Проснулся я от взгляда. Мягко говоря, неодобрительного взгляда.

Это показалось обидным. Вчера весь вечер я (совершенно бескорыстно!) дарил радость ближним своим, ни разу не позволил перехватить управление мастеру сглаза — короче, я имел право выспаться вволю.

Однако к взгляду добавилась рука. Она довольно грубо тряханула меня за плечо.

Я подумал и пришёл к выводу, что это ощущение мне уже знакомо. То есть разбудил меня всё-таки не взгляд…

Стоп! А кто тут вообще может быть, в моей холостяцкой квартирке?

— Ты кто? — буркнул я с хрипотцой профессионального алкаша.

— Подполковник Минич.

— А. Ну да. Кто ещё может вломиться в чужой дом без спроса, разбудить спозаранку…

Я пошарил возле дивана: обычно там всегда дежурила минералка.

— Правее, — холодно скорректировал Сергей Сергеевич.

Минералка была тёплой и выдохшейся, но хоть хрипеть я перестал.

— Вы мне выспаться дадите? — сказал я почти нормально. — Что вам нужно? Я же предупредил…

— Речь не идёт о сотрудничестве, — отрезал Минич.

Это совсем не походило на обычную манеру доверительного интима, в которую обычно впадал подполковник. Я сел в кровати.

— Прошу.

Я машинально принял несколько листов бумаги и даже попытался понять, что на них напечатано.

— Сводка УВД за прошлый вечер, — подполковник уставился в стену и говорил очень официальным тоном.

— Идите к чёрту! Я здесь при чём?

— Вчера после обеда в районе, геометрическим центром которого является ваш дом, произошёл ряд происшествий. Потрудитесь ознакомиться.

Я поморгал и попытался вчитаться. Решил, что это проще сделать вслух.

— Водитель автобуса выехал на красный свет… пострадавшие… «скорая» только через полчаса… Что за ерунда?

— Поясняю. Водитель на допросе показал, что внезапно ощутил «приступ беззаботности». Это его формулировка. Ему было так хорошо, что он спокойно ехал и ехал… Пока не приехал.

— А «скорая»? У неё тоже приступ?

— Нет, машина приехала сразу же, как только её вызвали. Но случилось это через полчаса после аварии. Все свидетели тоже были в состоянии лёгкой эйфории. Даже пострадавшие. Лежали в крови и улыбались.

Во рту пересохло. Я вылил остатки минеральной воды в себя.

— А в соседней с вами квартире, — продолжил Минич, — Ольга Петровна, заслуженный учитель республики, задумалась, поставила утюг на руку и так стояла двадцать минут. Потом она заметила ошибку, выключила утюг, достала томик Есенина и села его читать. В семь вечера её госпитализировали с болевым шоком.

Всё верно. В семь я и закончил… повальное осчастливливание.

— Обратите внимание на лист номер три. Это список самоубийств, происшедших в вашем и соседних домах. Практически все они случились между 19.00 и 19.30. Одинокий пенсионер, что живёт прямо над вами, оставил записку: «Как же после этого жить?».

Я оцепенел. «Как же так? — свербила во мне мысль. — Я же просто хотел счастья, тихого и светлого!» Подполковник забрал у меня листы и стал зачитывать вслух. В моё сознание прорывались только фрагменты. Кажется, кто-то пропустил приём лекарства; кто-то, наоборот, выпил всё, что нашёл дома жидкого, включая йод; кто-то слишком беззаботно побрился…

«Кто ж это бреется, — подумал я, — в семь вечера?» Минич понял, что я уже мало что воспринимаю. Он прервал чтение и сильно, но без злобы, влепил мне пощёчину. Это помогло мне взбодриться.

Я потянулся за минералкой и обнаружил, что бутылка пуста. Некоторое время я вглядывался в неё, пытаясь сообразить, что же теперь делать. Мне же так хочется пить.

— А ещё пять человек просто сошли с ума. Теперь они в палатах для тихопомешанных. Сидят и смеются от счастья. Поэтому, во-первых, — чеканил Сергей Сергеевич, — прошу забыть о любых контактах с нашей организацией. Во-вторых, не разглашать ни при каких условиях любую информацию, которая может иметь отношение к государственной тайне. В-третьих…

Подполковник перестал разглядывать стену и упёрся взглядом мне в лицо.

— …если опять займёшься самодеятельностью, я тебя просто пристрелю. Возможно, даже лично.

«На кухне в фильтре есть чистая вода», — наконец сообразил я.