Левка втюрился в Элку Баас. Из-за этого вышла страшная трагедия.

Элка хорошая девчонка, ничего не могу сказать — наш товарищ. Так бывает. Но редко. Она из Харькова. А из Харькова — это все равно что из-под Одессы. У Элки язык как бритва. Может быть, за этот «язычок» Левка в нее и втюрился?

Вожатая сказала:

— Теперь пионеры будут носить не только галстуки, но и красные звездочки из материи. На рукаве — полоски. Одна полоска — звеньевой. Две — командир отряда. А три — командир дружины всей школы.

У меня теперь на рукаве две полоски. Это уже не шутки! И, канешно, не скоро, но когда-нибудь у меня могут быть и три полоски.

Мы, канешно, хотим, чтобы наш отряд озвездился первым. Купили в магазине канцтоваров целых пять галстуков. И Элка позвала нас к себе домой, чтобы делать звездочки на весь отряд.

Сидим вчетвером, вырезываем из картона звездочки.

А Элка обшивает их материей. И вдруг она подмигивает мне так вот хитро и говорит: КРИП?

Я даже… обалдел на месте. Ведь это наш военный пароль! О нем никто не знает, кроме нас четверых. Смотрю, Левка покраснел как рак. Я промолчал, то есть ничего сразу не сказал. И просто ушел домой.

На следующий день мы собрались у меня, без Левки. Я только сказал ребятам «КРИП», и все тут же прибежали. Для порядка я спросил каждого:

— Алиевский! Это ты выдал Элке наш пароль?

— Ты что? Белены объелся? Да я бы лучше язык проглотил, — пропыхтел он.

— Борька, может, это ты?

— Ну, ты даешь! — обиделся Шифрин.

— Я тоже не выдавал. Значит… нас предал… Ноздрун.

Теперь вся школа будет над нами надсмехаться. Ах! Коханова?.. Ах! Рыбакова?.. Ах, Исаева?.. Ах, Полосина?.. Провалиться бы на этом месте!

Мне было горько до ужаса, ведь с Левкой ребята всегда не очень. Только для меня он был первым другом. А тут Герка меня еще огорошил. Оказывается, несколько дней назад Левка брал у меня разрешение начальника госпиталя.

В этом ничего такого необыкновенного не было. Бумага была бесфамильная. И мы давали ее друг другу.

КРИП! И — пожалыста! Когда я, например, не мог дежурить. Но тут Герка мне открыл глаза:

А знаю ли я, что Левка сделал точную копию этой замечательной бумаги для Элки. И теперь она может ходить в госпиталь сама, когда захочет, нас не спрашиваясь.

У меня сразу комок в горле и сердце прямо-таки остановилось. Да-а-а! Это уже был полный атас! Явное предательство. За такие штуки до революции, как я слышал от бабушки, честные гимназисты стрелялись. Причем — насмерть!

На большой перемене я подошел к Левке:

— Ты — Иуда, негодяй и подлец!

Левка ничего не ответил.

— Надо ему за это морду набить, — кипятился Борька.

— Будем стыкаться, — сказал я.

— А кто будет стыкаться? — выпучил глаза Герка.

— Стыкаться с ним буду я, — и решительно пресек споры на этот счет. Естественно, кому же если не мне надо было отстаивать честь нашего тайного общества.

Не буду скрывать — для меня это было самое тяжелое испытание в жизни.

Но я не мог, понимаете, не мог уступить право наказать предателя никому. Это был мой Долг. Я был готов даже убить. Так я его ненавидел. Открыть тайну друзей — какой-то девчонке!

И еще я понял, если уж говорить совсем не кривя душой. У меня есть единственный настоящий друг. Только не смейтесь, пожалуйста. Это, конечно — Ясус из Назарета. И пусть дядя Митя болтает, что его нет на земле уже две тысячи лет. Где-то же он есть?! И с ним можно посоветоваться обо всем на свете. Он никого не обидит, не продаст. И всегда придет на помощь мальчику.

Так что дяди-Митины рассказы даром не пропали.