Часть седьмая
Земля
Глава девятнадцатая
Радиоактивна?
85
«Далекая звезда» бесшумно взлетела и покинула слой атмосферы, оставив внизу темный силуэт острова. Несколько тусклых пятнышек света померкли и исчезли. По мере того как с высотой нарастала разреженность атмосферы, скорость корабля увеличивалась, а звезды становились все многочисленнее и ярче.
Время от времени путешественники погладывали вниз, на Альфу, которая теперь представляла собой полумесяц, почти целиком окутанный облаками.
– Наверное, у альфиан нет мощной космической техники. Они не смогут преследовать нас, – сказал Пелорат.
– Не сказал бы, что это снимает камень с моей души, – мрачно отозвался Тревайз, – Я заражен.
– Неактивированным штаммом, – уточнила Блисс.
– Штамм может быть активирован. Альфиане знают, как это делать. Знать бы, как?
Блисс пожала плечами:
– Хироко говорила, что вирус в неактивированной форме постепенно погибнет в организме, не привыкшем к нему, – в твоем, например.
– Да? – яростно воскликнул Тревайз. – Откуда ей знать? И потом, если на то пошло, откуда мне знать, не были ли заверения Хироко ложью во спасение? И разве активация не может произойти естественным путем? Кто знает, что способно пробудить дремлющий вирус? Какое-нибудь химическое соединение, воздействие определенного излучения или… или… да мало ли что? Я могу заболеть внезапно, а потом и вы трое тоже умрете. А если это случится после того, как мы доберемся до населенной планеты, там вспыхнет ужасная эпидемия, которую беглецы разнесут по всей Галактике.
Он взглянул на Блисс:
– Ты можешь что-нибудь сделать?
Блисс медленно покачала головой:
– Это нелегко. На Гее есть паразиты – микроорганизмы, черви. Эти частицы экологического равновесия живут и вносят свой вклад в планетарное сознание, но никогда не размножаются сверх меры. Их существование не наносит заметного вреда. Беда в том, Тревайз, что вирус, поразивший тебя, не часть Геи.
– Ты сказала «нелегко», – нахмурившись, проговорил Тревайз. – Но раз уж так вышло, может, все-таки попытаешься сделать это, даже если работа окажется тяжелой? Можешь найти во мне вирус и убить его? Если это не удастся, можешь, по крайней мере, повысить мою сопротивляемость?
– Ты понимаешь, о чем просишь, Тревайз? С микрофлорой твоего тела я незнакома. Я просто не смогу отличить вирус в клетках твоего тела от здоровых генов. Еще сложнее будет отличить те вирусы, к которым ты уже привык, от тех, которыми заразила тебя Хироко. Я попробую, Тревайз, но это потребует времени и может ничего не дать.
– Пусть так. Попытайся.
– Хорошо.
– Если Хироко сказала правду, – вмешался Пелорат, – ты, Блисс, может быть, сумеешь найти вирусы, которые уже начали утрачивать жизнеспособность, и сможешь ускорить их гибель.
– Попробую. Это интересная мысль.
– А ты не передумаешь? – сказал Тревайз. – Ведь убивая вирусы, ты уничтожишь совершенное творение эволюции.
– Опять язвишь, Тревайз? – усмехнулась Блисс. – Но все равно это правда. Как бы там ни было, ты мне дороже вирусов. Я убью их, если повезет, не сомневайся. И потом, ведь если я не помогу тебе, – Блисс сжала губы, словно пыталась сдержать улыбку, – то тогда окажутся в опасности Пелорат и Фаллом, а ты мог уже убедиться в моих чувствах к ним. Да я и сама рискую, если на то пошло.
– Маловато я верю в твое себялюбие, – проворчал Тревайз. – Ты всегда готова отдать жизнь за какую-нибудь высокую идею. Забота о Пелорате – это другое дело. Погоди, я не слышу флейты. С Фаллом все в порядке?
– Да. Она спят. Самый что ни на есть естественный сон. И я предлагаю, чтобы после того как ты рассчитаешь Прыжок к звезде, которую мы принимаем за солнце Земли, мы тоже выспались. Мне это крайне необходимо, да и тебе тоже, Тревайз.
– Да, если смогу заснуть. А знаешь, ты была права.
– В чем, Тревайз?
– В отношении изолятов. Новая Земля не рай, хотя и походила на него. Это гостеприимство – все, что сперва показалось гостеприимством, – предназначалось для того, чтобы усыпить в нас любые подозрения, а потом одного из нас заразить. А все эти фигли-мигли, все эти праздники им нужны были, чтобы задержать нас на Альфе до возвращения рыбаков, когда появится возможность провести активацию вируса. Так бы оно и вышло, если бы не Фаллом и ее музыка. Возможно, ты была права и в этом.
– Насчет Фаллом?
– Да, я не хотел брать ее с нами и не радовался ее присутствию на корабле. Это твоя, Блисс, заслуга, что она здесь и именно она – я не шучу – спасла нас. И все же…
– Все же что?
– Несмотря на это, я все еще ощущаю тревогу оттого, что она на корабле. А почему – не знаю.
– Если тебе от этого станет легче, Тревайз, признаюсь: я не уверена в том, что честь нашего спасения целиком и полностью принадлежит Фаллом. Хироко ухватилась за музыку Фаллом, чтобы оправдаться перед самой собой в том, что другие альфиане наверняка назвали бы изменой. Она могла даже в это поверить, но в ее сознании было что-то еще. Что-то, что я различала с трудом и не могла точно определить; что-то, чего, возможно, она слишком стыдилась, чтобы позволить этому всплыть на поверхность сознания. У меня такое впечатление, что она прониклась искренним чувством к тебе и не хотела, чтобы ты погиб, независимо от Фаллом и ее музыки.
– Ты и вправду так думаешь? – улыбнулся Тревайз – впервые со времени отлета с Альфы.
– Да. Ты, должно быть, обладаешь определенным даром в обращении с женщинами. Ты убедил министершу Лайзалор позволить нам забрать корабль и покинуть Компореллон, ты помог нам спастись своим влиянием на Хироко. Мы все в долгу перед тобой.
Тревайз улыбнулся шире.
– Ну ладно. Если ты так считаешь… Тогда – к Земле, – твердо проговорил он и прогулочным шагом отправился в рубку.
Пелорат задержался и спросил:
– Все-таки ты убаюкала его тревогу, Блисс?
– Нет, Пелорат. Я не прикасалась к его сознанию.
– Наверняка ты это проделала, когда так откровенно польстила его мужскому тщеславию.
– Исключительно косвенно, – улыбнулась Блисс.
– Даже если так, спасибо тебе, Блисс.
