Звезды как пыль

Спальня негромко бормотала. Звук был еле слышен, однако таил в себе смертельную угрозу, и перепутать его нельзя было ни с чем.

Но не это разбудило Байрона Фаррила и прервало его тяжелый, мутный сон. Он беспокойно заворочался, пытаясь отогнать от себя назойливое жужжание, доносившееся со стороны стола. Потом, не открывая глаз, поднял отяжелевшую руку и нажал на кнопку.

— Алло, — промямлил он.

Из передатчика зазвучал громкий голос. Он был резким и пронзительным, но у Байрона не было сил уменьшить громкость.

— Могу я поговорить с Байроном Фаррилом?

— Я слушаю. Чего вы хотите? — сонно пробурчал Байрон.

— Могу я поговорить с Байроном Фаррилом? — настойчиво повторил голос.

Байрон открыл глаза в полной темноте. Он почувствовал неприятную сухость во рту и какой-то слабый запах, витавший в воздухе.

— Говорите. Кто это? — снова спросил Байрон.

Громкий голос продолжал звучать в ночи все более беспокойно, не реагируя на слова Байрона:

— Есть здесь кто-нибудь? Мне нужно поговорить с Байроном Фаррилом.

Байрон нажал на другую кнопку, приподнялся на локте и взглянул на засветившийся экран визиофона.

— Я здесь, — сказал он, узнав на экране гладкое, слегка асимметричное лицо Сандера Джонти. — Позвоните утром, Джонти.

Он уже нащупал рукой выключатель, когда Джонти снова произнес:

— Алло! Есть здесь кто-нибудь? Это университетское общежитие, комната пятьсот двадцать шесть?

Внезапно Байрон понял, что маленькая лампочка обратной связи не горит. Он негромко выругался и нажал на клавишу, но лампочка не загорелась. Тут Джонти сдался, и экран опустел, остался маленьким светлым прямоугольником.

Байрон выключил его, свернулся калачиком и попробовал снова зарыться в подушку. В нем закипела злость. Во-первых, какого черта его будят среди ночи. Он взглянул на светящиеся цифры настольных часов: три пятнадцать. Еще четыре часа в доме будет темно.

Кроме того, было очень неприятно просыпаться в кромешной тьме. За четыре года он так и не свыкся с земным обычаем строить здания из усиленного бетона, приземистые, с толстыми стенами и без окон. Такова была тысячелетняя традиция, восходящая к временам, когда примитивной ядерной бомбе еще не противостояла защита из силовых полей.

Но все это осталось в далеком прошлом. Атомная война нанесла Земле непоправимый ущерб, превратив большую ее часть в безнадежно радиоактивную и бесплодную пустыню, Терять было уже нечего, однако архитектура до сих пор отражала старые страхи. Поэтому Байрон и проснулся в полной темноте.

Он снова приподнялся на локтях. Странно… Он замер, прислушиваясь. И снова не смертельное бормотание спальни привлекло его внимание, а нечто другое — может быть, даже менее явное и несомненно не столь опасное.

В затхлой атмосфере спальни не ощущалось ни малейшего движения воздуха. Байрон попытался сглотнуть слюну — и не смог. Атмосфера сгущалась с каждой секундой, и он понял почему. Вентиляция не работала. Это уже действительно черт знает что! И он даже не может сообщить о случившемся по визиофону.

Чтобы окончательно убедиться, он попробовал включить аппарат еще раз. Вновь загорелся молочный квадрат, бросив на постель слабый жемчужный отблеск. Принимает, но не передает… Ладно, это уже неважно. Все равно до утра никто ничего исправлять не будет.

Байрон зевнул и нащупал шлепанцы, потирая кулаками опухшие веки. Значит, вентиляция не работает? Вот откуда этот странный запах. Байрон нахмурился и шумно втянул носом воздух. Бесполезно, Запах знакомый, но он его не узнавал.

Байрон направился в ванную и автоматически потянулся к выключателю, хотя свет ему был не нужен: стакан воды можно выпить и в темноте. Выключатель щелкнул, но свет не загорелся. Байрон раздраженно попробовал еще раз. Безрезультатно. Черт побери, да работает тут хоть что-нибудь? Пожав плечами, он выпил в темноте воды и почувствовал себя лучше. Зевнул и на обратном пути попробовал главный выключатель: не работает.

