Музыканты, или Легенда о Праведном Перевозчике в двух действиях
Действующие лица
Старик
Ксенин
Маэстро
Тесданов – один актер – Майор
Наташа, жена Ксенина
Марат Маратович – один актер – Бириш
Коста, сын Бириша
Колков – один актер – Стерк
Алла Филипповна – одна актриса – Горожанка
Семен,
муж Аллы Филипповны – один актер – Горожанин
Кленова – одна актриса – Доя
Юн
Гростен
Дикто
Лена
Лиля
Горожане, музыканты
Действие первое
Берег лесной реки. На берегу небольшая группа Музыкантов во главе с Маэстро. Они с тревогой и вниманием смотрят на реку. Слышен плеск весел.
Гростен. Он никого не пускает на весла.
Дикто. Да, старик чудит или надеется содрать за перевоз побольше монет.
Маэстро. Какие-нибудь деньги у нас еще есть, Гростен? Надо было с ним условиться на том берегу.
Гростен. Я не думал, что он так заупрямится. На один заплыв пара монет у меня бы нашлась, но на пять… Когда мы предлагали сменить его на веслах, у него не было сил даже ответить: хрипит что-то да головой машет.
Дикто. Перевезти на маленькой лодке пятнадцать человек через такую широкую реку… Любой из нас мог бы запариться.
Гростен. Маэстро…
Маэстро. Да…
Гростен. Может, ему нужна помощь по хозяйству?
Дикто. Вряд ли он обменяет деньги на помощь. Видишь, как старается.
Маэстро. Неловко. Придется предложить что-нибудь из инструментов.
Гростен. На кой они ему?
Маэстро. Пусть продаст, а это уже неплохие деньги.
Дикто. А он согласится ждать?
Маэстро. Посмотрим.
Подошли еще музыканты. Собрались около Маэстро, смотрят в сторону, откуда пришли. Появляется Старик. На нем выгоревшие на солнце, почти белые штаны поверх сапог, серый в дырках свитер, шляпа. Он останавливается перед музыкантами.
Пауза.
Гростен. Отец…
Старик снял шляпу, смахнул со лба пот. Остается с непокрытой головой.
Гростен. Мы должны расплатиться, но те деньги…
Старик. Сколько вас человек?
Гростен. Двадцать.
Старик. Хорошо.
Гростен. Вряд ли они тебя устроят.
Старик. А?
Гростен. Денег, говорю, у нас мало. Мы их тебе отдадим, но вряд ли они тебя устроят.
Старик (кивнув). А-а.
Гростен. Мы можем поработать у тебя в доме.
Старик. Не-ет. Не надо.
Маэстро. Отец, мы дадим тебе что-нибудь из инструментов. Ты сможешь продать его. Или мы продадим сами, но тогда придется подождать.
Старик. Что?
Маэстро. Юн, принесите тарелки.
Юн уходит и возвращается с тарелками.
Гростен (берет у него тарелки). Послушай. (Бьет в тарелки.) Ну, как?
Старик. Еще.
Гростен (повторяет). Хорошо?
Старик. Хорошо.
Гростен. Значит, договорились?
Старик. Не-ет. Я не беру плату.
Пауза.
Маэстро. Чего же ты хочешь?
Старик. Ваши парни, они все здесь?
Маэстро. Да. Отец, поверь, нам больше нечем платить.
Старик. Не-ет. Я не беру плату.
Пауза.
Я… Если можно… Вы у Него (показывает пальцем вверх) смерти мне легкой… попросите. Я ни у кого тридцать лет не просил платы. Давали… Я не брал. Только смерти у Него легкой для меня чтоб попросили. Это не трудно. «Дай, Бог, перевозчику легкой смерти», – вот и все. Денег я не беру. (К Маэстро.) Если в них (показывает на тарелки) ударить там, на том берегу, здесь будет слышно?
Маэстро. Разумеется.
Старик. Лучше, чем крик?
Маэстро. Конечно. Возьми их.
Старик. Я стал плохо слышать. Их можно привязать там к дереву.
Маэстро. И тогда не надо будет кричать.
Старик. Но я не беру плату за перевоз…
Маэстро. Считай, что мы тебе их подарили.
Старик. Нет, так нельзя. Это нечестно.
Маэстро. Тогда мы сами привяжем их на том берегу.
Старик. А как вы туда попадете?
Маэстро. Мы попросим тебя отвезти кого-нибудь из нас.
Старик. Значит, вам опять придется попросить у Него за меня?
Маэстро. Мы попросим.
Старик (не сразу). Но это уже получится пустая молитва.
Маэстро. Дай нам лодку, и мы все сделаем сами.
Старик (подумав). Нет. Все равно это нечестно.
Гростен. Старик, сначала ты положил глаз на эти тарелки, а теперь начинаешь крутить…
Старик. Я не положил глаз. Я подумал, что стал плохо слышать, и хорошо было бы, если бы они были там. Вот и все. (Уходит.)
Юн. Отец!
Старик останавливается.
Может случиться так, что завтра кто-нибудь позовет с того берега, а ты не услышишь?
Старик. Не знаю.
Юн. А если дождь, гроза?
Старик. Да, наверное.
Юн. Мы просим перевезти того человека, который будет звать вас в непогоду.
Пауза.
Старик молча берет тарелки, уходит.
Гростен (постучав по лбу). Дедушка со слабинкой.
Маэстро (строго). Вы помните его просьбу?
Музыканты. Да, Маэстро.
Маэстро. Осталось идти около двух миль. Сейчас всем отдыхать, привести себя в порядок. Когда спадет жара, пойдем в город.
Все расходятся.
Маэстро. Гростен! Вы очень устали?
Гростен. Хотите, я спляшу вам сарабанду?
Маэстро. Еще две мили…
Гростен. Хоть две по пять, если меня там ждет симпатяга.
Маэстро. Узнайте, могут ли нас принять власти. Если все будет в порядке, можете сказать, что концерты мы проведем на поляне у Восточной стены.
Гростен. Вы знаете город?
Маэстро. Да.
Гростен. В городе где мы встретимся?
Маэстро. На площади. Она там одна.
Гростен. Я исчезаю.
Маэстро кивнул. Гростен ушел.
Пауза.
Слышен плеск воды, смех и голоса Музыкантов. За спиной у Маэстро на возвышение выбегает Юн. В руках у него труба. Быстрый перебор звуков, как сигнал.
Юн (кричит). Ваша звезда, Маэстро?!
Маэстро (весело). Венера!
Входят Музыканты. Озорно поглядывая на Маэстро, громко и торопливо настраивают инструменты.
Юн (Музыкантам). Цикл – звезды! Венера! (Вновь перебор звуков на трубе.) Гармония!
Музыканты. Есть!
Юн. Начали!
И пронзил сердце Маэстро, и вывел в образовавшийся круг, полный боли и радости, дитя далекого юга, древний танец. Музыка продолжает звучать, а мы видим маленькую комнату, разделенную стеллажом с книгами. Высокое окно, за которым мерцают звезды. Стол. Слева дверь и прямо на двери прибита вешалка. Через комнату протянута бельевая веревка. В центре, на табурете, стоит ванна, в которой Ксенин полощет детское белье и развешивает на веревке. Сейчас он замер. Взволнован и сосредоточен. Чем громче он говорит, тем громче звучит музыка.
Ксенин. И пронзил сердце Маэстро, и вывел в образовавшийся круг, полный боли и радости, дитя далекого юга, древний танец. Возникший внезапно здесь, в стране северных морей, у лесной реки, он был как отдохновение после долгого пути, как долгожданное возвращение… (музыка оборвалась) как надежда.
Прополоскал и выжал колготки. Повесил на веревку. Берет ванну и выносит из комнаты. В раскрытую дверь слышен громкий занудный плач ребенка. Ксенин идет с ванной уже по авансцене. Справа лязгнула дверная пружина. Крик: «Чтоб тебя!». Навстречу Ксенину идет Алла Филипповна, хромает. В руках у нее мусорное ведро.
Алла Филипповна. Едрит твою… Ф-ф-ф.
Ксенин. Что случилось?
Алла Филипповна (кричит в сторону плача). Ленка, паразитка! Хватит выть! (Ксенину.) Да пружина эта дурная. Наладить некому. Сорвалось опять… ф-ф-ф.
Ксенин. По колену?
Алла Филипповна. Ну! Дверью. Дергаю-дергаю, не открывается. Как дерну, сорвалось… и дверью. В глазах потемнело. (Кричит.) Ленка, прибью сейчас! (Плач стал тише.) Курить есть?
Ксенин поставил ванну, дал закурить.
Алла Филипповна. Ты знаешь, че у нее было?
Ксенин. У кого?
Алла Филипповна (показав на плач). У Ленки. Да ну, гнусавила-то целый год. Я все думаю насморк, да насморк. А сегодня утром как нос ей отрезали. (Гнусавя.) Ма-ма, ма-ма, ма-ма, ма-ма. Потом запух.
Ксенин. Нос?
Алла Филипповна. Ну. Потартала к врачу, и че ты думаешь? Косточку от вишни, сука такая, затолкала себе прямо сюда, уже гноем заволокло… Вот. И целый год молчала. Ну не падла, скажи ты мне? Вытащили, прочистили, и вот болит. Орет. Хорошо, не проросла хоть, обошлось.
Ксенин. Вишню б собирали.
Алла Филипповна. Не говори. (Помолчав.) А ты че, стираешься?
Ксенин. Сашкино. В детсад завтра.
Алла Филипповна (кивнув). Нова недель – нова канитель. Наташка куда, за ним поехала?
Ксенин. Да, к матери.
Алла Филипповна. Не знаю, тащить мне свою в садик, нет… Ой. Вчера чудило мой появился. (Передразнивая.) «Аля, я за библиотекой». Я ему: «На, бери». (Смеясь.) Он глянул, а полки пустые, а шкаф книжный пустой. Затрясся, побелел – и на меня, стыдить кинулся. Я ему быстро шрифт рассыпала… Ах ты дрянь! Книги тебе нужны, а на дочь свою ты положил?! С тебя алиментов с гулькин нос, так че нам теперь с ней? Загибаться из-за этого? Ну правильно же?
Ксенин. Он где сейчас, Семен?
Алла Филипповна. Живет?
Ксенин. Работает.
Алла Филипповна. Где, у себя в клубе этом, шахматном. Шиш на ровном месте… Сто тридцать получает… и какие с их алименты, сам скажи! Директор ты, говорю, зачуханный. У тебя крыша съехала, да я не дура. Как пометелила его. Бежит, плачет – умора. Пробкой вылетел.
Ксенин. Все продали? (Ищет, куда бросить сигарету.)
Алла Филипповна. Все. Бросай в ведро. Бросай-бросай.
Ксенин загасил сигарету в ведре.
На две тысячи. Ниче?
Ксенин. Да.
Алла Филипповна (тоже гасит сигарету). Пойду. (Кричит.) Иду-у, доча моя! Иду, моя ягодка! (Крик стал сильнее.) Вот ведь поганка… Кто там холосенький такой плацет? Зопоцька мо-я! (Уходит.)
Ксенин, подхватив ванну, уходит в сторону, откуда пришла Алла Филипповна. Справа высветилась лестница. На лестнице Доя и Коста. Доя пришивает пуговицу к курточке Косты. Тихий вой ветра.
Доя. Даже взрослые боятся в одиночку поздно вечером ходить по городу.
Коста. Собаки убили его?
Доя. Пришью пуговицу, и ты пойдешь спать.
Коста. Доя…
Слышен отдаленный собачий лай.
Доя. Джери Пристон, его мать, забыла запереть входную дверь. И пока развешивала белье на чердаке, ее четырехлетний сын вышел на улицу. Он стал играть с обрывком бумаги, который ветер гнал по дороге. Стая собак бросилась на него… у самой площади.
Оглушительный лай дерущейся своры. Доя прикрывает глаза рукой. Лай резко прекратился.
Ты не должен больше так поздно возвращаться, Коста!
Коста. Прости, пожалуйста. Я ведь взял с собой прут…
Доя (обняв Косту). Прут… Джери сошла с ума, и теперь она единственная, кто не боится собак, но собаки боятся ее. Она ходит от стаи к стае и просит вернуть сына.
Возвращается Ксенин. Отряхиваясь от снега, он идет с пустой ванной по авансцене в свою комнату.
Ксенин (на ходу). Говорят… Майорат… решил изолировать Джери, поскольку своими воплями по ночам она смущает покой бюргеров. Снег в мае! Вот вам! Что хотите, то и думайте.
Доя (накинув куртку на мальчика). Тебе пора спать.
Коста. Я не хочу спать.
Доя. Уже поздно.
Коста. Еще чуть-чуть.
Доя. Господин Бириш рассердится на нас.
Коста. Папы нет дома.
Доя (прислушивается). Слышишь?
Коста. Это собаки воют?
Доя. Это ветер. Не пугайся.
Коста. Я не боюсь.
Доя. Сейчас вернется господин Бириш, увидит, что ты не спишь…
Коста. Доя! Смотри, какой снег!
Ветер умолк. Молчание.
Доя. Как тихо.
Коста. Сейчас весна?
Доя. Весна.
Коста. Тогда почему снег?
Доя (тихо, переходя в пение).
То белые цветы,
Срываясь с поднебесья,
Летят, летят, летят
И кружат над землей.
Коста. Пой, Доя! Пой!
Доя. А ты пойдешь спать?
Коста. Пойду.
Доя (поет).
Быть может, это кто-то
С неведомой нам вестью
Спешит, спешит, спешит
И тает под ногой.
А-а-а-а… (Вокализ.)
Лестница с Доей и Костой погружается в темноту, но вокализ продолжает звучать. Ксенин сидит в центре комнаты на табурете. В руках чайник.
Ксенин (улыбаясь).
Что помню я в последний миг!
Я помню слякоть, ветер быстрый.
Носы упрятав в воротник,
За мною люди шли. Вдруг искры,
Неся с собою тишину,
Вскружились медленно и плавно.
Откинув с лика пелену,
Сверкнуло солнце! Ах, забавно
Смотреть мне было, не боясь,
Что в искрах снега станет явной
Моя невидимая связь
С земной порой, уже не главной.
