Часть вторая
СЛАДОСТНЫЙ НОВЫЙ СТИЛЬ

15 февраля. Сретение Господне. Была в храме. Причастилась Святых Христовых Тайн. После литургии батюшка благословил меня и подарил просфорку. Шла домой пешком, смотрела, как летит мягкий, крупный снег, кусала от душистой, такой вкусной просфоры, потом пошла прокладывать тропинку в парке. Все время молилась и не знала, что мне сделать еще от этого бесконечного счастья.

25 февраля. После вечерней службы говорила с отцом Антонием несколько минут, просила у него прощения. Он улыбнулся ласково: Бог простит. И благословил молиться весь Великий пост по четкам (Глеб подарил к Рождеству), как выдастся свободная минутка. Сказал, что четки – мостик к Богу, но пока достаточно проходить по нему один раз. В четках 50 узелков. Завтра начинается первый Великий пост в моей жизни.

27 февраля. В столовке обедали с Олькой, не ела мясо. Олька удивлялась, она знает, как я люблю котлетки. Я объяснила, что недавно крестилась, пощусь, хожу теперь в церковь, звала ее с собой. Она снова удивилась и сказала, что ей это совсем не нужно. «Это ведь для тех, кто слабый». Но я ее уговаривала, говорила, что как раз наоборот, вера – для тех, кто сильный, ведь столько сил нужно, чтобы исполнить заповеди, в конце концов она согласилась как-нибудь вместе сходить.

28 февраля. Сегодня после универа поехали с Олькой ко мне домой, она жаловалась на свою жизнь, даже плакала. У нее несчастная любовь. Андрюха с четвертого курса – он и правда отличный, но любит другую, бывшую свою одноклассницу. Утешала Ольку изо всех сил, чувствовала себя странно-взрослой и уверенной. Снова звала в церковь. Она говорила: «Надо, конечно», но так и не договорились пока.

2 марта. Пожаловалась отцу Антонию на Олю. Что хотя она и близкая моя подружка, но в церковь со мной идти не хочет. Ей только нравится, когда я ее выслушиваю и утешаю. Отец Антоний даже рассердился, перешел на вы:

– Займитесь своей душой! Поле деятельности огромное. Ваше утешение, мудрость могут оказаться плотскими, душевными, а человек, возможно, нуждается в утешении духовном. Такое утешение может дать только очищенный сосуд, чистая душа. И то, если Бог позволит, не всякому святому это дается. Бывает, что человек свят, а не искусен. До последнего момента надо отказываться, и только если уж поставят – со страхом Божиим, с трепетом. А думать, что можешь кому-то помочь, – это гордо, Анна! Спасись сам, и тысячи вокруг тебя спасутся! По слову преподобного Серафима.

Вышла из церкви, как побитый заяц.

11 марта. По-прежнему чувствую себя несколько чужой в церкви, неловко прикладываться к иконам, вставать на колени, целовать крест. Кроме того, я еще не знаю хорошо всех правил, когда креститься, когда поклоны, когда что – это тоже меня сильно смущает. Поделилась своей скорбью с Батюшкой.

Он ответил мне, что это преодолеется постепенно.

– Сами не заметите, как привыкнете. Для всего нужно время. Сначала этого не понимаешь, хочется все побыстрей, всех спасти и за два месяца стать святым. И только теперь я вижу: должны пройти годы. Жизнь христианская – это именно возрастание, врастание в святость, к которой каждый призван – но медленно, медленно. Ведь все благодатные перемены в человеке – не по его делам, а по действию в нем Духа Святого. А Дух дышит, где хочет, когда хочет, – нужно большое смирение, чтобы не мешать Ему своей нетерпеливостью, спешкой. Бог и так знает про нас все.

11 марта. Сегодня день памяти преподобного Герасима, на могиле которого умер так любивший его лев. Батюшка произнес проповедь о том, что под влиянием святости мир становится райским, животные уже не могут причинить человеку вреда, и это предвестие будущего века, когда сотворит Господь новое небо и новую землю. Волк и ягненок там будут пастись вместе, лев станет есть солому, и змеи перестанут жалить. Так пишет о новой земле пророк Исайя.