Байрон сел на постель, уперся руками в колени и задумался. Вообще-то по этому поводу стоило закатить хороший скандал обслуживающему персоналу. Конечно, университетское общежитие — не первоклассный отель, но совесть-то надо иметь! Впрочем, теперь это уже их проблемы. Скоро выпуск, и через три дня он распрощается с этой комнатой, с университетом, да и вообще с Землей…

И все-таки нужно сообщить об этом безобразии: достаточно просто выйти в коридор и позвонить по телефону. Пусть принесут какую-нибудь лампу и вентилятор, чтобы можно было спать не задыхаясь. А нет — так пошли они все в космос! Осталось-то всего две ночи.

При свете бесполезного визиофона Байрон отыскал шорты, натянул джемпер и решил, что для ночного времени этого достаточно. Сунул ноги в шлепанцы и зашаркал к двери. Впрочем, даже если выйти в коридор в подкованных сапогах, толстые бетонные перекрытия не дадут разбудить соседей.

Байрон потянул за дверную ручку. Замок щелкнул, но не сработал. Байрон дернул за ручку изо всех сил, но ничего не изменилось.

Он отступил назад. Это уже просто смешно. Может, какая-то авария с энергией? Хотя нет… Часы идут, и визиофон принимает сигналы…

Постой-ка! Должно быть, все это дело рук приятелей-сокурсников, пропади они пропадом со своими дурацкими шуточками! Такое порой случалось. Ребячество, конечно, но он и сам иногда принимал участие в таких забавах. Один из шалопаев запросто мог днем проникнуть в комнату и все подстроить.

Хотя — нет, когда он засыпал, вентиляция и свет были в порядке.

Что ж, значит, они проделали все это ночью. Общежитие старое, и не надо быть гением, чтобы вывести из строя систему вентиляции и освещения или заклинить дверной замок. А теперь они ждут, что произойдет, когда старина Байрон начнет ломиться в закрытую дверь. Небось выпустят его не раньше полудня и будут покатываться со смеху.

— Ха-ха, — мрачно сказал Байрон.

Ладно, с этим все ясно. Но что-то все-таки надо предпринять.

Повернувшись, он нечаянно задел какой-то предмет, и тот с металлическим звоном покатился по полу. Байрон с трудом проследил его путь в призрачном свете визиофона и полез под кровать, ощупывая в темноте пол. Поднял предмет и поднес его к экрану. (Не так уж они хитры, эти шутники. Им следовало вывести из строя весь визиофон, а не только передающее устройство!)

Байрон обнаружил, что держит в руках небольшой цилиндр с маленьким отверстием наверху. Он поднес находку к носу и понюхал, По крайней мере, теперь понятно, откуда этот запах. Гипнайт. Конечно же, приятели должны были использовать его, чтобы он не проснулся, пока они «работают».

Байрон живо представил себе, как все это происходило. Итак, когда он уснул, они открыли дверь. Для них это был единственный рискованный шаг, он ведь мог и проснуться. Но, должно быть, они еще днем постарались, чтобы дверь по-настоящему не закрылась. Он же ее не проверял. Значит, они просунули сюда цилиндр с гипнайтом и снова закрыли дверь. Снотворное медленно просачивалось, пока не создалась концентрация один к десяти тысячам, достаточная, чтобы Байрон как следует вырубился. Тогда они вошли — в масках, конечно. Космос их подери! Влажный носовой платок предохраняет от действия гипнайта в течение пятнадцати минут, а больше времени им и не требовалось.

Но тогда и с вентиляцией все понятно. Ее необходимо было вывести из строя, чтобы гипнайт не рассеялся слишком быстро. Вентиляцию отключили прежде всего. А потом испортили визиофон, чтобы Байрон не смог позвать на помощь. Испорченный замок не дает ему выйти, а темнота усиливает панику. Веселые ребятки!

Байрон фыркнул. Злиться на это всерьез просто неприлично. В конце концов, шутка есть шутка. Ему вдруг отчаянно захотелось выломать дверь и покончить со всем этим. Мускулы тренированного тела непроизвольно напряглись. Бесполезно, Дверь конструировали в расчете на атомные удары. Черт бы побрал эти традиции!

Но должен же существовать какой-то выход. Нельзя, чтобы им все так просто сошло с рук. Прежде всего, нужен свет, настоящий свет, а не тусклое свечение экрана. К счастью, это не проблема: в платяном шкафу есть фонарик.