Отошел в глубину комнаты, включил плитку, оглянулся, и справа вновь высветилась лестница, по которой, держа свечу в руке, стараясь пройти бесшумно, осторожно, чтоб не скрипнула ступенька, поднимался человек в ночном колпаке, в тапочках на босу ногу и длинной ночной рубахе. Внезапно поскользнувшись, он с шумом рухнул, однако удержал свечу. Скривившись от боли, усевшись на ступеньку, стал собирать какие-то кусочки. В недоумении понюхал.
Ксенин (смеясь). Мыло… мыло…
Человек, зло отбросив в сторону кусочек мыла, не вставая, стал спускаться вниз. Лестница погрузилась в темноту.
Господин Бириш, хозяин кафе… (Сочиняя, словно угадывая.) Покотовать с молоденькой, э-э-э, служанкой… (Смеется.) Не получилось? Браво, Доя.
Стук в дверь. Ксенин открыл. В дверях, со спящим сыном на руках стоит жена.
Наташа (тихо). Возьми скорей. (Осторожно передала сына.)
Ксенин. Как добралась?
Наташа (раздеваясь). Плохо – как. На остановке у меня уснул. Автобус как сквозь землю… Раздевай быстрей, мокрый весь. Минут сорок ждала. (На руках у мужа раздевает спящего сына.) Постирал? Молодец. Ну ты посмотри, весь мокрый. Сил никаких, думала, не донесу. Осторожно, вот так. (Складывает одежду на стол.) Теперь штаны.
Ксенин. Чего так поздно?
Наташа. Вам деньги дадут завтра?
Ксенин. Должны.
Наташа. Все, неси.
Ксенин уносит сына за стеллаж. Наташа убирает со стола одежду. Начинает снимать сапоги. Возвращается Ксенин.
Наташа. Каблук шатается.
Ксенин. О-о.
Наташа. Новые нужны.
Ксенин. Сапоги?
Наташа. Да уж не тапочки. Ох, где они?
Ксенин (подает тапочки). Мать, завтра идем за сапогами.
Наташа. Кирзовыми?
Ксенин. Сапог в магазине, что ли, нет?
Наташа. Месяц проносишь и выбросишь: все отлетает. А импортных нет.
Ксенин. Как же другие?
Наташа. Достают. На барахолке, по блату.
Ксенин. Ну и мы давай на барахолке.
Наташа. У тебя сто пятьдесят рублей есть? Иди, покупай.
Ксенин. Кошмар.
Наташа. Как ребенок, ей-богу. (Помолчав.) Студенты придут на экскурсию, все в замше да коже. У девчонок сережки золотые, и я перед ними… как Золушка. В глаза стыдно смотреть. Да, представь себе.
Ксенин. Так серьезно?
Наташа. А почему нет?
Пауза.
Ксенин. Тата…
Наташа (перебив). Слепые они у вас там, что ли? Один работаешь за троих, как не видят. Правильно – руки золотые. Дак что, с золотыми руками противопоказано быть старшим? Про квартиру я уже молчу.
Ксенин. Что делать? Прийти к директору… Давай квартиру, должность давай?
Наташа. А почему нет-то?
Ксенин. Таша, вдумайся…
Наташа. Пошел ты знаешь куда? (Взяла полотенце, мыло. Вышла.)
Ксенин. К маме съездила, все правильно. (Говорит в дверь.) Ты кого посылаешь? Мужа своего?! Человек, который. Не люблю я тебя сейчас. Не кохаю. (Помолчав, изображает плач.) Я постирал, чай тебе, а ты… (Просто.) Да разве я против? И хорошо бы квартиру… (В дверь.) Но ведь я же просил, Таша! Скажи ей, Марат Маратович!
Появляется Марат Маратович.
Марат Маратович (проходя через комнату, нервно). Не надо меня ловить в коридоре! Манеру придумали. Не надо! Что вам?
Ксенин. Здравствуйте.
Марат Маратович. Рожай, рожай быстрее. Ну.
Ксенин. Насчет квартиры.
Марат Маратович (взорвавшись). Вы что сегодня все?!
Пауза.
Ксенин. Так смотрите…
Марат Маратович. Как?
Ксенин. Странно.
Марат Маратович. На Михайловском живешь?
Ксенин. Да.
Марат Маратович. В коммунальной… м-м-м… в этом, в общежитии?
Ксенин. Да.
Марат Маратович. Я это знаю?
Ксенин. Раз говорите…
Марат Маратович. Я об этом думаю?
Ксенин в недоумении.
С этим вопросом ко мне не приходить! Когда будет возможность, сам вызову, потому что помню и думаю. Как дети, честное слово.
Ксенин (в дверь). Таша, я не ребенок! Я совестливый и деликатный человек. Хамить, вымаливать?
Марат Маратович (бегая вокруг Ксенина). Не моли и не хами! Даже если закричишь, все равно получишь шиш! Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи.
Ксенин (гордо). Пошел вон.
Марат Маратович исчезает.
Вот так. Сына мне разбудишь. (Достает чашки, наливает чай.) Думает он… Шесть лет. Паразит.
Хлопает входная дверь. Справа выходят Тесданов и Колков. Идут по авансцене.
Тесданов (оглядываясь). Толя, а что здесь?
Колков. Общежитие. Прямо, потом направо. Подожди. Давай перекурим, а то у них ребенок.
Закуривая, Тесданов дает сигарету Колкову.
Тесданов. Не поздно мы?
Колков. Сколько?
Тесданов (посмотрев на часы). Двенадцать, без четверти.
Колков (успокаивая). Нормально. К ним из нашей конторы многие бегают. Смотришь, в окне свет горит, значит, порядок. Днем чайку попить, вечером… сам понимаешь. (Затянувшись.) Кайф-кайф-кайф.
Тесданов (подает Колкову пачку сигарет). Дарю. Бери, я тебе говорю.
Колков. Эх, добрый я человек, за что и страдаю. (Прячет пачку в карман.)
Тесданов. А жена нас не прогонит?
Колков. Слушайся дяденьку. Говорю же, хорошие ребята.
Тесданов (треплет Колкова за шею). Ах ты, дяденька.
Колков. Здоровый стал, собака. Нет, серьезно, я так рад, что ты приехал. Она в художественном, экскурсовод.
Тесданов. Кто?
Колков. Наташка. К кому идем-то.
Тесданов. А-а.
Колков. Красивая девка, увидишь. Сергей довольно серенький парень, но она… Не, парень он хороший. Да, отличные ребята. Сейчас сядем… (Вспомнив.) О! А где Глазков?
Тесданов (припоминая). Глазков?.. Глазков! Член Союза художников, собственная мастерская на Мойке. Уже две персональные выставки.
Колков. Иди ты!
Тесданов. Сам видел.
Колков. Хорошо?
Тесданов. Ты знаешь, хорошо.
Колков (подумав). А мы его в архитектурном за человека не считали.
Тесданов. Вот так. Идем?
Колков. Пошли. Здесь баночка есть.
Находят баночку, гасят в ней сигареты. Появилась Алла Филипповна.
Алла Филипповна. Вы чего здесь раскурились? А ну мотайте отсюда!
Колков. Сейчас ка-ак… поцелую! (Бросается на Аллу Филипповну.)
Алла Филипповна. Э-э! Чтоб тебя! Толька, козел чертов! Ты, что ли?
Колков. Вы мне не рады?
Алла Филипповна. Холера, уйди, напугал! Я-то думаю, опять пьянь какая-нибудь к нам зашла. Слышу, шебуршится кто-то.
Колков. Ксенин дома?
Алла Филипповна. Дома. Вон Наталья из душа… (Кричит.) Наталья! Ксенина! К вам! А вы че, на ночь глядя?
Колков. Товарищ наш из Питера… Учились вместе.
Алла Филипповна. Работать сюда?
Тесданов. Может и поработаю.
Колков (Алле Филипповне). Сигарету?
Алла Филипповна. Давай. А че делать?
Колков. Дом декабристов восстанавливать.
Алла Филипповна. Нам бы тоже кто бы че восстановил. Живем, как в забегаловке, кому не лень, все прутся, только бутылки по утрам сшибаем.
Вошла Наташа.
Наташа. Толя? Здравствуйте.
Тесданов. Здравствуйте.
Колков. Натали, мы по ваши души.
Наташа. Входите. (Тесданову.) Проходите, пожалуйста.
Тесданов. Спасибо.
Колков. Алла Филипповна, звиняйте дяденьку.
Алла Филипповна. Идите уж. (Уходит.)
Тесданов (в сторону Аллы Филипповны). Кто это?
Колков. Курьерша. У нас работает.
Наташа. Не ругалась?
Колков (укоризненно). Наталья… (Демонстрируя Тесданова.) Рост, волосы, глаза, нос… Нос какой!
Тесданов. Толя, перестань.
Колков. Подбородок, плечи, грудь, талия… э-э. Прости. На такого красавца разве рявкнешь?
Тесданов. Я уйду.
Колков. Врубеля на тебя нет. Все, молчу.
Тесданов (Наташе). Здесь много народу живет?
Наташа. Хватает… В правом крыле семь комнат…
Тесданов. Где это?
Колков. С улицы, когда входили, направо дверь, а мы налево свернули.
Тесданов. Ах, там живут?
Колков. А ты как думал?
Наташа. И в нашем четыре.
Тесданов. И все архитекторы?
Наташа. В основном.
Тесданов. Сапожники без сапог?
Наташа. Да.
Тесданов. Узнаю тебя, Россия…
Колков. До революции внизу висел красный фонарик, после – общежитие для повышающих квалификацию партработников, а теперь…
Наташа. Теперь – мы.
Тесданов. Да, жизнь идет.
Наташа. А мы стоим. Проходите.
Колков, Тесданов идут за Наташей. Входят в комнату.
Колков (громко). Привет!
Ксенин. Тс-с.
Колков (зажал себе руками рот). Ох, прости. Сашка спит?
Тесданов (подавая руку Ксенину). Гера.
Наташа. Говорите вы нормально.
Ксенин. Сергей. Так-то он крепко спит, можно в голос.
Колков. Крретин.
Ксенин. Чего ты?
Колков. Да, разорался.
Наташа. Толя, перестань, ей-богу. (Тесданову.) Куртку сюда, на дверь. Садитесь.
Колков. О! Я вас-то не обзнакомил.
Тесданов. Я понял, что вы Наташа.
Наташа. А вы…
Тесданов. Гера. Просто Гера.
Наташа. Словом, мы друг друга…
Тесданов (вместе с Наташей). Поняли.
Тесданов и Колков садятся.
Наташа. Сережа, стул принеси. Погоди, я сама, там одежда.
Наташа приносит из-за стеллажа стул. Тесданов ставит на стол бутылку коньяка.
Тесданов. Хозяйка не против?
Наташа (смеясь). Хозяйка не возражает.
Ксенин достал рюмки.
Тесданов. Замечательно. Знаете, мужики, я так соскучился по добрым женам.
Колков. А у тебя их что, как у султана: раз-два-три-четыре-пять?
Тесданов. По-моему, Наташа очень добрый человек.
Наташа. О, вы меня не знаете.
Тесданов. Уже знаю, и немало.
Наташа. Да откуда?
Колков. Я, я рассказал.
Тесданов. По реакции. Коньяк ставлю, а сам думаю: как вы отреагируете. Импульс какой? Но вы так чудно рассмеялись, и ни тени осуждения. Это же черт знает как прелестно.
Наташа. А вдруг я пьяница?
Колков. Кто, ты? (Тесданову.) Сейчас смотри, как и сколько эти алкаши будут пить.
Ксенин. Таша, а что… (Показывает на стол.)
Тесданов. Ребята, ничего не выдумывайте. (Достает из сумки коробку конфет.) У меня тут коробочка…
Наташа (Ксенину). Возьми печенье в тумбочке. (Берет коробку.) Красивая.
Ксенин ставит вазу с печеньем на стол.
Тесданов (Наташе). За шнур золотой тяните.
Наташа (открывает коробку). Сережа, посмотри.
Ксенин. Да-а.
Колков. А мне и похвастаться нечем.
Наташа (Колкову). Сиди. (Читает.) Петер…
Тесданов. Петергоф.
Колков (бьет себя по лбу). Братцы, все же я дубина.
Наташа. Что опять?
Тесданов. Маленькая склонность к мазохизму. Да?
Колков. Все сели. Гера, можно?
Тесданов. А? Ну.
Колков (разливая коньяк). Друзья мои, наш гость – не просто гость, а человек, с которым мы вместе учились в Ленинграде; не просто в Ленинграде, а на одном курсе. Р-раз! После окончания института, как лучший из лучших… Гера, отбросим ложную скромность…
Тесданов. Но не стыд.
Колков. Кругом свои люди. Словом, дело не в родовом гнезде, которое имеет счастье находиться тоже на берегах Невы, не в значке мастера спорта по фехтованию, который из скромности… скромняга! Не носит! Дело в выдающихся способностях нашего гостя, обеспечивающих ему работу в родном вузе. Два!
Тесданов (поднимая рюмку). За знакомство.
Колков. Я не сказал о самом главном.
Тесданов. Да-да-да.
Колков. Не перебивай дяденьку. Посмотрите на него, на этого атланта, и скажите мне… что, скажите, есть общего между этим сыном белых ночей и нашим М. М.?
Ксенин. По-моему, ничего.
Колков. Так. Наташа.
Наташа. С вашим Маратом?
Колков. Да, Марат Маратычем.
Наташа (Тесданову). Если б вы знали, с кем вас пытаются сравнивать…
Тесданов. Мне его побить?
Наташа. И вправду, Толя. Что-то ты здесь…
Колков. Прошу любить и жаловать – Герасим Алексеевич Тесданов. Племянник нашего М. М.
Тесданов. Двоюродный.
Колков. Да, двоюродный.
Молчание.
Ксенин. Хорошо.
Колков (Тесданову). Я думаю, комментарии излишни? Отношение к нашему дяде – более чем.
