Русскую историю до сих пор пытаются представить как повод для идеологических споров, доводящих людей до взаимной ненависти. Между тем, русская история – это цепь триумфов и трагедий. XX век был особенно богат именно на трагедии, изорвавшие миллионы человеческих судеб и саму страны в клочья. Ужасные заблуждения приводили патриотов России к безумным решениям, к бессмысленным бунтам, к «незнанию России посреди России» (Гоголь).

Драматические события Гражданской войны 1918–1922 гг. за давностью лет, стертостью советской и постсоветской пропагандой представляются как глупая в своей непримиримости схватка «белых» и «красных». При этом «белые» чаще всего считаются защитниками прежнего образа жизни, империи и самодержавия. Это курьезное заблуждение уже не раз опровергалось. Но также и вновь утверждались – например, призывами примирить «белое» и «красное», будто бы подвигающих нас к изживанию исторического конфликта размахов в весь XX век.

Не раз государственные мужи и приближенные к власти журналисты провозглашали свою приверженность Февралю – мятежу, за которым последовала крах государственности и большевистский бунт. Но в массовом сознании все никак не утвердится представление, что в Гражданскую войну в смертельной схватке сцепились две республиканские силы – либеральная и коммунистическая. Приверженцы империи и монархии либо оказались вне этого конфликта, либо участвовали в нем на обеих сторонах, стремясь отомстить – либо февралистам за уничтожение монархической государственности, либо большевикам – за всероссийский погром и грабеж.

«Белые» проиграли именно потому, что были либералами-республиканцами, не имевшими никакой опоры в народе, его традициях и пристрастиях. «Красные» потому и выиграли, что придумали «красного монарха» и новую аристократию – партийную номенклатуру. Нынешние либералы, стоящие у власти, потому и не могут управлять государством, что их конфликт с «красными» не может быть завершен, а без этого конфликта недееспособность либеральной доктрины станет для народа более чем очевидной.

Восстав против большевицкого мятежа, Белое движение опоздало на два десятка лет. Когда необходимо было сплочение сил в среде интеллигенции, офицерства, придворной аристократии, русское общество разъедалось изменническими выдумками о России и заразой западных политических учений. Традиция Империи была тяжела для праздных натур. Они не понимали, что эта тяжесть может быть заменена только катастрофой – потопом преступности, живодерства, кощунства. Они не могли понять, на что поднимают руку, когда злоумышляли против Императора и Империи. Получилось, что образованные, родовитые, служилые слои общества были поражены тем же вирусом «свободы», что и в прежние времена декабристы. Они упивались новомодными европейскими философиями, вульгарным марксизмом, прелестями западного парламентаризма и не ценили своей собственной, русской цивилизации. За что и поплатились. Не только разложившиеся социальные слои Империи, но и последующие поколения.

Еще в советский период популярность приобрели романы, романсы и фильмы, проливающие слезу над потерявшими Родину «белыми». В то же время за скобками остался вопрос о том, как же это им удалось потерять то, что они считали самым ценным? Была ли для них Родина самым ценным? Нет! Более ценными для них были собственные умствования и подхваченные по случаю глупости. Из всего этого вырос настрой на измену, целый сонм носителей измены, который Достоевский назвал «Бесы». Бесы завелись не у станка и на пашне, а за книгой и в салонном трепе. И только потеряв самое дорогое – Родину, ведущие слои общества обнаружили в себе любовь к ней. И бросились спасать то, что они, как оказалось, так любили и с таким пренебрежением готовы были отбросить.

Могли ли победить «белые»? Могли. Большевики не пользовались поддержкой населения и не имели ни опыта ведения военных действий, ни достаточных ресурсов для ведения войны. Почему же «белые» не победили? Потому что у них ситуация была еще хуже. Высшее руководство «белых» фронтов было по большей части бездарно и рассчитывало взять страну наступлением от периферии к центру «нахрапом». Никакого объединения сил при этом не было. Каждый мнил себя спасителем России, презирая остальных. Никакого понимания, что отвоевывают «белые», у них не было. Зато была ненависть и месть – плохие советчики в том, чтобы приобрести доверие населения и сплотить антибольшевицкие силы.

