Саня, Ваня, с ними Римас
Пьеса в двух частях
Дедам моим – Петру Рудакову, Ивану Краснощекову,
бабкам моим – Софье, Александре, Анне посвящаю.
Великим труженицам и матерям, воинам,
защитившим Родину нашу от фашизма – вечная светлая память!
Действующие лица
АЛЕКСАНДРА
АННА сестры
СОФЬЯ
ПЕТР ПЕТРОВИЧ РУДАКОВ, муж Софьи
ЖЕНЯ, дочь Рудаковых
ВИТЬКА, сын Рудаковых (младенец)
ИВАН ДЕМЕНТЬЕВИЧ КРАСНОЩЕКОВ, муж Александры
РИМАС АЛЬБЕРТОВИЧ ПАТИС, холостяк
Часть первая
Картина первая
1941 год. Июль. Вторая половина дня. За околицей села на косогоре сидит Женя. Появляется Александра.
АЛЕКСАНДРА. Женя! Вот куда… забралась. Обыскались тебя! И на озеро, и на речку… Фу. (Села рядом.) Ревешь, что ли? Ох! А Витька-то где? Слышь? Где Витька?
ЖЕНЯ. Под кустом. Спит. Вон.
АЛЕКСАНДРА. А че ж ты его бросила там? Змеюка какая покусает…
ЖЕНЯ. Оборонку ему сделала.
АЛЕКСАНДРА. Какую оборонку?
ЖЕНЯ (улыбнувшись). Пометила вокруг него.
АЛЕКСАНДРА. Как это?
ЖЕНЯ. Ну как… Как звери помечают. Пописала вокруг куста. Хоть мышь, хоть змея… Почуют и уйдут.
АЛЕКСАНДРА. Ойё-ё-о-о! (Смеется.) Ой-ё-ё! Тебя кто так надоумил делать-то?
ЖЕНЯ. Дядь Ваня твой. Он всегда так делает. Границу набрызгает вокруг корзины – с малиной, с грибами – и все. Даже медведь заопасается.
АЛЕКСАНДРА. А я не знала.
ЖЕНЯ. Да ты че, кока? И пацаны всегда так делают.
АЛЕКСАНДРА (смеясь). А я не знала! Ну, люди… Смотри, до чего додумались. Да? Смекнули же… Зверь, правда, понюхает и уйдет, не захочет связываться-то. От немцев, от фашистов побрызгать бы че-нить вокруг страны, чтоб не лезли… Дак поздно уже – залезли уже. (Помолчав.) Мать, говорю, тебя потеряла. Счас сюда с Нюркой прибежит. На озеро завернули, а ты вон где сидишь, рыдашь. Скажи, чего ревешь-то? Потеряла чего-нибудь? Обидел кто?
ЖЕНЯ. Теть Нюра опять брюхатая.
АЛЕКСАНДРА. Ды ты че?!
ЖЕНЯ. Да! Поди, к зиме кого-нибудь уже выродит.
АЛЕКСАНДРА. А-а! Надо же, заметила. А я, слепорыло, ниче не вижу.
ЖЕНЯ. Она их куда рожает-то, кока? Еще война вон… началась.
АЛЕКСАНДРА. Ты как заметила? Может, ошибаешься?
ЖЕНЯ. А че ж тогда все время у нас огурцы соленые просит?
АЛЕКСАНДРА. Господи, огурцы баба любит, вот и просит.
ЖЕНЯ. Знаешь, сколько она их за один раз съедает? Целую миску.
АЛЕКСАНДРА. Засол хороший.
ЖЕНЯ. Да? Ей тазик навали – тазик съест. Еще известку колупает.
АЛЕКСАНДРА. Зачем?
ЖЕНЯ. Колупает и сосет. Колькой беременна была, так делала, Сережкой – так делала, Капкой – тоже. Сколько раз мел у меня просила, я ей из школы таскала.
АЛЕКСАНДРА. Мел ела?
ЖЕНЯ. Да! И мел!
АЛЕКСАНДРА. Организм, видно, требует. Не хватает в нем, наверно, копонентов каких-то… Копанентов, да?
ЖЕНЯ. Компонентов.
АЛЕКСАНДРА. О! Компонентов. Вот и жует. Ну и пусть себе жует, ты-то че переживаешь? Мне, вон, Бог никак детей не дает… Сейчас бы сказали: «Александра, вот тебе целое ведро извески, садись и ешь. Ведро уговоришь – будет тебе ребятеночек. Я бы и бочку за такую-то радость ухнула, чесно слово.
ЖЕНЯ. И померла бы сразу.
АЛЕКСАНДРА. С такой радостью впереди никакая смерть не страшна.
Помолчали. Женя положила голову тетке на плечо.
ЖЕНЯ. Крестная…
АЛЕКСАНДРА. У?
ЖЕНЯ. Вот если бы ты родила, я бы с радостью и возилась бы, и нянчилась, и помогала бы тебе…
АЛЕКСАНДРА. Ну нету, нету. Ну как я его тебе? По-щучьему веленью, что ли? Не знаю… То ли я пустая, то ли муж мой шалапутный.
ЖЕНЯ. В Краснослудку с дядей Ваней съездите, или в область – в Молотов – в женскую больницу, узнайте. Там точно определят.
АЛЕКСАНДРА. Ты что! Боюсь! Вдруг скажут… Александра Алексеевна, скажут, недоделанная вы для женского счастья, бракованная, не ждите никого… Не надейтесь, в общем. Мне тогда в петлю сразу.
ЖЕНЯ. Почему?
АЛЕКСАНДРА. Ивану-то сказать придется. А он возьмет и подумает: это че ж, мне теперь до последнего, до самой смерти без детей, без сына жить? Мужику в перву очередь всегда сына иметь хочется. Вон, твои Витьку народили, дак Петр-то целую неделю все село миловал, обцеловывал – не знал, куда деваться от счастья такого.
ЖЕНЯ. Ага, перепились и чуть не утонули со сплавщиками.
АЛЕКСАНДРА. Дак от счастья же. Ну вот… Подумает Иван, затылок почешет, потом вот так за шкирку подымет меня, посадит перед собой и скажет: знаешь что, супруга моя пустобрюхая, люблю тебя, а все ж таки пойду сейчас к какой-нибудь лахудре сына себе клепать.
ЖЕНЯ. Вот ни в жизнь дядя Ваня ни к кому не пойдет!
АЛЕКСАНДРА. Пойде-о-от. Он когда яростный сделается, его ниче не остановит.
ЖЕНЯ. А ты?
АЛЕКСАНДРА. А че я? Пусть попробует. Коса у нас, как бритва, острая. Как махану литовкой-то… Сначала кобеля моего курносого, потом себя. Такая трагедь закрутится – лучше не начинать. Лучше сразу в петлю.
ЖЕНЯ. А если врачи на дядю Ваню покажут, если из-за него у вас детей нет?
АЛЕКСАНДРА. Маленько полегче, конечно. Я-то ему изменять не собираюсь. С другой стороны, ему, опять же, горе. Передо мной всю жизнь виноватиться ему потом? Зачем? Не хочу я так. А ну их к черту, Женечка, больницы эти. Может, судьба еще смилостивится, может, еще пошлет Бог кого. А мы у вас баню истопили, намоемся сегодня. Пойдем, а то накостыляет мать тебе. Видишь, минуты без тебя прожить не может. (Женя принесла из-под куста спеленутого ребенка.) Мамка-то сама к нам притопала. И Нюра с ней. Эй! Здесь!
Появились Софья и Анна.
СОФЬЯ. Женька, ты почему удрала-то? Или дел нет – тебя по селу рыскать? (Забирает ребенка.) Спит?
АЛЕКСАНДРА. Вы передохнуть девке дайте маленько.
СОФЬЯ. Прям, уработалась. (Рассматривая сына). Пауты нас не закусали? Нет, вроде.
ЖЕНЯ. Мама, можно я на озеро сбегаю?
СОФЬЯ. Чего там потеряла?
АЛЕКСАНДРА. Искупаться девка хочет, чего…
СОФЬЯ. Дома дел невпроворот, она купаться… Вечер же скоро.
ЖЕНЯ. Я быстро, только окунусь.
СОФЬЯ. И кур домой гони. Опять в овраг умотали. Разок искупаешься и гони их. Слышь?
ЖЕНЯ (убегая). Ладно!
СОФЬЯ. Ее одну слушаются. От меня, от бати разбегаются и все, а за ней, как дрессированные – бегут, аж с ног друг друга сшибают. Ну ты посмотри.
АЛЕКСАНДРА. Золотая девка. Жалей ее. Ей ребячаться-то осталось – всего ничего.
СОФЬЯ. А я жалею. Нюрке вон, старшей нашей скажи. Замотала ребятней своей. «Женя, покорми, Женя присмотри, Женя»… Батрачка она тебе, что ли?
АННА. Дак племянница.
СОФЬЯ. Ну, и воду теперь на ней возить?
АЛЕКСАНДРА. Нюр, а ты че, опять беременна?
СОФЬЯ. Нюрка!..
АННА (погладив себя по животу). Заметно, да?
Небольшая пауза.
СОФЬЯ. Ты куда их рожаешь-то?
АЛЕКСАНДРА. На засол. Война вовсю разыгрывается, они детей клепают.
СОФЬЯ. Вы че, с ума с Михаилом сошли?
АННА (махнув рукой). Говорят, через три недели кончится.
СОФЬЯ. Дак прошли уже три недели-то. Считать умеешь?
АННА (ворчит). Три… четыре… Через полгода, самое большое, кончится! Увидите.
АЛЕКСАНДРА. Ага, ага. Уже Минск, всю Беларусь захапали!
СОФЬЯ. А если год? А если два? Чем кормиться с ордой вашей будете?
АЛЕКСАНДРА. Что ты, Соня?! Какие два?! Полгода! Ей, поди, сам Сталин с Гитлером полгода нагарантировали. Да, Нюра?
АННА. Я что, нарочно, что ли? Как эти… набросились. Не переживаю, думаете?
Пауза.
АЛЕКСАНДРА (вздохнув). Охохонюшки хо-хо. Нет детей – плохо, есть – не знаешь, как от холода, от голода, от войн этих проклятых уберечь. Наладится, нет, жизнь когда-нибудь?
СОФЬЯ. (Прошла в глубину на край косогора.) Чусовая какая сегодня красивая. Гляньте-ка, сверкает вся.
АННА. Саня, может еще и не докатится до нас… война-то?
АЛЕКСАНДРА. Вообще-то раньше не докатывалась.
СОФЬЯ (прикрыв глаза от солнца ладонью). Господи… Губарев! Председатель!
АННА. Где?
СОФЬЯ. Вон! Внизу! Куда это он так? Аж пятки сверкают.
АЛЕКСАНДРА. Девки, а ведь это бык за ним гонится…
АННА. Жора, по-моему. Жорка, ага.
СОФЬЯ. Батюшки… Сюда не завернет? Забодает нас с Витькой.
АННА. Нет. К реке бегут.
Появились запыхавшиеся Петр и Иван.
ИВАН. Саня!
АЛЕКСАНДРА. Ох!
ИВАН. Председателя не видели?
АЛЕКСАНДРА. Напугал, зараза!
АННА. К Чусовой, вон, чешет.
СОФЬЯ. Петь, бык его гонит!
ПЕТР. Скорей, Иван. (Убегает.)
ИВАН. Ждите здесь. (Бежит за Петром.)
Появилась Женя.
ЖЕНЯ. Мама! Кока! Жорка с фермы сбежал! Папа с дядь Ваней его ловят!
СОФЬЯ. На Витьку, домой бегите. На озеро не пошла?
ЖЕНЯ. Я папу встретила… (Взяла на руки Витьку.) Он про Жору сказал… А ты же с Витей… Мало ли что.