86
После Прыжка звезда, которая вполне могла быть земным Солнцем, все еще находилась на расстоянии в одну десятую парсека от корабля. Это был теперь самый яркий объект на экране, но все еще не более чем звезда.
Тревайз слегка приглушил ее свет, чтобы легче было наблюдать, и с мрачным видом разглядывал.
– Нет сомнения, что это фактически двойник Альфы, звезды, вокруг которой обращается эта Новая Земля, хотя Альфа обозначена на карте в компьютере, а эта звезда – нет. Мы не знаем ее названия, у нас нет ее характеристик, отсутствует любая информация касательно ее планетной системы, если она у нее есть.
– Разве не этого мы ожидали в том случае, если вокруг этого солнца действительно вращается Земля? – спросил Пелорат. – Такой пробел в сведениях вполне укладывается в общую картину уничтожения сведений о Земле.
– Да. Но это может просто оказаться космонитской планетой, почему-либо не попавшей в перечень на стене того здания на Мельпомене. Мы ведь не можем быть уверены, что перечень полный. А может, около этой звезды нет планет, и поэтому, возможно, ее не сочли достойной для внесения в карты Галактики, которые в основном используются в военных и коммерческих целях. Джен, есть ли в каких-нибудь легендах упоминания о том, что солнце Земли имеет двойника менее чем в парсеке от себя?
– Извини, Голан, но такого я не встречал, – покачал головой Пелорат. – Хотя, может быть, что-то и есть об этом. Память у меня неважная. Я покопаюсь в записях.
– Не обязательно. Есть ли у солнца Земли какое-нибудь название?
– Названия разные. Я думаю, в каждом языке было свое.
– Все время забываю, что на Земле их было множество.
– Так и должно было быть. Это единственный способ докопаться до сути многих легенд.
– Ну хорошо, и что же нам делать? – постепенно раздражался Тревайз. – Мы ничего не можем сказать о планетарной системе с такого расстояния и должны подойти поближе. Я предпочел бы соблюдать осторожность, но есть и другая крайность – трусость, а никаких признаков опасности я не вижу. Вероятно, нечто столь могущественное, чтобы убрать во всей Галактике информацию о Земле, столь же сильно, чтобы стереть нас в порошок даже на таком расстоянии, если всерьез заинтересовано в том, чтобы не дать себя обнаружить. Но ничего не случилось. В таком случае, что толку торчать здесь только из-за того, что что-либо может случиться, если мы подойдем ближе, верно?
– Я попросила бы компьютер проверить, нет ли там чего-то, что может представлять опасность, – предложила Блисс.
– Когда я говорю, что не вижу опасности, я говорю это, опираясь на данные компьютера. Естественно, я ничего не могу, да и не ожидаю увидеть невооруженным глазом.
– Я сказала это, заметив, как ты ищешь поддержки, принимая рискованное решение. Но если так, то все в порядке. Я – за. Мы ведь зашли так далеко, не для того чтобы повернуть назад без особых на то причин, верно?
– Верно, – ответил Тревайз. – А что скажешь ты, Пелорат?
– Я двинулся бы дальше только из любопытства. Было, бы невыносимо вернуться, не зная, нашли ли мы Землю.
– Ну тогда, – подытожил Тревайз, – единогласно.
– Нет, – возразил Пелорат. – Есть еще Фаллом.
– Ты предлагаешь, спросить совета у ребенка? – удивился Тревайз. – Какое значение может иметь ее мнение, даже если оно у нее есть? И потом – ведь она больше всего хочет вернуться домой, на родную планету.
– Не судить же ее за это, – мягко проговорила Блисс.
И из-за того, что разговор зашел о Фаллом, Тревайз вдруг услышал флейту, которая играла бодрый марш.
– Потрясающе, – сказал Тревайз, – где она могла слышать что-либо в ритме марша?
– Возможно, их играл для нее Джемби.
– Сомневаюсь, – покачал головой Тревайз. – Ну колыбельные там, танцы. Послушайте, Фаллом по-прежнему меня тревожит. Она учится слишком быстро.
– Я помогаю ей, – заявила Блисс. – Не забывай об этом. Кроме того, она очень умна, и ее очень подстегивает общение с нами. Новые ощущения переполняют ее мозг. Она видит космос, различные планеты – и все это впервые.
Марш Фаллом стал несколько диковатым и бравурным.
– Ну ладно, – вздохнул Тревайз, – она здесь, и играет музыку, казалось бы, преисполненную оптимизма и удовольствия от приключений. Я считаю, что это ее голос в пользу приближения к Солнцу. Давайте осторожно подойдем поближе и поглядим на его планетную систему.
– Если она у него есть, – уточнила Блисс.
– Есть, – хитро улыбнулся Тревайз, – Спорим? Ваша ставка, госпожа Блисс?
87
– Ты проиграла, – рассеянно заметил Тревайз. – Сколько ты решила поставить?
– Нисколько, Я никогда не держу пари.
– Что ж, прекрасно. Все равно я не взял бы с тебя денег.
Они находились на расстоянии около десяти миллиардов километров от Солнца. Оно все еще походило на звезду и было почти в четыре тысячи раз тусклее, чем среднее солнце при взгляде на него с обитаемой планеты.
– При увеличении две планеты видны уже сейчас, – сообщил Тревайз. – Судя по их диаметру и спектру отраженного света, это явно газовые гиганты.
Корабль находился вне плоскости эклиптики, и Блисс с Пелоратом, глядя поверх плеча Тревайза на обзорный экран, видели два тоненьких зеленоватых полумесяца. Меньший находился в несколько иной фазе, чем больший, и выглядел шире.
– Джен! – воскликнул Тревайз. – Не правда ли, что у земного Солнца должно быть четыре газовых гиганта?
– Согласно легенде, это так.
– Ближайший к Солнцу – самый большой, а у следующего – кольцо. Так?
– Большие широкие кольца, Голан. Да. В точности так, дружочек, но учти возможные преувеличения при многократном пересказе легенды. Если мы не найдем такой планеты, то я не думаю, что стоит серьезно воспринимать это как аргумент против наших предположений. То есть что эта звезда – Солнце Земли. Тем не менее те два гиганта, что мы видим, могут оказаться более дальними, а два ближних к Солнцу могут находиться сейчас по другую его сторону и слишком далеко от нас, чтобы их можно было различить на фоне звезд. Мы должны подойти еще ближе и осмотреть Солнце с другой стороны.
– Разве можно проделать такое в присутствии столь близкой и большой массы, как эта звезда?
– Уверен, компьютер, с разумной осторожностью, может осуществить такой Прыжок. Однако если он решит, что опасность слишком велика, то откажется от быстрого способа передвижения, и мы будем приближаться к Солнцу осторожно, маленькими шажками.