За «красными» были крупные города, куда стекался дезертирский сброд и где разграбление арсеналов создало целую армию безжалостных карателей, готовых вырвать хлеб у крестьянина, не заплатив ему ничего. Тем самым, казалось бы, крестьянство должно было бы стать на сторону «белых». Но «белые» ничего не обещали – ни земли, ни воли, ни даже прежнего порядка и законности. Крестьянство помнило, что отвечает только перед Богом и Царем. А чиновников оно никогда не уважало, зная притеснения бюрократии – выродившегося ведущего слоя, который уже никуда не вел. Если Царя нет, то нет никакого мотива для лояльности к «белым». Крестьянство раскололось – по воле судьбы одни оказались к «белых», другие – у «красных». В итоге перевес оказался на стороне пролетарских банд. А от них (по «железному закону олигархии») власть перетекла в руки узкого слоя партийных функционеров – наиболее жестоких карателей или наиболее пронырливых распорядителей.

Осмыслен ли был в Белом движении изначальный порок, сделавший бесполезным все усилия, всю жертвенность «белой гвардии»? Нет. «Белые» не были монархистами, они не имели представления о ценности Империи как правовой архитектуры, выстроенной на фундаменте Традиции. Они бредили Вольтером и Руссо, они важничали цитатами из Маркса, их увлекали газетные выдумки и фантазии салонных ораторов. Они не любили Россию «какой ее нам Бог дал» (Пушкин), а в Гражданской войне видели свою задачу только в том, чтобы «вернуть старое», понимая под этим какие-то смутные воспоминания о частном быте. Но «старое» невозможно было восстановить, как невозможно склеить однажды разбитую вдребезги вазу. Поэтому цеплялись за новые образцы мозгоблудия – эсеровщину, меньшевизм, конституционализм и т. д. Идейный хаос не давал здравым идеям реставрации взять верх. Не случайно Троцкий признался, что боялся больше всего, что «белые» поднимут на щит идею Белого царя. Идея Царства моментально объединила бы крестьянство и аристократию, а также квалифицированных рабочих, которым разгул анархии не мог быть по душе. Но лидеры Белого движения предпочитали исходить из принципа: дерусь, потому что дерусь. И от безысходности придерживаться принципа «непредрешенчества»: мол, сначала перебьем большевиков, а там посмотрим. Не вышло. Успехи тактического плана по этой причине быстро обернулись стратегическим поражением. Невозможно было ни расколоть ряды противника, ни консолидировать собственные ряды, не сказав ясно и понятно, за что люди идут умирать на фронтах гражданской войны.

Увы, отсутствие понимания своих собственных грехов не пришло к «белым» и в эмиграции. В среде изгнанников искали вину за катастрофу где угодно, только не у себя. Главным объектом оскорбительной и клеветнической критики стал замученный изуверами Государь Николай II. Ему, кто до конца стоял за Империю, кто пошел на Голгофу вместе со своей семьей, люди, предавшие Империю, проигравшие все на свете, промотавшие свою Родину, предъявляли претензии, которые кочевали из одних мемуаров в другие. А теперь все эти авгиевы напластования для иных историков становятся чуть ли не документальной основной их исследований!

Ничего не поняли эмигрантские массы и в природе Советской России. Они ждали ее крушения со дня на день, не понимая, что политтехнологи тирании пришли на многие десятилетия. Раз уступив, уже ничего быстро не вернешь. То, чего дворянство не смогло совершить с революцией диктатурой законов военного времени, революция десятикратно сотворила не только с дворянством, но и со всем народом.

Эмигранты продолжали мыслить категориями гражданской войны, в которой ничего не поняли. И многие из них с радостью пошли за Гитлером, полагая, что большевики – большая беда, чем иноземное нашествие. Они не понимали, что кайзеровские войска – это армия другой эпохи. Они не поняли, что современность – это тотальная война. Что очень хорошо осознали немцы, разобрав в философском анализе все пороки Веймарской республики и собственной революции, понятой как позор. Поэтому те, кто вступил в РОА или сотрудничал с немецкой разведкой, оказались в стане врага, который воевал не с большевиками, а с Россией и русским народом. Гражданская война давно закончилась, а мировая война решала совсем другие проблемы. Эмиграция же в значительной своей части перепутала эпохи. Чем подтвердил свою патологическую несостоятельность.