СОФЬЯ. Ну молодец. Идите домой, сейчас придем. Отца дождемся. Идите.
ЖЕНЯ. Ага. (Ушла.)
АЛЕКСАНДРА. Уже не видно их отсюда. О, с фермы скотники бегут…
СОФЬЯ. Бык вроде смирный, никогда ни за кем не гонялся.
АННА. Председателя, видать, не любит.
АЛЕКСАНДРА. Полюбишь такого придурка. (Смеется.) Уже и скотина в нем разобралась.
АННА. Но. В конюшню к Мише зайдет, они на него лягаются.
АЛЕКСАНДРА. Зло, поди, на твоем Мишке срывает?
АННА. Но. Косится.
СОФЬЯ. Фи-и, косится… Петр с ним каждый день цапается. На ножах живут.
АННА. А че?
СОФЬЯ. Делать ни черта не хочет. Водку жрать с уполномоченными, колхоз разворовывать – это да. Сам напортачит, на Петра все сваливает. Уйди, говорю ему, уйди ты на хрен с этого «завпроизводством». Ему колхоз жалко. Никому не жалко – все специалисты разбежались – ему жалко.
АЛЕКСАНДРА (идущим к ним Петру и Ивану). Управились?
ИВАН. Арестовали Жору. Сдали мы с Петькой товарища. Повели… Под конвоем. Идите, посмотрите.
СОФЬЯ. А кто?
ИВАН. Дзюба с Филиппычем. Скотники.
АННА. Председателя не вижу… А где он?
ИВАН. Жорка утопил. (Стаскивает с ног сапоги, вытряхивает воду.) Загнал в реку по самые брови, Губарь и захлебнулся. Петро, дай закурить. И спички – мои отсырели.
АЛЕКСАНДРА. Ты че такой мокрый?
ИВАН (закуривая). Труп из реки вытаскивал.
АННА. Захлебнулся? Губарев?
ИВАН. Но. Новую профессию теперь осваивает. Рыбий пастух!
АННА. Едит твою!
ИВАН. Такие дела, Нюрок. Магадан Жорке светит, может и расстреляют.
СОФЬЯ (Анне). Господи… Ты как дитя у нас малое. Верит всему. Ну ты че, Нюр?
Все смеются.
АННА (улыбаясь). А я поверила.
ПЕТР (оглядываясь). Сонь, Витьку куда девала? У тебя же был…
СОФЬЯ. Женя домой унесла.
ПЕТР. А-а. Прибегала?
АЛЕКСАНДРА (подсев к Петру). Он почему на него бросился? Скажи, скажи. Никогда ж никого не трогал.
ПЕТР. Лезть не надо, куда не просят. Фартук хотел снять.
СОФЬЯ. Какой фартук? С кого снять?
ПЕТР. С быка. С кого ж еще?
СОФЬЯ. Он в фартуке, что ли, ходил?
АЛЕКСАНДРА. В стадо кто его без фартука пустит?
ИВАН. Елдатер, Сонь, называется. Из брезента. А ты че, никогда быка в фартуке не видела?
СОФЬЯ. Нет.
ПЕТР. В деревне выросла и не видела?!
СОФЬЯ. Да зачем он ему?
ИВАН (Петру). Молчи! Петро, молчи! Я сам. Поясняю.
АЛЕКСАНДРА. Только матом не крой.
ИВАН. Не буду.
ПЕТР. Другим покроет.
АЛЕКСАНДРА. Чем?
ИВАН. Чем бык корову. Тихо! Смотри, Сонь. Дай-ка фартук свой. Дай, дай. Смотри. (Повязывает на себе фартук.) Я – бык. (Показывает на Александру.) Это Пеструха моя. Подмогни, Саня.
АЛЕКСАНДРА. Уйди!
ИВАН. Ну подмогни! На Нюрке, что ль, показывать?
АННА. Давай.
АЛЕКСАНДРА (грозит кулаком Анне). Э, э! (Ивану). Ну и че делать?
ИВАН. Здесь стань. Посмеемся хоть. Я – Жора! (Прошелся, изображая быка.)
АЛЕКСАНДРА. Че делать-то?
ИВАН. Э-эх! (Крепко обнял жену со спины, прижав к себе.)
АЛЕКСАНДРА (посмеиваясь, включается в игру). Не завали меня тут у всех на глазах…
ИВАН. Саня, мы счас с тобой крупный рогатый, он по-нашему не умеет.
АЛЕКСАНДРА. А ниче не чувствую!
ИВАН. Дак я ж в фартуке!
АЛЕКСАНДРА. Дак он же не брезент!
ИВАН. Дак и я не Жора!
СОФЬЯ (смеется, начиная догадываться). А-а-а-а!
Иван снова прошелся быком, скакнув на смеющихся, словно отгоняя, вновь обнял жену.
ИВАН. Пестру-у-у-у-ха!
АЛЕКСАНДРА. Жо-о-о-ора!
ИВАН. Не могу-у-у-у-у! Мешает че-то!
СОФЬЯ (согнувшись от смеха). Фа-а… Фар…
АННА. Фартук!..
СОФЬЯ. Елдотер…
ПЕТР. Сонь! А я свободный! Я без ничего!
СОФЬЯ. Уйди-и!
АЛЕКСАНДРА. Сымай его!.. Жор… Жор… К черто… вой матери!
ИВАН. Не могу-у-у, Пеструха!
АЛЕКСАНДРА. По… Почему?!
ИВАН. Как мне его… копытами-то?!
АННА. Копытами… Не развяжешь, правда!
Хохочут еще громче.
АЛЕКСАНДРА. Жорушка-а!
Срывает с Ивана фартук и оба, обнявшись, валятся на траву. Петр, в свою очередь, обняв Софью и целуя, тоже валит ее на землю. Смеется, всплескивая руками, с радостным испугом поглядывая по сторонам, Анна.
АЛЕКСАНДРА. Ванька, сука!.. Кобель!.. Иван! Хватит!
ИВАН. Все, ребята! Поворачиваем к людскому обличию…
АЛЕКСАНДРА. Нюра, никого там нет? Черте че подумают…
ПЕТР. Саня! Мы ж шалим!
СОФЬЯ. Ик… ик… Обхо… ик… хоталась. Ик. Ох, не к добру.
АЛЕКСАНДРА. А что, Губарев развязывать начал?
ПЕТР. Как раз в этот самый момент.
ИВАН. Жорка к корове сзади пристроился – заскочил на нее, хрипит, мучится из-за фартука, Губарь на Жору сзади прыгат, примеривается, фартук стягиват, узел рвет.
СОФЬЯ. Добро дело хотел сделать, да?
АННА. Его порвешь… Там ремень кожаный.
ПЕТР. Вообще снимать нельзя – корова-то неплановая, да еще беременная.
АЛЕКСАНДРА. Дак зачем тогда он?
ПЕТР. Спроси его.
ИВАН. Загляделся на процесс! Да еще подвыпимши. Городской, никогда не видел… Как оно там, в натуре?
АННА (кивнув). Без фартука.
ИВАН. Заинтересовался. А Жорка че?.. За претендента его, наверно, принял.
СОФЬЯ. Пьяный, а на ферму поперся… Придурок.
ПЕТР. С гостями гулял. Из города, с Молотова приехали. За молоком пришел – отпаивать после пьянки.
СОФЬЯ. А кто такие?
ПЕТР. Какие-то военные.
АЛЕКСАНДРА. Поди, вас на войну забирать? А, Иван?
ИВАН. Черт его знает. Тянут какую-то холеру. Вон, из Дивьи многих позабирали, а из нашего Ромахино, да еще васильевских… Как забыли.
АННА. Глухомань, пока доберутся.
ПЕТР. Лес весь сгоним по Чусовой и заберут.
ИВАН. Там лесу-то… На один перегон осталось.
СОФЬЯ. Ну и что? Кому-то ж надо его сплавлять.
ПЕТР. Ну вот. Сплавим и пойдем. Неделей раньше, неделей позже… Весь транспорт на запад битком – не знают, где вагоны брать.
АЛЕКСАНДРА. О господи!
ИВАН. Дак уже и товарняк, товарные вагоны задействуют. Точно-точно.
СОФЬЯ. Че буде-е-ет?.. Мамочка моя, че буде-е-ет?..
ПЕТР. Ладно, день, да наш. Вы баню сготовили?
СОФЬЯ. Саня, как думаешь – протопилась баня?
АЛЕКСАНДРА. Пойдем поглядим. Нюр, Мишку своего веди, с мужиками попарится.
АННА. Лучше я с ним. Чижело ему на одной ноге.
АЛЕКСАНДРА. Мужики, что ль, не помогут? А время потеряем. Ждать, пока вы там наплескаетесь вдвоем…
СОФЬЯ. Наплескались уж. Петь, Иван, Нюра-то опять у нас беременная.
ИВАН. Нюрок, дай пять.
Жмет Анне руку.
Медленно пошли с косогора.
АЛЕКСАНДРА. Сначала мужики помоются, потом мы.
ПЕТР. А мы после вас еще разок! Да, Ваня?
АЛЕКСАНДРА. Только давайте побыстрее, чтобы заполночь не ложиться.
ИВАН. Еще ж за столом посидеть. Нюр, самогонки притащишь?
АННА. А сколько?
ИВАН. Петь, сколько?
ПЕТР. Пять человек? Ну литр.
ИВАН (Анне). Ну литр.
АННА. Литр принесу.
Картина вторая
Двор Рудаковых. Видны часть дома с крыльцом, надворные постройки. На заднем плане – в глубине огорода – баня. Ближе к крыльцу стол, по обе стороны которого лавки. На крыльцо выскочила Женя. В руках две большие миски. На середине двора ее останавливает голос матери.
ГОЛОС СОФЬИ. Женя!
ЖЕНЯ. Что?!
ГОЛОС СОФЬИ. Огурцы со дна бери!
ЖЕНЯ. Ладно!
ГОЛОС СОФЬИ. Побольше бери! У мужиков спроси – скоро они там?!
ЖЕНЯ. Ладно!
Скрылась в сарайчике.
С улицы во двор, стараясь быть незамеченным, входит Римас Патис в форме милицейского старшины. Остановился, прислушался. Из дома слышны женские голоса. Хлопнула крышка погреба. Появилась Женя с мисками, полными квашеной капусты и соленых огурцов.
ЖЕНЯ. Ой, здрасьте.
РИМАС (кивнул). Отец где?
ЖЕНЯ. В бане. Моются.
РИМАС. С кем?
ЖЕНЯ. С дядь Ваней.
РИМАС. Краснощеков?
ЖЕНЯ. Да. Парятся… По второму разу пошли. Позвать? Папа! Дядь…
РИМАС. Погоди. Я сам. (Пошел было к бане, но, раздумав, вернулся.) Пусть парятся… Зайду… Попозже. (Идет к выходу.)
ЖЕНЯ. Дядь Римас! А вы… на войну его? Забираете, да?
РИМАС. Матери не говори, что был. Отцу скажи… Зайду. (Уходит.)
Поставив миски на стол, спешит в огород к бане.
ЖЕНЯ. Папа! Дядь Ваня! Вы скоро?
ГОЛОС ПЕТРА. Все-о-о! Уже идем!
Из дома вышли Нюра, Софья, Александра. Головы покрыты полотенцами. Ставят на стол закуску, посуду.
СОФЬЯ. Вот парятся! Вот парятся!
АННА. Одного раза мало им.
СОФЬЯ. Они ж и так первый раз долго парились. После их зашли, у меня аж волосы затрещали. Второй раз?! Не-е – чистое пекло. Ни за какие калачи.
АЛЕКСАНДРА. Вона че-о! А я голову сломала – че там у Соньки внизу живота потрескивает?
СОФЬЯ (шутливо толкнув Александру). У тебя, поди, внизу, не у меня! Правда, думала, умру.