Тесданов. Безобразие. Ну все, хватит. Ребята, без предубеждений. Если мое родство с М. М. и не недостаток, то и не самое большое достоинство. Родственных чувств – ноль, привязанностей никаких, словом, что хотите, то и думайте о нем. Я совсем другой Тесданов.
Колков. Серега, в лагере администрации теперь у нас свой человек.
Тесданов. Кстати, да. Чем смогу – помогу.
Колков. Живем.
Ксенин. Будем жить. Ну что?
Тесданов. За знакомство.
Пьют.
Тесданов. Наташа, вас смутило, что я Тесданов?
Наташа. Смутило. Нет-нет, все в порядке.
Тесданов. Не верю.
Наташа. Правда.
Тесданов. Тогда выпейте до конца.
Колков. Бесполезно.
Тесданов. Что уж так?
Наташа. Боюсь.
Тесданов. Сережа, надеюсь твоя жена не дебоширка?
Ксенин. Дай волю.
Тесданов (Наташе). Не побьете же нас? Ну а побьете, ничего страшного. Даже приятно.
Наташа. Вот удовольствие. Правда, я совсем не пью. Да и вам больше достанется.
Тесданов (Ксенину). Удивительно. Если в Сибири все такие, вернусь домой женатым. Толя, наливай.
Ксенин. Вы надолго к нам?
Колков (разливая). Братцы, может, хватит великосветский салон устраивать?
Тесданов. В самом деле, Сережа?
Ксенин. Конечно.
Наташа. Как-то… Ну, я уже пьяная.
Тесданов. Вы меня убиваете.
Наташа. Ты.
Тесданов. Тьфу! Ты, Наташ, прелесть. Сергей, извини.
Ксенин. Ничего-ничего. В общих чертах я согласен.
Тесданов. Какие вы славные. Из дому улетел… Дождь, слякоть, ветер. Прилетел к вам – снег идет. И тишина. Чудо? Чудо. (Кивнув на Колкова.) В аэропорту встречает… вдруг! Глазам не поверил.
Наташа. Чудо?
Тесданов. И какое! Дальше слушайте. Повел меня в…
Колков. В «Снежинку».
Тесданов (ласково). В «Снежинку». Уютно, чисто, никакой музыки. Коньяк, шампанское и тишина. Чудо?
Все. Чудо! (Рассмеялись.)
Наташа. Тс-с!
Тесданов. У меня уши заложило от тишины, честное слово. Сколько мы просидели в кафе?
Колков. Часа три.
Тесданов. Три часа! Ну да, в восемь пришли и вот… Я забыл, когда просто, не спеша, говорил с человеком… Сидел и говорил с человеком. Можете себе представить? Для вас это привычное дело, для меня… праздник души какой-то.
Колков. Может, выпьем?
Тесданов. Да-да, сейчас. Э-э… Ну вот, сбил. Да! Я очень благодарен (показал на Колкова) этому типу за то, что привел меня к вам.
Колков. Места знаем.
Тесданов. Вам благодарен за ваше радушие, сердечность. Судьбе благодарен, что оказался в этом городе… (Колкову.) Вот сейчас охмелел.
Колков. Чувствуется.
Тесданов. Серьезно?
Колков. Такая тирада.
Тесданов. Одним словом, за хороших людей. За всех вас. Как говорят, нас – хороших людей – так мало.
Наташа. Это правда.
Тесданов. Сергей улыбается – не верит.
Ксенин. Может, не так уж мало?
Тесданов. Мало, старик, мало. Все, пьем. А если мой дядька не очень достойно здесь ведет себя, мы ему хвост прижмем. Пьем. А прижать есть чем. Пьем.
Пьют.
Ксенин. Гера, а что ты…
Тесданов (сразу). Дом декабристов буду работать. Это?
Ксенин. Да.
Тесданов. Коля мне говорил, что ты классный макетчик… Макет будет нужен. Обязательно.
Ксенин. Сделаем.
Колков. Братцы, дяденька курить хочет.
Тесданов (достает из сумки сигареты). Пойдемте, я моими угощу.
Наташа. Можете и здесь покурить, только в форточку.
Тесданов. Зачем же? Здесь ребенок, не надо. Пусть спит.
Наташа. Да ничего, у форточки можно. Сейчас открою.
Тесданов. Перестань, Наташа. Что нам, трудно в коридор выйти?
Наташа. Ну идите.
Тесданов. А ты?
Наташа. Я не курю.
Тесданов. Сергей, завтра же покажешь, кто и где делает таких женщин. Понял?
Ксенин. Таких нет.
Наташа. Почему же? Если в общих чертах…
Тесданов. Найдется?
Колков. Мы идем или нет?
Наташа. Кто ищет…
Тесданов. Ясно. Пошли.
Затемнение
Очередь у торговой палатки. Продают женские сапоги. Подбежал Ксенин.
Ксенин. Кто последний?
Женщина (вздохнув, она явно не надеется на удачу). Я.
Голоса: «Мужчина, вы же здесь не стояли!» – «Отойдите за прилавок! Я не буду торговать». – «Мужчина, вы же здесь не стояли!» – «Вы можете не орать?? Ничего не слышно! Какие?!» – «Коричневые». – «Мужчина… Вот ведь какой хам. Взял все-таки». – «Ходи в кедах, бабуся!»
Ксенин (женщине). Простите, а чьи сапоги?
Женщина. Австрия.
Ксенин. Вена?
Женщина. Австрия.
Подошла еще женщина. Лукаво взглянув на первую, как бы спрятавшись, встала за Ксениным. Затем из-за Ксенина протянула руку и слегка ущипнула первую женщину. Та оглянулась, в недоумении посмотрела на Ксенина.
Ксенин. Тридцать шестой есть, вы не знаете?
Женщина. Все есть. (Отвернулась.)
Вторая вновь ущипнула первую. Та вновь оглянулась.
Ксенин (улыбнулся). Не хватит нам?
Женщина. Может, хватит? (Отвернулась.)
Вторая опять ущипнула, уже за ягодицу. Первая с размаха ударила Ксенина по голове сумкой. Потом еще и еще.
Женщина. Вот! Вот! Вот тебе!
Ксенин. Да вы что?! Вы что?!
Вторая женщина. Лиля! Не надо! Перестань, Лиля!
Лиля (продолжая бить). Ах ты! Быдло! Лена, представляешь, он меня за… Пристроился и щиплет прямо за… Представляешь? (Опять бросается на Ксенина.)
Лена. Лиля! Лиля, подожди!
Очередь замешкалась, смотрит на происходящее. Появляется Тесданов.
Тесданов (Ксенину). Взял?
Ксенин. Гера, я стою…
Лиля. Я все глаза сейчас тебе…
Лена. Лиля, это не он.
Лиля. Не хватит ему… И улыбается… Я тебе покажу, не хватит! Где милиция?
Голоса в очереди: «Что такое?» – «Деньги муж потерял». – «Какой муж? Заигрывал, щипал ее». – «Кто?» – «Да парень». – «Ни стыда, ни совести». – «Ну не удержался мужик, подумаешь?»
Тесданов, воспользовавшись замешательством, уже оказался у прилавка.
Тесданов (кричит). Какой размер?
Ксенин. Тридцать шестой!
Очередь тут же рванулась к прилавку.
«Куда без очереди?!» – «Девушка, не отпускайте!» – «Что за хамство такое?» – «Мужчина, вы же здесь не стояли?»
Лиля (задерживая Ксенина). Куда пошел? Лена, вызови быстрее милицию. Пусть попробует уйдет. Скотина…
Лена (Лиле). Ты за кем стоишь?
Лиля. Да вон.
Лена. Ну и вставай.
Лиля. Я его не отпущу. Черт с ними, с сапогами… (Ксенину.) Но ты у меня получишь.
Появляется Тесданов с покупкой.
Тесданов. А теперь в чем дело? (Ксенину.) Держи.
Ксенин (взяв коробку). Спасибо. Семьдесят?
Тесданов (Лиле). Что случилось?
Лена. Ничего-ничего. Лиля, иди сюда.
Лиля. Никуда я не пойду. (Ксенину.) А ты стой! Стой!
Ксенин. Я стою.
Лена (постепенно начинает плакать и смеяться. Тесданову). Понимаете, я шла… (Лиле.) Смотрю – ты. (Тесданову.) Лиля. Я стала за этим молодым человеком, чтоб она меня не видела, и… щипнула. (Ксенину.) Вы меня простите. Пожалуйста, простите.
Лиля. Ле-на!
Лена. Я не подумала, что ты… Лилечка, ты понимаешь…
Лиля. Лена!
Лена. Ой, какая я дура!
Лиля. Лена, ты, действительно, дура. (Повернулась и резко пошла прочь.)
Лена (убегая за Лилей, Ксенину). Пожалуйста, простите. Лиля! Лиля!
Тесданов начинает хохотать, за ним Ксенин. Очередь с прилавком тем временем исчезают, а Ксенин и Тесданов уже в макетной. Они продолжают хохотать, закатываясь от смеха. Больше жестами, чем словами, Ксенин повторяет ситуацию в очереди, отчего оба еще больше покатываются. От смеха уже болят скулы, но каждый раз, взглянув друг на друга… Остановиться они не в силах.
Тесданов. Се… Сереж… По… По…
Ксенин. Я… Не хватит… Нам…
Тесданов. Подожди. Пощади…
Ксенин. Ду… думаю: она чего?... (Передразнивая.) «Может, хватит?»
Хохочут. Входит Марат Маратович.
Марат Маратович (Тесданову). О, вот ты где. Что у нас?
Тесданов. Дядька, тут у нас… (Продолжать не может.)
Ксенин. Простите… (Тесданову.) Я во-оды… (Взял графин и, продолжая смеяться, вышел.)
Тесданов. Сей-час. (Хохочет.)
Марат Маратович ждет. Постепенно и сам начинает смеяться, глядя на племянника. Сначала изредка, потом все чаще и громче.
Марат Маратович. Все. Гера. Ну. Ну. Ге… Ты не забыл? Уймись, говорю.
Тесданов. Не забыл. Сейчас. (Постепенно успокаивается.) Все. Все.
Марат Маратович. Над чем это вы так?
Тесданов. Не спрашивай, а то опять…. Дома рас…
Марат Маратович (предупреждая очередной приступ). Ладно-ладно. С нами Кленова из сметного бюро поедет. Не возражаешь?
Тесданов. Не помню.
Марат Маратович. У окна сидит. Тоня.
Тесданов. Дай соображу. То-онечка! Дядька, ты ас!
Марат Маратович. Не возражаешь?
Тесданов. Я тобой горжусь, дядь Марат.
Марат Маратович. Тетке, смотри…
Тесданов. Обижаешь.
Марат Маратович. И не проспи. Хотя… ты ночуешь сегодня дома? (Посмотрев в сторону, куда ушел Ксенин.) Он куда?
Тесданов. За водой.
Марат Маратович. Гера, а ты с его женой… У?
Тесданов (отрицая). У-у.
Марат Маратович. У?
Тесданов. У-у. Скала. А с чего ты взял?
Марат Маратович. Скала… Кто ее не взрывал? Спроси? И Колков твой тоже.
Тесданов. Толька? Не может быть. Он у них днюет и ночует.
Марат Маратович. Правильно. Ладно, ваше дело. Баба она красивая. Одобряю.
Тесданов. Я Колкова раскручу.
Марат Маратович. А мне удивительно, что ты с Ксениным связался. Что такое, думаю? Нашел себе пару.
Тесданов. Он хороший парень.
Марат Маратович. Э-э, недоучка. Руки хорошие, не спорю. И жена…
Вернулся Ксенин.
Ксенин (Марату Маратовичу). Хотите воды?
Марат Маратович. Нет, спасибо. (Тесданову.) Насчет припасов сообрази. Пошел. (Уходит.)
Тесданов. Сереж, больше не смеемся. Показывай.
Ксенин. Помоги, пожалуйста. Поближе к свету.
Ставит в центре стола макет.
Тесданов. Флюгер придумал? Отлично! А чего вдруг петух?
Ксенин. Петух. На крыле год.
Тесданов (читает). 1799… Сережа, год постройки мы не знаем.
Ксенин. Знаем. Когда разбирали пол, под камином нашли клюку, а на ней отлит год. Тысяча семьсот девяносто девятый. Год рождения кого?
Тесданов. Кого?
Ксенин. Пушкина.
Тесданов. А ты ее видел?
Ксенин. Клюку? Я ее нашел.
Тесданов. Она могла быть сделана и раньше дома.
Ксенин. В том-то и дело, что не могла. Для этого камина все отливали по заказу.
Тесданов. Гениально. Краба? (Пожимает руку Ксенину.) Тебе цены нет.
Ксенин. Есть. Сто тридцать.
Тесданов. Кошмар… Что я могу сказать?
Ксенин (глядя на Тесданова). Скажи, чтоб добавили.
Тесданов. Твои бы речи да богу в ушко.
Ксенин. Зачем богу! Марату.
Тесданов. Так. Дай подумать.
Ксенин. Нас ведь здесь должно быть трое, а я один. Шесть лет.
Тесданов. Какая ставка у старшего макетчика?
Ксенин. Сто семьдесят.
Тесданов. На нее кто-нибудь оформлен? Не знаешь?
Ксенин пожал плечами.
Сорок рублей, конечно, деньги. А они чего, сволочи?
Ксенин. Давай уберем.
Убирают макет.
Тесданов. Сейчас домой?
Ксенин. Надо сапоги занести… Потом за Сашкой в детский сад и к теще его повезу.
Тесданов. Понятно. Сережа, есть идея. Завтра едем на рыбалку. Я, ты и Марат. Не перебивай, слушай дальше. С нами будет Тонечка из сметного. Пусть дядька потешится. Влюблен, как молодой лось во время гона, что я могу сделать?.. Мы отлично проводим время, и с рыбалки ты возвращаешься уже старшим макетчиком. Гарантирую. Не волнуйся, подхалимничать, просить не придется. Все организуется само собой. Забудь, что Марат твой шеф, спокойно лови рыбу, пей водку, ешь уху… То есть проведи два дня демократично и свободно. Можем мы позволить себе такую роскошь после трудового месяца?
Ксенин. Он старше ее лет на тридцать?