Только вот поговорить, к сожалению, совсем не удалось. Кажется, что иногда батюшка нарочно не хочет ни о чем разговаривать, убегает. А у меня вопросы. Я так многого не понимаю. Но вечно надо подстерегать и ловить. Ужасно обидно!

– Отец Антоний, я всех в университете осуждаю. Они живут так плохо, особенно в области личной жизни.

Отец Антоний очень встревожился.

– Ни в коем случае! Это так опасно. Сегодня осудишь, а завтра сам согрешишь еще горше! Им же просто не объяснили… – взгляд у него сделался печальным. – Но у них тоже свои скорби, и они столько несут. Особенно девушки, женщины. Ты ведь не знаешь.

Лешка смотрит на меня не отрываясь на всех лекциях, позвал даже обедать, но я не пошла. Сказала, давай лучше завтра. Нарочно, чтобы его испытать.

20 марта. Устала от служб, молитв, сил читать правило нет, и от учебы устала тоже, немка стала совсем невыносима, задает по сорок страниц перевода, и все время хочется есть. Около метро жарят шашлык, одуряющий дразнящий запах. Сегодня оттепель, все тает, плывет, мечтаю уехать. Но куда? Лешка обедать не позвал! Их сняли со второй пары разгружать столы, а после этого он уже не появился!

23 марта. Целовались с Алешей. Много странной силы. Кажется, я уже люблю его. Он высокого роста, у него каштановые волосы, янтарные глаза, если смотреть издали – с зеленоватым отливом. Сначала было немножко противно, и я отвернулась, но во второй раз как-то уже привыкла, и мы стояли долго-долго, иногда я открывала глаза, смотрела сквозь пыльное стекло подъезда, а там – спутанные ветки, сиреневое небо, с крыши течет вода. Ужасно ново и полно.

Лешка нас всех старше, на два года, он недавно вернулся из армии. Служил кавалеристом и рассказывал мне про свою лошадь Зорьку, как она узнавала его через стенку; даже если он не звал ее, приветствовала его ржаньем. Вчера и позавчера мы обедали вместе и просто болтали, а сегодня он пошел проводить меня до подъезда, и в подъезде тихо-тихо, очень осторожно начал целовать. А я же нецелованная была! И вот теперь будто что-то утрачено, но в то же время обретено. Как бы вхожу в возраст.

Жаль только, что придется все-таки рассказать об этом на исповеди. Даже если это не грех. Но это, конечно, грех. Прелюбодеяние? К тому же Великий пост.

24 марта. Сегодня целовались прямо в универе, под лестницей, там есть укромный уголок. Больше всего мне нравится, что Лешка большой, а я маленькая, ему по плечо. Он зовет меня «Нюшик». «Любимый Нюшик».

25 марта. Что было. Плачу. Напишу потом.

26 марта. Вчера я не пошла на исповедь, но все-таки пришла в церковь и стояла на литургии. Всю службу думала про Алешу. Он мне не позвонил ни разу за все воскресенье: раньше ведь он звонил первый. Из-за этого я даже опоздала на полслужбы, так надеялась, что позвонит. Хотела уйти, не дожидаясь отца Антония. Но батюшка сам вдруг подошел ко мне, сразу после молебна, спросил, как дела. Точно почувствовал! И я во всем призналась, в двух фразах, как-то даже немного назло.

Он слушал, смотрел очень спокойным взглядом, и сначала ничего не говорил, просто молча смотрел на меня, и я уже не знала, куда деваться от стыда, как вдруг батюшка сказал, что раз начались «такие дела», надо выходить за Алешу замуж. Я растерялась и не знала, что сказать. Как же так сразу замуж? Но батюшка уже быстро ушел.

А я только и думаю: позвони, позвони, позвони мне, пожалуйста.

27 марта. Вчера поздно вечером Леша позвонил. Он уезжал на два дня за город, помогал родственникам переезжать, это вышло внезапно, его дернули и повезли, позвонить было неоткуда. Сегодня мы виделись в университете, немного наспех, но завтра договорились после занятий погулять. Кстати, батюшка не сказал мне, что целоваться – грех.