Внимание Тревайза переключилось на компьютер – и звездный узор на обзорном экране изменился. Звезда ярко вспыхнула и исчезла с экрана, поскольку компьютер, выполняя команду, обшаривал небо в поисках других газовых гигантов. И небезуспешно.
Все трое замерли. Наконец Тревайз, почти беспомощный от удивления, отдал команду компьютеру еще сильнее увеличить изображение.
– Невероятно, – выдохнула Блисс.
88
Перед ними на экране повис газовый гигант, видимый под таким углом, что его поверхность оказалась почти полностью освещена Солнцем. Вокруг гиганта кружились широкие сверкающие кольца, наклоненные так, что видны были блики света на их боковых сторонах. Они сияли ярче, чем сама планета, и были разделены тонкой линией примерно в треть их собственной ширины.
Тревайз затребовал у компьютера максимальное разрешение, и кольца превратились в колечки – узкие, концентрические, блестящие под лучами Солнца. Теперь лишь часть системы колец умещалась на экране, да и сама планета с него исчезла. Еще одна команда Тревайза – и в углу экрана возникла вставка, демонстрирующая планету и ее кольца в миниатюре.
– Это часто встречается? – благоговейно спросила Блисс.
– Нет, – ответил Тревайз. – Почти у каждого газового гиганта есть кольца из различных обломков, но они, как правило, тусклые и узенькие. Я лишь однажды видел такой, у которого кольца были узкими, но яркими. Но я никогда не видел ничего подобного этой планете, даже не слышал о такой.
– Перед нами явно тот самый окольцованный гигант, о котором говорит легенда. Если подобные вещи действительно уникальны… – Пелорат захлебывался от восторга.
– Естественно, уникальны! Насколько мне известно. Или, точнее, насколько известно компьютеру.
– Тогда это наверняка планетная система, включающая Землю. Никто не смог бы придумать такую планету. Такое нужно видеть, чтобы описать в легендах.
– Я готов теперь поверить всему, о чем говорят твои легенды. Это – шестая планета, а Земля должна быть третьей?
– Верно, Голан.
– Тогда я должен объявить, что мы менее чем в полутора миллиардах километров от Земли, а нас еще никто не остановил. Гея остановила нас, когда мы при близились.
– Вы были ближе к Гее, когда вас остановили, – заметила Блисс.
– Ага, – кивнул Тревайз, – но это – лишнее подтверждение моего мнения о том, что Земля могущественнее, чем Гея; и я считаю это добрым предзнаменованием. Если нас все еще не задержали, то, возможно, Земля вовсе не возражает против нашего прибытия.
– Или что это – не Земля, – сказала Блисс.
– Еще одно пари? – ухмыляясь, спросил Голан.
– Как я понял, Блисс хотела сказать, – вмешался Пелорат, – что Земля может оказаться радиоактивной, как все говорят, и что никто не остановил нас из-за отсутствия на ней всякой жизни вообще.
– Нет, – сказал Тревайз, – я верю всему, что говорится о Земле, только не этому. Теперь мы вблизи нее и можем убедиться во всем сами. И у меня такое чувство, что нам не помешают.
89
Газовые гиганты остались позади. Ближе к Солнцу лежал пояс астероидов (он был большим и содержал множество обломков – все как в легендах).
Внутри пояса астероидов кружились четыре планеты.
Тревайз внимательно изучил их.
– Третья – самая большая, размеры ее вполне подходящие, как и расстояние от Солнца. Она может оказаться обитаемой.
Пелорат уловил нотку неуверенности в его словах.
– У нее есть атмосфера? – спросил он.
– О да. У второй, третьей и четвертой планет есть атмосфера. И, как в старой сказке для детей, у второй она слишком плотная, у четвертой – слишком разреженная, у третьей – в самый раз.
– Значит, ты думаешь, что это может быть Земля?
– Думаю? – почти взорвался Тревайз. – Мне нет нужды думать. Это – Земля. У нее – гигантский спутник, о котором ты мне твердил.
– Спутник? – Лицо Пелората расплылось в такой широкой улыбке, какой Тревайз еще никогда не видел.
– Все в точности! Вот, взгляни при максимальном увеличении.
Пелорат увидел два полумесяца, причем один был значительно больше и ярче второго.
– Меньший, как я понимаю, и есть тот спутник?
– Да. Он дальше от планеты, чем можно было бы ожидать, но, несомненно, обращается вокруг нее. Он размером с малую планету; на самом деле – меньше любой из четырех внутренних планет. Тем не менее он велик для спутника. Не меньше двух тысяч километров в диаметре, что делает его сопоставимым с самыми большими спутниками газовых гигантов.
– Всего-то? – Пелорат был искренне разочарован. – Это не гигантский спутник?
– Гигантский. Спутник с диаметром в две или три тысячи километров, вращающийся вокруг огромного газового гиганта, – это одно. Тот же самый спутник небольшой, твердой, обитаемой планеты – совсем другое. Диаметр спутника составляет около четверти диаметра Земли. Где еще ты слышал о подобном? Да это лее, считай, двойная планета.
– Я профан, сознаю, – смущенно проговорил Пелорат.
– Тогда поверь мне на слово, Джен. Подобный спутник – уникальное явление. Мы смотрим на нечто, являющееся практически двойной планетой, а ведь обитаемых планет, вокруг которых летает что-нибудь крупнее нескольких камней, очень мало. Если ты сопоставишь этот газовый гигант с его огромной системой колец, являющийся шестой планетой, и этот громадный спутник у третьей – о которых правдиво, вопреки всем ожиданиям, говорили легенды, тогда планета, на которую ты сейчас смотришь, должна быть Землей. Немыслимо, чтобы она оказалась чем-то иным. Мы нашли ее, Джен, мы нашли ее!
90
Шел второй день постепенного приближения к Земле. За обедом Блисс зевнула.
– Мне кажется, мы только и делаем, что подлетаем к той или иной планете, а потом столь же медленно от нее удаляемся. Недели тратим, целые недели.
– Отчасти это потому, – стал объяснять Тревайз, – что Прыжок опасно совершать слишком близко к звезде. Но мы так плетемся потому, что я не хочу оказаться перед лицом очередной возможной опасности слишком быстро.
– Помнится, ты уверял: «Я чувствую, что нас не остановят».
– Это так, но я не хочу во всем полагаться на предчувствия. – Голан посмотрел на содержимое ложки, прежде чем отправить ее в рот, и сказал: – Что-то я заскучал по альфианской рыбке. Мы ведь там только три раза попировали.