Тесданов. Где-то, как-то… Так?..
Ксенин. Женат.
Тесданов. Сережа, если им так хочется, почему бы и нет?
Ксенин. Не противно?
Тесданов. Им? Вряд ли. Тебе? Надеюсь, подглядывать за ними не будешь? Ну что ты раздумываешь?
Ксенин. Зачем я вам там?.. Только мешать.
Тесданов. Когда тебе так покажется, пойдешь проверить переметы. Дальше. Выезжаем в пять утра. На углу Либкнехта и Цеткин будет ждать газик. Прямо у дома Марата. Все понял?
Ксенин. Он мне не обрадуется.
Тесданов. Подходим с тобой ровно к пяти, и он нас встречает, как своих детей. Уверяю тебя. В конце концов, чего ты боишься. Он не Калигула, а простой советский человек. Наташка хоть отдохнет от вас: от тебя, от Саньки. Вы его на субботу и воскресенье к теще?
Ксенин. Да, сейчас.
Тесданов. Ну вот видишь. Есть возможность рыбку съесть и… в кресло сесть. Надо-надо, старик. Как мне в голову раньше не пришло?
Ксенин. Гера, я, кажется, не поеду.
Тесданов. Почему? Можно откровенно? Пару пуль тебе отолью, не обидишься?
Ксенин. Может, не надо?
Тесданов. Надо, старик, надо. У тебя совесть есть? Нет у тебя совести. У Сашки вашего пирке положительное… Так?
Ксенин. Так.
Тесданов. Еще поживешь в своих хоромах столько же, сколько прожил, он у вас вообще тубиком станет. Тьфу-тьфу-тьфу. (Постучал по столу.) Далее. Что ты с женой своей делаешь?
Ксенин. Что?
Тесданов. В чухонку ее превратил, в замотаную комплексующую бабу… И кого? Красавицу! Умницу! Другой бы ей ноги мыл и воду пил, а ты…
Ксенин. А я?
Тесданов. А ты, Сережа, эгоист. Возможно, лентяй. Макеты у тебя – чудо, но, согласись, работа, которую мы любим, для нас не работа. Понимаешь, о чем я говорю?
Ксенин. Не понимаю.
Тесданов. Брось ты. С твоими руками можно по четыре сотни в месяц иметь, за год кооператив купить, но ведь это же надо покрутиться, по-ра-бо-тать. Вот где работа.
Ксенин. Это что-то другое.
Тесданов. Это работа. Никто тебя не заставляет халтурить, «подмазывать», но вертеться ты обязан. Не дают квартиру – приди еще раз, еще, и требуй, ругайся, подавай на местком, судись, в конце концов, но делай хоть что-то. Сергей, дорогой мой, случись несчастье: под машину, там, завтра попадешь, – не дай бог, конечно, – и что? Наталья твоя с Сашкой до скончания века со своими ста рублями, в коммуналке. Да, как матери-одиночке двадцатку ей кинут. Ну вот и будут с сыном на сто двадцать шиковать. Это тебя не волнует? Я специально сгущаю краски… Может, зашевелишься?
Ксенин молчит.
Сережа… Я тебя старше на девять лет, и здесь (постучал себя пальцем по лбу), в смысле опыта, что-то есть.
Пауза.
Ксенин. Зашевелился.
Тесданов. То есть?
Ксенин. Еду.
Тесданов. Куда?
Ксенин. На рыбалку.
Тесданов. А-а. Не обиделся, что я так?
Ксенин. Нет. Все довольно… убедительно.
Тесданов. Слава богу, хоть одно доброе дело сделал… Два! А сапоги? Значит день прошел не зря.
Ксенин. Ох, совсем забыл. Гера, возьми деньги.
Вытащил из кармана деньги, считает. Тесданов наблюдает.
Тесданов. Всю зарплату бухнул?
Ксенин. Ты знаешь, нет. Еще двадцать осталось. На сигаретах сэкономил… Сколько тут? Ага, тридцать… Вот. А уходило по двенадцать рублей в месяц. Теперь курить бросил. Видишь, нет худа без добра. И на буфет по рублю… сорок пять… это еще плюс двадцать три. Отлично! Ташка от радости на ушах стоять будет: я ей сюрпризом… Семьдесят. Держи.
Тесданов. А сейчас занимать придется?
Ксенин. Выкрутимся. С голоду не помрем.
Тесданов молча собрал деньги и положил в карман Ксенину.
Ксенин. Зачем?
Тесданов. Когда сможешь – отдашь. Пойдем.
Ксенин. Гера! Забери. (Сует Тесданову деньги.)
Тесданов не берет, отступая от Ксенина по комнате.
Тесданов. Я сказал: когда сможешь… Серега, не глупи.
Ксенин. Если не возьмешь… я выкину. Честное слово, выкину.
Тесданов. Тебе семью кормить! Убери их!
Ксенин. Не возьмешь? (Вот-вот брызнут слезы.)
Тесданов. Ну ты и тип. Что с тобой? Сережа!
Ксенин бросает деньги на пол. Тесданов догоняет его, схватив, тащит назад.
Ксенин. Пусти!.. Пусти!..
Тесданов. Эй, мальчик!
Ксенин. Я ударю.
Тесданов (швырнув Ксенина на пол). Дурак.
Ксенин вскочил и бросился на Тесданова. Они стоят, схватив друг друга за грудки.
Слушай внимательно. Твой макет оформляем как спецзаказ, заключаем договор и через две недели ты получаешь двести рублей. Получаешь и возвращаешь долг, слышишь, бешеный?
Ксенин отпускает Тесданова.
Пауза.
Тесданов. Костюм помял, идиот.
Ксенин. А разве это можно?
Тесданов. С бухгалтерией и дирекцией уже согласовано. Не такой уж Марат и зверь, как вы о нем думаете.
Ксенин. Ты пробил?
Тесданов. Неважно. Дружок, мы ведь на деньгах топчемся.
Тесданов собирает деньги. Ксенин присоединяется.
Тесданов. Не мог на крупные поменять? Зарядку я сегодня, между прочим, делал. (Подает Ксенину деньги.) Считай, аванс тобой получен. Спрячь и не мозоль мне глаза. (Одобряюще хлопнул Ксенина по плечу.) Ну!
Ксенин. Гера…
Тесданов. Ну!
Ксенин (с трудом). Я понимаю… Теперь понимаю – ты не хотел унизить. Я… видимо, не очень хороший человек… раз так подумал…
Тесданов (перебивая Ксенина, весело). Да люблю я тебя, вот и вся стать.
Ксенин. А за что?
Тесданов. Люблю?
Ксенин. Да.
Тесданов. Сам как считаешь?
Ксенин. Не знаю. Талантов особых, образования там… ума какого-то оригинального…. высказываться толком не могу – ничего этого нет. Даже другие удивляются: почему ты со мной… ну… общаешься, в гости ходишь.
Тесданов. Тебе не стыдно?
Ксенин (серьезно). Я не вру.
Молчание.
Тесданов. Вижу в тебе то, чего не видят другие.
Ксенин. Правда?
Тесданов. Зачем мне врать?
Ксенин. Спасибо.
Макетная погружается в темноту.
Тесданов (обняв Ксенина, выводит его на авансцену). Серж, никогда не думал, что ты какой-то… как бы это? В себя опрокинутый, что ли. Зачем? Все гораздо проще.
Ксенин. И сложнее.
Тесданов. Что сложнее?
Ксенин (помолчав). Тебя бы она не ударила.
Тесданов. Кто?
Ксенин. Женщина. Лиля.
Тесданов. А-а. В очереди?
Ксенин. Да.
Тесданов. Почему?
Ксенин. Она бы не поверила. Понимаешь… Она бы посмотрела… и нашла ту, свою подругу.
Тесданов. Да почему?
Ксенин. Потому что не быдло. Не похож на быдло, а я… Нет, я тоже не быдло, но…
Тесданов. Чушь какая-то.
Ксенин. Вы послушайте. Сейчас все поймете.
Теперь мы видим, что дело происходит на лесной поляне. Марат Маратович сидит с Тоней Кленовой. С одного шампура они едят шашлык. Глядя на изрядно подвыпившего Ксенина, смеются.
Ксенин (весело). Я не быдло!
Кленова. Сережа, ты не быдло. Ой, хохмач!
Марат Маратович. Никто не быдло.
Ксенин. А кто?
Кленова. Те. (Махнула рукой.) Все те.
Ксенин (радостно). Вот! Понимаете? Их же много! Как я… макеты маракуют, работают… просто. Их сразу видно… не выдающихся.
Тесданов. Скорее наоборот, Сережа.
Марат Маратович. Действительно.
Ксенин. Простите, неправильно сказал. Узнают – вот как. И меня узнают… тоже сразу. Как чуют, что ты – так себе… (Марату Маратовичу.) Спасибо вам, конечно, за должность, за старшего, но если бы не Гера… Марат Маратович, положа руку на сердце…
Марат Маратович. Какую-то, конечно, роль сыграло…
Ксенин (с азартом). Не назначили бы! Потому что быдло! В том смысле, что таких, как я… На всех не напасешься. Правильно? И сразу можно сумкой по голове.
Кленова. Какой сумкой?
Ксенин. А какая под руку попадет. Хамство, неуважение… Есть ты, нет тебя – неважно. Не ты, так другой… Разве можно? Между прочим, вы, Марат Маратович, с подчиненными не здороваетесь (весело и ласково погрозив Марату Маратовичу пальцем). Я знаю почему. Сказать? А вроде вы не в духе, не до этого. Правильно, потому что – быдло. Я вас не осуждаю, так мир устроен… почему-то. А это больно. Вы меня понимаете? Гера, Марат Маратович…
Марат Маратович. Понимать-то понимаю…
Ксенин. Я вам, честное слово, говорю, не обижайтесь. Где шофер? Сейчас покажу. Гена! Гена!
Тесданов. Спит он.
Марат Маратович. Да. Ты его не трогай.
Ксенин. Спит? Он спит и видит сны. Вот! Свои гениальные сны! Скажите, он может видеть гениальные сны?
Марат Маратович. Кто знает. Мало ли что…
Ксенин. Правильно! А вы его даже поесть не пригласили, потому что он…
Марат Маратович. Ну все, хватит. Ты, знаешь ли, тоже слова выбирай.
Ксенин. Я умоляю, не обижайтесь. Мы же откровенно… я впервые с вами так.
Марат Маратович. Ради бога, конечно…
Ксенин (удивленно и радостно). Вы, оказывается, живой человек, Марат Маратович. Не знал, честное слово. Я рад, что мы говорим с вами… И мы должны, наконец, понять, про что жизнь наша, мы в ней. Правильно?
Марат Маратович. И понимай. Шофера зачем совать?
Ксенин. Он видит гениальные сны? Решили?
Марат Маратович. Опять за рыбу-мясо.
Ксенин. Он их написать не может! Ни ручкой, ни кистью… А сын сможет! Не сын, так внук или правнук, потомок какой-нибудь.
Кленова. Вообще-то через гены передается.
Марат Маратович. Ну, это может быть.
Ксенин. Значит, беречь его, думать о нем надо. А мы не думаем.
Марат Маратович. Все думаем, палку тут перегибать не следует.
Ксенин. Не думаем!
Марат Маратович. Почему не думаем-то, когда думаем?
Ксенин. Думаете?
Марат Маратович. Думаем.
Ксенин. Как?
Марат Маратович. Обыкновенно, как.
Ксенин. А надо по-человечески, не обыкновенно.
Марат Маратович. А обыкновенно – это по-какому? По-звериному?
Ксенин. Почему? Нет.
Марат Маратович (психуя). Ну как? Как тогда? Как? Толком сказать можешь? Запутал уже к черту и меня и себя. Как?
Ксенин. По-обыкновенному?
Марат Маратович. Да!
Ксенин (сосредоточенно, четко выговаривая каждое слово). Это значит, по структуре. По сложившейся, негласно указанной структуре социальных взаимоотношений данного общества.
Пауза.
Марат Маратович (Тесданову). Ты что-нибудь понял?
Ксенин (втолковывая по-дружески Марату Маратовичу). Вы начальник Гены, вы приказали нас везти, и он поехал. А у него выходной! Но он поехал, потому что боится испортить с вами отношения, потерять работу…
Марат Маратович. Э-э, брось ты. Думаешь, я ему мало доброго делаю? Нужно ему куда съездить – пожалуйста.
Ксенин. Правильно! И тем самым лишаете его права отказать вам. Вот вам и структура.
Марат Маратович. Теперь про человеческое. Дуй уж до конца.
Ксенин. Вы его просите, он, сохраняя достоинство, отказывает безо всяких для него последствий: не попадает под сокращение штатов, никто к нему не придирается, не мстит. И ничего в человеке не ломаем, и он сознает себя, свою ценность.
Марат Маратович. Договорились. Уже, оказывается, людей ломаем.
Ксенин (весело). И не замечаем этого, вот что страшно, Марат Маратович. Мы в них, в себе, самое сокровенное ломаем. Самое-пресамое… А у них сны… дети…
Марат Маратович. Никому я ничего не ломал. (Кленовой.) Я тебе сломал что-нибудь?
Кленова. А?
Тесданов смеется.
Ксенин (вновь радостно подхватывая). Конечно! Вы на тридцать лет старше Тони! Кто знает, может, по страстям, красоте душевной в тебе Джульетта росла, Тоня. Но вы со своей структурой отношений убили ее в ней… И Джульетты уже не будет никогда. Не успела, сломали. А что? Подумаешь, какая-то там… из сметного… мартышка у машинки… (Обнимая Марата Маратовича.) Жестокие мы, Марат Маратович.
Марат Маратович (Тесданову). Убери его куда-нибудь. (Кленовой.) Тоня, идем к машине.
Кленова, оглядываясь на Ксенина, уходит с Маратом Маратовичем.
Тесданов. Старик, вот и кончилась твоя карьера!
Ксенин (ему плохо). Конечно. Структура… Не надо было мне ехать.
Тесданов. Да уж, вижу.
Ксенин. Как с другой планеты… Понимаешь… Мне нельзя пить.
Тесданов. Много ли ты выпил?