При всем этом русская эмиграция сохранила для нас знание о той «старой» России, Святой Руси, которую она потеряла. Русское зарубежье сохранило интеллектуальную среду, где продолжилась русская философия, русская историческая наука, русская литература. Связь с изначальной Россией осуществилась помимо политических заблуждений, вне бесплодных словесных баталий.

Заносчивые оценки в адрес тех, кто пережил русскую трагедию, выглядят сегодня как посягательство на Россию. Люди, не сделавшие для России ничего, обрушиваются на память о героях, проливавших кровь за Отечество – прежде всего, в Первой мировой войне. Да, многим из них можно теперь предъявить претензии за последующие ошибки. Но как же можно перечеркивать ту часть их жизни, что была отдана Отечеству? Как можно судить развязным языком современности тех, кто видел и понимал большевизм как страшную машину уничтожения русского народа? Подобные суждения обеляют «красных», которые как будто ни к чему не причастны: не переходили в стан врага, не бежали перед его армиями, не предавали и не трусили… «Белые», при всей их вине за крах Империи, отличаются от «красных» жертвенностью самой высокой пробы: когда не остается никакого смысла в позе, в самолюбовании, в надеждах на одобрение других, а ответ дается только перед Богом. Судьбы «белых» офицеров, профессоров, писателей – это отражение судьбы Отечества, ушедшего в воды истории, в народную память, чтобы возродиться вновь как надежда на грядущее величие России. Ничего подобного нет и не может быть у «красных» – приветствующих еще и сегодня разрыв истории и низвержение России, победы «бесов» над русским народом.

Мы склоняем головы перед воинской доблестью солдат и офицеров любой армии. Подвиг всюду подвиг. Даже если его совершают люди, одетые в форму чужих войск. Поэтому мы должны отдать должное в равной степени Каппелю и Чапаеву, Юденичу и Фрунзе. Но все это не имеет никакого отношения к общеполитической оценке Белого движения как негодной и запоздалой формы борьбы с большевиками. «Белые» столь же ответственны за разорение России, как и «красные». Не было в Гражданской войне правых. Все были неправы, все замешаны в измене и зверствах против собственного народа, все были «левыми». Но первыми удар по России нанесли как раз те, кто потом готов был сражаться с большевиками насмерть – теми, кто восторженно принял Февральскую революцию. Лучше бы они сражались насмерть с изменой, погубившей Империю.

Отсутствие правоты у «белых» и «красных» дает нам основание преодолеть в современном обществе все еще ведущуюся гражданскую войну. Для этого требуется преодолеть «партийность» в исторических оценках, отказаться от идеализации какой-либо из сторон, преодолеть страсть к фантазиям и романтическим выдумкам, фабрикующим образы «рыцарей без страха и упрека». В русской истории достаточно достойных, героических фигур, чтобы видеть в них символы национального единства. А становиться на одну из сторон в гражданской войне – значит, покушаться на это единство.

Мы должны осознать, что Октябрь является прямым следствием Февраля, что «белый» террор является прямым продолжением «красного». И те, и те – соучастники в крахе Империи, в массовой измене Вере, Царю и Отечеству. Такое понимание позволит нам воссоединиться с собственной историей – прежде всего, с историей Империи. И не видеть ни в свержении монархии в результате заговора, ни в торжестве большевиков в результате братоубийственной войны ничего позитивного, что можно было бы признавать основой российской государственности.

Опыт русской трагедии дает нам урок: не быть «левыми». Правда за «правыми» – традиционалистами, консерваторами, националистами, монархистами. А измена, трусость и обман – удел «левых»: коммунистов, социалистов, социал-демократов, либералов, анархистов, нацистов. Путаясь в «левых» теориях, Россия в XX веке пережила несколько катастроф, теряя миллионы человеческих жизней, а с 1991 года – огромные территории. Когда говорят, что «лимит на революции исчерпан», то забывают, что все эти революции исходят от «левизны». Русская трагедия, чтобы остаться для будущего России только опытом, должна быть пережита в реставрации русской государственной Традиции. А это значит масштабное изменение всего уклада жизни, который теперь носит совершенно гибельный для народа характер и обещает новые катастрофы, трагедии и утраты.

