ГЛАВА XXIX
Беззащитные
Ужас и смятение царили в осиротевшем доме. Смерть настигла молодого хозяина внезапно, в полном расцвете сил, и слуги не переставали оплакивать свою потерю.
Когда муж умирал, Мари, не отличавшаяся стойкостью духа, лежала в обмороке, и тот, с кем она была связана узами брака, ушел от нее навсегда, не успев даже сказать ей последнее «прости».
Но мисс Офелии мужество не изменило, и она до последней минуты оставалась у постели умирающего, стараясь как только можно облегчить его страдания.
Том сначала не подумал, что этот неожиданный удар обрекает его на беспросветное рабство. Но вот отошли пышные похороны, на которых не было недостатка ни в траурном крене, ни в молитвах, ни в торжественно-печальных лицах. Холодные, мутные волны повседневности снова сомкнулись над опустевшим домом, и перед всеми его обитателями встал неизбежный суровый вопрос: что же теперь делать?
В один прекрасный день вопрос этот встал перед Мари, которая, сидя в кресле и окруженная толпой слуг, отбирала образцы крепа и черных тканей, присланные из магазина. Встал он и перед мисс Офелией, уже начинавшей подумывать о возвращении домой, на Север. Задавались им и слуги, хорошо знавшие жестокий, деспотический нрав своей хозяйки, во власти которой они остались. Все они прекрасно понимали, что прежние милости исходили не от нее, а от хозяина и что теперь никакая сила не защитит их от произвола женщины, которую еще больше ожесточило перенесенное горе.
После похорон прошло около двух недель. Как-то днем мисс Офелия услышала осторожный стук в дверь. Она открыла ее и увидела молоденькую горничную-квартеронку Розу, которая стояла на пороге растрепанная, с опухшими от слез глазами.
– Мисс Фели, – вскричала девушка, падая перед мисс Офелией на колени и цепляясь за подол ее платья, – пойдите к мисс Мари, умоляю вас! Будьте моей заступницей! Мисс Мари посылает меня на порку. Вот, смотрите! – И она протянула мисс Офелии сложенную вдвое бумажку.
Это была записка, написанная изящным почерком Мари и адресованная специальному заведению для порки рабов, с просьбой дать подательнице сего пятнадцать ударов плетью.
– В чем же ты провинилась? – спросила мисс Офелия.
– Ах, мисс Фели, вы же знаете, какой у меня скверный характер! Я примеряла мисс Мари платье, и она ударила меня по лицу… А я, не подумавши, наговорила ей дерзостей. Мисс Мари сказала, что она больше не желает этого терпеть и приструнит меня раз и навсегда, чтобы я не смела зазнаваться. И вот написала эту записку и велит мне самой отнести ее. Уж лучше бы она убила меня на месте!
Мисс Офелия молчала, размышляя, как ей поступить.
– Если бы вы или сама мисс Мари меня высекли, это еще ничего, я стерплю, – продолжала Роза. – Но, мисс Фели, вы подумайте – мужчина будет меня сечь! Срам-то какой!
Мисс Офелия знала о существовании специальных заведений, куда посылают на порку женщин и молодых девушек. Но одно дело знать, а другое видеть перед собой несчастную, которая дрожит от страха в ожидании такого позора. И сердце мисс Офелии забилось от негодования, щеки ее вспыхнули. Однако обычная выдержка не изменила ей, она овладела собой и, сжав записку в руке, сказала Розе:
– Побудь здесь, дитя мое, а я пойду поговорю с хозяйкой.
«Чудовищно! Позор! Неслыханный позор!» – восклицала она мысленно, направляясь в гостиную.
Мари с распущенными волосами полулежала в кресле, няня причесывала ее, а Джейн, сидя на полу, растирала ей ноги.
– Как вы себя чувствуете сегодня? – спросила мисс Офелия.
Мари испустила глубокий вздох, закрыла глаза и, выдержав паузу, ответила:
– Ах, кузина, я и сама не знаю! Лучше мне, вероятно, уже никогда не будет! – И она поднесла к лицу батистовый платочек, обшитый широкой траурной каймой.
– Я пришла… – начала мисс Офелия, покашливая тем сухим, коротким кашлем, которым обычно предваряют неприятный разговор. – Я пришла поговорить с вами относительно бедняжки Розы.
Мари сразу открыла глаза, и ее бледные щеки вспыхнули.
– А что такое? – резко спросила она.
– Роза раскаивается в своем поступке.
