Революционная политика стремится оторвать народ от продуктивного труда и бросить его в политические битвы, преследуя негодными методами неверно понятые интересы. Результатами этих битв стремятся воспользоваться те, для кого принцип «чем хуже, тем лучше» является допустимым и применимым против того государства, которое революционеры намерены обрушить. Но стоит власти пасть в руки вчерашних революционеров, они становятся «государственниками», отрекаясь от всего, к чему призывали совсем недавно.

Декларация прав народов России 1917 года, принятая самозваным Советом народных комиссаров, в полной мере соответствует разрушительной логике революции. В декларации говорилось о раскрепощении – отделении трудящихся от государства, власти закона, дисциплины военного времени. Объявив, что теперь никто не имеет никаких обязательств перед страной, большевистские комиссары заключили также, что и народы «раскрепощаются». Отменялось «натравливание народов друг на друга», «резня и погромы», «рабство», «гнет и произвол». По слову этой самозваной группы отныне устанавливалась политика «добровольного и честного союза народов России».

Разумеется, народ не может свидетельствовать о своих интересах иначе как через своих представителей. Никто таких представителей в 1917 году не избирал. Выборы в условиях войны были бы нелепостью. Да и не было среди российских народов практики выдвижения своих представителей сверх уровня местного самоуправления. Народ даже во время революционного брожения не мог не оставаться бессловесным субъектом, который проявлял себя разве что разрушительным бунтом, но вовсе не политическим самосознанием. Сказка об освобождении от любой дисциплины и ответственности была придумана большевиками с целью подбить к бунту, разнуздать самые мрачные силы, дремавшие в глубине социальных слоев, ощущавших государство и необходимость повседневного труда как непереносимое бремя.

Большевистская Декларация объявила, что «кадетская буржуазия», пришедшая к власти после февральского переворота, лишь усилила вражду и недоверие между народами. Взамен большевики обещали союз народов, понятый ими как соединение в революционную силу, направленную против этой самой «буржуазии». При этом парадоксальным образом соединение должно было быть достигнуто путем разъединения – на основе принципа свободного самоопределения народов вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. Принцип разъединения не раз провозглашался большевиками на Съездах Советов – фиктивных представительных форумах, которые никогда не избирались по какой-либо законной процедуре и в сущности никого не представляли. Большевики обещали тем, кто чувствовал свою ущемленность по национальному признаку – равенство, сепаратистам – суверенность новых государств, людям без рода и племени – отсутствие каких-либо признаков национальности, которые можно было защищать; паразитическим слоям – свободу развития в качестве меньшинств. Поманив порочные социальные группы своими посулами, использовав их в революции, большевики потом избавились от разрушителей государства. Они намерены были править если не всем миром, то хотя бы пространством Империи.

Коммунистический сепаратизм, вылившийся в концепцию «самоопределения вплоть до отделения», имеет корни в праздном образованном классе, который почему-то предположил, что народы России не живут, а мучаются под гнетом государства. А без государства они, якобы, должны расцвести, самоопределяясь в своей жизни. Но каким образом должно было состояться это самоопределение, анархо-интернационалисты не задумывались. А если бы задумались, то поняли, что бы, что любое самоопределение состоялось бы снова в виде государства. Образование такого государства без опыта правящих слоев, без традиции государственности могло принести народам только новые бедствия, связанные с неопытностью новых правителей, способных рассчитывать только на насилие. Понятно, что поляки еще помнили свою независимость, а их культурная и аристократическая элита были бережно сохранены в Империи. Понятно, что Финляндия, имевшая волей русского императора свой парламент и Конституцию, могла обособиться как самостоятельное государство. Но все остальные территории именно потому и потянулись к России, что в них не было никаких сил, чтобы организовать новые государства. Империя восстановилась, став из «белой» «красной». Нигилисты, мечтавшие о ликвидации государства, были попросту перебиты. Но вирус большевистской революции не был удален из государственного организма. Он вывернул Империю, сделав ее Антиимперией. Он превратил русское государство в антирусское, русскую власть заменил интернационалом меньшинств. Такое государство могло быть существовать только насилием, диктатом. Застой и крах были его неизбежной судьбой.

Обособившиеся волей большевиков государства вовсе не были так уж самостоятельны, их народы вовсе не получили свободных условий саморазвития и формирования собственной власти. Финляндия стала государством вовсе не по воле «отпустивших» их большевиков. Финны не были готовы к госстроительству. Вспыхнувшая распря между ними была подавлена только германскими войсками, занимавшими все территории, которые не могли или не хотели удерживать большевики. Только германский «настрой» подвиг финнов стать самостоятельным государством. И это стало возможным только потому, что антибольшевистская коалиция стояла у них за спиной. То же произошло с Польшей. Суверенность поляков как тогда, так и сейчас, является призрачной. Польша и Финляндия – государства, возникшие из паритета противостоящих исторических наций, но вовсе не потому, что их народам свойственно стремление к самоопределению. Стремление к государственному строительству и суверенному существованию – чрезвычайно редкое явление, свойственное далеко не всем народам и не во все исторические периоды их существования.