14 ноября 1920 года из Севастополя в Константинополь отбыл последний пароход с остатками разбитых «белых» армий. Гражданская война переместилась на местный, локальный уровень, а также на отдаленную периферию Империи.

10/23 июля 1922 года во Владивостоке открылся Приамурский Земской Собор, провозгласивший возвращение к принципам монархической государственности. История не дала шанса проверить эти принципы на прочность. Приамурский плацдарм русской государственности был разгромлен войсками большевиков.

Финал Гражданской войны, истерзавшей Россию в начале XX века, отмечен уникальной попыткой возвращения к монархии. Потеряв огромную страну, вчерашние республиканцы, отброшенные на удаленную окраину бывшей империи, вдруг одумались. Власть, почти случайно упавшая им в руки в 1921 году после серии переворотов, надо было обосновать какой-то концепцией государства. Поначалу Приамурское Временное правительство обратилось к «несоциалистическому народовластию» – собрало странный форум «представителей населения Дальнего Востока». И целый год ушел на речи народных витий, ратовавших за Учредительное Собрание. Пока в жесточайшем конфликте не схватились сторонники правительства и народного собрания. Междоусобица была остановлена лишь созывом Земского Собора и обращением к монархической традиции.

Монархический принцип требовал вплоть до воцарения законного самодержца немедленно подчиниться воле правителя-диктатора. Таковым стал генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс – потомок выходцев из Чехии, один из разработчиков знаменитого Брусиловского прорыва, сподвижник адмирала Колчака, организатор расследования убийства Государя и его семьи в Екатеринбурге. Генерал Детерихс и был утвержден Земским Собором временным главой Приамурского государственного образования.

Хаос братоубийственной войны и предреволюционной смуты в умах не мог не отразиться на работе Приамурского Земского Собора, на искажении монархического принципа крайней его формализацией. Невиданная помпезность ритуалов, парадов, клятв, присяг, речей ораторов и публикаций прессы затмевала задачи обороны Приамурья и солидаризации народа вокруг этой задачи.

Михаил Константинович Дитерихс

Земский Собор формировался по сословному принципу, но в то же время вопреки этому принципу привлекал представителей несоциалистических организаций – несословных объединений. Кроме того, в составе Земского Собора были предусмотрены места Временному Правительству и гражданским ведомствам. Власть, таким образом, исходила не только от представителей сословий, но и от тех, кто должен был утверждаться при должностях Собором или избранным им правителем. Территориальный принцип также не был соблюден – городские представители явно превосходили сельских, где, собственно, и решался вопрос о поддержке населением новой власти.

Приморская власть оказалась без какой-либо социальной концепции, достойной быть донесенной до населения. Все, что удалось внятно произнести, сводилось к обещаниям служить благу и пользе населения, блюсти законы и исторические заветы, следовать нравственно-религиозным основам государственности, а также удержать Приморье в составе России. Задача победы над Советами и созыв Всероссийского Земского Собора с целью определения царя из династии Романовых затмевала в головах приамурских монархистов насущные проблемы управления в чрезвычайной ситуации, когда всякий романтизм был крайне опасным увлечением.

Принцип «Вера и Земля», рассчитанный на период междуцарствия, воплотился в приходскую систему организации местного самоуправления в противовес ранее принятому земскому. Эта реформа ослабляла необходимую централизацию власти. Население края было занято беспрерывными выборами и соборами местного значения. Исконные основы жизни восстанавливались применительно к мирному периоду, что было роковой ошибкой. Перед неизбежностью военного вторжения верхом недальновидности было учреждение Земской Думы численность в 326 человек. Ошибочным было также изгнание из Приамурья всех неверующих, отказ в предоставлении им гражданских прав. Это вело к лицемерию, к имитации веры, к бесплодной распре. Организация церковно-общественного процесса не годилась для условий, когда за веру нужно было сражаться с оружием в руках. Приамурская Земская Рать к наступлению большевиков оказалась практически без стрелкового оружия, численно ничтожной и не имевшей поддержки населения.

Монархическая государственность Приамурья продержалась всего три месяца и пала под ударами «красных», триумфально закончивших свой поход против Империи на берегу Тихого океана.