ГЛАВА XXV
Урок
Был воскресный день. Сен-Клер курил сигару на веранде, откинувшись на спинку бамбукового кресла. Мари лежала на кушетке под легким, прозрачным пологом от комаров и держала в руках изящно переплетенный молитвенник. Она взялась за него только потому, что было воскресенье, и притворялась, будто читает молитвы, а на самом деле нет-нет да и погружалась в сладкую дремоту.
– Огюстен, – сказала она, открыв наконец глаза, – надо послать в город за доктором Пози. Я уверена, что у меня что-то неладное с сердцем.
– Зачем же вам понадобился Пози? Доктор, который пользует Еву, тоже очень знающий.
– Со всякой болезнью к нему не обратишься, а у меня, по-видимому, что-то очень серьезное, – сказала Мари. – Я уж третью ночь об этом думаю. Не могу спать – такие боли, такое странное ощущение в груди!
– Ах, Мари, вы просто не в духе! Я уверен, что никакой болезни сердца у вас нет.
– Ну, разумеется! – воскликнула Мари. – Я была готова к этому. Еве стоит только кашлянуть или чуть прихворнуть, и вы уже вне себя от тревоги, а до меня вам дела нет.
– Если вы хотите во что бы то ни стало иметь больное сердце, я не буду лишать вас такого удовольствия, – сказал Сен-Клер.
– Надеюсь, что вам не придется пожалеть о своих словах, когда будет поздно. Хотите верьте, хотите нет, а тревога за Еву и уход за нашей бедной девочкой только обострили эту болезнь. Я-то давно о ней подозревала.
«Трудно догадаться, о каком уходе говорит Мари», – подумал Сен-Клер и, как и подобало такому «злодею», молча продолжал курить сигару, до тех пор пока к крыльцу не подъехала коляска, из которой вышли мисс Офелия и Ева.
Мисс Офелия проследовала к себе в спальню снять шляпку и шаль, а Ева подбежала к отцу и забралась к нему на колени.
Не прошло и двух минут, как из комнаты мисс Офелии послышался громкий, возмущенный голос.
– Опять Топси натворила каких-то бед! – сказал Сен-Клер. – Бьюсь об заклад, что это она прогневала кузину.
И не успел он договорить, как негодующая мисс Офелия появилась на веранде, таща за руку маленькую преступницу.
– Иди сюда, иди! – приговаривала она. – Я сейчас все расскажу твоему хозяину.
– Ну, что случилось? – спросил Огюстен.
– То случилось, что я отказываюсь от этой девчонки! Сил моих больше с ней нет! Всякому терпению есть предел! Я заперла ее в комнате и велела выучить наизусть один гимн. И как вы думаете, что она натворила? Подглядела, куда я прячу ключ от комода, забралась в ящик, вытащила оттуда шелк для отделки шляпок и разрезала его кукле на платье! Это же неслыханное безобразие!
– Я вам говорила, кузина, что с неграми добром ничего не сделаешь, – сказала Мари. – Будь на то моя воля, – и она бросила укоризненный взгляд на Сен-Клера, – я бы отослала эту девчонку на конюшню и приказала бы как следует ее высечь. Она бы у меня долго этого не забыла.
– Не сомневаюсь, – сказал Сен-Клер. – А еще говорят, что у женщин доброе сердце!
– Ваша сентиментальность, Сен-Клер, здесь совершенно неуместна. Кузина – человек разумный, и она теперь сама убедилась, что иначе ничего не сделаешь.
Мисс Офелия, как женщина аккуратная, не могла не возмутиться хозяйничаньем Топси в комоде. Да многие из наших читательниц отнеслись бы к этому точно так же. Но слова Мари пришлись ей не по вкусу и несколько остудили ее гнев.
– Нет, этого я никогда не допущу, – сказала она. – Но, Огюстен, посоветуйте, что мне делать? Сколько я возилась с этой девочкой! И вразумляла ее, и секла, и как только ни наказывала – и все попусту, будто об стену горох!
– Ну-ка, поди сюда, мартышка, – сказал Сен-Клер, подзывая Топси к себе.
Та подошла к хозяину, боязливо и вместе с тем лукаво поглядывая на него своими блестящими круглыми глазами.