– Жаль, – согласился Пелорат.
– Что поделаешь, – пожала плечами Блисс, – мы побывали на пяти планетах и покидали каждую из них столь поспешно, что не имели времени пополнить запасы пищи или как-либо их разнообразить. Даже тогда, когда продукты можно было без проблем раздобыть, как, например, на Компореллоне или Альфе, и, вероятно…
Она не договорила, поскольку Фаллом, бросив на Блисс быстрый взгляд, закончила за нее:
– На Солярии. Вы не пробовали нашу еду? Там она прекрасна. Так же, как на Альфе. И даже еще лучше.
– Я знаю это, Фаллом, – ответила ей Блисс. – Но на это просто не было времени.
Фаллом печально посмотрела на нее:
– Увижу ли я Джемби когда-нибудь вновь, Блисс? Скажи мне правду.
– Увидишь, если мы вернемся на Солярию.
– А мы когда-нибудь туда вернемся?
– Я не могу так сразу сказать, – замялась Блисс.
– Сейчас мы летим к Земле, верно? Это та планета, откуда, как ты говорила, мы все ведем свое происхождение?
– Откуда ведут свое происхождение наши предшественники.
– Я уже знаю слово «предки».
– Да, мы летим к Земле.
– Зачем?
– Разве не хотел бы любой человек увидеть мир своих предков?
– Я думаю, это скорее касается вас. Вы все так взволнованы.
– Мы никогда не были здесь раньше. Мы не знаем, чего ожидать от Земли.
– Мне кажется, тут что-то большее.
Блисс улыбнулась:
– Ты уже поела, Фаллом, милая, так почему бы тебе не пойти в свою каюту и не порадовать нас небольшой серенадой на флейте? Ты все прелестней на ней играешь. Давай, давай. – Она легонько подтолкнула Фаллом, и та вышла, но в дверях обернулась и задумчиво взглянула на Тревайза.
Он посмотрел ей вслед с явной неприязнью:
– Это существо, что же, мысли читает?
– Не называй ее «существом», Тревайз, – резко сказала Блисс. – Она что, читает твои мысли? Ты можешь ответить?.. Нет, не читает. И Гея тоже. Это недоступно даже адептам Второй Академии. Чтение мыслей в прямом смысле невозможно и не будет возможно в ближайшем будущем. Мы можем распознавать и интерпретировать эмоции и, в некоторой степени, управлять ими, но и это не простое дело.
– Откуда ты знаешь, что ей неподвластно то, что тебе кажется невозможным?
– Я имею право так утверждать, поскольку обладаю определенными способностями.
– Возможно, она просто управляет тобой, так что ты остаешься в неведении о том, на что она способна.
– Образумься, Тревайз! – воскликнула Блисс, закатив глаза. – Даже если она обладает необычными способностями, она ничего не может сделать со мной, ведь я не только Блисс, но и Гея. Ты по-прежнему забываешь об этом. Ты представляешь себе, что такое ментальная инертность целой планеты? Неужели ты думаешь, что один изолят, каким бы талантливым он ни был, мог преодолеть ее?
– Ты не знаешь всего, Блисс, так что не будь столь самоуверенна, – угрюмо пробурчал Тревайз. – Эта тв… Она с нами не так уж давно. Я за такое время только научился бы слова составлять, а она уже в совершенстве владеет галактическим и фактически освоила почти весь его словарный запас. Знаю, ты помогала ей, но я хотел бы, чтобы ты это прекратила.
– Да, я говорила тебе, что помогаю ей, но я также сказала, что она удивительно умна. Настолько умна, что я рада была бы, чтобы она стала частицей Геи. Если мы присоединим ее к себе, пока она еще достаточно молода, то сможем многое узнать о солярианах, так чтобы постепенно ассоциировать всю Солярию. Это было бы очень полезно для нас.
– И тебя не беспокоит, что соляриане – патологические изоляты, даже по моим понятиям?
– Они не будут такими, став частью Геи.
– Я думаю, ты ошибаешься, Блисс. Я думаю, что солярианский ребенок опасен и что мы должны избавиться от нее.
– Как? Выбросить ее через шлюз? Убить ее, размельчить и добавить к нашим запасам пищи?
– Ох, Блисс, ну что ты такое говоришь! – всплеснул руками Пелорат.
А Тревайз поморщился:
– Да уж, действительно, сказанула. – Он прислушался на минуту; флейта играла и играла, и Тревайз перешел на полушепот. – Когда все это кончится, мы должны вернуть ее на Солярию и лишний раз убедиться, что соляриане навечно отрезаны от Галактики. Мне было бы еще спокойнее, если бы они были уничтожены. Я не доверяю им и боюсь их.
Блисс ненадолго задумалась и сказала:
– Тревайз, я знаю, что ты обладаешь умением приходить к правильному решению, но я также знаю, что ты с самого начала испытывал антипатию к Фаллом. Я полагаю, это может быть следствием того унижения, которое ты пережил на Солярии и из-за которого возненавидел планету и ее жителей. Поскольку я не имею права вмешиваться в твое сознание, я не могу это утверждать наверняка. Пожалуйста, пойми, что, если бы мы не взяли Фаллом с собой, мы до сих пор оставались бы на Альфе – наверное, нас бы уже похоронили.
– Я все понимаю, Блисс, но даже так…
– А ее разум достоин восхищения, а не зависти.
– Я не завидую ей. Я боюсь ее.
– Ее ума?
– Нет, не только, – в задумчивости закусил губу Тревайз.
– Чего же тогда?
– Я не знаю, Блисс. Если бы я знал, чего я боюсь, я бы смог побороть страх. Это что-то, чего я не могу до конца понять. – Его голос стал тише, словно он разговаривал сам с собой. – Галактика, как оказалось, переполнена вещами, которых я не понимаю. Почему я выбрал Гею? Почему я должен искать Землю? Было ли забыто еще одно допущение психоистории? Если да, то какое? И в завершение всего: почему Фаллом так действует мне на нервы?
– К несчастью, я не могу ответить на твои вопросы, – сказала вставая Блисс и вышла из каюты.
Пелорат посмотрел ей вслед:
– На самом деле все обстоит не столь мрачно, Голан. Мы подлетаем все ближе и ближе к Земле и как только доберемся до нее, все загадки наконец разрешатся. И до сих пор никто, похоже, не делает никаких попыток остановить наше к ней приближение.
Тревайз только моргал, глядя на Пелората, но потом тихо сказал ему:
– А я бы хотел, чтобы кто-нибудь попытался.
– Да? Почему ты этого хочешь?
– Честно говоря, я рад был бы хоть какому-то признаку жизни.