28 марта. Снова все было. Теперь мне опять так хорошо. Леша родной, близкий. Может, и правда выйду за него замуж. Но как представлю себе отца Антония, дрожу. Наверное, все-таки это грех.

3 апреля. Видимся каждый день. Леша сказал, что тоже верит в Бога, но в церковь пока не ходит. И сказал, что это совсем не грех, а любовь, ведь мы – люди, а не ангелы, и хотел уже не только целоваться.

7 апреля. Благовещение. «Ныне явление вечной тайны, начало нашего спасения…» Так пел хор. А мне не до спасения! Пошла даже в другой храм, так стыдно перед отцом Антонием. Что я скажу ему? Что Леша мне ужасно нравится? Не знаю, люблю ли я его, но меня к нему тянет, как магнитом, я бы могла и не целоваться, но это же он, он! Все так естественно происходит, он меня обнимает и целует, ну что мне, убегать, бить его по щекам, как в фильмах? Я совсем не хочу бить его по щекам. И все же на службе было почему-то так совестно, даже вот и без отца Антония.

Вечером пошли с Лешей в кино, фильм был глупый, и на обратном пути я решилась и спросила его, хочет ли он на мне жениться. А он сказал, что пока рано об этом думать, мы же еще совсем молодые, второй курс! Тогда зачем ты со мной встречаешься? Ты мне нравишься. И опять начал обниматься. А ты меня любишь? Люблю. И смотрел своими зелеными глазами, жадно. Лешенька, я хожу в церковь, там считается это грехом, что ты все время просишь. А он: «Мы, кажется, уже это обсуждали. Это и есть любовь».

9 апреля. Уже две недели я не подходила к батюшке. Все никак не могла расстаться с Алешей. Но мне было все хуже и хуже, и сегодня, наконец, я не выдержала и сказала Лехе, что началась страстная седмица, и не могу я с ним больше целоваться. Вместо сочувствия он снова начал меня обнимать. Я сказала ему, что если это все, что его интересует, то вообще не нужно встречаться. Мы поссорились. Зато теперь я могу нормально ходить опять к отцу Антонию. На душе все равно тяжело и как-то пусто.

11 апреля. Великая среда. Сегодня и была, может быть, первая настоящая в моей жизни исповедь. Я рассказала не только про Алешу, но и про все, что было со мной до крещения. О чем никогда никому еще не рассказывала. И до сих пор я в каком-то благоговеином ужасе и вдруг наставшей после исповеди глубине: как важно все, что происходит. Как каждое мгновение происходит что-то. Доброе или злое. И надо будет дать ответ. Как страшно мне было сегодня. Но я все-таки сказала. И как тут же переменился отец Антоний, весь вдруг раскрылся навстречу, не стал удаляться от меня, такой грешной, а наоборот – и это тепло обожгло.

12 апреля. Великий Четверг. Причастилась первый раз после того, как не причащалась почти три недели. Охватила забытая благодатная радость.

После этого пошла в универ, сказала Алеше, что встречаться с ним больше не буду. Он взял сигарету и начал прижигать себе руку, там, где вены. Выжег прямо у меня на глазах несколько точек, для буквы «Н». Значит, «Нюшик». Я заплакала, просила перестать. Он выкинул сигарету, повернулся и пошел сквозь сачок к выходу. Смотрела ему в спину, не шевелясь. Потом тоже оделась и пошла домой. И пока ехала в трамвае, благодать, такая густая, как мед, которая началась вчера и не кончилась сегодня, начала вдруг топить и растапливать это ужасное горе.

15 апреля. Ходили с Глебом на Пасхальную службу. Выбрались с крестным ходом на улицу – а там море огней в сладкой тихой темноте. У каждого в руке по леденцу-свече. Деревья не шелохнутся, ни ветерка.