АЛЕКСАНДРА. А я б за милу душу… по второму кругу, как мужики.
АННА. Так шла бы сейчас с Иваном, с Петей…
АЛЕКСАНДРА. А че-то промахнулась! Ты где раньше была? Не подсказала!
Смеются.
АННА. Заревнует Соня. Не боишься?
СОФЬЯ. Для родной сестры-то? Фу-у, ниче не жалко! (Села на лавку.) Давно так не парились. Тело гуди-и-и-ит… Хорошо-то как, господи.
Пауза.
АЛЕКСАНДРА. Кажется, идут. Пыхтят.
СОФЬЯ. Наконец-то. Ну вы че, мужики?
Едва переставляя ноги, почти выползая, из огорода появляются Иван с Петром. Обогнав их, шмыгнула за стол Женя.
ПЕТР (предупреждая). Женька…
ЖЕНЯ. Ладно-ладно. Не буду.
СОФЬЯ. Чего не будешь?
ЖЕНЯ. Болтать не буду. Без толку. Да, папа?
Мужики бухнулись на лавку. Молчат.
АЛЕКСАНДРА. Девки, гляньте, аж дымятся.
СОФЬЯ. Ну, напа-а-арились…
АННА. Малехо не сварились. Да?
СОФЬЯ. Так-то уж зачем? Ну вы че?
ПЕТР. Пока пар живой… Жалко упускать.
ИВАН. Зря Михаил твой, Нюр, отказался. Петро, на третью ходку… Отважимся?
СОФЬЯ. Куда? Помрете! Идите полежите лучше.
ИВАН, ПЕТР (бодро и громко). А самогон?!
АЛЕКСАНДРА, СОФЬЯ, АННА (с испугом). Ой!
АЛЕКСАНДРА. Тьфу на вас! Шуты Балакиревы…
АННА (с готовностью). Принесла, ага.
СОФЬЯ. Нюр, сиди. (Жене.) Доча, сбегай. Под подушкой у меня, на кровати.
Женя убежала в дом.
ИВАН (Петру). Говорил? А ты – где, где?
СОФЬЯ (вслед Жене). Витю посмотри! Если че, газету ему опять сунь! Накладывайте себе, не сидите.
АЛЕКСАНДРА. Наливайте. Ванька, че сидишь?
ИВАН. А ничего ж нету!
Вернулась Женя с бутылкой.
АЛЕКСАНДРА (Ивану). Во-от! Прям в руки к тебе прибежала.
ИВАН. Другое дело. Оприходывам?
АЛЕКСАНДРА. Давай, не тяни, стемнеет скоро.
СОФЬЯ (Жене). Спит?
ЖЕНЯ. С газетой играет.
АЛЕКСАНДРА. Пацан какой золотой! Таких не встречала. Он когда-нибудь у вас плачет, хоть маленько капризничит?
ПЕТР. А чего ему? Поел – поспал, проснулся – опять поел, опять поспал.
СОФЬЯ. Тут батя ему как-то газету сунул. С правления принес, где про Минск, что сдали, про мобилизацию… Радости! Лучше игрушки… Всё – нет! Шуршит, комкает, шлепает по ней. Обхезается, обписается – э-э, гори оно огнем. Пока всю не истеребит на мелки кусочки – мелки-мелки – без внимания.
ПЕТР. Часами может играться с ней.
СОФЬЯ (Жене). Сидит?
ЖЕНЯ. Бубукает че-то себе под нос.
СОФЬЯ. Разговаривает сам с собой, ага. Ой, а порвать когда не может, сердитый такой сделается – бровки насупит и ножками вот так, вот так…
АННА. Сучит, сучит…
СОФЬЯ. Ножками сучит. Умора.
ИВАН. Писателем заделается или этим… корреспондентом. Давайте за детишек…
ЖЕНЯ. И чтоб никого не забирали, чтоб скорей война кончилась!
ПЕТР. Эй! Эй! Ты чего разговорилась? Спать хочешь? Пойдешь.
ЖЕНЯ (потупившись). Нет.
СОФЬЯ. Взрослые разговаривают – не лезь, а то быстро… на лежанку.
ЖЕНЯ. Я больше не буду.
СОФЬЯ. Сиди молчи. Ешь лучше.
ИВАН. За детишек… За Витьку, за Женю, за Нюриных чертенят.
АННА. Хулиганы, да.
Выпили.
ИВАН. Дурак, Нюр, твой Мишка, что не пришел. Вон гулеванье какое получилось.
АННА. Не знаю… Рогом уперся – не пойду и все. Упрямый такой. Че уперся?..
ПЕТР. Да не упрямый.
АННА. Да? А уперся. Чего уперся тогда?
ПЕТР. Боится, наверное. Трусоватый он у тебя, Нюр.
СОФЬЯ. Господи, нас, что ли, боится?
ИВАН. Председателя. Знает, что Петр с тем на ножах.
АЛЕКСАНДРА. Ну и что?
ИВАН. Санька, смотри. Губарева с города выперли? Выперли. К нам заслали? Заслали. Вот и дерет жопу перед начальством… Выслуживается, чтобы назад вернули.
СОФЬЯ. А Михаил-то тут причем? Тот дерет, выслуживается… Михаил-то причем?
ИВАН. Здрасьте! Я, к примеру, перед начальством вот так вот, чуть не лбом в землю, а мои подчиненные… Этот… Характер будут мне свой показывать? Как Петька Рудаков? Не, не надо. Пусть лучше тоже елозят передо мной, как я там, пусть выслуживаются. А Мишка это дело скумекал. Хорошо скумекал. Он счас кто? Начальник конюшни. Правильно? А узнает Губарь, что он с его врагом якшается, в бане парится… Все! Навоз меси, хвосты крути. Он же злопамятный, падла, Губарь наш. Вот Мишка и осторожничает.
Пауза.
Нюра выбралась из-за стола, направилась к выходу.
ПЕТР. Нюра!
ИВАН. Я че, не туда загреб?
ПЕТР. Оба не туда. Постой, Нюр!
АННА (обернувшись). Я вот сестра их… Я вот старшая… Соньку с Сашкой… Кто вам жен вырастил? Ты, Петр Петрович, умный… Иван тоже языкастый. Вот посчитайте. Папку на германской убило. Маме сказали… Сразу упала и умерла. Сразу… Разрыв сердца! Помнят сестры, помнят. Этой шесть, Сашке восемь… Посчитай-ка… Царску пенсию за папу Ленин забрал… Или кто там? Мельницу эксприровали, забрали!.. Че делать? Че жрать? А я на сплав! А куда? С пятнадцати годов! Наравне с мужиками! Ни на че не рассчитывала! Сдохнуть рассчитывала… Хорошо, Миша ко мне… с гражданской пришел… Хоть с культей, а все по-другому. Помогал. Никого не обижал. Сонька, Санька, обижал он вас? Для всех старался. Без его б все три загнулись! И сейчас, вон, дома четыре малых сидят… пятый в животе. Все исть просят! Дак Миша мой… Хоть инвалид, на одной ноге хоть, а работат! Для детишек упирается… Для него весь свет в детишках да в конюшне! И ниче он не обдирает! Никакой жопы!..
Пауза.
ИВАН. Нюр, про Губарева я…
ПЕТР. Нюра, прости.
АННА. Он кому из вас плохого чего сделал?
ИВАН. Нюр, звездани меня! Звездани! Звездани по-нормальному!
АННА. Знаешь, че я вам скажу?
ПЕТР. Говори, Нюра.
АННА. Будете моего Мишу обижать, слова ваши поганые еще… Придушу на…! И тебя придушу на…, Петр! И тебя, Иван, придушу.
ИВАН (опустился на колени). Анна Алексеевна, прости! Потерял меру, зараза… Не сердись.
ПЕТР. Прости, Нюра. (Срывает со стены сарая косу.) Нюр, смотри сюда! Не простишь – литовкой чиркану себя!
СОФЬЯ. Э, э! Батя! Ты чего?!
ПЕТР. Честное слово, ты меня знаешь… Нюра!
ИВАН. Да ек комарок! (Выхватил косу из рук Петра.) Хошь я его махом, Нюр, дурака этого? Стой, Петька! Лучше я – мне сподручней!
Анна подошла к Ивану, забрала у него косу, вернула ее на место – на крюк в стене сарая. Внимательно посмотрела на мужиков. Поцеловала – сначала Петра, потом Ивана – вернулась на свое место за столом.
АННА. Он же для близиру так с председателем. Для близиру. Но.
СОФЬЯ (вытирая Анне глаза). Суки какие… Обидели нашу Нюру.
АННА (удивленно). Слезы, да?
АЛЕКСАНДРА. Ну все, хватит… топать в одно и то же место. Выпьем. (Разливая самогон, мужикам.) А вы… Выходите из угла, прощается вам.
Иван и Петр сели за стол.
ИВАН. Ну че? За мир на всей планете? Нюрк, Соня, Саня, за добры отношения?
СОФЬЯ. Давайте.
АЛЕКСАНДРА (Анне). Нельзя тебе! Ты что?
АННА. Я на язык, для вкусу.
Выпили.
СОФЬЯ (Жене). Поела? Иди в дом к Витьке.
АЛЕКСАНДРА. Путь еще пожует. Или наелась?
ЖЕНЯ. Угу.
СОФЬЯ. Взрослые сидят, матерятся… Уши развесила. Иди.
Женя пошла в дом. Идет медленно, нехотя.
ПЕТР. За мир, значит… (Посмотрел на стакан и допил до конца.) С войной надо как-то управляться.
АННА. Кого делать?
ИВАН. Родину, Нюр, родину защищать… пора. Че сидеть? Да, Петр?
АННА. А-а. Но. Еще самогону? Я сбегаю.
СОФЬЯ. Хватит-хватит. И есть еще… Не пьяницы же. Саня, Ваня, спойте лучше. Давно не пели.
АННА (сразу). Про казака!
ИВАН. Какого? Их много.
АННА. Где доска сломалась.
АЛЕКСАНДРА. А-а… Ванька, заводи.
СОФЬЯ (Жене). Ты здесь еще?
ЖЕНЯ. Мам, можно песню послушать?
СОФЬЯ (смеется). Вот че с ней делать?
ПЕТР. Доча, иди ко мне.
Женя быстро села к отцу на колени, обняв его за шею, другой обняла мать.
СОФЬЯ. Послушай и сразу в дом.
ЖЕНЯ (с готовностью). Угу.
СОФЬЯ. Давай, Иван… Саня.
ИВАН (поет). Шё-о-ол ка-а-а-азак через речку домо-о-ой,
Шё-о-ол до-о-омой молодой, холостой,
О-о-бло-о-омилась доска,
По-одве-е-ела казака…
Появился Римас. Хотел было выйти к поющим, но придержался за углом дома, решив дослушать песню. Закурил.
ИВАН. …За-аче-ерпнул он воды
Са-а-погой!
Обняв мужа, вступила Александра. Поют привычно слаженно. Хорошо поют.
ИВАН, АЛЕКСАНДРА. О-о-бло-омилась доска,
По-о-две-е-ла казака —
За-ачерпнул он воды
Са-а-пого-о-ой!
Когда песня кончилась, все молчали, боясь сбить возникший сладостно-тревожный тон. Зашло солнце, утягивая за собой последний свет заката. Набирало силу слабое мерцание первых звезд. Издали раздалось едва слышимое блеянье коз.
АЛЕКСАНДРА (прислушавшись). Ваня, не наши бекают?
ИВАН. Тося… А счас Катька.
АЛЕКСАНДРА. Доиться просят. Допивайте, ребяты, остатки, пора идти.
СОФЬЯ. Посидели б еще.
АЛЕКСАНДРА. Козы, слышишь, надрываются. Доить надо.
АННА. Пока светло. Да?