Пелорат широко открыл глаза:
– Ты наконец обнаружил, что Земля – радиоактивна?
– Не то чтобы… Но она теплая. Намного теплее, чем я ожидал.
– Это плохо?
– Необязательно. Она может быть довольно теплой, но это вовсе не должно сделать ее непригодной для жизни. Облачный покров плотный, определенно присутствуют водяные пары, так что эти облака, вместе с водами океана, могут поддерживать жизнь, несмотря на температуру, которую мы вычислили, исходя из микроволнового излучения. Впрочем, я не могу быть уверен. Разве что только…
– Да, Голан.
– Ну, если бы Земля была радиоактивной, этим может объясняться большая, чем мы ожидали, температура.
– Но это не противоречит и первому, не правда ли? Если она теплее, чем ожидалось, это не означает, что она должна быть радиоактивной.
– Нет, не означает. – Тревайз попытался выдавить улыбку. – Нам нет нужды гадать, Джейнав. Через день-другой я смогу больше сказать об этом, и мы узнаем все наверняка.
91
Фаллом сидела на койке в задумчивости, когда в каюту вошла Блисс. Фаллом коротко взглянула на нее, затем снова уставилась в пол.
– В чем дело, Фаллом? – тихо сказала Блисс.
– Почему я так не нравлюсь Тревайзу, Блисс?
– Что навело тебя на подобные мысли?
– Он смотрит на меня нетерпеливо – это правильное слово?
– Возможно.
– Он нетерпеливо смотрит на меня, когда я вблизи него. Его лицо немного кривится.
– У Тревайза сейчас множество забот. Фаллом.
– Потому что он ищет Землю?
– Да.
Фаллом немного подумала и сказала:
– Он особенно нетерпелив, когда я привожу что-нибудь в движение.
Губы Блисс сжались.
– Послушай, Фаллом, разве я не говорила тебе, что ты не должна этого делать, особенно в присутствии Тревайза?
– Ну, это было вчера, в этой каюте, он стоял в дверях, а я не заметила. Я не знала, что он наблюдает. Это был всего лишь один из библиофильмов Пела, и я пыталась заставить кассету встать на ребро. Я не сделала ничего плохого.
– Это нервирует нашего друга, Фаллом, и я хотела бы, чтобы ты не делала ничего подобного, вне зависимости от того, видит он тебя или нет.
– Это нервирует его, потому что сам он ничего похожего не может?
– Возможно.
– А ты можешь?
– Нет, я не могу, – медленно покачала головой Блисс.
– Но тебя же не нервирует, когда я так делаю. И Пела тоже.
– Все люди разные.
– Я знаю, – сказала Фаллом с внезапной уверенностью, которая и удивила Блисс, и привела ее в замешательство.
– Что ты знаешь, милая моя девочка?
– Я – другая.
– Конечно, я так и сказала. И Пелорат другой.
– У меня другие формы тела. И я умею двигать вещи.
– Это правда.
– Мне необходимо двигать вещи, – продолжила Фаллом с вызовом в голосе. – Тревайз не должен сердиться на меня за это, ты не должна останавливать меня.
– Но зачем это тебе нужно?
– Это – тренировка. Упружнение – это правильное слово?
– Не совсем. Упражнение.
– Да. Джемби постоянно твердил, что я должна постоянно тренировать мои… мои…
– Мозговые преобразователи?
– Да. И делать их сильнее. Тогда, когда я вырасту, я смогу управлять всеми роботами. Даже Джемби.
– Фаллом, кто управляет всеми роботами, когда тебя нет?
– Бандер. – Фаллом словно бы просто констатировала факт.
– Ты знаешь Бандера?
– Конечно. Я видела его много раз. Я должна была стать следующим главой поместья. Поместье Бандера станет поместьем Фаллом. Так говорил мне Джемби.
– Ты имеешь в виду, что Бандер приходил в твою…
Фаллом в ужасе открыла рот и сказала каким-то придавленным голосом:
– Бандер никогда не мог бы прийти к… – Фаллом стало трудно дышать, она запнулась и замолчала. Потом она успокоилась: – Я видела изображение Бандера.
– А как Бандер к тебе относился? – нерешительно спросила Блисс.
Фаллом поглядела на нее, сощурив от удивления глаза:
– Бандер мог спросить меня, в чем я нуждаюсь, удобно ли мне. Но Джемби всегда был рядом, так что я никогда ни в чем не нуждалась и мне всегда было удобно.
Она наклонила голову и уставилась в пол. Потом закрыла глаза ладонями и еле слышно произнесла:
– Но Джемби остановился. Я думаю, это из-за того, что Бандер тоже остановился.
– Почему ты так говоришь?
– Я думала об этом. Бандер управлял всеми роботами, и, если Джемби остановился и все остальные роботы тоже, должно быть, остановился и Бандер. Разве это не так?
Блисс промолчала.
– Но когда вы вернете меня назад, на Солярию, я смогу обеспечить энергией Джемби и всех остальных роботов и буду вновь счастлива.
Она всхлипнула.
– Разве ты не счастлива с нами, Фаллом? Хоть немного? Иногда?
Фаллом подняла залитое слезами лицо к Блисс и, покачав головой, дрожащим голосом выпалила:
– Я хочу Джемби.
В порыве нежности Блисс обхватила ее руками.
– Ох, Фаллом, как бы я хотела, чтобы я могла вновь соединить тебя и Джемби! – И внезапно обнаружила, что и сама плачет вместе с Фаллом.
92
Такими их и увидел вошедший в каюту Пелорат. Он застыл у двери и спросил:
– Что случилось?
Блисс отстранилась от Фаллом и потянулась за носовым платком, чтобы вытереть заплаканные глаза. Она тряхнула головой, и Пелорат озабоченно повторил:
– Но все-таки, что случилось?
– Фаллом, успокойся, – сказала Блисс. – Я придумаю что-нибудь, чтобы тебе стало хоть немного легче. Помни – я люблю тебя так же, как любил Джемби.
Она взяла Пелората за локоть и вытолкнула в обеденный отсек, повторяя:
– Это так, ничего, Пел. Пройдет.
– Это из-за Фаллом, верно? Она все еще жалеет о Джемби.
– Ужасно. И мы ничего не можем с этим поделать. Я могла только сказать ей, что люблю ее – и в самом деле, это так. Как можно не любить такое нежное и разумное дитя? Удивительно разумное. Тревайз думает, что даже слишком разумное. Она видела Бандера в свое время или, скорее, его голографическое изображение. Однако эти воспоминания ее не трогают, она очень спокойно и рассудительно говорила о нем, и я могу понять почему. Их связывало лишь то, что Бандер был владельцем поместья и что Фаллом должна была стать следующим его хозяином. Других отношений между ними не существовало.