И сначала слабое, а потом все крепче пение «Воскресение Христово видевшее…» – словно поднимается широкая волна. «Христос воскресе!» И на едином дыхании ответ: «Воистину». Все стали вдруг как одна большая душа, все страдали вместе с Господом и вместе потом воскресли…

После службы батюшка подарил мне яичко с голубыми цветами. Упросила Глеба не провожать меня и шла одна долго-долго пешком до самого дома. Совсем не боялась, ночь была такой ясной и спокойной, на небе горели звезды, а потом на глазах стали гаснуть. И такой родной теперь в этом смысл: Христос воскресе!

18 апреля. Попросила благословения у батюшки на ежедневное чтение акафистов. Батюшка не благословил.

– Сосредоточься пока на утреннем и вечернем правиле, чтобы постигать каждое слово, ничего не упустить.

– Как это так – вы все время говорите мне поменьше молиться, а у апостола Павла сказано: «Непрестанно молитесь».

– Ты не дочитала, там еще сказано про мягкую и твердую пищу. Тише едешь, дальше будешь. Шаг вперед, два шага назад. Там же сказано.

– Это не там!

– Там, там, – отец Антоний прячет в усы улыбку.

23 апреля. Леша пришел ко мне сегодня вечером в гости, был немного пьяный, просил прощения, сказал, что очень любит меня, и что в этом мире у него нет никого дороже. Я слушала его спокойно, как сестра, утешала. В конце встречи он одними губами спросил: «Можно обниму?». В глазах у него стояли слезы… И опять мы сидели у меня в комнате, обнявшись, целовались, наверное, целый час, пока родители не пришли с работы.

29 апреля. Батюшка наложил на меня епитимью. Первый раз в жизни. И в первый раз был со мной очень жестким. Он сказал мне, что это – блуд. Что блудники Царства Божия не наследуют и что причащаться мне пока нельзя. И чтоб каждый день по земному поклону утром и вечером со словами «прости Господи!». До Вознесения. Говорил и даже не смотрел на меня, весь прям дышал строгостью и, по-моему, даже неприязнью.

Но почему-то сквозь печаль прорывается и радость, что отец Антоний так заботится обо мне. Наказание – тоже любовь.

30 апреля. Попрощалась с Алешей навсегда. По телефону.

2 мая. Родители зовут на выходные на дачу, там надо работать, копать и сеять, но ведь в субботу и воскресенье службы. Попыталась отказаться, они обиделись. Поделилась этим с Батюшкой. Он ответил: любовь выше всего. Надо обязательно поехать, помочь и утешить их. А я терпеть не могу этих огородных работ! И все время внутри заноза – Леша, Леша, Лешенька, не могу без тебя.

20 мая. Алеша, кажется, совсем ушел из моего сердца, и я догадалась вдруг, почему. Спросила батюшку:

– Отец Антоний, а вы молились, чтобы у меня с Алешей все нормально кончилось?

– Аня… – посмотрел на меня почти с мукой. И больше ничего не сказал.

27 мая. Сегодня вспомнила свое давнее увлечение, повторявшееся и после крещения, призналась в нем Батюшке.

– Курила? – неподдельное изумление.

– Да разве это грех?

– А разве добродетель?

Удивительно – что бы ни говорил Батюшка, как бы ни ужасался, тревожился, он всегда за тебя, на твоей стороне, против грехов, но за тебя, за твою душу. И хорошо, что часто сквозь серьезность проступает веселость, он любит пошутить.

29 мая. Сегодня я вошла в храм возбужденная, с шумной солнечной улицы, довольная своим чудесным настроением.

– Отец Антоний, я сейчас так радуюсь! – и жду поощрения.

– Ну и замечательно.

– А как же «многими скорбями»…

– А ты думаешь, все твои скорби кончились? – глаза у него смеются.

2 июня. Перед экзаменом по немецкому (он в этой сессии самый страшный!) заехала в церковь, просила Батюшку помолиться об удачной сдаче экзамена. Он благословил меня, и сказал, что будет молиться.

Экзамен сдала на пятерку. Теперь, если с грамматикой все будет хорошо, получу повышенную стипендию. Завтра Троица.