АЛЕКСАНДРА. Конечно.
ИВАН (наливая последнее Петру и себе). Тогда за вас, бабы. Лучше вас на свете нет.
Мужики выпили.
АЛЕКСАНДРА. Нюр, бери посуду, поможем Соне.
Собрав все со стола, кроме не выпитого Анной стакана, женщины уходят в дом. Александра приостановилась на крыльце.
АЛЕКСАНДРА. Вань!
ИВАН. Оу?!
АЛЕКСАНДРА. Шайки-то в бане забыли! И Нюрину, и нашу! Сбегай, принеси! (Ушла.)
ИВАН. Тю ты, ек комарок…
Убежал в огород к бане.
Петр подошел к сараю, поправил на стене косу и, расстегивая ширинку, с опаской глядя на крыльцо, потрусил к углу дома, где, сидя на корточках, курит Патис.
РИМАС (вовремя заметив пристроившегося было облегчиться на него Петра, шарахнулся в сторону). Т-ты что?!
ПЕТР (от неожиданности взмахнув руками). А?! Итит твою!
РИМАС. Елки-палки… Прицелился… Ладно, ничего.
ПЕТР. Патис?
РИМАС. Хорошо милицию встречаешь.
ПЕТР. Так я… А ты чего тут?
РИМАС. Радио дома нет – пришел вас послушать.
Небольшая пауза.
ПЕТР. И как?
РИМАС. Что?
ПЕТР. Радио. Понравилось?
РИМАС. Заслушался. Чуть под твою брызгалку не попал. С Краснощековым гуляешь?
ПЕТР. С ним.
РИМАС. Закуришь? (Протянул Петру папиросу.)
ПЕТР. Давай. Римас Альбертыч, ты, правда, чего тут делаешь? Спичку дай.
Появился Иван с двумя цинковыми тазами. Положил их на лавку, взял стакан с самогонкой, хотел выпить, но, услышав голоса, прошел к углу дома.
РИМАС. Сейчас-то облегчись. Не терпи.
ПЕТР. Расхотелось.
ИВАН. О! Патис! Здоров, Римас Альбертыч!
Римас кивнул.
Женька сказала, был ты, убежал. Чего? Мог бы попариться…
РИМАС. Некогда.
ИВАН. Ну раз некогда… давай.
РИМАС. Что давай?
ИВАН. Я почем знаю. Ты… с повесткой, наверное… Или как? Правильно, Петь?
ПЕТР. Если на фронт – повестка… А чего еще?
ИВАН. Мы уж было подумали – забыли про нас.
Небольшая пауза.
РИМАС. На арест не повестки – ордера выписывают.
ПЕТР. Какой арест?
ИВАН. На фронт когда?
РИМАС. А как стемнеет. (Помолчав.) Приехали за вами. Из органов. Госуправление безопасности. (Ивану.) Понял?
ИВАН (не сразу). Из органов? Губисты… Понял.
ПЕТР. А где они?
РИМАС. У председателя догуливают. В три ночи за тобой, потом к Краснощекову… пойдем.
ИВАН. Ко мне?
РИМАС. К тебе. Как стемнеет, уходите… Чтоб никто не видел.
Пауза.
ПЕТР. Бумагу, что ль, накатал кто?
РИМАС (кивнув). Бумагу. Не одну.
ИВАН. Кто?
РИМАС. Не ясно кто?
ПЕТР. Губарев?
Римас не отвечает.
Римас… В чем обвиняют?
РИМАС. Разное. Жучок в муке… Шесть мешков. Было?
ПЕТР. Вот гадина! Он же сам из муки всю березу выкинул!
РИМАС. Какую березу?
ПЕТР. Ветки! Обшкуренные…
ИВАН. От жучка они. Если ветка в муке, с ней – хоть десять лет – ничего не сделается. И никаких жучков.
ПЕТР. А этот долбень – председатель, мать вашу – взял и всю березу выкинул… Никому ничего не сказал. Конечно, жучок появится.
РИМАС. Подумал, наверное, что мусор?
ПЕТР. А там есть, чем думать? Не знаешь – спроси.
РИМАС. А с фермы зачем весной прогнали? Побили зачем?
ИВАН. Дак он пьяный к дояркам в трусы полез! И глядеть на него?
РИМАС. А бить-то зачем?
ПЕТР. Да не били его.
ИВАН. За шкирку взяли и вытащили с территории. И все!
РИМАС. Вот вам и вредительство, вот вам и заговор… против местной советской власти.
Помолчали.
ИВАН. Петь, надо было нам первыми бумаги двигать.
ПЕТР. Надо было, да не та кобыла.
Пауза.
РИМАС. Как до Молотова доберетесь? Машин нет, пешком… В семь утра эшелон с добровольцами отходит. Не успеете.
ИВАН. А если по реке до Дивьи?
ПЕТР. На веслах?
ИВАН. А че? Вдвоем, по течению, без остановки… Догребе-о-ом!
РИМАС. Часа два… От Дивьи лесовозом. Лесовозы всю ночь в город ходят… Тогда успеете… Можете успеть. Женам скажите, когда спрашивать у них начнут губисты – где вы, что вы? – пусть не врут. Правду пусть говорят… Мол, на фронт все время рвались, вот и убежали. Ясно? Пойду, а то хватятся…
ИВАН. Римас Альбертыч! (Протянул стакан.) Альбертыч…
РИМАС. Лодка на ходу?
ИВАН. Хоть до Астрахани. Недавно с Петром смолили.
РИМАС. Софье с Александрой строго накажите – пусть не крутят насчет вас. Те все равно узнают, а им потом – слезы. (Выпивает.) Прощаться… Провожать к реке… (Возвращает стакан.) Не вздумайте. (Уходит.)
ИВАН (с удивлением). У него же язва! Непьющий же! Полный стакан жахнул! Гляди!
ПЕТР (спохватившись, вслед Патису). Спасибо!
Из дома вышли Анна и АЛЕКСАНДРА. Взяв тазы с лавки, идут со двора.
АЛЕКСАНДРА. А где мужики наши?
ИВАН. Здесь! (Петру.) Так чего?
ПЕТР. В одиннадцать у твоей лодки.
ИВАН. В одиннадцать. Давай.
ПЕТР. Документы не забудь.
Петр остался один. Прошелся по двору, заглянул в окно дома, легонько постучал. Присел на крыльцо.
СОФЬЯ (выйдя на крыльцо). Ты стучал?
Петр смотрит на жену.
Что? Петь, ну что?
ПЕТР. Иди сюда…
Картина третья
В доме Краснощековых. Тихо. Постукивают ходики. На столе недособранный вещмешок, слегка притушенная керосиновая лампа. Из соседней комнаты послышался резкий скрип кровати, негромкие быстрые голоса, шлепанье босых ног. Появились Иван и Александра. Они в исподнем, начинают торопливо одеваться.
АЛЕКСАНДРА. Все же таки дотянули…
ИВАН. Ниче, в самый раз… Сколько там на ходиках?
АЛЕКСАНДРА. Не вижу…
ИВАН. Лампу прибавь.
АЛЕКСАНДРА (прибавляя фитиль в лампе). Залью счас ее…
ИВАН. Кого?
АЛЕКСАНДРА. Лампу, кого… (Вытирает глаза от бегущих слез.)
ИВАН. О! Че они у тебя не кончаются-то, слезы-то? Целый час ревешь, а не кончаются… А, Шуренок? (Помогает управиться со слезами. Крепко обнял.) Родник у тебя там, что ли, забил или еще какой источник? Озеро какое-нибудь… Где воды стоко берешь?
АЛЕКСАНДРА. Правду Соня сказала – не к добру смеялись. Она, как мама – все чует. Целый день веселились… Не к добру хохотали, ясно теперь.
ИВАН. Узнать бы, кто нам войну эту… нахохотал? А идти надо. Рано или поздно… Шур, пол-одиннадцатого… Тридцать минут еще…
АЛЕКСАНДРА. А дорога?
ИВАН. Че там… Пять минут к реке спуститься. А, Шур?
Начинают быстро раздеваться.
АЛЕКСАНДРА. Да рубаху-то уж не снимай… Ладно уж… (Ведет Ивана в спальню, но в дверях останавливается.) Вань! Мешок недособрали! Одевайся! Быстро!
ИВАН. Тю, ек комарок!
Вновь начинают одеваться.
АЛЕКСАНДРА. Кружку с ложкой не забыть…
ИВАН. Успели бы!
АЛЕКСАНДРА (укладывая в мешок кружку, ложку, еду). Теперь уж после войны. Давайте там… побыстрее, не точите с ней лясы… Некогда, мол, нам! Жены, вон, ждут… недотоптанные. (Смеется.)
ИВАН. Но. Токо разохотились… Да?
Иван и Александра стоят, смотрят друг на друга и смеются, смеются, вытирая слезы.
АЛЕКСАНДРА. Пристрелю его на… Попрощаться толком не дал, сука… Да, Ваня?
ИВАН. Не, не надо. Жору на него спустите… Ну-ка, забодай его, Жора! За наших. (Замерев.) Три минуты туда, три минуты сюда… Ну че ты, Сань?
АЛЕКСАНДРА (решительно снимая с себя кофту). Где не надо, не высовывайтесь с Петей.
ИВАН. Конечно. Мы че, дураки? (Снимая штаны.) Справимся, Саня… По-умному-то, по-быстрому-то… Соскучиться не успеете. Главное, дождались чтоб… (Обнял Александру, ведет ее из комнаты.)
АЛЕКСАНДРА. Ага, нужен мне кто? Ты че, Ваня?.. Учти, не вернешься, позволишь страшное че с собой… сразу в Чусовую за тобой с обрыва… следом. Понял?
ИВАН. Понял.
АЛЕКСАНДРА. Вот, учти.
Иван оглянулся на часы, замер. Виновато смотрит на Александру. Александра все поняла. Кинулась к лежащим на полу брюкам, помогает мужу одеться. Делают все молча, быстро. И вот Иван уже полностью одет. За плечами вещмешок, на голове шапка.
ИВАН. Александра Алексеевна… (Пожимает руку жене.) Держись тут…
АЛЕКСАНДРА. Учти.
ИВАН. Учту. Разрешите… (Отдает честь.) Разрешите идти… громить… фашиста этого… долбанного?
АЛЕКСАНДРА. Давай, Иван Дементич.
Иван направился было к выходу, но вернулся к часам и до упора подтянул гирьку.
ИВАН. Вот так вот. Теперь пошел. Я скоро.
Картина четвертая
В доме Рудаковых. За столом Софья и Женя.
СОФЬЯ. Скажем, на охоту он… На охоте, и все дела. Когда придет? А мы почем знаем? Он – мужик. Перед нами не распространяется. Правильно? Может к вечеру завтра, а может, и на ночь задержится… Мало ли. Собаку взял и попер… Че ему распространяться перед всеми?
ЖЕНЯ. Мама, у крыльца кто привязан?
СОФЬЯ. Кто?
ЖЕНЯ. Папа к крыльцу Серого привязал! С собакой… Забыла? У крыльца Серый-то!
СОФЬЯ. А-а! На рыбалке! На тот берег умотал! На рыбалку! Даже лучше! Не найдут… Можно подумать, что утонул, если что. А пока думать будут… Они уж до фронта доберутся. Так и сделаем. Поняла?
ЖЕНЯ. Он же правду велел говорить! И удочки… все, в сенях!
СОФЬЯ. А мы их счас куда-нибудь затырим…
Послышался незлобивый лай Серого и смолк.
ЖЕНЯ. Серый лает…
СОФЬЯ. Не успели… Пришли…
ЖЕНЯ. Это кока. Крестную Серый так… встречает.
СОФЬЯ. Да?
Входит АЛЕКСАНДРА.
СОФЬЯ. Правда! (Александре.) По лаю тебя Женя узнала!
