Эту собачку мы нашли по визгу в подвале двадцатого дома.

Это был щенок той неизвестной породы, которую я больше всего любил тогда, в этом возрасте – маленькой и белой.

– Лайка, наверное, – сказал Колупаев. – Охотничья собака. Только она помрет скоро.

– Как это помрет? – удивился я. – Это теперь наша собака! Дворовая! Нам чего, собака, что ли, не нужна!

Колупаев подумал и согласился. Он сказал, что да, действительно нужна. Ее только надо выдрессировать, чтобы она охраняла и лаяла на всех врагов.

– Прям на стадионе будку ей построим, пусть охраняет, – сказал он.

Ей тут же принесли какие-то старые тряпки, железную мятую миску и пакет прокисшего молока с хлебом. Собака сожрала хлеб и теперь глядела на нас красными кроличьими глазами с уважением и благодарностью.

– Как-то ее назвать надо, – задумался Колупаев.

Ленка со своими подружками вообще не вылезала из подвала два дня, за что ей очень сильно попало от матери.

– А если она больная! – кричала мать на Ленку (мы все слышали, потому что они жили на третьем этаже). – Вшивая? И вообще, хватит по двору шастать! Надоело тебя искать! Я тебя час искала! Изревелась вся!

Затем Ленкина мать закрыла окно, и больше мы ничего не слышали.

Вот такие были истории с этой собакой (которую, кстати, назвали попросту Мальчиком).

И вот собака была моя (мне подарил ее Колупаев на день рождения), и мы сидели возле нее, гладили, кормили и поили, вытирали пол, и снова поили, ну и так далее, пока не пришла с работы мама.

– Ой, а вы еще здесь? – удивилась мама. – Я уж думала, вы давно во дворе гуляете. Понравилось в гостях-то?

– Мам, – очень волнуясь, сказал я. – Смотри, что мне подарили.

Мама изменилась в лице и спросила:

– Как это подарили? Это же ваша общая дворовая собака?

– Да. А теперь она моя.

– Ну поздравляю, – слабо улыбнулась мама и пошла на кухню.

– Ну ладно, Лева, прощай, – шепотом сказал Колупаев и покинул помещение. А за ним и все остальные.

– Лева! – позвала меня мама с кухни. – Пойди сюда! Мне с тобой поговорить надо.

Я вышел на кухню и прислонился к дверям, готовый ко всему.

– Ну во-первых, – сказала мама, глядя почему-то в стол, – посуду не помыли, все разбросали. Я же тебе говорила, что ты остаешься за хозяина, и будь добр вообще...

Мама не договорила эту мысль и перешла к следующей:

– Кроме того, я тебя хотела спросить: а что ты собираешься делать с этой собакой?

– Как что? – удивился я. – Я ее собираюсь дрессировать.

– Очень интересно, – кисло усмехнулась мама. – Дрессировщик. Ну а кто ее будет кормить, поить, гулять с ней утром и вечером?

– Я, – сказал я. А вы бы что сказали на моем месте?

– Ну хорошо! – в сильном раздражении сказала мама. – Это мне все понятно. Но, к твоему сведению, это трехмесячный щенок. От каких родителей – неизвестно. Ладно. Привитый или не привитый – неизвестно. Ладно. Помрет от чумки или не помрет – неизвестно. Ладно. А если он бешенство у нас подхватит? Тогда что?

Тут глаза у мамы наполнились совершенно непрошенными слезами, и я действительно испугался.

Да и она, честно говоря, тоже. С женщинами такое бывает.

– Мам, ну можно же его свозить к ветеринару, – сказал я.

– Ты повезешь? – жестко спросила она.

Возникла пауза. Мама довольно тяжело дышала. Наконец она успокоилась и сказала:

– Не приводи к нам больше своего Колупаева. Не хочу его видеть. Сурена приводи, а этого... не надо.

Я молчал.

– Теперь вот что – пусть он поживет у нас два-три дня, я посмотрю, как ты за ним ухаживаешь. А потом свозим его действительно в лечебницу и решим, что делать. Понятно? Иди тряпки старые поищи. И устрой место.