Ксенин. Нет, Гера. Понимаешь, у меня спазмы… Я из университета…
Тесданов. Сядь. Успокойся. (Усаживает Ксенина под деревом.) Вот так.
Ксенин. Я из университета…
Тесданов. Ясно. Ты студент.
Ксенин. Нет. Мне нельзя. В университете…
Тесданов. Сережа, я понял.
Ксенин. Подожди.
Тесданов. Ну.
Ксенин. Из университета ушел, от нагрузки спазмы сосудов… мозга… головного. Потом прошло. Понял? А было больно.
Тесданов. Понял. Тебе легче?
Ксенин. И пить нельзя. Я совсем не пью. Очень редко. Чуть-чуть, потому что больно.
Тесданов. И правильно делаешь.
Ксенин. Как хорошо. Ветерок.
Тесданов. Эй, дружок, никак спать надумал?
Ксенин. Сейчас… Немножко… Ветеро-ок. Я люблю, когда…
Тесданов. Когда что?
Ксенин. Люблю… (Спит.)
Тесданов снял с себя куртку, укрыл ею Ксенина и пошел в сторону, противоположную той, куда ушли Марат Маратович с Кленовой. Потом остановился, посмотрел на Ксенина.
Тесданов. Сергей! Сергей! Ксенин!
Ксенин спит. Тесданов быстро уходит.
Комната Ксенина. Стук в дверь. Из-за стеллажа в ночной рубашке вышла Наташа. Подошла к двери.
Наташа. Кто там?
Голос Тесданова. Наташа.
Наташа (открыв дверь). Подожди, я оденусь.
Тесданов вошел сразу. Наташа быстро надела халат.
Наташа. А где Ксенин?
Тесданов. На рыбалке.
Наташа. Ничего не понимаю.
Тесданов. Я к тебе.
Наташа. Зачем?
Тесданов подошел к Наташе и склонил ей голову на плечо.
Наташа. Ты что? Ты что? Гера!
Тесданов. Стой. Ничего.
Наташа (не сразу). Гера… не надо. Иди, попей воды…
Тесданов (подняв голову, внимательно глядя на Наташу). Не поможет. (Стал гладить ее по голове.) Я сволочь?
Наташа. Мы Сашку разбудим… Иди домой.
Тесданов. Не надо врать. Он у матери. (Целует ей руку.)
Наташа. Гера… перестань… Гера…
Тесданов (прижав Наташины ладони к своему лицу). Я сволочь. Правильно. Я уйду. Наташа. Но… (Со слезами на глазах.) Боже, как я тебя… Ты… Подожди. Вот, черт. (Засмеялся.) Уже было.
Наташа. Что было?
Тесданов. Все было. Ты заметила, что в жизни иногда бывают моменты… как будто это уже знал раньше? Аберрация памяти… Я к тому, что все у нас с тобой уже было… Правда?
Наташа пожала плечами.
Идиот, дело не в этом. Знаешь в чем?
Наташа. В чем?
Тесданов. Страшновато… Мне кажется, я умру без тебя.
Наташа. Кажется.
Тесданов (обняв Наташу). Глупенькая… Посмотри на меня.
Наташа посмотрела на Тесданова. Тот хотел поцеловать ее в губы.
Наташа (отвернувшись, с отчаяньем). Где Ксенин?!
Ксенин в сверкающей белой рубахе, за спиной, скрепленный на груди серебряной пряжкой, словно знамя, бился и вспыхивал в лунном свете голубой плащ. Босой, он стоял на вершине скалы, с глазами, полными от восторга слез и звезд. Кричали чайки, внизу тяжело и густо вздыхало море. Вдруг издалека послышался тревожный гул. Он приближался с невероятной скоростью. Ксенин не выдержал и вскинул руки над головой. И тут же громада волн мощным аккордом музыки обрушилась на Ксенина.
Ксенин. А-а-а! Я прише-е-е-е-ел! О-о-о! Я при-шел! Птицы! Небо! Море мое!
А-а-а!
Из глубины,
теплой и мягкой,
теплой и мягкой
Я пришел! А-а-а! Лететь рядом с волной,
С криком птиц взлетать в поднебесье
и в бездну!
В мягкую
теплую
бездну.
Бесшумно прощаясь…
Прощая-а-а-! А-а-а!..
И вновь с волной,
и вновь в поднебесье!
И в черную глыбу пространства!
Скорее!
Туда,
в вышину,
где легкие, корчась от боли,
и тело сгорают.
А ветер земли
отстает и звуки погасли…
Лишь звезды и ночь,
лишь звезды и ночь,
И голого сердца полет! А-а-а!..
Голого… Сердца… Полет…
Я счастлив, Маэстро.
И стало темно. Когда появился свет, мы видим Ксенина, лежащего лицом вниз, на поляне. В отдалении полукругом стоят музыканты, медленно опуская инструменты. Ксенин поднял голову. Улыбаясь, к нему шел Маэстро, и вновь все погрузилось во тьму. Ксенин встал…
Ксенин. Эй. Эй. Гера. Эй! Где они? Гера! Не понимаю. Гера-а-а-а! Э-э-э-э-эй! Уехали? Да нет… Эй! Эй!
Уходит в глубину леса. Тревожно шумят деревья. Далеко-далеко слышны тихие раскаты грома.
Действие второе
Кафе Бириша. Доя и Бириш.
Бириш. Славная ты девушка, Доя, и я бы не хотел, чтобы ты всю жизнь проторчала в официантках. Надеюсь, у тебя нет оснований считать меня неблагодарным? Помнишь, как ты пришла к нам, вернее, как привела тебя моя покойная жена? Ты была такая худенькая… почти прозрачная. Я еще шутил: «Закройте скорее дверь, а то нашу Дою сквозняком вышвырнет в форточку». (Смеется.) Помнишь?
Доя. Да, господин Бириш.
Бириш. Конечно… Конечно, я – господин Бириш… но мне… мне не хочется быть твоим хозяином, Доя.
Доя. Вы хотите меня уволить?
Бириш. Да нет же! Нет. Работай на здоровье. У тебя прекрасный голос, руки… сама… Ты меня очень устраиваешь, Доя. А где Коста?
Доя. Делает уроки.
Бириш. И за сыном моим ты хорошо смотришь. Он очень привязался к тебе.
Доя. Он хороший мальчик.
Бириш. Гхм. Подойди поближе.
Доя подходит. Бириш вытаскивает из кармана небольшой футляр, поднимает крышку.
Пауза.
Доя. Очень красиво.
Бириш. И не очень дешево. Семь тысяч. Тут. В этом колье. А теперь спроси меня: зачем мне оно? Ну, спроси-спроси.
Доя. Зачем вам оно?
Бириш. Подержи.
Доя взяла колье.
Оно твое! Можешь делать с ним все, что хочешь. Можешь носить, как простые бусы, ходить в нем на рынок, убирать в доме… стирать, парить, жарить – все! Оно твое!
Звенит дверной колокольчик.
Ты рада?
Доя. Да, господин Бириш…
Бириш. Рада или нет? (Подошел вплотную к Дое. Опять звенит колокольчик.) Э-э, чтоб их… И мы не будем больше разбрасывать мыло на ступеньках? У?
Доя. Вы ушиблись?
Бириш. Ах ты, плутовка. Я до сих пор хромаю. (Колокольчик звенит все требовательнее.) Доя, лапушка… (Обнял Дою за талию.) Не хочешь меня поблагодарить?
Доя. Как я это должна сделать?
Бириш (мурлыча). Не разбрасывать на лестнице кусочки мыла, не запираться в своей комнате… У?
Вновь звенит колокольчик. Слева по лестнице спускается Коста.
Коста. Доя, почему ты не открываешь дверь?
Бириш (отскочив от Дои). Уже сделал уроки, малыш?
Коста. Да, папа.
Доя, положив футляр на стол, быстро бежит и открывает дверь. Бириш спрятал футляр в карман. Входят горожане.
Горожанка. Господин Бириш, что происходит в нашем городе? Объясните.
Бириш. Слушаю вас, почтеннейшая.
Горожанка. Вы всегда открывали кафе вовремя.
Бириш. Я рад, если сегодняшняя задержка с открытием – единственная для вас неприятность.
Горожанка. В том-то и дело, что нет.
Бириш. Я весь внимание.
Горожанин. Вы ничего не знаете?
Бириш.?
Горожанка. Друг мой, позволь, я закончу свою мысль.
Бириш. Сюда. Пожалуйста.
Пара садится за столик, Бириш подсаживается к ним. Доя обслуживает остальных горожан.
Коста. Папа, разреши мне немного погулять?
Бириш. Конечно же, сынок. (Посетителям.) Извините. (Сыну.) Но к ужину чтоб был без опозданий.
Коста. Хорошо, папа.
Бириш. Иди, милый.
Коста уходит.
Извините.
Горожанин. Славный мальчуган.
Горожанка. Есть что-то общее с нашим Жефом.
Горожанин. А я думаю: кого он мне напоминает?…
Горожанка. Жеф, вылитый Жеф. К нам в город идет какая-то банда.
Бириш. Банда?
Горожанин. Причем не просто банда…
Горожанка. Друг мой, ты нетерпелив. Нехорошо.
Горожанин. Прости, пожалуйста.
Горожанка. Ходят слухи, что эти музыканты…
Горожанин. Их видели у реки с инструментами…
Горожанка. Ты не находишь, что твое поведение начинает граничить с наглостью?
Горожанин. Уточнить… только уточнить.
Горожанка. Прости, пожалуйста. (Биришу.) Но это, конечно, для отмазки глаз: инструменты и все прочее. Вы бы видели, как они одеты.
Горожанин. В хламидах:…ко… ко…
Горожанка. Да, верно. У всех косы. Ясно одно: они идут к нам неспроста. Я вся дрожу. Мне страшно за наших детей.
Горожанин. Кто знает, что у них на уме?
Бириш. Может быть, действительно музыканты?
Горожанка. Тогда почему у них нет паспортов? Одного задержали: всех поразил его вид. Подошел полицейский, потребовал паспорт…
Горожанин. А паспорта нет.
Горожанка. Его, конечно, арестовали и увели в Майорат.
Бириш. Он был один? А где остальные?
Горожанка. Вероятно, уже входят в город. А тот, первый, был как бы шпионом. То у Майората крутился, то на площади у старого собора.
Бириш. Любопытно.
Горожанка. Все только об этом и говорят. (Показывает на других посетителей.) Вы послушайте.
Бириш. Доя!
Подошла Доя.
Я вас покину, извините.
Горожанин. Господин Бириш, избавьте нас от кривотолков. Вы как член Майората можете все узнать подробней.
Бириш. Что я сейчас и сделаю.
Горожанка. У меня душа не на месте… Я прошу вас…
Бириш. Бегу.
Горожанка. Мы вас ждем. Успокойте меня.
Бириш. Уверен, все будет хорошо. Доя, прими заказ. Не волнуйтесь, я быстро. (Уходит.)
Горожанка (Дое). Два пива, сыр.
Горожанин. Ты думаешь, этого достаточно?
Горожанка. Я думаю, вполне.
Горожанин. Наверное, ты права. Два пива и сыр.
Майорат. В кабинете Майор и Гростен.
Майор. Ваше имя.
Гростен. Гростен Жиго.
Майор. Цель вашего приезда?
Гростен. Мы не пользуемся транспортом.
Майор. Вы не один?
Гростен. Что вы имеете в виду?
Майор (помолчав). Я похож на дурака?
Гростен. Простите, господин Майор, но я действительно не понимаю.
Майор. Кто прибыл с вами в наш город?
Гростен. Пока я один.
Майор. Вы говорите: «Мы не пользуемся транспортом». Кого вы имели в виду?
Гростен. Своих друзей.
Майор. Чем вы занимаетесь?
Гростен. Игрой на волынке.
Появился стражник. В руках у него бич.
Гростен. Постойте! (Достает из-за спины волынку.) Я не обманываю вас.
Майор. Играйте.
Гростен. Хотите сарабанду?
Майор (остановил жестом). Значит, музыкант?..
Гростен. Да, господин Майор.
Майор. Артист? Выпороть артиста гораздо легче, чем объясниться с ним? А?
Гростен. Будьте великодушны, господин Майор. И потом…
Майор. Что?
Гростен. Мои товарищи считают меня самым покладистым и удачливым.
Майор. Почему же?
Гростен. Мне всегда везет. Поэтому они и послали меня к вам.
Майор. Ага. Значит, ко мне?
Гростен. Почти. То, что у меня нет паспорта, и мой арест – счастливое совпадение. Иначе как бы я к вам попал?
Майор. Да, это сложно.
Гростен. Путь к правосудию всегда нелегок.
Майор. Я не судья.
Гростен. Но страж, а это одна статья.
Майор (стражнику). Стерк!
Стражник расправляет бич.
Гростен (быстро). Господин Майор, мы просим вас дать нам разрешение…
Удар бичом.
…на гастроли в вашем городе.
Удар бичом.
(Бегая по кабинету, пытается уклониться.) Если вы не против…
Удар бичом.
Мы можем заключить выгодный для обеих сторон контракт.
Удар.
Бога ради, не бейте!
Стражник хлещет парня.
Нам не нужно помещение, мы не берем плату за представления. За городской стеной есть поляна…
Удар бичом.
…Там мы и проведем…
Удар.
…устроим…
Вновь удар.
Господин Майор, мне больно!
Майор. Стерк!
Стражник остановился.
И все же платить придется?
Гростен (тяжело дыша). Да.
Майор. Смелее, смелее.
Гростен. Мы вольные люди и хотим жить вольно.
Майор. Не подчиняться законам города?
Гростен. И не нарушать их. Мы не причиним зла, клянусь вам.
Майор. Не берете денег… Так богаты?
Гростен. У нас есть кувшин… Кто сколько может. Если нет… На нет и суда нет.
Майор. Хватает?
Гростен. Вполне. Правда, иногда путают монету с дохлой крысой, но это редко.
Майор. Стерк, пусть секретарь составит договор.
Стражник выходит.
Гростен. Спасибо.
Майор. Желаю успехов.
Парень подошел к двери, вдруг остановился.