АЛЕКСАНДРА. Не лаяла вроде я. Еще не лаяла, но скоро начну. Еще и покусаю… сволочь кой-какую. Или загрызу… к чертовой матери.
ЖЕНЯ. Кока, папа врать не велел, а она им сказать хочет, что на охоту он… Или на рыбалке. Как с ума сошла…
СОФЬЯ. Надо ж время потянуть!
АЛЕКСАНДРА. Крестница, давай-ка сени на засов или на крючок… Че у вас там? Сами пусть ломятся, ломятся… Вот и потянем время.
Женя сбегала в сени и вернулась.
СОФЬЯ. Сломают дверь и все.
АЛЕКСАНДРА. А пусть ломают, починим. Врать-то хуже, юлить-то хужее. Подумают, что мужики наши в бега кинулись, а мы их – ну этих, из органов – запутать, облапошить хотим. Потом пропишут по перво число и тебе, и мне, и всей родове… И до наших, чего доброго, доберутся – ниче не докажешь. Садись и сиди давай.
СОФЬЯ. Не могу! Как сидеть-то?! Сердце – бух-бух, бух-бух…
ЖЕНЯ. Кока, она в обморок упала. Папа ушел – она упала.
АЛЕКСАНДРА. А, ек комарок! Ты че, Соня? Ты держись как-нибудь! Ты че? Попей что-нибудь!
СОФЬЯ. Забыла! Говорила же – что-то забыла! Четушку бате забыла! (Достала из кармана четвертинку с водкой.) В кармане лежит… И забыла! Вот растипопа! Ой, растипопа! Хоть беги догоняй!
АЛЕКСАНДРА. Они уж в Дивьи давно! Уж в лесовозе, поди, в город катят. Четыре часа прошло! Она у нас, Женя, однако, опять брякнется. Сонь, ты не рухнешь тут у нас на глазах? Женя, еще стакан дай-ка. И хлебушка маленько. За мужей наших, чтоб живые да здоровые вернулись. (Разливает водку по стаканам.) Пей, не заполошничай. Че хоронить-то раньше времени? У Пети же все в сердце отзывается, все твои переживания… Выпей… Как валерьянку. И я. До дна, сразу.
СОФЬЯ. А! Правда! Погляди, какая дура-то! Правда, раньше времени-то зачем?
АЛЕКСАНДРА. Чокнемся как следует…
СОФЬЯ. …чтоб живые! Чтоб никакие не раненые… Ну, если вдруг… Чтоб не сильно.
ЖЕНЯ. Вообще никак!
АЛЕКСАНДРА. Никак, Женечка, никак. Правильно.
СОФЬЯ. И побыстрее, чтоб… завершилось.
Выпили.
АЛЕКСАНДРА. У тебя прялка заправлена? Тащи-ка, крестница, прялку, займем себя, отвлекем мать-то… (Женя убежала за прялкой.) И шерсти захвати! Так, вот, Соня… Я шерсть подергаю, ты нитку сучи. Носки Пете с Ваней навяжем, рукавицы…
СОФЬЯ. Варежки?
АЛЕКСАНДРА. Варежки. Не бухает уже?
СОФЬЯ. Кто?
АЛЕКСАНДРА. Сердце не бухает уже?
СОФЬЯ. Ой, полегче, правда. Захмелела даже…
Женя принесла прялку и небольшой мешок с шерстью.
АЛЕКСАНДРА. Садись, девонька, с нами. У-у, какая шерсть ладная у нас. Не шерсть – пух оренбурский. Сегодня Тосю с Катей еще почешем, еще наберем. (Софье.) Сучи-сучи, Соня. Нитка легкая, нежненькая… Это ж не козы, это ж диво дивное…
Во дворе залаял Серый. Лает все сильнее и сильнее.
СОФЬЯ. Пришли.
АЛЕКСАНДРА. А идут они… (Налила водку.) Все ушли на фронт… товарищи! А вы че тут делаете? А вас кака халера по ночам носит? Софья Алексеевна, за мужей наших!
Пьют.
СОФЬЯ. Доча, ты хорошо заложилась? У нас крючок крепкий, кованый.
ЖЕНЯ. Хорошо.
Серый во дворе захлебывается от лая.
АЛЕКСАНДРА (запела). Шел казак через речку домой,
Шел домой молодой, холостой.
Обломилась доска,
Подвела казака,
Зачерпнул он воды
Са-а-пого-о-ой!
Раздался выстрел, и собачий лай оборвался. Стучат в окна, в двери. Стучат все сильнее, все громче.
Часть вторая
Картина пятая
1949 год. Июль. Вторая половина дня. Двор Рудаковых. Повзрослевшая Женя домывает крыльцо. Из распахнутого окна по репродуктору звучит: «…а я остаюся с тобою, родная моя сторона, не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна!». Отжав тряпку и постелив ее перед дверью, Женя ушла со двора на улицу. Кричит: «Ви-и-и-тя-а-а-а! Ви-и-и-тя-а-а-а!». Вернулась и, подхватив помойное ведро с водой, ушла в огород. Вскоре и оттуда послышался ее крик: «Ви-и-и-тя-а-а-а! До-о-омо-ой! Ви-и-и-тя-а-а-а!» Во двор входит Анна. Поднялась на крыльцо, вытирает о тряпку перед дверью ноги, но, услышав Женин крик, спустилась с крыльца и села на лавку. Вернулась Женя.
ЖЕНЯ. Теть Нюр, ты?
АННА. Я. Но.
ЖЕНЯ. Моих не видела?
АННА. Сына потеряла?
ЖЕНЯ. Витька утащил куда-то. Уже и постирала, и полы вымыла… Все нет. Полдня голодные бегают.
АННА. У нас они, не переживай. Капка их драниками накормила. Вот таку кучу напекла. Все наелись: и мои, и твои. Счас старшие в карты играют, а Вовка твой с сорогой возится.
ЖЕНЯ. С рыбой, что ли?
АННА. Но. В банку стеклянну ему Витька наловил – маленька така рыбеха. (Смеется.) Вовка месит ее, месит, она ускользат… Сидит, заливается, хохочет. Такой забавный парнишка получился.
ЖЕНЯ. Тьфу на тебя. Не сглазь.
АННА. Ты че, я при нем не дивлюсь, молчу.
ЖЕНЯ. Фу-у-у…
АННА. Устала? Ну и передохни. Капа там присмотрит. Передохни.
ЖЕНЯ. Они куда так быстро растут-то?
АННА. Кто?
ЖЕНЯ. Дети. Оставались бы всегда маленькими.
АННА. Ему сколько сейчас?
ЖЕНЯ. Володьке? В сентябре четыре будет. Оё-ё-о! Смотри-ка: в сорок пятом родила, Вите тогда… Четыре с половиной. А теперь уже и ему почти четыре. Володе – четыре!
АННА. Витька в какой класс пойдет? В третий?
ЖЕНЯ. Во второй! В январе восемь исполнилось… Ну да, восемь.
АННА. Как на дрожжах, ага. Капка моя уже шухарит помаленьку! Но! Котуют у ей под окнами, ой, котуют. И ниче не сделаешь. На танцы в Дивью как птица махат! Двенадцать километров туда, двенадцать обратно – ф-фить, ф-фить! О, кобыла! Отец жив был бы, сдерживал бы как-то. А не нравятся ей наши ромахинские, вот и летат туда-сюда. Жень, задремала, что ль?
ЖЕНЯ. Угу.
АННА. Замотали, поди, в Мотовилихе? За каждым помой-прибери… А тяжелый кто, а с температурой? Они ж капризные… Ну да…
Входят Римас и АЛЕКСАНДРА. Римас катит свежевыструганный самокат.
АЛЕКСАНДРА (поет). Говорят, я боевая,
В девках не остануся.
Ох и горюшко тому,
Которому достануся.
РИМАС. Витька! Вить! (В окно.) Иди! Принимай транспорт!
ЖЕНЯ. Дядь Римас, нет его.
АННА. У нас он с Вовкой.
АЛЕКСАНДРА. Елочки-сосеночки, иголочки колючие,
Каки у нас в Ромахино девчоночки е…
АННА. А вы че, гуляете?
АЛЕКСАНДРА. Вы потопайте, ботиночки,
Вам больше не плясать.
Выйду замуж, буду плакать,
Вы – на полочке лежать.
РИМАС. Женя, поставь куда-нибудь. Вот, соорудил Виктору.
АННА. Что это?
ЖЕНЯ. Самокат! Здорово!
РИМАС. Хотел раньше… Подшипников не было.
ЖЕНЯ. И подшипники!.. Новенькие!
АННА. Блестят как…
ЖЕНЯ. Можно, я попробую?
РИМАС. Ногу сюда…
ЖЕНЯ. А выдержит?
РИМАС. Выдержит. Крепче руль держи. Другой ногой отталкивайся. Во-от!
АЛЕКСАНДРА. Гляди, получается у тебя, Женя. А я заваливаюсь.
ЖЕНЯ. Здорово!
РИМАС. Главное – чувство равновесия. У тебя, Саш, чувство равновесия слабое.
АЛЕКСАНДРА. Ну и черт с ним! Все пою, все пою,
Пою не напеваюся.
Я не летом, так зимой
Куда-нибудь деваются!
ЖЕНЯ. Кока, никак подвыпила?!
АЛЕКСАНДРА. Маленько, для храбрости. Жить вместе… с Римасом намылились.
РИМАС (заносит самокат на крыльцо). Пусть здесь стоит.
ЖЕНЯ. Ох, обрадуется. Дядь Римас, дай поцелую. Какой ты у нас хороший. (Целует Римаса.) Куда, говоришь, намылились?
АЛЕКСАНДРА. Жить вместе, говорю, намылились.
Небольшая пауза.
ЖЕНЯ. Батюшки… Решились?
РИМАС (кивнув). Решились. Александра стол накрыла… Пойдемте? Посидим?
Пауза.
ЖЕНЯ. А как же…
АЛЕКСАНДРА. А так же, Женюшка! Всю войну ни вот такого письмеца… Ни вот такусенького! И ни похоронки, и ни что «без вести»… А и после войны столько лет! Куда подевался? Кто-нить скажет? Если погиб, лежит где-нибудь – я ж не знаю!
АННА. Ты ж не знаешь. Но. Кабы знала, дак…
АЛЕКСАНДРА. Х-хе! Кабы знала-ведала, на войну бы сбегала… (Поет.) На войну, на самый бой, где воюет Ванька мой… (Помолчав.) Уж война когда кончилась, уж четыре года прошло… В Дивье, у нас в Ромахине – везде все про всех худо-бедно знают… Про Ивана – никто, ничего. Не в Америку ж он укатил?
АННА. На черта она ему? Он Урал наш любит…
АЛЕКСАНДРА. А сколько ждать-то? Ну я – ладно, мне-то… (Махнула рукой.) Переживу. (Показав на Римаса.) А ему че страдать? Ему же тоже тяжело… И обидно. Я же понимаю. (Римасу.) Говорила тебе – Женя осудит. Говорила? (Закрыла лицо руками.)
РИМАС (закурив). Осуждаешь, Женя?
ЖЕНЯ. Я осуждаю?! Да я… Вы че, рехнулись?! Я молиться на тебя, дядя Римас, готова… (Заплакала.) Бандеровку из меня какую-то делаете, фашистку какую-то… каменную. Ты почему про меня так думаешь, кока?
АННА (Александре). Эй, не осуждает, эй, видишь?
АЛЕКСАНДРА (обняв Женю). Девонька моя… Ластонька…
РИМАС. Александра тайменя запекла… Пойдемте?
АЛЕКСАНДРА. Пойдешь, Женя?
ЖЕНЯ. Конечно, пойду. Переоденусь только. Свадьба все-таки.
АЛЕКСАНДРА. Еще чего! Никакой свадьбы – обозначимся и все. Посидим просто…
АННА. Попоем?