– Ах, вот как! Рано она об этом заговорила. Получит по заслугам, тогда еще больше будет раскаиваться. Я не намерена терпеть наглость этой девчонки. Она за все теперь поплатится и впредь будет умнее!
– Неужели нельзя придумать ей какое-нибудь другое наказание, не такое позорное?
– Пусть терпит позор! Пусть! Я этого и хочу. Она зазналась! Возомнила себя невесть какой деликатной барышней, забыла, кто она такая! А теперь я ее проучу как следует.
– Вы ответите перед богом за такую жестокость! – горячо воскликнула мисс Офелия.
– Жестокость? Я приказала дать ей только пятнадцать ударов, да и то не очень сильных! И вы называете это жестокостью?
– А как же это назвать? Я уверена, что всякая девушка на ее месте скорее согласится пойти на смерть, чем терпеть такой позор!
– Не судите об этих тварях по себе. Для них это дело привычное. С ними только так и можно управляться, а дай им волю, они тебе на голову сядут. Нет! Довольно церемониться со служанками! Я их всех до единой туда отправлю, если они будут со мной вольничать. Пусть так и знают! – И Мари с победоносным видом огляделась по сторонам.
Джейн съежилась и вобрала голову в плечи, как будто эта угроза относилась непосредственно к ней. Минуту мисс Офелия сидела с таким видом, словно она проглотила какое-то взрывчатое вещество и ее того и гляди разорвет на части. Потом, поняв всю бесполезность этого разговора, решительно сжала губы, поднялась и вышла из комнаты.
Нелегко было мисс Офелии признаться Розе, что ее заступничество ни к чему не привело. А вскоре в комнату заглянул один из негров и, сказав, что хозяйка велела ему проводить Розу в заведение для порки, увел несчастную девушку, несмотря на все ее мольбы и слезы.
Прошло еще несколько дней. Том стоял, задумавшись, на веранде, когда к нему подошел Адольф, безутешный после смерти Сен-Клера. Адольф всегда чувствовал, что мисс Мари относится к нему с неприязнью, но при жизни хозяина его это мало тревожило. Зато теперь он дрожал за свою судьбу, не зная, что его ждет в ближайшем будущем. Мари уже несколько раз совещалась со своим поверенным и, списавшись с братом Сен-Клера, решила продать дом и всех невольников мужа, а тех, которые принадлежали ей лично, увезти с собой на отцовскую плантацию.
– Знаешь, Том, ведь нас всех продадут, – сказал Адольф.
– Откуда ты это слышал? – спросил Том.
– Я спрятался за портьерой, когда хозяйка разговаривала со своим адвокатом. Через несколько дней нас отправят на аукцион.
– Все в руках божьих! – тяжело вздохнул Том.
– Такого хозяина у нас больше не будет, – уныло продолжал Адольф. – Да пусть продают, все лучше, чем оставаться без него у нашей хозяйки.
Том отвернулся. Сердце у него сжалось от боли. Надежда на свободу, мысли о далекой жене и детях мелькнули в его сознании и тут же погасли. Так моряк видит с гибнущего у родных берегов корабля крыши своего селенья, церковный шпиль… они мелькают перед ним на миг, а потом навсегда скрываются за бурной волной. Он стиснул руки, стараясь подавить горькие слезы, просившиеся на глаза. Как это ни покажется странным, но несчастного Тома обуревала такая жажда свободы, что ему нелегко было перенести этот удар, и чем больше он твердил «все в руках божьих», тем тяжелее становилось у него на душе.
Он отправился на поиски мисс Офелии, которая после смерти Евы относилась к нему с особенным уважением.
– Мисс Фели, – сказал Том, – мистер Сен-Клер обещал отпустить меня на свободу. Он говорил, что все бумаги уже поданы. Если б вы, мисс Фели, были так добры и напомнили об этом хозяйке, может быть, она исполнила бы волю покойного.
– Хорошо, Том, я поговорю и сделаю все, что в моих силах, – сказала мисс Офелия. – Хотя, если это зависит от миссис Сен-Клер, ты лучше не тешь себя надеждой. Но попробовать все-таки надо.
Этот разговор происходил через несколько дней после случая с Розой, когда мисс Офелия уже начала готовиться к отъезду домой, на свой родной Север.
Поразмыслив как следует, она пришла к заключению, что слишком погорячилась, заступаясь за Розу, и решила на сей раз умерить свою резкость и проявить как можно больше миролюбия. И вот эта добрая душа захватила с собой вязанье и, призвав на помощь все свои дипломатические способности, отправилась в комнату Мари вести переговоры о Томе.
