Поединок
Котик собрал человек пять ребят из нашего двора. И повел всех за угол, где была глухая стена и никто из окна дома за нами не мог подсматривать. Небо было хмурое. Или дождь пойдет, или снег.
Может, со страха, а может, от погоды — меня как-то трясло. Убежать я, канешно, не мог. Но сквозь землю провалиться — хотелось. Сосало вот тут, под ложечкой. И вся злость куда-то подевалась.
Но вот появился Секиль, с ним пятеро каких-то пацанов.
И Левка.
Секиль поздоровался с Котиком за руку, шиканул своим хронометром, мол пришли вовремя, как договаривались. Команда Секиля молча встала полукругом с той стороны, а Котик с нашими ребятами с этой. Получилось два полукруга. Секиль вывел Левку в центр, а Котик вывел меня.
Они еще раз сказали, что мы будем стыкаться «до упаду, а кровь не в щёт». И отошли в сторону.
На кирпичной стенке над ящиком с песком висел кусок рельса. В ящике всегда торчала лопата и железный прут.
В случае пожара по рельсе надо было бить беспрерывно. Пока не сбежится весь дом. Ведь «пожарка» могла и не приехать. Мало ли что бывает во время войны?
Мы встали друг против друга. Я немножко боком, как научил Котик и выставил два кулака. Левка тоже сжал кулаки и выгнул грудь вперед.
Один из наших ребят по команде Котика подошел к рельсе и лупанул по ней железным прутом изо всей силы.
Тю-ю… — запела рельса.
Левка начал скакать вокруг меня и бить по воздуху. Левой, левой, потом правой, правой.
Вот так! А я только поворачивался в его сторону, но руками не махал. И вдруг понял: ударить по лицу, как велел Котик, я не смогу. Как раз в этот момент Левка подскочил поближе и вдарил меня по зубам. Раз! Я пошатнулся, но остался на ногах.
Тут он еще раз размахнулся изо всех сил и двинул по носу. Из глаз полетели искры, а из носа полилось что-то теплое и соленое.
— Дай ему, дай! — кричали ребята, и я уже не понимал, свои это кричали или подручные Секиля.
Голова пошла кругом, но я уперся ногами в землю и опустил руки. А Левка лупил меня без остановки.
«Вдарь ему, вда-а-арь!» — гудело откуда-то издали. Но я стоял и даже перестал увертываться.
Левка крутился волчком и бил меня уже не по голове, а в грудь. Но удары его я почему-то перестал чувствовать. Лишь бы не свалиться, лишь бы устоять.
Я честно не знаю, сколько прошло времени. Но вдруг Левка упал на землю и заплакал. Наверное, он просто поскользнулся.
— Эх, ты! Слабак! — услышал я голос Секиля.
Голова кружилась, и я плохо соображал.
Левка так и не встал с земли, пока кто-то из наших опять не ударил в рельсу.
— Ничья, — объявил Секиль.
Котик не стал спорить. Меня отвели в подвал помыться. Из губы, из носа шла кровь. Платок был весь красный. И Котик протянул мне свой.
— Дал бы ему хорошенько. Растерялся… Эх, Москва! Ладно, плюнь. Нюни не распускай. Другой раз докажем.
Я сам не знаю, почему я так и не решился ударить Левку. Но Котик меня за это не презирал. Это я по голосу понял. И остальные ребята мне сочувствовали тоже.
В городе Секиль меня уже не ловил. Мы проходили мимо, как будто незнакомые. Но больше мы с Левкой не стыкались. Хотя в классе отворачивались друг от друга до самого лета.
Про КРИП уже не вспоминали. И Борька молчал, и Герка. А Коханова, Рыбакова, Исаева и Полосина — вообще были не в курсе.
В госпиталь ходили регулярно. А под Первое мая закатили целый концерт для раненых. Я опять читал стихотворение «Руки смуглые, в царапинах…».
Элка зазывала к себе чай пить с печеньем и обсуждать планы пионерского отряда. Но мне к ней ходить почему-то не хотелось.