Майор. Что-то вспомнили?
Гростен. Бить слабых нехорошо.
Майор. А вы никогда никого не били?
Гростен. Я не умею драться.
Майор. Я не умею играть на волынке.
Гростен (задумчиво). Значит, мы квиты.
Майор. Да, каждому свое.
Пауза.
Гростен. До свидания.
Майор. Всяких благ.
Гростен. И все-таки, было больно.
Майор. Видно, вы не так удачливы, как думали до сих пор.
Гростен, кивнув, ушел.
Кафе Бириша. Никого. Отдаленный лай собак. Он все ближе и ближе. В кафе вбегает Юн, быстро закрывает за собой дверь. В руках у него футляр с трубой. Справа по лестнице спускается Доя, слева — Коста.
Доя. Вам кого?
Юн. Здравствуйте. Я, кажется, порезал ногу. Они сюда не ворвутся?
Доя. Кто?
Юн. Собаки.
Доя. За вами гнались собаки?
Юн. О! Целая стая. Я действительно порезал ногу.
Доя. Садитесь на стул. Коста, помоги мне. (Уходит.)
Юн. Умеешь играть на трубе?
Коста. Нет.
Юн. Хочешь послушать?
Коста. Да.
Голос Дои. Коста!
Коста. Мы сейчас. (Убегает.)
Юн (один). Даже Гростен не смог бы меня обогнать. Если бы не стекло…
Входят Доя и Коста. Коста несет таз с водой, Доя – йод и бинт.
Юн. Я говорю: даже Гростен не смог бы меня обогнать.
Доя. Кто такой Гростен?
Юн. Наш приятель. А бегает он, словно гепард.
Коста ставит таз у ног Юна.
Простите… Сколько хлопот из-за меня… Я сам.
Доя. Коста, держи йод и бинт. (Юну.) Вам неудобно, подождите. (Обматывает раненую ногу.)
Юн. Черт возьми, как неловко.
Доя. Больно? Ничего, заживет.
Юн. Как на собаке. Все еще лают. Ух и разозлил я их.
Доя. Не дергайтесь.
Юн. Простите.
Коста. Я их тоже не боюсь.
Доя. Хвастунишка, дай бинт. (Перевязывает Юну ногу.)
Юн. Молодец, Коста.
Коста. Вы музыкант?
Юн. Приходите на концерты. Я приглашаю вас.
Коста. Доя, пойдем!
Юн (открывая футляр). Меня зовут Юн. Мы здесь всего лишь неделю и уходим на восток в Елисион.
Коста. Это город?
Юн. Это страна, Коста.
Доя. Далеко?
Юн. Очень. Рассказать вам о ней? (Достает трубу. Дое.) Единственное, чем я могу отплатить за вашу помощь.
Доя (закончив перевязку). Башмаки бы вам сейчас не помешали.
Юн. Маэстро считает иначе. Спасибо.
Доя. Кто?
Юн. Наш учитель. Тот, с кем мы уходим. (Приготовившись играть.) Можно?
Доя. Да.
Коста. Да.
Юн. Итак, Елисион…
Юн заиграл. И звуки трубы, тихие и нежные, поплыли, раздвигая пространство.
Музыка смолкла. Ксенин, закрыв лицо руками, сидит у проигрывателя. В комнате Алла Филипповна, Семен. Из проигрывателя слышны потрескивание и шип пластинки.
Пауза.
Семен. Все. Кончилось.
Пауза.
Сергей… (Алле Филипповне.) Надо выключить? Шипит…
Ксенин (сняв пластинку). Вам понравилось? (Поднял голову. Лицо небрито, глаза воспалены.)
Алла Филипповна. Выходите в коридор. Полы, что ли, вымою тебе.
Ксенин. Семен?..
Семен. Согласен, Сережа. Замысел грандиозный.
Ксенин. О-о!
Алла Филипповна (Семену). Ты-то… Понимал бы чего. Приперся…
Семен. Я пришел к Сергею, Аля, не к тебе.
Ксенин (о своем). Очень хорошо… вижу…
Алла Филипповна (Семену). А глаза кому мозолишь? Не мне?
Ксенин. Оркестр в тысячу человек…
Семен. Не затевай скандал, Аля, пожалуйста.
Ксенин. Больше. Две, три… пять тысяч музыкантов! Послушайте.
Семен. Да-да. Замечательная идея.
Ксенин. Паломники… как в Мекку… Со всего мира. Громадный шатер. Какой шатер? Не надо шатра! Под открытым небом, в цветущей долине! Звучит музыка… и преображение! Забыты ненависть, зависть, рабство! Музыка и полное преображение, и восторг.
Алла Филипповна. По поводу чего восторг-то?
Ксенин. Жизни, человека. И те, кто вчера ненавидел друг друга, поймут, как это глупо. Как глупо и стыдно унижать, посвящать жизнь карьере, деньгам. А войны? Разве это не стыдно и не глупо?
Семен. Совершенно с тобой согласен.
Алла Филипповна. Сам-то в директорах ходишь. Королем ведь шахматным прискакал сюда.
Семен. Эх, Аля.
Алла Филипповна. Счас как эхну. Нет, чтобы дочь попроведывать, платьице там какое-нибудь ей купить… Идет, нос воротит. (Передразнивая.) Я к Сереже. Нужен ты ему.
Семен. Парадокс, но я действительно думал зайти.
Алла Филипповна. Что-о?
Семен. Думал, но ведь ты же…
Алла Филипповна. Только сунься, огрею по кумполу чем-нибудь, будешь знать.
Пауза.
Деньги нужны, что ли?
Семен. Какие деньги?
Алла Филипповна. За книги.
Семен. Разумеется, нет. Книги я простил тебе, Аля.
Алла Филипповна. Ну спасибо, счас заплачу… от восторга.
Ксенин (улыбнувшись). Да-а.
Алла Филипповна. Конечно! Погляди на него. Вырядился. Рубашка новая, галстучек, наутюжился и одеколоном – за версту, не пьет будто.
Ксенин. Алла Филипповна, Семен действительно бросил пить.
Алла Филипповна. Ага, так я и поверила.
Ксенин. Это правда. Семен, скажите.
Семен молчит.
Алла Филипповна. Что он скажет, алкоголик несчастный.
Семен (с достоинством). Алевтина, я не пью.
Алла Филипповна. Не пьешь, так запьешь. И никакая музыка не поможет.
Ксенин (закрыв лицо руками). Что вы говорите? Взрослые люди! (Вскочил, ходит по комнате, говорит жестко, но со слезами в голосе.) У вас дочь! Никто другой ни вам, ни вам не нужен! И дочери вашей не нужен…
Алла Филипповна (махнув в сторону Семена). И он мне не нужен. Книги продала…
Ксенин. Подождите! Ничего вы… (Семену.) Книги в кладовке, в правом крыле. Простите меня… но время уходит. Мне двадцать семь лет, а кажется… Боже мой, взрослые люди! Пожалейте вы друг друга… Что же мы так… Несерьезно!
Алла Филипповна. Сережа, ты чего? Да если б не пил он…
Ксенин. Он не будет пить! Семен!
Семен. Не буду! Как долг… священный. Честное слово.
Ксенин. Несерьезно…
Семен. Нет, серьезно.
Алла Филипповна. Гвоздя в стену вбить не может, хоть специалиста приглашай. Ни в больницу с Ленкой, ни в магазин, ни по хозяйству что – ничего толком сделать не может. Кому нужен такой? Я тоже не перпетум. Еще и пил.
Ксенин. Он… читает. Он…
Алла Филипповна. Ну давайте и я залягу и буду читать, и гори оно все огнем.
Пауза.
Ксенин (улыбнувшись). Гвоздь вбить? А я?
Алла Филипповна. Что?
Ксенин. Могу гвоздь вбить?
Алла Филипповна. Сравнил. У тебя-то руки – дай бог каждому.
Ксенин. А жена ушла.
Алла Филипповна. Ну и что?
Ксенин. Как – что?
Алла Филипповна. Да она-то… из-за Тесданова. Вот кобель, всех баб перебаламутил.
Ксенин. Да. Я предлагаю сесть и выпить…
Семен. Сергей, категорически.
Ксенин. Чаю. Давайте попьем чаю?
Алла Филипповна. Побрился бы.
Ксенин. Обязательно. (Отошел к окну. Плачет.)
Пауза.
Алла Филипповна (Семену). Давай-ка закурить.
Семен торопливо достал сигареты.
Ксенин (через легкий смех, пытаясь остановить слезы). Извините… Извините…
Алла Филипповна. Да ладно тебе.
Ксенин. Сейчас… Не могу. Простите. (Роется в пластинках.) Верди… Нет. Скрябин… Слушали. Григ.
Семен. Много у тебя пластинок, Сережа.
Ксенин. Да, много… люблю… Да что же это?
Алла Филипповна. Поплачь, ничего страшного.
Ксенин. Идиотизм. Вот Малер. Удивительный… Сейчас поставлю. Не уходите, пожалуйста.
Алла Филипповна. Куда мы пойдем?
Семен. Мы здесь, Сережа. Конечно.
Ксенин ставит пластинку.
Пауза.
Ксенин. Слушайте, будет переход… Так… А теперь подъем… Вот. Тихо… тихо…
Появляются Доя и Юн.
Свидания в шесть утра! Можете себе представить?
Юн. Я бросал в твое окно камешки, а тебя все нет.
Доя. Я думала, это голуби. Они всегда стучат в окно.
Ксенин. Если не придет… Мне казалось – умру.
Юн. Тебе холодно?
Ксенин. Конечно же, было прохладно. Еще замерзали по утрам лужи, не было на деревьях листвы. Дымка была. Светло-зеленая дымка в аллеях уже была. И солнце. Много, много, много солнца и тоже прохладное, но… тихое, нежное… и прохладное. Мы ходили, хрустели лужами, целовались.
Доя. Сначала боялась, теперь нет. Хочешь туда пойти?
Юн. В собор?
Доя. Сердце: тук-тук-тук-тук-тук. А с тобой не боюсь.
Поцелуй.
Ксенин. Однажды в заброшенной церкви я показал ей фреску… Спас Нерукотворный. До сих пор помню ее глаза… Она смотрела вверх, дыхание замерло, ладонью зажала рот, словно боялась, что не выдержит и крикнет… на ресницах слезы – вот-вот упадут.
Доя. Что это?
Ксенин. Я понимал, что объяснять ничего не надо, потому что сейчас она знала, видела, чувствовала нечто такое, отчего мне стало не по себе. Словно умер кто-то… и перешел здесь, рядом… Его не видишь, а знание есть. Что это?
Юн. Чистый звук.
Ксенин. Что?
Семен, Алла Филипповна (вместе). Что?
Ксенин. Чистый звук. Слышите?
Семен, Алла Филипповна (повернув головы к проигрывателю). А-а.
Ксенин. Когда вышли из церкви, на паперти сидел старик. На коленях у него лежали ветки вербы, большущая охапка. Он протянул нам несколько веток, и мы взяли. Я хотел расплатиться, а он вместо денег стал просить легкой смерти. Чтобы мы у Бога попросили для него легкой смерти, даже если мы в Бога не верим. И, вы знаете, мы попросили, хотя и не верили.
Алла Филипповна (вздохнув). Чего только в жизни нет.
Семен. Боли человек боялся, видишь?
Алла Филипповна. Да уж не с бухты-барахты… видишь…
Ксенин. Потом поссорились… Из-за чего? Не помню. А-а! Сколько было веток?
Юн (показывая Дое вербные ветки). Четыре.
Доя. Брось их.
Юн. Я не суеверный.
Доя. Отдай. Я прошу тебя, Юн.
Юн. Догоняй. (Убегает.)
Доя (бежит за Юном). Юн! Подожди!
Она остановилась. Юн стоит чуть в стороне, держа над головой пылающий серебром вербный факел.
Ксенин. Поздно.
Доя и Юн исчезают в темноте.
Алла Филипповна. Теперь считай не считай. Кого-кого, а от Наташки не ожидала.
Ксенин. Я просто не успел. Если бы… Она сказки очень любила. И я рассказывал. Спрячемся где-нибудь, она прижмется ко мне, и рассказывай ей новую сказку. Действительно любила сказки, не кокетничала. Когда запас иссяк, я их стал сочинять.
Алла Филипповна (всплеснув руками). И по сию пору сказками кормил?
Ксенин. Нет. Теперь нет.
Алла Филипповна. Семка, может, правда сбегаешь? (Выключила проигрыватель.)
Семен. Куда, Аля?
Алла Филипповна. А то не понял? Вот сказка так сказка.
Семен. За бутылкой, что ли?
Ксенин. Не надо.
Алла Филипповна. Сергей, может, легче станет. Заговариваешься уже…
Ксенин. Теперь нужна одна. Самая важная и на всю жизнь.
Алла Филипповна. Смотри, что творится. Кто нужен?
Семен. Сказка. (Ксенину.) Сережа, я правильно понял?
Ксенин. Вот ее-то я сейчас и думаю.
Семен. Что-то пишешь?
Ксенин. Нет, думаю. И не успел. Опоздал.
Сквер. На скамейке сидит Юн. Появляются Бириш и Коста. Бириш слегка пьян.
Бириш. Дальше.
Коста. Я беру металлическую ложку…
Бириш. В какую руку?
Коста. В правую.
Бириш. Ты меня сведешь с ума, малыш.
Коста. В левую.
Бириш. Продолжай.
Коста. Потом беру кость и бью.
Бириш. По голове бы твоей… Бью. Я чуть со стыда не сгорел: не можешь жижку из кости достать.
Коста. Но я не люблю жижку, папа.
Бириш. Не говори глупости! Я люблю, господин Майор любит… да все любят. А ты – нет? Кстати, когда пели гимн, ты смотрел опять в пол. Все мальчики смотрели на господина Майора, кроме тебя. Твой отец – почетный член Майората, и ты должен для остальных быть примером. А не заставлять краснеть отца. (Увидел Юна.) Или хочешь стать таким же оболтусом, как эти?
Коста. Идем, папа.
Бириш. Сидит… Как у себя дома.
Коста. Папа, не надо.
