу в Берлине. Правда, пока даже товарищ Сталин точно не знал, сколько осталось дней до полной победы над фашистским ублюдком и когда мы будем пить пиво в его зверином логове.

После окончания четвертого класса наши родители скинулись и подарили Таисии набор: золотую ручку и золотой карандаш. Где уж раздобыла такую драгоценность бабушка Адельсидоровна, большой секрет.

Во всяком случае, наша училка даже расплакалась от неожиданности. И долго говорила, какие мы все замечательные дети и как хорошо мы научились писать диктанты.

Я боюсь, что она сильно преувеличивала на радостях. Без ошибок писала только «Лук-с-яйцами».

Папа мотался с бригадами артистов по всем фронтам и обещал как-нибудь добраться до Чкалова и увезти нас домой.

От Ани пришло еще письмо, и мы узнали, что Москву уже перестали бомбить, хотя эвакуированных еще не пускают без пропуска. От Шурки с фронта — никаких известий.

Тетя Надя страшно переживает и надеется, что он, может быть, попал в плен и остался живой. А сундук после дяди-Жоржиного погрома удалось починить. Бабушка взяла старую гимнастерку у военврача тети Капы и перешила ее для меня. Теперь она мерекует над моими галифе, а знакомый сапожник обещал при случае сшить сапоги — ведь голенища сохранились в сундуке еще с дореволюции. Так что у меня были все резоны скорей возвращаться в Москву.

Мама написала папе, что «загорать в Чкалове в гостях у тети Маши» больше нет сил и пускай он подумает о нашем возвращении.

И что вы думаете? Папа написал, что скоро за нами приедет, потому что тоже соскучился.

Однажды мы получили телеграмму, что он уже едет. Но забыл написать, каким поездом.

Оказывается, он ехал не на поезде, а на своем вагоне, в котором возил по фронтам артистов.

Еще за день мама сама сходила на базар и обменяла свои золотые часы с браслетом, которые ей подарила бабушка за окончание консерватории, на три килограмма русского масла. Чтобы было чем жить в Москве первое время!

А часы эти мама все равно никогда не носила, потому что боялась их потерять. Все-таки это была самая большая ценность в нашей семье.

На вокзал меня не взяли почему-то. И я увидел отца только уже дома. Он ввалился с какими-то авоськами и пакетами. Бросил всё на пол и подхватил меня на руки. И зацеловал насмерть.

— Сынище-парнище! Сынище-парнище…

Только это он и выдохнул. А я обхватил его большую голову обеими руками, как тогда на Красной площади, и зажмурился.

Я не плакал ничуточки. Плакала только Адельсидоровна. И все смеялись. Отец был в обыкновенном костюме, а мне так хотелось, чтобы он был в военной форме.

Ведь когда он ездит на фронт со своими артистами, он наверняка одевается по-военному? Впрочем, для меня это сейчас значения не имело.

Целый день мы сидели за столом, пили и ели всякую вкуснятину, которую привез с собой отец.

Папа говорил, какой потрясающий человек — генерал Рокоссовский и как он замечательно принимает всех артистов. А про Жукова папа ничего не говорил. Да мы и не спрашивали. Оказывается, у него свой вагон и он ездит теперь по разным городам и собирает артистов на фронт. А нас он решил попутно забросить домой, в Сокольники.

Почему-то счастливые часы пролетают как сумасшедшие. Даже вспомнить невозможно, что за чем было.

Вечером мама с папой уехали на вокзал ночевать, а меня опять не взяли. Вот тут я расплакался по-настоящему.

— Дурашка какой! Мы же вернемся рано утром. Ты еще спать будешь! — утешала мама.

— А давай, эт-самое, возьмем его с собой, — предложил отец.

— Ну что ты говоришь? Ни в коем случае. Пусть отдохнет и хорошо выспится. Ведь нам завтра надо целый день собираться.

И мама так посмотрела на папу, что тот сразу перестал настаивать. Я понимал, канешно, что первую ночь за два года войны они хотят наговориться одни. Слава Богу, уже не маленький! Но расстаться с папой хотя бы на ночь, мне было до чертиков обидно.

Я даже забыл, как еще недавно мечтал, чтобы отец перестал возить своих народных артистов и пошел воевать, как все.

— Ура-а-а! Смерть фашистским гадам! За Сталина вперед!..

Я ведь хотел, чтобы ему дали орден. Ведь еврей с орденом — это уже не еврей! Как говорили в нашем доме.

Я сам явно не успеваю получить даже медаль за войну. Если папа приехал за нами и отвозит в Москву, значит, она скоро кончится.

По радио, «в последних известиях» хрипели: «…наши войска освободили от немецко-фашистских захватчиков населенных пунктов…»

Ты смотри! А я и не знал, что мы сдали немцам столько «населенных пунктов»!