Нащупывая замок шкафа, он подумал: а что, если закрыли и его? Но дверца легко отъехала в сторону, и Байрон облегченно вздохнул. Разумеется, у шутников не было причин закрывать шкаф, да и времени на это не оставалось…

И вот в тот самый момент, когда он поворачивался с фонариком в руке, вся нарисованная им картина рассыпалась и прах. Он затаил дыхание и застыл, прислушиваясь.

Впервые после своего пробуждения Байрон услышал негромкое бормотание спальни, услышал, как она тихонько кудахчет себе под нос — и сразу же узнал этот звук.

Его невозможно было не узнать. Это бормотала «земная смерть» — звук, придуманный тысячу лет назад.

Точнее говоря, это был звук счетчика радиации, который еле слышно щелкал, когда регистрировал пролет заряженных частиц или жестких гамма-лучей. Негромкое щелканье сливалось в бормотание. Прибор отсчитывал единственное, что он умел считать, — смерть!

Байрон на цыпочках попятился и с расстояния шести футов осветил внутренность шкафа, Счетчик лежал здесь, в углу, но само по себе это еще ни о чем не говорило.

Он лежал здесь с первого курса. Большинство первокурсников из Внешних Миров в первую же неделю после прибытия на Землю приобретают такие счетчики. Они остро ощущают радиоактивность Земли и испытывают необходимость в защите. Обычно уже на втором курсе от счетчиков избавляются, но Байрон со своим не расстался. Теперь он был рад этому обстоятельству…

Он повернулся к столу, куда клал на ночь часы, и слегка дрожащей рукой поднес их к фонарику. В циферблат была вмонтирована контрольная полоска из гибкого пластика почти прозрачной белизны. И она была белой. Как он ни крутил часы, рассматривая их под разными углами, полоска оставалась белой.

Эту полоску тоже приобретали все первокурсники. Под воздействием жесткого излучения полоска голубела, а голубой цвет ассоциировался на Земле со смертью. Забрести случайно в радиоактивную зону было легче легкого. Конечно, правительство ограждало опасные участки, и никому даже в голову не приходило забредать в бескрайнюю смертоносную пустошь, начинавшуюся в нескольких милях за городом, но все же с полоской было спокойнее.

Если полоска становилась слегка голубоватой, необходимо было сразу ложиться в больницу на обследование. Спорить тут было не о чем. Полоска была сделана из материала, столь же чувствительного к радиации, как и человеческий организм, поэтому с помощью фотоэлектронных приборов можно было сразу определить интенсивность цвета и соответственно тяжесть облучения.

Ярко-синий цвет означал конец. Он был так же необратим, как и происшедшие в организме изменения; он не оставлял надежды. Оставалось лишь ждать день или неделю, а больница могла помочь только подготовкой к кремации…

Но сейчас полоска была белой, и у Байрона отлегло от сердца.

Значит, доза радиации пока невелика. Может, все-таки шутка? Поразмыслив, Байрон отказался от такого предположения. Никто не станет так шутить. По крайней мере, на Земле, где незаконное хранение радиоактивных материалов считалось тягчайшим преступлением. Здесь, на Земле, к радиации относятся серьезно. С этим приходится считаться, поэтому без крайне важной причины никто не стал бы так «шутить».

Байрон спокойно и трезво взглянул в лицо реальности. Такой причиной, например, могло быть желание убить… Но почему? За что? За свои двадцать три года он не нажил ни одного серьезного врага. По крайней мере, настолько серьезного. Убийственно серьезного.

Байрон обхватил руками свою коротко подстриженную голову. Мысль была нелепой, но другого объяснения он не находил. Он снова осторожно приблизился к шкафу. Где-то здесь должен находиться источник радиации, что-то такое, чего не было четыре часа назад.

Да вот же она — маленькая коробочка с ребрами не более шести дюймов! Байрон сразу понял, что это такое, и губы его задрожали. Он слыхал о таких устройствах, но сталкиваться с ними ему еще не приходилось. Байрон взял счетчик и отнес его к кровати. Негромкие щелчки почти прекратились. Однако стоило Байрону повернуть слюдяное окошечко счетчика, через которое проникала радиация, в сторону шкафа, и щелканье возобновилось. Сомнений не оставалось: это была радиационная бомба.