Бириш. Чем они вас так приворожили? Шляются по городу, как бездомные собаки, ничего их не волнует, ничего им не надо… Ленточки на себя понацепили… Выродки.
Коста. Они скоро уйдут, папа.
Бириш. Нечего им у нас делать. Две ночи бегали, грохотали своими свистульками, спать не давали.
Коста. Они прогнали собак из города.
Бириш. Кто их об этом просил? Сидели раньше по вечерам дома тихо, спокойно, а не шатались по улицам, как сейчас. И шатания эти до добра не доведут, и чтоб я тебя больше на их концертах не видел. Я еще в Майорате вопрос поставлю: как они молодежь развращают. Сидит… (Юну.) А по-человечески ты сидеть не можешь?
Юн внимательно посмотрел на Бириша.
Не пяль глаза, а сядь, как положено, когда с тобой разговаривает старший.
Юн отвернулся.
Бириш. Ах, наглец! Он со мной даже говорить не хочет! Коста, это не тот парень, который с нашей Доей…
Юн резко обернулся.
Он! Точно он! Видишь, как дернулся! Наверное, ее ждет.
Коста. Пойдем, папа. Пожалуйста.
Бириш. Не-ет, погоди. (Достал из кармана садовый нож.) Этим ножом я срезаю больные ветки в саду… Будешь крутиться около моего кафе, приставать к Дое – отрежу нос и уши и еще кое-что. Ты у меня таким красавцем станешь…
Юн встал со скамейки. Бириш, испугавшись, отскочил.
Бириш. Попробуй, тронь! Ишь, вскочил.
Юн, засмеявшись, сел на прежнее место.
Посмейся мне… Посмейся… Ублюдок несчастный…
Коста. Папочка, пойдем домой. Я прошу тебя… Папочка…
Бириш (задыхаясь от бешенства). Смотри, сынок… он смеется надо мной! (Юну.) Эй! Ты! Сопляк…
Коста. Папочка!
Бириш. Шпана неумытая! Я приведу тебя в божеский вид! Доухмыляешься у меня… (Сыну.) Погоди, сынок. Он не верит… Дай-ка я ему…
Коста. Папа!
Бириш. Подстригу его, мерзавца.
Бириш потянулся к голове Юна, но Юн, схватив Бириша за руки, резко оттолкнул от себя. Бириш упал. Юн, взглянув на Косту, пошел прочь. Бириш вскочил, догнал Юна и ударил в спину ножом.
Коста. Па-па-а!
Бириш (отбросив нож). Пойдем, сынок… Не кричи… Ты видел, он сам… Он нехороший человек, Коста… Где мой… Ладно, бог с ним… Не плачь, сынок… Тихо. Пойдем. Он встанет… Не бойся. Не кричи. Ну что ты?.. Что ты?
Силой уводит Косту.
Квартира Наташиной матери. В комнате Ксенин и Наташа. Им очень трудно говорить друг с другом.
Пауза.
Ксенин. Где Людмила Ивановна?
Наташа. За Сашкой, в детский сад.
Пауза.
Ксенин. Как он?
Наташа пожала плечами, отвернулась. Молчание.
Ксенин. Наташ…
Наташа. Что?
Ксенин. Мне не верится. Не понимаю.
Наташа. Что?
Пауза.
Ксенин. Есть зеркало?
Наташа. Что?
Ксенин. Дай, пожалуйста, зеркало.
Наташа принесла зеркало. Ксенин долго смотрит на себя.
Наташа. Бороду отпускаешь?
Ксенин. Себя не узнаю. Странно.
Наташа. Что?
Ксенин. Ты ушла… В общем, один живу, а кажется, что кто-то рядом… Все время. Наблюдает.
Наташа. Кто?
Ксенин (кивнув на зеркало). Он. (Поднимая зеркало выше, потом опуская.)
В руках моих
зеркало.
Забавляюсь,
держу на весу себя.
Но жутко вдруг стало:
Глаза мои —
окна,
В которые смотрит
Непознанный мною я.
(С размаху бьет зеркало об пол.)
Пауза.
Что должен сделать человек, когда ему изменила жена? Убить ее? Любовника? Выгнать из дому? Ты и так ушла. Значит… Не изменила? Любишь его? Не верю. Не укладывается. Как дальше жить?
Наташа. Зря ты пришел.
Ксенин. Не знаю – как. Если бы у вас серьезно… У вас серьезно? Я не могу понять. Красивый, умный… Если серьезно, то хоть что-то определенное… От этого не легче, но определенней. Понимаешь?
Наташа. Понимаю.
Ксенин. Разбил тут…
Пауза.
Наташа. С тобой после этого… уже жить не смогла бы. Обманывать тебя не хочу.
Ксенин. Я… противен стал?
Наташа. Сама себе противна. И ты бы не смог. Можешь считать, что я просто… Как хочешь, так и считай, если тебе от этого легче.
Ксенин. А тебе?
Наташа. Мне уже все равно.
Возник Тесданов. Одну руку положил на плечо Ксенина, вторую на Наташино.
Тесданов (мягко). Друзья мои, перестаньте. История не очень приятная, но сколько их… Не счесть. Уеду, постарайтесь забыть. У вас сын растет, ребята вы славные – помиритесь. Зла-то я вам не хотел, уж поверьте. Вы молоды, а впереди еще столько… Сережа, через десять лет ты меня поймешь. Ну улыбнись, черт!
Ксенин (вспомнив). Деньги. Я заплатил! Деньги!
Тесданов (уходя). И без нервов, Сережа. Ты славный парнишка, но мрачновато смотришь на жизнь. Не в той сейчас фазе… существуешь. Понять можно, но не до такой же степени. Не признайся Наталья, все было бы по-прежнему. Таша, поди сюда.
Наташа подошла к Тесданову.
Что ты, глупенькая? Проболталась? Больше так не делай. Хорошо? Дай я тебя поцелую. Не так. Как я люблю?
Наташа повернулась к Тесданову, склонив голову. Тесданов целует ее в шею. Оба оглянулись и, замерев, смотрят на Ксенина.
Ксенин. А! (Бросается на Тесданова, но тот исчез.) Гадость! (Бледный, с трясущимися руками, он быстро и нервно пытается достать из пачки сигарету.) Гадость! (Закурил.) Испугалась? Еще бы. (Зловещим шепотом, на грани ерничества и серьеза.) Когда убили их товарища, город замер. Бюргеры спрятались по домам, боясь даже высунуть нос на улицу. Город ожидал расправы за смерть музыканта. Все правильно, Натали! Молодые, смелые… Двадцать сильных, смелых парней, сами того не подозревая, держали в страхе… Это прекрасно! Как считаешь? Стоп! Но музыканты…
Наташа (дергая Ксенина за рукав). Сергей! Сергей! Слышишь! Посмотри на меня! Сергей!
Ксенин (улыбаясь, лихорадочно). Но музыканты никого не тронули! Похоронили Юна на поляне у Восточной стены, засыпали могилу белыми цветами…
Наташа. Сергей! Перестань!
Ксенин (смеясь). Я ищу, Таша. Слово ищу.
Наташа. Какое слово? Не надо.
Ксенин. Огромный холм из белых цветов…
Наташа (повернув голову Ксенина к себе). Посмотри, Сереженька! Это я! Ты меня видишь?
Ксенин. И каждый вечер, в тот час, когда убили Юна, на скамейке… Вижу тебя! На скамейке сидел один из музыкантов.
Пауза.
Ксенин. Опоздал.
Наташа. Куда?
Ксенин. Наверное, хорошо, когда достаток, даже роскошь, когда «ноги мыть и воду пить»… Врал он. Ведь не это главное, правда? Ты устала со мной жить?
Наташа отвернулась, плачет. Ксенин смотрит на нее.
Наташа. Что?
Ксенин. Схожу с ума потихоньку. Как Джери Пристон.
Наташа. Какая Джери?
Ксенин. Э-э, нет. Тут я не успел. Теперь буду ходить от стаи к стае… но никто нам ее не вернет.
Наташа. Уходи, Ксенин! Пожалуйста, уйди!
Ксенин (подбирая с пола осколки). Не знаю, что надо делать. (В зеркало.) Эй! Ты!.. Понял! Но сначала деньги! Где сигареты? Вот. (Остановился перед Наташей.) Наташа… твой ключ я оставлю у Аллы Филипповны. Я их, кстати, с Семеном помирил нечаянно. Они теперь душа в душу… Ну, это ладно. Ключ возьмешь. И просьба: верни в библиотеку книги. Я брал «Вокруг Пушкина», еще пластинки. Пластинки в фонотеку. Фонотека в том же здании, только на втором этаже. Из читалки направо и по лестнице. Увидишь. Я все на стол положу, чтоб не искать. Не пугайся. Просто уезжаю. Надо… уехать. Сашка… (У Ксенина задрожали губы, лицо побледнело.) Сашку… Ты Сашку поцелуй… Что еще? Поцелуй, значит…
Наташа встала перед Ксениным. Ее бьет мелкая дрожь. Она согласно кивает головой.
Наташа. Сережа, я не люблю его.
Ксенин. Кого?
Наташа. Мне показалось, что серьезно…
Ксенин. Ну понятно…
Наташа. Ага. А ничего серьезного… Ошарашил как-то. Всем нравится… Все: Тесданов, Тесданов. Знаешь, как гипноз?
Ксенин. Угу. Книги, пластинки…
Наташа. Пристают… Тяжело ведь, Сережа.
Ксенин. Про ключ не забудь.
Наташа. А я ни с кем, никогда. В университете, помнишь?
Ксенин. Конечно, помню.
Наташа. Уж как приставали… И тебе доставалось из-за меня. Теперь вот опять Колков письмо прислал…
Ксенин. А он чего?
Наташа. В Новый год вы на улицу пошли, я отдохнуть легла, и Колков пришел. Дверь на крючок закрыл и полез. Дралась с ним.
Ксенин. Сказала б мне.
Наташа. Отстал он. Обещал припомнить. Посидел, в себя пришел, на коленях прощения просить стал.
Ксенин. Надо сказать было.
Наташа. Плакал он. Умолял, чтобы ты, жена его не узнали. В музей ко мне приходил… несколько раз. Опять плакал. Я простила, а он припомнил. Видишь, Тесданова к нам привел зачем-то. А сейчас письмо прислал, и все сошлось.
Ксенин. Угу. А где письмо?
Наташа (махнув рукой). Порвала.
Ксенин. Что он там?.. Как?..
Наташа. Ой, сейчас вспомню. Ну, что все женщины… ну понимаешь. Что я проститутка… потом не просто проститутка, а для элиты, что зря ломалась перед ним; двести рублей и он мог бы… про деньги я, правда, не поняла… В целом, сейчас он как бы и прав, кроме денег…
Ксенин убегает.
Наташа. Мама… Мама… Мама… Мамочка!
В макетной Тесданов и Колков. Достав макет, упаковывают его в большую коробку.
Тесданов. Туже затягивай.
Колков. Не учи дяденьку. Приподними. Опускай. Тьфу, где конец?
Тесданов (подавая упавший конец веревки). Держи.
Колков. В багаж, надеюсь, сдавать не будешь?
Тесданов. Толя, я похож на идиота?
Колков. Готово. Попробуй. Не тяжело?
Тесданов. Все в порядке. Только самолеты бы летали. Адрес записал?
Колков. А как же.
Тесданов. Запиши-ка, на всякий случай, еще один. Вдруг на дачу уеду.
Колков. Диктуй.
В дверях стоит Ксенин.
Тесданов. Одиннадцать… (Увидел Ксенина. Кивнул.) Девятнадцать, восемьдесят четыре.
Пауза.
Ксенин подошел к Тесданову, протянул деньги.
Тесданов. Угу. (Спрятал деньги.)
Ксенин схватил Тесданова за пиджак. Крепко держит, опустив голову. Он вообще старается не смотреть ни на Тесданова, ни на Колкова.
Колков. Серега, макет твой Гера к себе в институт…
Пауза.
Тесданов (Ксенину). Что дальше?
Ксенин молчит.
Отпусти.
Пытается вырваться. Ксенин ухватил еще крепче.
Тесданов (Колкову). Толя…
Колков. Серега, кончай.
Тесданов вновь пытается вырваться, но Ксенин не отпускает.
Тесданов (засмеявшись). Да отпусти ты! (Вырвался.)
Колков (сразу заслонил Тесданова, Ксенину). Парни, тихо… Тихо.
Ксенин толкает в грудь Колкова. Тот отступает. Ксенин продолжает толкать Колкова.
Колков (растерянно, Тесданову). Полный… (Ксенину.) Ну, хватит?
Тесданов (Колкову). Колков… Толя. Я такси ловить… (Взял коробку, пошел к выходу.)
Ксенин, бросив Колкова, догнал и схватил Тесданова. Держит.
Тесданов (тянет за собой Ксенина). Дружок, у меня самолет. (Остановился.)
Пауза.
Ладно, Толя. Иди. Возьми коробку, я сейчас.
Колков взял коробку, хотел пройти к выходу, но Ксенин, одной рукой продолжая держать Тесданова, другой схватил Колкова.
Пауза.
Колков. И правда – цирк.
Тесданов (Колкову). Курить будешь? (Закуривает.)
Колков. Опоздаем же. (Попытался вырваться.) Вцепился… Прямо мертвой… Ну, что делать?
Тесданов. Подождем.
Пауза.
Колков. Гроза будет. Ну, дай сигарету.
Вдруг резко, двумя руками, отбил от себя руку Ксенина и, подхватив коробку, побежал к выходу.
Гера, давай скорее! (Скрылся.)
Тесданов, загасив сигарету ногой, стал отрывать от себя Ксенина. Ксенин, мотаясь от рывков, молча, опустив голову, продолжает держать Тесданова. Оба покраснели от напряжения, тяжело дышат. И Тесданов не выдержал. Сначала стал хватать Ксенина за лицо, но и тут Ксенин не отпустил. Тогда, прижав Ксенина к стене, Тесданов захватив одной рукой его затылок, второй зажал рот и нос.