Еще до сталинского наступления на интернациональный нигилизм («красный» глобализм, говоря современным языком) инстинкт власти создавал для «классических» марксистов крайне неблагоприятные условия. Так, уже в 1922 году накануне Генуэзской конференции, где должно было состояться формальное признание «мировым сообществом» существования Советов как легитимной власти, по марксистам был нанесен удар. Вопреки мнению наркоминдела Г. В. Чичерина, стращавшего опасностью нового империализма (как ныне говорят об «имперских амбициях» России), РСФСР, Азербайджанская ССР, Армянская ССР, БССР, Бухарская Народная Советская Республика, Грузинская ССР, Дальневосточная Республика, УССР и Хорезмская Советская Республика подписали соглашение о передаче РСФСР всех полномочий по защите их интересов на международных переговорах. Протесты председателя Совнаркома Украины Х. Г. Раковского против распространения заключенных РСФСР торговых договоров на другие республики было осуждено большевистской партией как «национал-уклонизм». «Красные» большевики хотели править Россией и препятствовали ее дроблению. Необольшевики хотят править транснациональными корпорациями, а не Россией. Поэтому они готовы вместе с мировой олигархией покуситься на сам принцип государственного суверенитета. Россия для них – лишь своеобразный «взнос» в глобальное акционерное общество мировой олигархии.

Если для «красных» большевиков федерализм был лишь формально сохраняемым символом их прежних обещаний, то для «белых» большевиков нашего времени федерализм стал средством обмана. Федерализм оказался стадией разрушения государства, обезболивающим фактором, подспудно мобилизующим интернационал-сепаратистов против государственного единства как такового. Ослабление государства явилось их главным средством для захвата национального достояния и превращения России в колонию мировой олигархии.

Принцип национал-федерализма, изобретенный большевиками, стал составной частью ельцинизма, но применимым не формально, а реально. Изначально РСФРС учреждалась как «союз свободных наций». При этом русское большинство из «наций» выпадало. Создавалась федерация меньшинств во главе с большевиками. В пылу гражданской войны русские даже не заметили, что новая государственность имела русофобскую основу. Впоследствии в советском государственном строительстве боролись две тенденции. Хозяйственная элита пыталась районировать страну в соответствии с экономической целесообразностью, идеологические кадры препятствовали этому, находя причины для сохранения статуса Союза как договорной федерации. В 1991 году, когда власть всего лишь пошатнулась, договор был формально отменен и государство было легко разрушено. Хозяйственная элита была лишена силы за счет нового идеологического прессинга со стороны либералов, а затем – в результате приватизации и становления «коррупционной вертикали».

Антигосударственная политика большевиков и их ставка на возбуждение русофобии, национальной вражды и сепаратистских движений целиком и полностью аналогична политике ельцинистов, которые в борьбе с союзным центром также опирались на национальные фобии и преступные группировки «самостийников», взлелеянные советской кадровой политикой. Соратники Ленина после захвата власти быстро сориентировались и перешли от разрушения государства к его защите и укреплению, а «необольшевики», в силу своей либеральной беспочвенности, хоть и установили полицейский режим, но вовсе не ради прочного государства, а лишь ради того, чтобы постепенно «стравливать» государствостроительную энергию русского народа, сдать страну в управление глобальной олигархии. Большевики сдали этносепаратистам только Польшу и Финляндию, «необольшевики» – огромные территории с русским «нетитульным» населением, которое тут же подверглось геноциду со стороны этноноолигархий – вчерашних этнических кланов внутри компартии.

Большевистский сепаратизм был усмирен сталинской партократией, создавшей формально свободный союз советских республик, реально стянутый в единую политическую и хозяйственную систему сетью парторганизаций и карательных органов госбезопасности. Нынешний либеральный сепаратизм стал не только инициатором Беловежского сговора 1991 года, разрушившего единое государство, но и всей последующей политики возвышения «титульных» олигархий уже на территории Российской Федерации.

Сходство коммунистического и либерального большевизма наблюдается в главном вопросе, от решения которого зависит ближайшее будущее России. Речь идет о русском народе и русофобии. Большевики начала XX века и начала XXI века едины в своей злобе против русских. Ленин рассматривал русских как национальность, великодержавно угнетавшую другие национальности Империи. В порядке компенсации Ленин предлагал унизить русских и фактически дать привилегии всем остальным народам. Что и было сделано. Русские были лишены статуса народа. Точно то же самое происходит сегодня. В государственной риторике, в законодательстве понятие «русский народ» не существует. Полицейские репрессии направлены против роста русского самосознания, против русского сопротивления этнобандитизму, против русских общественных движений, против участия русских партий во власти.

Два большевизма, по виду непримиримых, выполняют одну и ту же миссию – разрушение России и уничтожение русского народа. Адепты того и другого пытаются превратить политику в спор между собой. Русским надо обе идеологические доктрины рассматривать как враждебные, как побуждающие союзные русским народы к русофобии и сепаратизму. Русский национальный интерес – единая и неделимая русская держава, в которой другим народам есть достойное место, но нет места сепаратистам, русофобам, анархистам и нигилистам, нет места как «красным», так и «белым» большевикам.