АЛЕКСАНДРА. Попоем, попляшем.
АННА. Но. А я вот – в самом нарядном… уже сижу.
ЖЕНЯ. Ты как пионерка, теть Нюр: будь готов – всегда готов. Да?
АННА. Но. Леня… Этот… Веников. Нет… Ну этот, в бане который…
ЖЕНЯ. Голиков!
АННА. Во-во! Леня Голиков!
Все смеются.
АЛЕКСАНДРА (испуганно). Господи! Кто там? (Побежала в огород.)
ЖЕНЯ. Куда ты?!
АННА. Всполошилась кого-то…
Ждут.
АЛЕКСАНДРА (вернувшись). Показалось, в огороде кто-то шарится.
РИМАС. Кто?
АЛЕКСАНДРА. Никого нет.
ЖЕНЯ (прошла к огороду). Может, ребятишки? Витя! Вова!
АННА. Кошки, наверно.
АЛЕКСАНДРА. Фу, аж голова закружилась.
ЖЕНЯ. Вскочила резко, вот и закружилась.
АЛЕКСАНДРА. Пока печь горячая, картошку поставить… Пошли, Альбертыч. (Обняла Римаса за шею.) Эх, Литва моя, Литва, голова бедовая! В какой хомут, в каки приключения головушку суешь, соображаешь?
РИМАС. Понимаю, да.
АЛЕКСАНДРА. Хорошо тебе… Девки, вы быстрее, не копайтесь… чтоб за вами не бегать.
АННА. Не помрем, дак придем.
АЛЕКСАНДРА. Давайте.
Римас и Александра уходят.
АННА. В доме перед зеркалом вашим причешусь?
ЖЕНЯ (прижав кулаки к щекам). Вспоминают, что ли, меня? Щеки горят… пойдем.
АННА. А ты губы мажешь? Помада есть у тебя?
ЖЕНЯ. Есть.
АННА. Намажешь мне… этим… сердечком? Покрасившее. Намажешь?
ЖЕНЯ. Намажу-намажу. Идем.
Анна и Женя уходят в дом. Со стороны огорода во двор выходит Иван. Одет по-городскому: шляпа, галстук… Через левое плечо перекинут плащ, в правой руке большой деревянный чемодан. Направился было в дом, но не решился. Сел за стол. Ощупал его, осмотрел. Стол не тот, что прежде. И лавка не та. Достал портсигар, закурил. Хлопнув створками, Женя изнутри закрыла окно. Через небольшую паузу она и Анна вышли на крыльцо.
ЖЕНЯ. Ты теперь у нас, теть Нюр, не Леня Голиков… Ну-к, покажись. (Поправляя Анне прическу.) Ты у нас теперь… целая Любовь Орлова. Губки вот так сделай. А теперь так. Отлично! Палкой все ж таки подопру… (Подпирает палкой дверь.) Готово. Пошли.
Спускаются с крыльца.
АННА (увидев Ивана, но не узнав). Здрасьте…
ЖЕНЯ. Здравствуйте…
Иван встал, вышел из-за стола, снял шляпу.
Пауза.
ИВАН. Женя… Аня…
Женя медленно подошла к Ивану и, крепко обняв, спрятала лицо на его груди. Обняла Ивана и Анна. Плачут долго, в голос. И Иван плачет.
ИВАН (Жене). Выросла.
ЖЕНЯ. Дядя Ваня, миленький… Пришел…
АННА. Седой. Нахлебался…
ЖЕНЯ. А мы ждем-ждем, ждем-ждем.
ИВАН. Пришел… ек комарок.
АННА. Не раненый? Нет?
ИВАН. Целый. Жень, дай попить.
АННА. Самогону хочешь?
ИВАН. Можно.
АННА. Я сбегаю.
ЖЕНЯ. Не надо, теть Нюр. Дядь Ваня, у меня спирт медицинский… Счас. (Убегает в дом.)
ИВАН. Вспоминал твой самогон, Нюр, всю войну. Гонишь, не бросила?
АННА. Семь лет не гоняла.
ИВАН. Чего?
АННА. Матерьялу не было. Позавчерась первый раз сварила. Как знала, что прибудешь.
Вернулась Женя. В руках ковш с водой и поллитровая стеклянная банка со спиртом.
ИВАН. Ух ты… Откуда у тебя?
ЖЕНЯ. Спирт? В больнице дали.
АННА. В больнице работат. Во как!
ЖЕНЯ. Санитаркой. В Перьми, в Мотовилихе.
АННА. Давайте за стол, че стоимте?
Сели за стол.
ЖЕНЯ. Ой, а закусить-то!
ИВАН. Сидите, водой запью. За встречу. (Пьет.) Ну вот теперь, кажись, пришел… окончательно. (Закуривает.)
АННА. А ты че не домой сразу? Че крадучись?
ИВАН. Привычка… По-партизански – огородами… Разведку сделать: кто, что, как, где… Саня, поди, сердится? Где она?
АННА. Дома. Нас ждет.
ЖЕНЯ. Ой, дядь Ваня-а-а-а…
ИВАН. Ну получилось так… Че поделаешь?..
ЖЕНЯ. Давай сбегаю за ней.
ИВАН. Не, не надо! Посмотрю сначала на нее… со стороны. Интересно… какая стала… Пол-войны партизанил, привык к сюрпризам-то.
АННА. Выскочишь – напугаешь.
ИВАН. Зачем? Я осторожно. Знаешь, как немца трясло… от сюрпризов наших?
АННА. Мы ж не немцы.
ЖЕНЯ. Схожу, дядь Ваня. Нехорошо. Я быстро.
ИВАН. Погоди-погоди! Стой! Женьк, ты куда? Сядь. Погоди. Вздохнуть дай… Хоть дух-то перевести. О, побежала. Куда я теперь денусь? Никуда… Все. Гостинцы ж еще… трофейные. Докурю, как человек, и пойду… за п…ми. Получу, однако, если пустит…
АННА. Пустят…
ИВАН. Под откос?
ЖЕНЯ (гладит Ивана по плечу). Дядя Ва-а-анечка-а-а…
ИВАН. Как твои-то: Петро, мать?
ЖЕНЯ. А папу убили. Под Сталинградом. В сорок третьем.
АННА. В день рожденья. Сыновий. Витькин.
ЖЕНЯ. Похоронка в марте пришла, а в ней – погиб двадцатого января, смертью храбрых. Вите как раз два годика исполнилось.
АННА. День в день выпало. Во как! В братской могиле лежит, с золотыми буквами – Рудаков Петр Петрович.
ЖЕНЯ. Деревня Терновка. Не слышал?
ИВАН. Нет.
С улицы во двор входит Александра. Увидев Ивана, застыла на месте. Ее не замечают.
ЖЕНЯ. Маме сразу плохо стало. Упала и умерла… Как бабушка.
АННА. Разрыв сердца, ага. В доме упала, как мама, и все.
Александра медленно отступает спиной за угол дома.
ЖЕНЯ. Думали – обморок. У нее так бывало. Похоронку на стол положила и стоит. Стоит, стоит, стоит… На похоронку смотрит и че-то думает, думает. Час, наверное, стояла.
Александра стоит, привалившись спиной к стене дома, закрыв лицо руками.
АННА. И молчит.
ЖЕНЯ. Так страшно, дядя Ваня.
АННА. Часа два стояла, если не больше.
Александра уходит.
ЖЕНЯ. Лицо серое почему-то сделалось. Потом голову подняла… Вот так встряхнулась, и голосом… тонким-тонким – как запищала, вроде. Но не запищала, а почти…
АННА. Ага, птичий такой голос.
ЖЕНЯ. Говорит: «Ну ладно. Давайте Петю кормить…»
ИВАН. Кого?
АННА. Петю! Хотела Витю, а видишь, как сказалось…
ЖЕНЯ. Потом… шаг сделала и…
АННА. И все.
ЖЕНЯ (кивнув). Упала.
АННА. И все.
Пауза.
ИВАН. Кто еще из наших?
Женя посмотрела на Анну.
АННА. Миша мой повесился, Ваня. Зимой. В каком?..
ЖЕНЯ. В сорок третьем, в декабре.
АННА. С конюшни его убрал этот… Заголодали совсем. От переживаний права рука у него отнялась, перестала работать. В сарайку уйдет и воем воет – ребят жалко. Ниче, говорит, у меня нет: ноги нет, руки нет – никакого пропитания вам сделать не могу. Один рот есть – вас объедать.
ЖЕНЯ. В лес пошел и удавился.
АННА. А все из-за этого.
ЖЕНЯ. Председателя. Губарева помнишь?
ИВАН. Че ж не помню? Помню. Где он счас?
АННА (показав на землю). Тама.
ЖЕНЯ. На лесосплав к нам пришел, а кто-то штабель бревен с косогора погнал в Чусовую… Или трос на связке лопнул… В общем, всего перемололо, (махнув рукой) месиво сплошное.
АННА (Ивану). Маленько отопью у тебя. (Отпивает из банки, запивает водой.)
ИВАН (Жене). Ты на лесосплаве работала?
ЖЕНЯ. И я, и кока, и теть Нюра. Все работали.
ИВАН (помолчав). Нюр, дай пять. (Пожимает Анне руку.) За Соню, Петра, Михаила. (Допивает спирт.) Трофеи вам привез! (Кладет на стол и открывает чемодан.) Поднаписал тут… Кому че. Анна, держи. Софья… Жень, тебе оба. А это отрезы. Всем одинаковые, бостоновые. Нюр, тебе самый большой, на всю ораву. Шаровары, юбки-шмубки… Шейтесь.
Анна и Женя, развернув свертки, заохали-заахали, разглядывая подарки: кофты, платки…
ЖЕНЯ. Батюшки! (Прикладывая к себе кофточку.) Маленькая… Я ж выросла, дядь Ваня!
АННА. Немецкое все?
ИВАН. Не, итальянское. (Закрыл чемодан.) Ну как?
ЖЕНЯ. А это хорошо. Да как хорошо-то! И твоя хорошо, теть Нюра!
АННА. Но! В ей на свадьбу и пойду.
ИВАН. К кому на свадьбу?
ЖЕНЯ. Да… К Капитолине, наверное. Год, два, и замуж пора. Вымахала девка… Я ей эту кофточку и подарю, мне все равно мала. Вон, какая красивая. Держи, теть Нюра. Ой, нет, я сама ей…
Во двор решительно входит Александра.
АЛЕКСАНДРА. Вы куда запропастились? (Ивану.) Здравствуйте. (Анне и Жене.) Рыба стынет, картошка стынет… Ну вы че? Римас меня всю затуркал: где они, где они?
ИВАН. Здравствуй, Саня.
АЛЕКСАНДРА. Здрасьте, Иван Дементич. Извелся, говорю, жених, а вы тут… Сельмаг, что ли, новый открываете?
ЖЕНЯ. Подарки…
АННА. Но. Иван привез.
ЖЕНЯ. Крестная…
АЛЕКСАНДРА. Дак идете, нет? Сколько ждать можно?
ЖЕНЯ. Кока, а дядя Ваня?
АННА. Иван же это, Саня! Ты его куда?
АЛЕКСАНДРА. А я почем знаю? Где четыре года был? Пусть туда и идет.
ИВАН. Ты че, Саня?
АННА (оправдывая). По России таскался…
АЛЕКСАНДРА. Пусть еще потаскается, а мне некогда… Жених ждет. Ну, вы идете?
ИВАН. Какой жених?
АННА. Римас Альбертыч.
ИВАН. Патис? Жених твой?
ЖЕНЯ. Дядь Ваня, подожди… Дядь Ваня…
АЛЕКСАНДРА. О! О! Задрожал… Во-во… А как мы тут всю войну дрожали, знаешь? Как с голоду загибались?.. Задрожал… Ты че дрожишь-то? Раньше надо было…
АННА. Дак воевал, поди.