Пока ее радиация не смертельна, это всего лишь запал. Где-то внутри находится маленький реактор. Неустойчивые искусственные изотопы медленно разогревают его, снабжая соответствующими частицами. Когда будет достигнут критический уровень, начнется реакция. Не взрыв — хотя тепловая волна будет достаточно сильной, чтобы расплавить коробочку, — но выброс смертоносного излучения, которое убьет все живое вокруг в радиусе от шести футов до шести миль, в зависимости от размеров бомбы.

Но когда этот критический уровень будет достигнут — определить невозможно. Может, через несколько часов, а может, и в следующую секунду.

Байрон беспомощно стоял, сжимая в руке фонарик. Полчаса назад, когда его разбудил визиофон, все было так мирно. И вот теперь он должен умереть.

Байрон не хотел умирать, но он попал в ловушку и не представлял, как из нее выбраться.

Его комната располагалась в самом конце коридора, гранича таким образом с соседней лишь с одной стороны. Их разделяли ванные, так что сбоку его вряд ли услышат. Были комнаты наверху и внизу. Верхняя отпадала сразу.

Оставалась комната внизу.

У него было несколько складных стульев, предназначенных для гостей. Байрон взял один из них и, размахнувшись, ударил об пол. Раздался глухой стук. Байрон перевернул стул и принялся колотить спинкой — звук стал громче и резче. Он отчаянно стучал в пол, надеясь разбудить нижнего соседа и разозлить его настолько, чтобы тот пошел наверх разбираться, в чем дело.

Неожиданно он услышал слабый звук и замер с поднятым над головой разбитым стулом. Звук, похожий на слабый крик, доносился от двери.

Байрон выронил стул и тоже закричал. Потом прижался ухом к дверной щели, но дверь была пригнана плотно, и даже здесь почти ничего не было слышно.

Однако он разобрал, что кто-то зовет его: «Фаррил! Фаррил!» И потом что-то вроде: «Вы здесь?» или «Вы живы?»

— Откройте дверь! — крикнул он и почувствовал, как весь покрывается липким потом, Бомба могла взорваться в любую минуту.

Наконец его услышали. Снаружи донесся приглушенный крик: «Осторожно, бластер!» Он понял, что это значит, и торопливо попятился от двери.

Послышался резкий треск. Байрон почувствовал, как вздрогнула комната. Потом раздался шипящий звук — и дверь распахнулась, Из коридора хлынул свет, Байрон выбежал, широко разведя руки.

— Не входите! — закричал он. — Во имя любви к Земле, не входите! Там радиационная бомба!

Перед ним стояли двое — Джонти и полуголый комендант общежития Эсбак.

— Рад-диационная бомба? — запинаясь, проговорил Эсбак.

— Какого размера? — спросил Джонти.

В руке он держал бластер, который резко дисгармонировал с элегантным костюмом, надетым на Джонти даже в это время ночи.

Байрон смог лишь показать руками.

— Ясно, — сказал Джонти и спокойно обратился к коменданту: — Вам лучше эвакуировать жильцов прилегающих комнат и перекрыть коридор свинцовыми щитами. И никого не пускать сюда до утра.

Потом снова повернулся к Байрону:

— Радиус действия, очевидно, от двенадцати до восемнадцати футов. Как она к вам попала?

— Не знаю, — ответил Байрон, вытирая пот со лба. — Мне нужно присесть.

Он хотел было взглянуть на часы и обнаружил, что они остались на столе в комнате. И вдруг ощутил дикое желание вернуться за ними.

В коридоре поднялась суматоха. Студентов торопливо выпроваживали из комнат.

— Идемте со мной, — сказал Джонти. — Я тоже думаю, что вам следует присесть.

— Как вы очутились здесь? — спросил Байрон. — Я, конечно, вам очень благодарен, но все же?

— Я позвонил, ответа не было, а мне нужно было повидать вас.

— Но зачем?

Байрон старался говорить спокойно, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

— Чтобы предупредить, что ваша жизнь в опасности.

Байрон криво усмехнулся:

— Да, мне тоже так показалось.

— Ну, это была лишь первая попытка. Они предпримут и вторую.

— Кто «они»?

— Не здесь, Фаррил, — ответил Джонти. — Нам нужно поговорить наедине. Вы — меченый человек, и я подвергаюсь опасности вместе с вами.