– А понимала ли Фаллом, что Бандер – ее отец?
– Ее мать. Если уж мы согласились рассматривать фаллом как женщину, так же следует думать и о Бандере.
– Неважно, Блисс. Знает ли Фаллом об их родственных связях?
– Я не уверена, что она поняла бы, что это такое. Вероятно, она может знать, но не придает этому никакого значения. Однако, Пел, она пришла к выводу, что Бандер мертв, поскольку ее озарило: выключение Джемби должно быть результатом прекращения подачи энергии, а так как этим занимался Бандер… Все это пугает меня.
Пелорат задумчиво сказал:
– Почему, Блисс? В конце концов это всего лишь логический вывод.
– Потому что другой логический вывод может последовать из самого факта его смерти. На Солярии, с ее долгоживущими и одинокими космонитами, смерть – нечто редкое и отдаленное. Представление о естественной смерти должно существовать лишь у немногих из них, и, вероятно, совсем отсутствовать у солярианских детей возраста Фаллом. Если она продолжит размышлять о смерти Бандера, она наконец начнет гадать, почему он умер, и то, что это случилось, когда мы, чужаки, появились на их планете, наверняка наведет ее на мысль о возможной причине и следствии.
– Что мы убили Бандера?
– Это не мы убили Бандера, Пел. Это была я.
– Она не догадается.
– Но я должна буду сказать ей об этом. Она обижается на Тревайза, а ведь он – руководитель экспедиции. Фаллом может решить, что, возможно, именно он повинен в гибели Бандера, а как я могу позволить, чтобы на Тревайза кто-то возвел напраслину?
– Стоит ли беспокоиться обо всем этом, Блисс? Ребенок не испытывал никаких чувств к своему от… матери. Только к своему роботу Джемби…
– Но смерть ее матери означает и смерть ее робота. Я почти готова уже признаться в своей ответственности за это. Я испытываю огромное искушение.
– Почему?
– Так я смогу объяснить это в нужном свете. Так я смогу успокоить Фаллом, предупредив ее собственное открытие этого факта в процессе размышлений. Сама она может не найти оправданий убийству Бандера.
– Но оправдание существует! Это была самооборона. Спустя мгновение мы были бы мертвы, не решись ты на крайнюю меру.
– Именно это я и должна бы сказать, но не могу заставить себя объясниться. Я боюсь, что она не поверит мне.
Пелорат, покачивая головой, сжал зубы.
– Ты думаешь, было бы лучше, если бы мы не привели ее на «Далекую звезду»? Теперь ты так несчастна…
– Нет, – рассердилась Блисс, – не говори так! Я была бы бесконечно более несчастна, если бы мы сидели сейчас и вспоминали оставленного нами невинного ребенка, осужденного на безжалостную смерть из-за того, что мы натворили на Солярии.
– Такова планета Фаллом.
– Послушай, Пел, только наш разговор не передавай Тревайзу. Изоляты находят возможным соглашаться с подобными вещами и не думать больше о них. Мораль же Геи – спасение жизни, а не уничтожение ее. Жизнь во всех ее проявлениях должна, как мы знаем, заканчиваться, чтобы другая жизнь могла начаться, но никогда – без пользы, без смысла, без конца. И смерть Бандера, пусть и неизбежную, довольно трудно перенести. Смерть же Фаллом была бы просто невыносима.
– Ну хорошо. Думаю, ты права. Но в любом случае, я пришел к тебе не с заботами о проблемах Фаллом. Дело касается Тревайза.
– Что с ним?
– Блисс, я беспокоюсь за него. Он ждет установления параметров Земли, и я не уверен, что он сможет перенести такое напряжение.
– Я не боюсь за него. С ума он не сойдет.
– У каждого из нас есть предел выносливости. Послушай, планета Земля оказалась теплее, чем он ожидал; так он сказал мне. Полагаю, он думает о том, что она может быть слишком теплой для существования там жизни, хотя явно старается убедить себя, что это не так.
– Быть может, он прав. Может, она не слишком горяча для жизни.
– Кроме того, он допускает, что, возможно, это тепло можно объяснить наличием радиоактивной поверхности, но тоже отказывается в это верить. Через день-другой мы подойдем достаточно близко к Земле, так что станет ясным истинное положение вещей. Что, если Земля действительно радиоактивна?
– Тогда ему останется только смириться с этим.
– Но – я не знаю, как сказать… – что, если в его мозгу…
Блисс подождала, а затем криво усмехнулась:
– Полетят предохранители?
– Да. Полетят предохранители. Не могла бы ты предпринять что-нибудь, чтобы поддержать его? Держать его под контролем и в уравновешенном состоянии, так сказать?
– Нет, Пел. Я не могу поверить, что он так слаб, и, кроме того, существует твердое решение Геи: его сознание неприкосновенно.
– Но сейчас особые обстоятельства. У него есть эта необычная «правота» или как ты ее там называешь. Шок от полного провала его прожектов в тот момент, когда все, казалось бы, успешно завершено, способен пусть и не уничтожить его мозг, но расстроить его «правоту». Он обладает очень необычным талантом. Разве не может этот талант оказаться необычайно хрупким?
Блисс на миг задумалась, пожала плечами и сказала:
– Ну что же, возможно, мне и следует присмотреть за ним.
93
Следующие тридцать шесть часов Тревайз смутно ощущал, что Блисс и, в меньшей степени – Пелорат, ходят за ним по пятам. Впрочем, это было не так уж необычно на таком компактном корабле, да и занимали его ум совсем другие вещи.
Теперь, сидя за компьютером, он был уверен, что Блисс с Пелоратом стоят у двери. Тревайз обернулся и испытующе уставился на них.
– Ну? – очень тихо спросил он.
– Как ты себя чувствуешь, Голан? – довольно неуклюже попытался вывернуться Пелорат.
– А ты у Блисс спроси, – ответил Тревайз. – Она часами с меня глаз не спускает. Должно быть, насквозь видит мой мозг. Не так ли, Блисс?
– Нет. Нет, – спокойно сказала Блисс, – но если ты чувствуешь, что нуждаешься в моей помощи, я могу попробовать… Тебе нужна помощь?
– Это еще зачем? Оставьте меня в покое. Оба.
– Пожалуйста, скажи нам, что происходит, – попросил Пелорат.
– Спрашивай!
– Является ли Земля…
– Да, является. То, на чем настаивали все в разговорах с нами, – истинная правда. – Тревайз махнул в сторону экрана, на котором виднелась ночная сторона Земли, затмившей Солнце. Она выглядела резко очерченным кружком темноты на фоне звездного неба, а окружность сияла прерывистым ореолом оранжевого света.