АЛЕКСАНДРА. Ни одного письма за всю войну…
ИВАН. Не мог я! Не мог!
АЛЕКСАНДРА. А после войны? Четыре года!.. Посмотрите на него, девки! Объявился!
Иван, стиснув зубы и кулаки, надвигается на Александру. Александра отступает от него по двору.
ИВАН. Санька! Саня! Я тебе… Присядь! Скажу тебе! Иди сюда!
АЛЕКСАНДРА. Ой! Ой! Ваня Грозный! Гляньте, грозный какой! Счас пришибет!
Женя и Анна бросаются к Ивану, стараясь удержать его.
ЖЕНЯ. Дядь Ваня, подожди!
АННА. Иван! Ваня! Он хороший, Римас-то! Он не со зла!
ЖЕНЯ. Теть Нюра! Молчи!
ИВАН. Ко мне иди! Иди! Всю войну об ней… Санька! (Отшвырнул женщин.) Ну, Санек!..
Александра бегает по двору от Ивана, Анна и Женя с визгом вновь пытаются оттащить того от жены.
АЛЕКСАНДРА. Давай! Всех нас поубивай! За то, что выжили! Давай! Человек нас от голодухи!.. От холодов!..
ИВАН. Добрый Патис?! Да?!
АЛЕКСАНДРА. А ты за так, думал? Нарисовался, артист! Здрасьте вам! Ишь, объявился! Как в кино, в самый счастливый момент… нарисовался.
ИВАН. Я плохой?!
АЛЕКСАНДРА. Хороший! Откуда взялся такой хороший – непонятно! Он откуда, девки, взялся?!
ИВАН. Погляди мне… Я ей в глаза… На ей хочу поглядеть! Пустите!
ЖЕНЯ. Не надо, дядь Ваня!
АННА. Иван, отстань!
АЛЕКСАНДРА. Пусть глядит. Слава богу, есть на кого глядеть…
ЖЕНЯ. Кока, молчи!
АЛЕКСАНДРА. Не Римас-то если бы!.. Счас бы на кладбище нам цветочки таскал!
Иван замер.
Пауза.
Иван берет плащ, шляпу, чемодан.
ЖЕНЯ. Ты куда, дядь Ваня?
ИВАН. Шура… Живи, конечно. Прости, пожалуйста. Надо жить, конечно.
ЖЕНЯ. Дядь Ваня, ну сядь. Со мной, рядышком…
ИВАН. Пойду. Ревизию сделаю, погляжу… и пойду.
ЖЕНЯ. Погоди! Погоди. Лучше давай тебя с сыном познакомлю? Я ведь сыночка родила, дядь Ваня! Четыре года уже!
ИВАН. Да? Молодец.
ЖЕНЯ. Муж на Дальний Восток завербовался… Ты сядь, садись. Расскажу тебе.
ИВАН. Бросил, что ли, муж?
ЖЕНЯ. Вызова ждем. Садись. Комнату получит, и поедем к нему… Дядь Вань, ну сядь!
ИВАН. На ангела вашего погляжу… и сяду. До-олго сидеть, наверно, буду.
Пошел со двора. Женя идет рядом, держась за рукав Ивана.
ЖЕНЯ. А знаешь, как назвали?
ИВАН. Кого?
ЖЕНЯ. Сына! Володей назвали.
ИВАН. Почему?
ЖЕНЯ. А чтоб умный был, как Ленин. Ну, куда ты?
ИВАН. А он че, умный был?
ЖЕНЯ. Ленин-то?
АЛЕКСАНДРА. А че, дурак, что ли?
ИВАН. Не знаю – я с ним не встречался. Евгения, пусти. (Уходит.)
Пауза.
ЖЕНЯ. Пошел…
Александра бросилась было за Иваном, но ноги подкосились, и она осела у крыльца на землю.
АЛЕКСАНДРА. Пусть идет.
Анна и Женя подбежали к Александре.
АННА. Мат-ти Божи!
ЖЕНЯ. Крестная!
Александра, не вставая, перебирается на крыльцо. Села на ступеньку.
АЛЕКСАНДРА. Вот сука… Сразу почуяла: не то что-то в огороде. Он, поди, в картошку, в ботве прятался – я и не увидела. Домой пришли, думаю: вернусь все ж таки, проверю. И точно.
ЖЕНЯ. Да! Да! Голова у тебя кружилась?!
АЛЕКСАНДРА. А я про че? И вот!..
ЖЕНЯ. Кока, они там у вас друг другу головы не посшибают?
АННА. Иван сильнее. Иван, наверно, победит.
ЖЕНЯ. Бежимте, а? Теть Нюр, кока… Помешаем, хоть как-нибудь…
АЛЕКСАНДРА (попыталась встать). О, ек комарок… Не могу. (Села.) На коленки мои глянь. Ходуном ходят. Дай руку. (Кладет Женину руку себе на колено.)
ЖЕНЯ. А-а, дрожит-то как!
АЛЕКСАНДРА. Говоришь, бежать… Нечем бежать, на себе тащите. Где его, черта, носило четыре года? Заявился… Шляпа, галстук – футынуты-пердануты… С Лениным еще к нему разбираться… Пошел? Ну и… иди себе.
АННА. Дак он и пошел.
ЖЕНЯ. А мы? Сложа руки сидеть?
АЛЕКСАНДРА (решившись). Пошли, однако, и мы… В погоню. (С трудом поднимается. Анна с Женей помогают.) Держите меня, не отпускайте.
АННА, ЖЕНЯ. Держим-держим!
АЛЕКСАНДРА. По дороге разбегусь… и налажусь. (Плетутся со двора.) Ой-е-о, девки… Там война кончилась, у нас своя началась… межусобица.
Картина шестая
В доме Краснощековых. Римас хлопочет у стола: перекладывает из чугунка дымящуюся картошку, режет хлеб… Хлопнула дверь, вошел Иван. Остановился в дверях.
РИМАС (не оглядываясь). Александра? Саша, ты?
ИВАН (ставит в сторонку к стене чемодан). Угу.
РИМАС. Соль принесла? А я нашу нашел! На окне… за занавеской… оказалась.
Иван снял с гвоздя на стене платок Александры, прижал его к лицу, затем накинул на голову.
РИМАС. Ох, тайменюшка…
ИВАН (остановившись за спиной Римаса, шепотом). Красавец.
РИМАС. Молодь – мясо нежное… А запах? У-у!
Иван сел на стоящий у стола табурет спиной к Римасу, закурил.
Что они там? Наряжаются? Просто посидели бы… без затей. Смотри, Саша, втянешься… Курево дело такое.
ИВАН. Охо-хо.
РИМАС. Давай посчитаем… Когда Соня с Петром – закурила. Михаил – два, Женю на перекате из-под бревен вытащили – три, в День Победы – четыре… Сегодня пятый… (Помолчав, сел рядом, почти касаясь плечом спины Ивана.) Пока не пришли… Мою литовскую сказку тебе… Вернее, не сказку… Обычай в старину был. Давно-о-о… Еще Литва и Литвой-то не звалась. Можно?
Иван облокотился, не оборачиваясь, на стол.
Если воин после войны не возвращался домой, а никто не знал, где он и что с ним, жена была обязана ждать его три года. Три года прошло, все – имеет право выбрать себе… нового. Интересно другое: выбрала, а тут прежний на пороге. Что делать? Двенадцать больших… громадных костров разводили. Шесть с одной стороны, шесть – с другой, коридор огненный. И вот… должна была женщина пройти по нему. От начала до конца. Если выдержала, прошла сквозь огонь… Если невредима, даже волос не подпалила, значит, чиста она и нет на ней вины, греха нет… И жить имеет право с тем, с кем пожелает. А Саша… Не три, восемь ждала. И не двенадцать костров…
ИВАН. А сколько? (Стянул с головы платок, положил перед собой.)
РИМАС. Знаешь, как считать? Я не знаю. Чиста Александра перед тобой… Перед всеми. Это знаю.
Небольшая пауза.
ИВАН. Давно вы с ней?
РИМАС. Ох, Иван… (Наливает себе и Ивану водку.) С возвращением?
ИВАН. Да я уж выпил.
РИМАС. Да уж вижу. Устроил цирк: угу, ага, платок… С Петром вместе воевали?
ИВАН. Развели. Меня на Белорусский, его под Сталинград. Еще в эшелоне разделили…
РИМАС. Очень желал Губарев вас с Петром посадить. Очень. На перрон выскочили с чекистами, хотели с эшелона вас вытащить. А поезд уж хвостиком нам – ту-ту…
ИВАН. Буча была? Дело какое-нибудь на нас?..
РИМАС. Поймали б, было б дело. А так… Кому вы нужны? Не на курорт же сбежали. Рукой и махнули. Мстить начал, полютовал.
ИВАН. Губарь?
РИМАС. И Соне, и Саше. Михаила с конюшни выгнал… Голод, холод. Дрова выписывал вашим с самой дальней деляны. Осина молодая, проледеневшая – не топится. Баню жгли, помог раскатать… Все, что можно, жгли. Досталось и бабам, и детишкам. И говорить неохота.
Выпили.
РИМАС. Про Михаила знаешь?
Иван кивнул.
С зайцами в ту зиму повезло, много развелось. Я силков наставлю – один, да попадется. Если лиса не съест, принесу – отдам. Летом полегче – рыба, грибы… Крапиву молодую варили…
ИВАН. Председателя Нюра угрохала?
РИМАС (помолчав). Первое время я вместо него. Анну отправил… на лесозаготовку, на месяц в тайгу. Ничего, обошлось. Ты где пропадал?
ИВАН. До сорок четвертого в партизанах. После плена. Потом с действующей соединили, и до Берлина. А после победы – уже в Берлине – особист наш, хороший мужик – еврей! – вызвал и говорит: «Ты, Ванька, домой пока не возвращайся, а то тебя, как бывшего военнопленного, заметут на фильтрацию и… в лагерь. Жить хочешь – побегай пока по стране». Ну вот… побегал.
РИМАС. В плену был?
ИВАН (наливает себе и Римасу водку). Одиннадцать дней. Выпьем.
Выпили.
РИМАС. Из плена сбежал?
ИВАН. Ковоира загрыз.
РИМАС. Как загрыз?
ИВАН. Зубами. Из окружения выбирался – всю роту у нас посекли. В живых… не знаю: остался кто или нет. По ночам к нашим шел, днем ветками себя завалю и сплю, ночи жду. А тут в стожок у хутора залез, пригрелся и уснул. Ну и че, сцапали. Коней решили с этого стожка покормить. В подвал меня, а утром связали по рукам-ногам, в телегу кинули и на центральную усадьбу, на расстрел. Солдатик их повез. Он сразу мне несуразным каким-то показался. Пилотку вот так, поперек, надел, не как положено. Вожжами пощелкивает, че-то немецкое насвистывает… Донасвистывался, дурак.
РИМАС. Один конвоир?
ИВАН. Дак а че? Я связанный весь! А у него еще автомат. Вот в телегу закинули меня неправильно. Надо было не ногами вперед, как покойника – поторопились тут они, – а головой к коню, головой по ходу движения. Давай покажу, счас поймешь… Вяжи меня.
Иван и Римас явно захмелели.
РИМАС. Зачем? Не хочу. Где женщины-то?
ИВАН (сняв со стены бельевую веревку). Да я там… Шумнул немножко. Счас придут. Вяжи, говорю. Натурально, чтоб понял.
РИМАС. Хорошо. (Связывает Ивану руки за спиной.) Так?
ИВАН. Крепко? Ты меня не жалей… Я тебя жалеть не буду.
РИМАС. Все. Крепко?
ИВАН (сев на табурет, вытянув ноги). Ноги вяжи.