Мари покоилась на диване, подложив под локоть подушку, и рассматривала образчики черного газа, которые Джейн принесла из магазина.
– Пожалуй, надо взять вот этот, – сказала она, откладывая в сторону один кусок. – Только не знаю, годится ли такая материя для траура.
– Да что вы, миссис! – затараторила Джейн. – Генеральша Дербеннон, как овдовела прошлым летом, так и сшила себе такое платье. И очень красивое получилось!
– Что вы скажете? – обратилась Мари к мисс Офелии.
– Я не знаю, как у вас здесь принято, – ответила та. – Вам лучше об этом судить.
– Мне совершенно нечего надеть, а решать надо как можно скорее, потому что на будущей неделе я отсюда уеду, – сказала Мари.
– Как, уже?
– Да. Брат Сен-Клера пишет, что обстановку и слуг надо продать с аукциона, а дом оставить на попечение поверенного.
– Как раз об этом я и хотела с вами поговорить, – сказала мисс Офелия. – Огюстен обещал отпустить Тома на свободу и успел предпринять кое-какие шаги к этому. Я надеюсь, что вы доведете начатое им дело до конца.
– И не подумаю! – отрезала Мари. – Том один из самых ценных невольников. Я не могу позволить себе такую роскошь. И вообще, что он будет делать на свободе? Ему так гораздо лучше живется.
– Том мечтает стать свободным человеком, тем более что хозяин обещал ему это, – сказала мисс Офелия.
– Ну еще бы! – воскликнула Мари. – Они все об этом мечтают, вечно всем недовольны! А я принципиально против освобождения негров. Когда у них есть хозяева, они и живут по-человечески и от рук не отбиваются. Но стоит только отпустить негра на волю, и кончено! Он сопьется, перестанет работать и превратится в бездельника, в бродягу. Таких примеров сотни! Свобода не доводит их до добра.
– Но Том такой работящий, смирный, набожный!
– Ах, что вы мне рассказываете! Будто я не знаю этих негров! Они хороши до тех пор, покуда не уйдут из-под крылышка хозяина.
– Если вы продадите его с аукциона, еще неизвестно, в какие руки он попадет. Об этом тоже следует подумать, – сказала мисс Офелия.
– А, вздор! Почему это вдруг хороший негр достанется плохому хозяину? Плохих хозяев не так уж много. Это все одни разговоры. Я родилась и выросла на Юге и что-то не припомню, чтобы к неграм относились хуже чем они того заслуживают. Чего другого, а этого опасаться нечего!
– Хорошо, допустим, – твердо сказала мисс Офелия. – Но ведь освобождение Тома было предсмертным желанием вашего мужа! Он обещал отпустить его умирающей Еве, и, по-моему, вам следовало бы считаться с этим.
Мари закрыла лицо платком, разрыдалась и начала усердно нюхать флакон с солями.
– Все против меня! – сквозь слезы причитала она. – Такая нечуткость! Уж от вас-то я совсем не ожидала, что вы будете лишний раз напоминать мне о моем горе! Хоть бы кто-нибудь меня пожалел! Кому еще приходилось терпеть такие испытания! Была у меня единственная дочь – и она умирает. Был муж, который умел понимать мою сложную натуру, – и его тоже уносит смерть! Вы знаете, как я тяжело перенесла эти утраты, и все-таки не боитесь напоминать мне о них! Это жестоко! Намерения у вас были, вероятно, добрые, но это такая нечуткость с вашей стороны… такая нечуткость!
Мари совсем зашлась от слез и крикнула няне, чтобы та распахнула окна, принесла ей камфору, положила холодный компресс на голову и расстегнула платье. Поднялась обычная в таких случаях суматоха, и мисс Офелия поспешила скрыться к себе в комнату. Она сразу поняла, что дальнейшие разговоры ни к чему не приведут и только вызовут очередной припадок. После этого стоило кому-нибудь напомнить Мари об отношении ее мужа и Евы к слугам, как она устраивала истерику. И мисс Офелия помогла Тому лишь тем, что написала письмо миссис Шелби, где сообщала о ею невзгодах и настоятельно просила как-нибудь помочь ему.
На другой день Тома, Адольфа и еще нескольких негров отправили в невольничий барак, в распоряжение одного работорговца, который подбирал партию к предстоящему аукциону.