6 июня. Спросила отца Антония, пересдавать ли мне зарубежку (сдала на четверку, и будет меньше стипендия).

– А ты знаешь на «пять»?

– Нет.

– Тогда о чем разговор?

9 июня. Батюшка сказал, что со следующей недели уходит в отпуск. Целый месяц его не будет! Я не показала виду, что расстроилась, но после церкви, признаюсь, немного поплакала.

14 июня. Батюшка в отпуске, и это очень печально. Чувствую себя сиротой.

Папин друг, бывший однокурсник, с которым они не общались сто лет, а теперь вдруг встретились на конференции в Праге, куда папу отправил его институт, зовет папу к себе в Монреаль, в свою лабораторию – навсегда! Вместе с семьей. То есть с мамой и со мной. Папа загорелся. «Это последний мой шанс хоть что-то сделать в науке». Мама ехать совсем не хочет, даже плакала. Я не плачу и просто говорю им: «Без меня».

16 июня. Сессия кончилась. Сдала хорошо, с одной четверкой. Буду получать повышенную, слава Богу!

Через неделю едем в фольклорную экспедицию, мы с Олькой присоседились к русскому отделению. Руководительница экспедиции – давняя знакомая Олькиной мамы, и нас взяли. Едем в Кировскую область.

19 июня. Два дня провожали Глеба в армию. Глеб не стал косить, как многие наши ребята, и его записали в радиосвязь. Провожали сначала в общаге, там больше места, утром поехали на вокзал. Без волос и бороды он оказался совсем мальчиком, с тонкой шеей, с печальными, испуганными глазами. На вокзале сжал мне руку.

– Пиши мне, Анюта!

– Глеб, конечно.

– Пиши побольше про церковь. Там совсем этого не будет.

– Я напишу обязательно, про все что захочешь, ты только возвращайся поскорей!

– Знаешь, – он отвернулся, не договорил.

Я не знала, как его утешить.

– Глеб, но связисты – это ж не стройбат, там вроде не так уж… И потом… Бог с тобой тоже туда поедет. Бог – везде, Глеб!

– Да знаю, знаю я. И не за Него я боюсь. Ты… вспоминай меня почаще.

16 июля. Вернулись из экспедиции, там было замечательно – новый, совсем другой мир русской деревни. Наши бабушки терпели столько! И терпят до сих пор. Церкви везде разрушенные или перестроенные под новые нужды. Изменений как-то ни в чем не заметно – все, как при советской власти. Мы работали с Олей в паре и подружились еще больше. Записали много свадебных песен, несколько странных, очень страшных сказок и заговоров. Одна бабушка, колдунья, нас, кажется, заколдовала – вернувшись после встречи с ней в наш домик, мы с Олькой проспали целые сутки! Потом проснулись и стали жить дальше, как ни в чем не бывало, хотя все вокруг здорово перепугались – они нас будили, а мы не хотели вставать. Отцу Антонию рассказала про это, он верил и не верил, но в общем ужасался. «Наш народ как был 1000 лет назад, так и остался языческим».

11 июля. Непонятно, как дальше проводить лето – неужели ехать на дачу? Не хочется совсем. Вичка зовет в поход на байдарках, с ребятами-физиками, но надо спросить благословения у батюшки.

3 августа. Спросила батюшку благословения на поход. Он разузнал, кто едет, на сколько дней и… не благословил. Анна, не стоит. Я в шоке.

19 августа. Воздух уже пахнет осенью. Но дождей нет, солнечно, тихо. Две недели жила вместе со всеми на даче, а к празднику вернулась в город. Все это время было уныние. Сегодня исповедовалась во всем батюшке, а он посмеивался, называл меня «Анюшка» и сказал, что Царство Божие нудится, но видя, что я все равно безутешна, вдруг посмотрел на меня очень внимательно и сказал: «Слава Богу, что не поехали. Слава Богу».

Как будто знал что-то, чего не знала я. Различал ту невидимую цель, к которой ведет меня. После этих слов, вдруг точно убрали ладонь с глаз, свет хлынул потоком, я замерла.