РИМАС. Ноги не буду.
ИВАН. Ладно. Ставь свой табурет перед моими ногами. Та-ак. Мы в телеге. Садись на него, спиной ко мне садись, вроде ты на вожжах. Поехала телега. В телеге мы. Настроение у тебя замечательное – на расстрел же везешь! Врага же везешь.
РИМАС. Ты мне не враг.
ИВАН. Друг? Че ж ты, друг, жену мою… скрадываешь?
Небольшая пауза.
РИМАС (сел на табурет спиной к Ивану). Говори дальше.
ИВАН. Дальше… лес вокруг… Еще птицы по верху… свистят.
РИМАС. Свистеть не буду.
ИВАН. А че? Не умеешь?
РИМАС. Не буду.
ИВАН. Ну тогда качайся. Нас же мотает… Туда-сюда, туда-сюда.
РИМАС. Ты уже делай что-нибудь, показывай… Ерундой занимаешься.
ИВАН. Хо, ерундой! К борьбе за жизнь свою готовлюсь.
РИМАС. Долго готовишься.
ИВАН. Это правда.
Входят Александра, Анна, Женя. Иван, подтянув ноги, выбрасывает их вперед.
Ну, на!
Римас с грохотом летит на пол. Иван тут же бросается на него… Схватив зубами за отворот у самого горла, с визгом и ревом рвет рубаху. Шум, крики. Женщины пытаются растащить мужиков.
АЛЕКСАНДРА. Иван! Что ты?! Иван!
ЖЕНЯ. Дядя Римас! Вставай!
АННА. Тащите его! Загрызет! Ваня! Отпусти!
ЖЕНЯ. Дядь Ваня! Миленький!
АЛЕКСАНДРА. Римас! Иван!
Растаскивают мужиков в стороны. Помогают подняться.
АННА. О-о! Всю рубаху порвал!
АЛЕКСАНДРА. Вы что! А ты чего связанный?! Да я ж вас!.. Ах, вы!
Развязывает Ивана.
ЖЕНЯ. Дядь Римас, отойдите! Пожалуйста…
АННА. Чуть не загрыз.
АЛЕКСАНДРА. Ванька! Ну, попили кровушки… Ты почему связа… Ты почему такой?! (Трясет веревкой.) Римас! Зачем ты его?!
ЖЕНЯ. Сидите, дядь Римас. Подождите!
ИВАН. Саня, все. Саня… Римас, скажи!
РИМАС. Дурак ты, Иван.
ИВАН. Я ему велел, Саня. Я попросил… Для наглядности.
РИМАС. Представление устроил… Да не пугайтесь же вы! Женя, все. Саша… Иван, скажи!
ИВАН. Все хорошо! Шутили мы! Вы какие-то…
АЛЕКСАНДРА. Какие мы? Друг на друга не кидаемся!
АННА. Не грызем, но…
ИВАН. Я ж за рубаху, я ж не за горло! Вы че такие… доверчивые? Я показать хотел… Показать!
ЖЕНЯ. Кого показывать-то, дядь Вань?! Зверей, что ли, каких?
РИМАС. Как он из плена бежал!.. Как немца за горло… Как за горло… Немца он убил. Я попросил показать как…
ИВАН. Но! А вы сразу… Черте че…
Небольшая пауза.
ЖЕНЯ. За горло? Дядь Ваня… Господи!
АЛЕКСАНДРА. Ты что, в плену был?
ИВАН. Немножко… Да.
АЛЕКСАНДРА. Гляжу, седой весь…
ИВАН. Эй, Римас? Рубаху порвал? Сань, зашей Римасу рубаху.
Пауза.
Александра берет табурет, ставит его в центре комнаты.
АЛЕКСАНДРА (Ивану). Ну-ка, сядь. Иван Дементич, сядь-сядь. Тут все свои, самы родные люди… Сел?
ИВАН (почуяв неладное). Сел…
АЛЕКСАНДРА. Теперь знаешь что?
ИВАН. Что?
АЛЕКСАНДРА. Расскажи где был, че видел, че делал все это время, все годы…
Пауза.
РИМАС. Саша, Иван партизанил, воевал, до самого Берлина…
АЛЕКСАНДРА (перебивая). Римас Альбертыч, подожди! Ты тоже тут с бандюками да с ворьем не в карты играл. Каждый раз не знали: убитого тебя ждать или живого. Хорошо. Хрен с ней, с войной… Там всяко могло быть, зачеркиваю ее, хрен с ней. Вот после войны, вот как на духу, можешь? Врать, петлять начнешь – сразу почувствую. Или… Будешь врать, ври так, чтоб все поверили: и Анна, и Женя, и я… Чтоб глаза от удивления на лоб повылезли у нас. Можешь так? Если нет, лучше сразу чемодан в руки, перо в задницу и лети… Жили без тебя? Выжили? И дальше будем жить. Че молчишь? Говори. Может, ты у нас герой какой-нибудь несусветный, а я на тебя бочку качу. Может, мне на полу тут перед тобой распластаться, прощения просить, а я… Вот давай, слушаем вас, Иван Дементич.
Пауза.
ИВАН. Ну… Был в плену, сбежал. Партизан нашел. Партизанил… Потом, когда отряд разросся – года через полтора – радистку нам… прислали.
АЛЕКСАНДРА. Слава те, господи. Посылкой, что ли?
ИВАН. Зачем? Самолетом. И я с ней… Всю войну с ней, и в Германии… Гхм… Вот так, Саня… Виноват перед тобой. У ней пацанка, дочка… с бабкой в Угличе. Решили так: война кончится – она к себе в Углич, я – к себе на Урал. А не получилось. Поехал с ней… Бабка умерла, дочка потерялась. Нам сказали, что в детдоме каком-то… по Волге. А в каком – никто не знает. Все ж разгромлено. Ей тринадцать, девчонке-то, в сорок пятом было. Настя звать. Во-от… Два года искали.
АЛЕКСАНДРА. Нашли?
ИВАН. Нашел. В сорок седьмом, когда мать умерла.
АННА. А чего с ней?
ИВАН. Израненная вся. И ног у ней не было. Подорвалась в Берлине. Сразу после победы. На себе ее таскал. (Улыбнувшись.) Почти два года с бабами в бане мылся. Пускали к себе… в женское отделение, чтоб ее помыл, заодно и сам. Че-то мне… такие хорошие люди всю жизнь попадаются! (Едва не заревел, но сдержался, сцепив зубы. Помолчал.) А в сорок седьмом умерла Саня.
ЖЕНЯ. Ой…
ИВАН. Но. Тоже Саня. Схоронил, погоревал какое-то время. Настю подрастил, на ноги поставил… Хотел написать. Все время хотел… А как? В письме разве объяснишь? Все откладывал: вот, завтра напишу… Ладно, вот еще маленько и напишу, поздравлю с чем-нибудь… Потом глянул – мать честная! – три года, как война кончилась, уже четыре… а я все «пишу». Виноват я, Саня. Конечно. Сильно виноват, наверное… Тебе решать. (Пауза.) Ясно. (Встал, прошел к выходу, взял чемодан.) Прости, Шура.
АЛЕКСАНДРА. Тебя кто отпускал? А ну, сядь! Сядь на место.
Иван вернулся.
Пауза.
Александра забрала со стола пустую бутылку и вышла из комнаты. Вернулась с непочатой бутылкой водки.
АЛЕКСАНДРА. Даю вам ночь. Утром приду – кого здесь застану, с тем и буду жить. И че хотите про меня думайте. Вот вам бутылка… (Ставит на стол бутылку.) Разбирайтесь. Будете обижать друг дружку – оба идите к черту. (Женщинам.) Пошли. (Взяла платок.)
Женщины уходят.
Пауза.
Иван подошел к часам и подтянул гирьку у ходиков.
ИВАН. Римас, я тебя не сильно? Не зашиб? Не обижайся.
РИМАС (распечатывает бутылку, наливает водку). Ладно. Ничего.
ИВАН. Гляжу, выпиваешь. Раньше, вроде, не пил.
РИМАС. Редко. Язва была.
ИВАН. Счас нету?
РИМАС. Война вылечила. Не совсем, конечно.
ИВАН. Выпьем?
РИМАС. Конечно. Мне закусывать нельзя.
ИВАН. Не сердись.
Выпили.
РИМАС. Ты там в лесу, с немцами, так же ревел?
ИВАН. Нет. Малость посильней.
РИМАС. Еще сильней? Его Кондратий не хватил?
ИВАН. Был момент. А то счас бы мы с тобой не лялякались.
Римас начинает собирать свои вещи.
ИВАН. Уходишь?
РИМАС. Пойду.
ИВАН. Римас, полюбил Шурку, что ли?
Римас не отвечает.
Она хорошая… Она…
РИМАС. Хватит, Иван.
ИВАН (достал из кармана часы). Петру вез. Возьми. Возьмешь?
РИМАС (взял часы). Спасибо.
ИВАН. Тебе спасибо. За всех. А может… немного посидим?
РИМАС. Немного посидим.
Картина седьмая
Раннее-раннее утро. Косогор. На бревне, среди разбросанной щепы сидит, кутаясь в платок, Александра. Появилась Женя.
ЖЕНЯ. Кока! Всю ночь сидела? Смотрю, постель даже не тронута. (Села рядом.) Так и подумала, что здесь, на нашем месте.
АЛЕКСАНДРА. А отсюда окошки мои хорошо просматриваются.
ЖЕНЯ. Ну че? Еще светятся? Не вижу…
АЛЕКСАНДРА. А не видно – уже солнце забивает.
Короткая пауза.
ЖЕНЯ. Какая все ж таки у нас Чусовая красивая! Сверкает вон.
АЛЕКСАНДРА (всплеснув руками). Как мать сказала! Ну как Соня, в точности! Ой, аж мурашки по затылку. Фу…
ЖЕНЯ. Че ты хочешь: я же дочь.
АЛЕКСАНДРА. Сильно похоже сказала.
ЖЕНЯ. Крестная, а ты бы хотела, чтобы кто остался?
АЛЕКСАНДРА. Не знаю… Кого Бог даст.
ЖЕНЯ. Дядя Римас хороший…
АЛЕКСАНДРА. А Иван плохой? Слышала, как досталось? И плен, и партизанил, и… по стране мотался. Белый весь. Доста-а-алось…
ЖЕНЯ. А дядя Ваня… Вот родной, и все. Родной дядя Ваня, совсем родной.
АЛЕКСАНДРА. Конечно, родной. А Римас чужой? Кого Бог даст…
ЖЕНЯ. Утро уже. Иди, ждет же там кто-то…
АЛЕКСАНДРА. Подождет. Посидим еще, не бросай меня. Поджилки-то трясутся… Как у девки перед свиданкой.
Смеются. Появился Иван. Протиснувшись, сел между Александрой и Женей.
Пауза.
Женя крепко обняла его правую руку и прижалась к плечу. Александра отвернулась, заплакала. Иван повернул ее голову к себе, целует лоб, глаза, щеки.
АЛЕКСАНДРА. Ва… Ва… Ваня мой…
Плачут все трое.
ИВАН. Однако, счас вторую речку организуем, вторую Чусовую наревем. Ох, ек комарок… Ну все. Хорошо. Рыдать дальше запрещается. Все.
Появилась Анна, идет к сидящим.
Петухи, слышьте, поют, а мы че? Саня, давай споем?
АННА. Про казака, Вань! Где доска сломалась.
ИВАН. О! Нюрок! Садись.
АННА (усаживаясь). Про казака.
ЖЕНЯ. (Поет.) Шел казак через речку домой.
Шел домой молодой, холостой.
(Голос у Жени чистый, звонкий, с простором.)
Обломилась доска,
Подвела казака,
Зачерпнул он воды
Са-а-апого-о-ой!
Конец
Москва, 2005