– Этот оранжевый свет – радиоактивность? – спросил Пелорат.
– Нет. Просто отраженный свет Солнца в атмосфере. Ореол был бы сплошным, если бы не сильная облачность. Радиоактивность мы видеть не можем. Различные излучения, даже гамма-лучи, поглощаются атмосферой. Однако они порождают вторичное излучение, сравнительно слабое, хотя компьютер может его обнаружить. Оно невидимо для глаз, но компьютер способен преобразовать в фотоны видимого света каждую частицу или волну, принятую его детекторами, и Земля предстанет окрашенной в условные цвета. Взгляните.
И черный кружок расцвел голубыми красками.
– И насколько сильная здесь радиоактивность? – тихо спросила Блисс. – Достаточная для того, чтобы человек здесь не мог существовать?
– Вообще никакая жизнь. Планета не пригодна для обитания, Последняя бактерия, последний вирус давно погибли.
– А сможем мы исследовать ее? – спросил Пелорат. – Я имею в виду, в скафандрах?
– Лишь несколько часов – иначе вернемся с необратимыми радиационными поражениями.
– Тогда что же мы будем делать, Голан?
– Делать? – Тревайз безо всякого выражения поглядел на Пелората. – Ты знаешь, что я собираюсь делать? Я возьму тебя и Блисс – и ребенка, естественно, – и верну вас на Гею, и оставлю там всех троих навсегда. Потом я вернусь на Терминус и сдам корабль. Подам в отставку из Совета, что должно сильно обрадовать мэра Бранно. А потом буду жить на пенсию, пошлю Галактику куда подальше вместе с Планом Селдона, нашей Академией, Второй Академией и Геей. Галактика не маленькая, сама выберет, как ей жить. Почему я должен беспокоиться о том, что случится после меня? Я еще пожить хочу.
– Наверняка ты так не думаешь, Голан, – настойчиво сказал Пелорат.
Тревайз посмотрел на него и глубоко вздохнул.
– Нет, не думаю, но ох как хотелось бы, чтобы я смог сделать точно так, как только что сказал тебе.
– Никогда бы я в это не поверил. Ну а что ты собираешься предпринять на самом деле?
– Вывести корабль на околоземную орбиту, отдохнуть, выйти из шока и подумать о том, что делать дальше. Да и вообще…
– Да?
И Тревайз сорвался:
– Что я могу предпринять еще? Что еще я могу осмотреть? Что здесь еще искать?
Глава двадцатая
Соседняя планета
94
После этого Пелорат и Блисс видели Тревайза только четыре раза и то только за обеденным столом. Все остальное время он находился либо в рубке, либо в своей каюте. За едой молчал. Ел мало.
В четвертый раз, однако, Пелорату показалось, что необычная суровость покинула Тревайза. Пелорат дважды кашлянул, словно хотел что-то сказать да передумал.
Наконец Тревайз обвел своих спутников взглядом и произнес:
– Ты что-то желаешь сказать, Джен?
– Ты… ты обдумал создавшееся положение, Голан?
– Почему ты задаешь такой вопрос?
– Ты уже вроде бы в норме.
– Да такой же, как и был, но я кое-что придумал. Правда, с трудом.
– Можно узнать, что?
Тревайз коротко взглянул на Блисс. Она упорно смотрела в тарелку, храня осторожное молчание, словно чувствовала, что Пелорат добьется большего в этот щекотливый момент, чем она.
– Тебе тоже любопытно, Блисс?
– Да, конечно. – На мгновение она подняла взгляд. Фаллом, болтая ногой, пнула ножку стула и спросила:
– Мы нашли Землю?
Блисс сжала ее плечо; Тревайз же не обратил на ее вопрос никакого внимания.
– Начнем с самого начала, – сказал он. – Итак, все сведения о Земле были изъяты на самых разных планетах. Это неизбежно приводит нас к определенному заключению. Что-то на Земле скрывается. И все же, наблюдая Землю, мы видим: она настолько мертва и радиоактивна, что все находящееся на ней автоматически сокрыто – и навечно. Никакой корабль не может сесть на эту планету, а с такого расстояния – с внешней границы магнитосферы – нам ничего на ней не разглядеть.
– Ты уверен? – мягко спросила Блисс.
– Я торчал все это время за компьютером, анализируя Землю всеми методами, какими только мог. И ничего. Более того, я чувствую, что здесь ничего нет. Почему же тогда были стерты все данные, касающиеся Земли? Наверняка то, что нужно было спрятать, нельзя спрятать более эффективно, чем сейчас; эффективней и вообразить нельзя. И нет никакой необходимости делать этот кусок масла еще более масляным.
– Может оказаться, – предположил Пелорат, – что что-то действительно было сокрыто на Земле еще в то время, когда она не была столь радиоактивна, какой нашли ее мы. В то время люди Земли могли бояться, что кто-либо отважится сесть здесь и найти это, чем бы оно ни было. И тогда Земля попыталась сокрыть информацию, касающуюся ее. То, что мы имеем сейчас, – призрачные останки того тревожного времени.
– Нет, я так не думаю, – возразил Тревайз. – Изъятие информации из Галактической библиотеки на Тренторе, вероятно, произошло совсем недавно. – Он резко повернулся к Блисс. – Я прав?
Блисс спокойно ответила:
– Я/мы/Гея извлекли это по большей части из сознания находящегося в замешательстве адепта Второго Основания Тендцобаля, когда он, ты и я встретились с мэром Терминуса.
– Значит, что бы там ни было сокрыто, сейчас существует возможность раскрыть тайну Земли, несмотря на ее радиоактивность.
– Но как? – спросил Пелорат.
– Предположим, – начал рассуждать Тревайз, – что нечто, некогда бывшее на Земле, больше там не находится, а было перепрятано, когда возросла радиационная опасность. И хотя этого секрета больше нет на Земле, может статься, что, уж если мы смогли найти саму Землю, мы сумеем отыскать и место, куда перепрятали секрет. Будь это так, подступы к Земле все еще оставались бы закрытыми.
И тут послышался голос Фаллом:
– Если мы не найдем Землю, Блисс говорила, что ты вернешь меня к Джемби.
Тревайз повернулся к Фаллом и пристально уставился на нее. Блисс тихо сказала девочке:
– Я говорила: «может быть». Поговорим об этом после. А теперь иди к себе и почитай, или поиграй на флейте, или займись чем-нибудь еще, что тебе по душе. Давай беги…
Фаллом, выскользнув из-за стола, оставила их.
– Но как же так, Голан? – нахмурил брови Пелорат. – Мы здесь, мы нашли Землю, сейчас можем определить, где этот секрет, если его нет на Земле?