Тесданов (в бешенстве). Давай же… ну, давай драться… Шпана… неумытая… Ты будешь драться? Будешь… Плебей… Дерись, я тебе говорю! Дер-рись.
Ксенин, задыхаясь, схватил Тесданова за руки, и тот, воспользовавшись моментом, с силой швырнул Ксенина на пол. Ксенин, ударившись головой, не встал. Тесданов подошел.
Тесданов. Живой?
Ксенин сел.
Живой.
Не в силах встать, продолжая сидеть, Ксенин ухватил Тесданова за штанину, но тот уже легко отдернул ногу.
Живой. (Быстро ушел.)
Ксенин лег. Слева на лестнице появился Майор, справа внизу Стерк.
Майор. Живой?
Стерк. Живой.
Майор. Что музыканты?
Стерк. Все тихо. Ждут, когда выпустим.
Майор. Бириша отправили?
Стерк. Да, господин Майор.
Майор. Кто остался с сыном?
Стерк. Прислуга. Была там у него одна.
Майор (показав на Ксенина). Спит?
Ксенин. Нет. (Встал на ноги.)
Майор (Ксенину). Может быть, хватит перекатывать во рту два камешка, облизанные и обсосанные поколениями мыслителей?
Ксенин (невидящим взглядом смотрит в вышину, как заклинание). Пусть воображение ваше…
Майор. Пора понять, что в наше время найти некую тайну в существовании Добра и Зла – мероприятие, прямо скажем, наивное. Остановитесь.
Ксенин. Вольной… Свободной птицей…
Майор. Боже вас сохрани записывать меня в клан скептиков, циников и прочей братии… Выше себя не прыгнешь – вот истина. Я не знаю, где ее начало, но прицел ее – очевиден.
Ксенин. Вольной, свободной птицей в просторах мирозданья! И нет ей места, где могла бы прервать полет, остановиться, гнездо свить и успокоиться.
Пауза.
Ксенин медленно уходит в глубину сцены.
Майор. Стерк, ничего не поделаешь, вы свободны.
Уходит Стерк, и мы видим, что за спиной у него, прислонившись к темной сырой кладке башни, полулежит Маэстро.
Майор (опускаясь вниз). А все-таки есть своя прелесть… Маэстро, где вы? (Увидев.) А-а. Вы не находите, что во всем этом (показал вокруг) есть свое очарование. В черных подтеках, кое-где покрытых мхом, стены старой башни, шелест крыс… (прислушался) и капля. Клеп, клеп… Слышите? Солома, ваша хламида, борода, сверкающие белки глаз… Чудно. Ей-богу, чудно. Немного претенциозно, но…
Маэстро. Мне бы еще романы писать…
Майор. Вам бы еще романы писать… Что-что? (Смеется.) Да-да-да! Как тому испанцу! (Кричит.) Эй! Дайте свет!
Над головой Маэстро и Майора тусклым светом вспыхнула лампочка.
О-о, да вас били… Ничего не сломали?
Маэстро. Нет. Сделано настолько, насколько вы хотели.
Майор (отрицая, помахал рукой). Инициатива снизу. Извините.
Быстро вернулся Ксенин и, смахнув свет с Майора, встал на колени перед Маэстро.
Ксенин. Я не выдержу, Маэстро! Через сто, через двести лет… Неужели никогда никому не понадобится?! И никто не узнает? Зачем это во мне?! (Бормоча, словно молитву.) Помогите мне, Маэстро… Я не боюсь боли, если не зря… Маэстро… Помогите!.. Пожалуйста, помогите!
Печальная, негромкая мелодия подняла Маэстро на ноги. От легких порывов ветра могильный холм из белых цветов, казалось, вздрагивал от испуга и успокаивался, когда лепестки не трогал ветер. Молча, недвижно стояли у могилы Доя, Коста, музыканты.
Маэстро. Не день, не месяц, а может, и целая жизнь, проведенная в радости и счастье, не сравнится с силой и беспощадностью даже одного страшного дня, часа, мгновения, когда горе приходит в дом твой, в сердце твое. И пусть человек ждет его, и знает, как больно станет ему, но все равно ничего не знает он, ибо думает он: когда это еще все будет, а пока порадуюсь, поживу всласть, и чем больше, тем лучше, словно не рассыплются в прах и не уйдут из сердца и тела наслаждений и довольства минуты, а уравновесят страдания его. Не будет этого. Придет срок – исчезнет день вчерашний, и неведом день будущий. Остановится река жизни разума твоего, и пребудешь в бездне отчаянья пустоты и одиночества.
Вновь тускло мерцает лампочка. В башне Майор и Маэстро.
Майор. Маэстро, если с Биришем что-то случится… Я вряд ли нашел бы виноватых.
Пауза.
Маэстро. Вы предлагаете…
Майор. Я ничего не предлагаю.
Пауза.
Разве возмездие не акт справедливости?
Маэстро. Акт справедливости, после которого все музыканты окажутся в ваших подвалах?
Майор. Насколько я понимаю, вы не бежите страданий… А преподать урок, показать, что вы, люди искусства, не так уж безобидны и постоять за себя сможете… Маэстро, подумайте, у вас долгий путь.
Пауза.
Маэстро. Когда на могиле мальчика завянет последняя роза, мы уйдем из города.
Майор. Бог с вами, с вашими символами. Двое суток вам посидеть еще придется. Требование членов Майората. Пока вы здесь, ваши ребята будут вести себя спокойно.
Маэстро. Они не сделают ничего дурного.
Майор. И все-таки будет спокойнее.
Маэстро. Мы живем по другим законам.
Майор. Именно поэтому. Горожанам ваш стиль непонятен, раздражает, настораживает.
Маэстро. А вас?
Майор. Не знаю, не знаю. Мне пятьдесят. Пора убедиться, что я прожил верно. Открытия у гроба меня вряд ли обрадуют.
Майор ушел.
Ксенин сидит у себя в комнате за столом, что-то пишет. На нем серый свитер, штаны заправлены в сапоги. У стола рюкзак. За окном черно, изредка безмолвно вспыхивает синим: где-то далеко идет гроза. Справа хлопнула дверь и лязгнула дверная пружина. Алла Филипповна тащит за собой упирающуюся Наташу. За ними идет Семен.
Алла Филипповна (кричит). Ксенин! Ксенин! (Семену.) Держи ее. (Бежит к Ксенину.) Ксенин, ты дома?
Семен (Наташе). Наташа, зря вы. Ой, зря.
Наташа стоит, прислонившись к стене. Вся правая сторона плаща у нее в грязи. Колготки на правом колене порваны. Мокрые, слипшиеся волосы, на лбу ссадина.
Алла Филипповна (Ксенину). Сережка… Там Наталья… Скорее!
Ксенин выскочил из комнаты. Алла Филипповна за ним.
Алла Филипповна. Думала, умру… В кино с Семеном… Ленку уложили… Смотри, что делается.
Все смотрят на Наташу.
Семен. А я сначала и не понял, в чем дело. (Алле Филипповне.) Ты закричала… Я: что такое?
Алла Филипповна (Ксенину). Ласточкой нырнула… Дайте, сяду где-нибудь…
Семен. Здесь. Негде.
Алла Филипповна. Шофер хоть попался опытный. Машину аж задом наперед… повернул.
Семен. Да, почти на сто восемьдесят градусов.
Алла Филипповна. А эта в луже, прямо под бампером. Народ из кино идет… Смотрят. Таксист выскочил… тоже на нее.
Семен. Алла отбила.
Алла Филипповна. Хорошо, возле нашего дома. Бродила, наверное, бродила и – пожалуйста. Наталья, у тебя сын!.. Ты что своей башкой думаешь?
Наташа, оттолкнувшись от стены, сделала шаг к выходу, но Семен и Ксенин перехватили ее.
Ксенин (Семену). Не надо. (Тащит Наташу в комнату.)
Алла Филипповна. Сережа, может, помочь?
Ксенин. Нет. Нет. Спасибо.
Алла Филипповна. Скажешь тоже.
Алла Филипповна и Семен уходят к себе. Ксенин вводит Наташу в комнату. Усадив ее подальше от двери, достал таз, поставил его на табурет, налил из чайника воды. Подошел к Наташе, силой подвел к тазу. Наташа потянула Ксенина к двери.
Наташа. Пусти! Я убью тебя! Убью!.. Убью!..
На мгновение ослепительный белый свет залил комнату, и тут же раздался невероятный удар грома. Затем еще, еще, еще… Ксенин силой начинает умывать жену.
Наташа. Отпусти! Что ты делаешь?
Ксенин (сжав зубы, со слезами на глазах). Нет! Мы будем чистыми! Будем! Вот так! Глазки… щечки…
Наташа. Уйди! У… уйди! Не-на-ви-жу!
Ксенин, вытерев лицо Наташе свитером, замер. Оба со страхом и ожиданием, сдерживая рыдания, смотрят друг на друга. Вновь полыхнула гроза, и на землю шквалом и рокотом обрушился дождь.
На берегу реки, запрокинув голову, стоял Старик. Сквозь шум бури слышен отдаленный звон литавр.
Старик. Помоги мне, Господи! Пусть человек… Пусть человек уйдет с того берега! Пусть он уйдет и придет, когда вода упокоится!
Вспышка молнии выхватила из темноты крепко обнявшихся Ксенина и Наташу.
Тридцать лет! Тридцать лет я не видел такого шторма! Что Ты делаешь со мной, Господи!
Опять молния осветила Ксениных. Они целуют друг другу руки, глаза, плечи…
Посмотри, как дрожат мои руки! Ноги мои бьет дрожь! Я не доплыву, Господи! Опять… Слышишь?.. Он зовет…
И Старик заплакал. Гроза поспешно уходила все дальше и дальше.
Наташа. Сереженька-а…
Ксенин. Я люблю тебя.
Наташа. Сережа-а-а…
Ксенин. Я люблю тебя.
Наташа. Ты… убить себя хотел?
Ксенин. Родная моя… Я люблю тебя.
Наташа. Я знаю… Хотел…
Обняв друг друга, плачут взахлеб, счастливо.
Старик. Я иду! Я найду его!.. Я помогу этому человеку!..
Наступила тишина и стало темно. За окном вспыхивали звезды: одна, другая, третья… Пошел снег, и на его светлом, искрящемся в лунном свете фоне обозначились две фигуры. Ксенин и Наташа сидели на подоконнике, друг против друга. В руках у Наташи лист бумаги.
Наташа (читает). Пространство и звонкая тишина зала собора.
Пауза.
Появился Юн. В руках у него труба.
Ксенин. Это Юн.
Наташа. Которого убили?
Ксенин. Да.
Наташа. Тихий, едва слышный звон заструился по залу. Постепенно набрав мощь и высоту, он уже готов был сорваться вниз, как вдруг резкий, еще более высокий звук трубы подхватил и понес его туда…
Юн заиграл.
…где прощаются с одиночеством, где существует полет, где свобода и любовь, забыв разделы, забыв себя, слились в едином зените Отчаянья и Счастья.
Пауза.
Звучит только музыка.
Наташа. Сережа… Почему ты никогда… Сережа…
Ксенин. Не успел.
Наташа. Сережа…
Ксенин. Что хотите, то и думайте. Снег в августе. Вот вам. Таша, мне плохо.
Наташа. Сережа… Что? Успокойся. Так… Что, Сережа? Душно? Подожди. (Соскочила с подоконника.) Сережа… Облокотись. Здесь высоко, не падай. Сейчас. Не волнуйся. Ты хорошо сидишь? Так. Не падай. Иди… Иди ко мне… (Осторожно стаскивает Ксенина вниз.) Ну ложись, ничего… (Быстро включила свет.) Вот валидол… Где он? (На стеллаже нашла валидол.) Открой рот, Сережа. Открой. Ну пожалуйста, открой рот. (Сама силой открывает Ксенину рот, всовывает таблетку.) Молодец… хорошо, пошли на кровать? А?
Руку… сюда. Не бойся… Все хорошо… Не хочешь на кровать? Ну и ладно. Лежи… (Подтащила рюкзак.) Вот так… голову… (Расстегивает ему брюки.) Ты дыши, Сереженька. Расслабься. Все… Я пойду позвоню. Сережа, я быстро, я бегом. (Бежит к двери, вернулась.) Это гроза… Пе-пе-перепад… Снег видишь какой… перепад давления… Сейчас пройдет. Я быстро. (Убежала.)
Какое-то время Ксенин лежит один. Пробежал к выходу в домашних тапочках, тренировочных штанах и в плаще на голое тело Семен. Алла Филипповна и Наташа, вбежав в комнату, захлопотали вокруг Ксенина: мочили полотенце, клали его то на грудь, то на голову. Подняли Ксенина с пола и перенесли за стеллаж на кровать. Голоса, хлопанье дверей – все звуки перекрывает звук трубы Юна.
Старик сделал несколько шагов, ноги его подогнулись, обессиленный, он тяжело упал на землю лицом вниз. Подошел Юн.
Юн. Спасибо, отец.
Старик не ответил.
Юн. Что мне сделать для тебя?
Старик (хрипло). Ничего. Смерти легкой. Нет. Ничего.
Юн (тихо). Молитва твоя услышана, перевозчик. Иди за мной.
Старик медленно встал. Труден и тяжел был его первый шаг, второй немного легче. В третьем уже чувствовалась твердость, четвертый – легок и свободен. Перевозчик оглянулся и… увидел себя лежащим на земле. Затем… протянул над телом руку. Вместо Перевозчика с земли поднялся… Ксенин. Улыбаясь, он перекинул через плечо сверкающий серебром плащ. Обнявшись, они стали подниматься вверх, где уже стояли и с нетерпением ждали — Музыканты. Они о чем-то весело говорили. Трудно было понять: то ли это по-прежнему персонажи, то ли актеры, готовящиеся к поклону. Маэстро взмахнул рукой… И пронзил сердце Ксенина, и вывел в образовавшийся круг полный боли и радости, дитя далекого юга, древний танец. Возникший внезапно здесь, он был как отдохновение после долгого пути, как долгожданное возвращение, как надежда.
А на авансцене плачет, курит, смотрит в белый кружащийся ворох снега Алла Филипповна.
Занавес
Москва, 1984