– Почему ты так скверно себя ведешь? – спросил Сен-Клер, еле сдерживая улыбку при виде этой хитренькой рожицы.
– Наверно, потому, что я дрянь девчонка, – смиренно ответила Топси. – Мисс Фели сама так говорит.
– Сколько она для тебя сделала, а ты этого не ценишь!
– О господи! Да со мной всегда так. Уж чего только моя старая хозяйка ни вытворяла! И секла меня – побольнее, чем мисс Фели, и за волосы таскала, и о дверь головой колотила… Да если б мне по волоску все мои космы повыдергали, все равно ничего не поможет. Одно слово – негритянка.
– Нет, я отказываюсь от нее! – сказала мисс Офелия. – Хватит! Не могу больше мучиться.
Ева, которая молча наблюдала за этой сценой, тихонько сделала знак Топси, приглашая ее за собой. Сбоку к веранде примыкала маленькая застекленная комнатка, где Сен-Клер часто сидел с книгой, и обе девочки вошли туда.
– Любопытно, что Ева задумала? – сказал Сен-Клер. – Пойду посмотрю.
Подкравшись на цыпочках к стеклянной двери, он откинул портьеру и заглянул в комнатку. Потом приложил палец к губам и поманил к себе мисс Офелию.
Девочки сидели на полу, лицом друг к дружке. Топси хранила свой обычный лукаво-насмешливый вид, а Ева, взволнованная, смотрела на нее полными слез глазами.
– Топси, почему ты такая нехорошая? Почему ты не хочешь исправиться? Неужели ты никого не любишь, Топси?
– А я не знаю, как это – любят. Леденцы любить и всякие сласти – это еще понятно, – ответила Топси.
– Но ведь отца с матерью ты любишь?
– Не было их у меня. Я вам об этом говорила, мисс Ева.
– Да, правда, – грустно сказала та. – Но, может быть, у тебя были друзья, сестры…
– Никого у меня нет – нет и не было.
– Ах, Топси, если бы ты захотела исправиться, если б ты постаралась…
– Нечего мне стараться, все равно я негритянка, – сказала Топси. – Вот если б с меня содрали кожу добела, тогда еще можно было бы попробовать.
– Это ничего не значит, что ты черная, Топси. Мисс Офелия полюбила бы тебя, если б ты слушалась ее.
Топси рассмеялась резким, коротким смешком, что обычно служило у нее выражением недоверия.
– Ты мне не веришь? – спросила Ева.
– Нет. Она меня терпеть не может, потому что я негритянка. Ей лучше до жабы дотронуться. Негров никто не любит. Ну и пусть, мне все равно, – отрезала Топси и принялась насвистывать.
– Топси, бедная, да я тебя люблю! – от всего сердца сказала Ева и положила свою тонкую, прозрачную ручку ей на плечо. – Я люблю тебя, потому что ты одна, без отца, без матери, без друзей, потому что ты несчастная. Я очень больна, Топси, и мне недолго осталось жить. Как бы я хотела, чтобы ты исправилась… сделай это, хотя бы ради меня. Ведь мы с тобой скоро расстанемся.
Из круглых глаз чернушки так и хлынули слезы. Крупные капли градом падали на ласковую белую ручку.
– Мисс Ева! Мисс Ева! – проговорила она. – Я буду хорошая, обещаю вам, честное слово!
Сен-Клер опустил портьеру.
– Как она напоминает мне мою мать! – сказал он.
– Не могу побороть в себе предубеждения против негров, – вздохнула мисс Офелия. – Что правда, то правда: я брезговала этой девочкой, но мне и в голову не приходило, что она об этом догадывается.
– Ребенка не проведешь, – сказал Сен-Клер. – Он всегда чувствует, как к нему относятся. Если вы питаете отвращение к детям, их благодарность не завоюешь никакими заботами, никакими милостями. Странно, но это так.
– Я ничего не могу с собой поделать, – повторила мисс Офелия. – Негры мне вообще неприятны, а эта девочка в особенности. Отвращение побороть трудно.
– А вот у Евы его нет.
– Это все ее доброта! Как бы я хотела быть такой, как наша Ева! Она многому может научить меня.
– Старшие не в первый раз получают уроки от маленьких детей, – сказал Сен-Клер.