Я побежал искать тряпки, ни жив ни мертв от страха и восторга. Впрочем, мама, конечно, нашла их сама.

Мы сидели с ней возле щенка и разглядывали его.

– Ах ты, бедный подкидыш! – вздохнула мама. – А если отец будет против? – спросила она меня. – Ну что я ему скажу? У нас квартира-то крошечная!

– Мама! – попросил я ее со всей силой душевной муки, на которую был способен. – Ну скажи ему что-нибудь!

Мама рассмеялась и на время забыла о Мальчике.

Долго они шушукались на кухне с папой, а потом просто отправили меня спать, положив в моей комнате и собаку.

Ночью Мальчик встал и начал бродить по комнате, стуча лапами. Я подозвал его.

Он сунул мне в руки морду.

В темноте светились странные грустные глаза.

Мальчик несильно и бережно покусал мне пальцы, потом вдруг залез на одеяло, сильно потоптался на мне, устроился и заснул.

Утром я встретил в прихожей маму, которая почему-то мыла пол в такое неурочное время.

– Я знаю! – тяжело дыша, сердито сказала она. – Я знаю, что это твоя обязанность, но извини, когда папа уходит на работу, я не могу терпеть эту грязь и вонь!

Я молча пережидал, пока мама выльет в туалет грязную воду и прополощет тряпку.

Тряпка воняла Мальчиком.

Шли дни. Я привыкал к щенку. Да и мама тоже. Она выносила его гулять, ставила на траву и требовала, чтобы он писал. Она даже купила мне книгу про воспитание собак.

Но ровно на третий день вечером она сказала:

– Завтра едем к ветеринару! Учти, я отпросилась с работы, приходи домой ровно в два часа.

Я кивнул, и сердце у меня заколотилось.

Совершенно не помню, почему в этот день я задержался в школе. Наверное, было классное собрание.

В квартире, которую я открыл ключом в дрожащей руке, никого не было. Ни мамы, ни Мальчика.

«Значит, мама поехала к ветеринару одна», – подумал я.

Это было даже лучше. Я боялся ехать в клинику, где животных усыпляют, делают им уколы и операции. Мне не хотелось сидеть в очереди, где будут такие же несчастные собаки, как моя.

Мама вернулась домой очень поздно.

Мальчика с ней не было.

Я долго молчал. Ждал, что она сама что-нибудь скажет. Но она тоже молчала, только пила чай и ела случайный бутерброд. Было видно, что мама очень устала и проголодалась.

– Мама, ты где была? – спросил я. – Что с собакой? Она что, умерла?

– Нет, почему, – сказала мама. – Ничего она не умерла, прекрасно себя чувствует. Просто врач сказал, что у нас ей будет плохо. Ей нужно уколы делать, кормить специальным кормом. Я ее оставила в питомнике при клинике. Понятно?

Я долго ходил по квартире, хватаясь за предметы.

Потом долго лежал, молча глядя в потолок.

Потом долго одинаковым бесцветным голосом требовал, чтобы мама поехала обратно. Пока она на меня не закричала.

Потом еще три дня плакал тайком.

А потом...

Да, вы правильно догадались. Потом настала другая жизнь. И мне нужно было жить эту жизнь, а не думать беспрестанно о маленькой белой собачке.

Я даже заставил себя поверить в то, что Мальчик жив и ему где-то там хорошо.

Пока однажды, вспоминая эту историю, я вдруг с ужасом не спросил свою маму:

– Мам, так ты что, в питомнике его оставила? Для опытов? Для вивария?

– Господь с тобой! – сказала мама. – Отвезла на Птичку, конечно. Долго стояла. Отдала там за полтинник какой-то женщине. Не помню уже. Кажется, женщине. Или мужчине?

Всю жизнь я думал – писать или не писать мне этот рассказ? Ну конечно, да, история обычная, и морали в ней никакой нет.

И все-таки решил написать.

Так, на всякий случай.