Тревайз некоторое время молчал, пытаясь прогнать мысли о Фаллом. Наконец он сказал:
– Почему бы и нет? Вообрази, что радиоактивность земной коры все нарастает. Население постепенно сократилось из-за смертей и эмиграции. А тайна, вне зависимости от ее содержания, находится во все возрастающей опасности.
Кто мог остаться, чтобы охранять ее? По идее, тайну нужно было переправить на другую планету или же польза от нее, чем бы ни была эта тайна, оказалась бы утерянной для Земли. Видимо, вопрос о перемещении рассматривался с большой неохотой, это произошло более или менее недавно. А теперь, Джен, вспомни старика с Новой Земли, рассказавшего тебе свою версию истории Земли.
– Моноли?
– Да. Именно его самого. Не сказал ли он, упоминая об основании Новой Земли, что те из землян, что остались в живых, были перевезены на их планету?
– Ты хочешь сказать, дружочек, что предмет наших поисков находится сейчас там? Взят с собой покидавшими Землю последними людьми?
– Могло ли быть иначе? Вряд ли Новая Земля лучше известна Галактике, чем старая, а ее обитатели настойчиво стремятся держать подальше всех инопланетников.
– Мы были там, – вмешалась Блисс. – И ничего не нашли.
– Мы и не искали ничего, кроме сведений о местоположении Земли.
Теперь удивился Пелорат:
– Но ведь мы-то ищем что-то такое… высокоразвитое, передовое… сверхразумное – то, что могло бы изъять информацию из-под самого носа Второй Академии и даже из-под носа – прости меня, Блисс, – Геи. Эти люди с Новой Земли, может быть, и способны управлять погодой над своим клочком суши, и владеют развитой биотехнологией, но, я думаю, ты согласишься, что их уровень развития в целом очень низок.
– Я согласна с Пелом, – кивнула Блисс.
– Мы судим лишь по немногим деталям, – сказал Тревайз. – Мы так и не увидели мужчин из рыболовецкой флотилии, не видели других частей острова, кроме того места, где совершили посадку. Кто знает, что бы мы могли найти, исследуй мы планету более тщательно? Кстати говоря, мы не узнали флуоресцентные светильники, пока не увидели их в действии, и если нам казалось, что техника там была неразвита, я повторяю…
– Что, что, Голан? – явно заинтересованная его монологом, торопила Блисс.
– Тогда все это могло быть лишь частью маскировки, призванной скрыть правду.
– Невозможно, – как отрубила Блисс.
– Невозможно?! Это ты говорила мне, еще на Гее, что на Тренторе вся цивилизация искусно поддерживается на примитивном уровне, чтобы скрывать ее достижения от Второй Академии. Почему та же самая тактика не может быть использована на Новой Земле?
– Следовательно, ты предлагаешь, чтобы мы вернулись на Новую Землю и вновь встретились с инфекцией? На этот раз ее уж точно активируют. Половой акт, несомненно, исключительно приятный способ заразиться, но он может оказаться не единственным.
– Я не жажду вернуться на Новую Землю, – возразил Тревайз, – но, может быть, придется…
– Может быть или придется?
– Может быть! В конце концов есть еще одна вероятность.
– Какая же?
– Новая Земля обращается вокруг Альфы. Но Альфа – часть двойной системы. Не может ли существовать пригодная для жизни планета на орбите вокруг спутника Альфы?
– Слишком уж он тусклый, – не согласилась Блисс. – Его яркость составляет лишь четверть яркости Альфы.
– Тусклый, но не слишком. Если планета расположена близко к этой звезде, будет в самый раз.
– А компьютер знает что-нибудь о планетах этой звезды-спутника? – вставил свой вопрос Пелорат.
– Я уже проверял, – мрачно ухмыльнулся Тревайз. – Там пять планет средних размеров. Газовых гигантов нет.
– А хоть одна из этих планет обитаема?
– У компьютера нет информации о них, кроме количества и того факта, что они невелики.
– Ох! – разочарованно вздохнул Пелорат.
– Не стоит расстраиваться. Ни одной космонитской планеты вообще не было в памяти компьютера. Информация о самой Альфе – минимальна. Все эти сведения тщательно скрывались, и если почти ничего не известно о спутнике Альфы, это, вероятно, можно рассматривать как добрый знак.
– Тогда что ты собрался делать, – деловым тоном поинтересовалась Блисс, – посетить спутник и, если этот номер окажется пустым, – вернуться к Альфе?
– Да. И на этот раз, когда мы доберемся до Новой Земли, мы будем подготовлены ко всему. Мы скрупулезно исследуем весь остров, прежде чем сделать посадку, и, Блисс, я надеюсь на твои ментальные способности как на защиту от…
И вдруг «Далекая звезда» слегка накренилась и вздрогнула, Тревайз вскрикнул в гневе и растерянности:
– Кто за пультом?
И спрашивать было нечего. Он отлично знал кто.
95
Фаллом, стоя перед пультом управления, была совершенно поглощена связью с компьютером. Она широко развела маленькие руки с длинными пальцами, чтобы ими накрыть слабосветящиеся контуры на панели. Казалось, ее ладони почти слились с пультом, хотя было ясно, что он сделан из твердого и скользкого материала.
Она несколько раз видела, что Тревайз держал руки именно так и больше ничего не делал, хотя было совершенно ясно, как он управляет кораблем.
Фаллом видела и то, как Тревайз закрывал при этом глаза, и сама зажмурилась. Спустя пару минут она ощутила нечто вроде тихого, далекого голоса, зазвучавшего в голове. Как она смутно догадывалась, ей помогали мозговые преобразователи. Они оказались даже более важны, чем руки. Фаллом напряглась, пытаясь разобрать слова.
– Распоряжения, – говорил голос почти умоляюще. – Какие будут распоряжения?
Фаллом ничего не ответила. Она никогда не замечала, чтобы Тревайз что-либо говорил компьютеру, но знала, чего ей хотелось всем сердцем: она мечтала вернуться на Солярию, в удобное пространство особняка, к Джемби… Джемби… Джемби…
Она хотела гуда и, как только подумала о любимой планете, вообразила ее на обзорном экране, там же, где она видела другие планеты, к которым не стремилась. Фаллом открыла глаза и посмотрела на экран, желая, чтобы там оказалась ненавистная ей Земля; глядя на то, что она там видела, Фаллом представила на месте этой планеты Солярию. Она ненавидела огромную Галактику, в которую попала против своей воли. Слезы заволокли ее глаза. Корабль дрогнул.
Она почувствовала эту дрожь, и сама задрожала.
А потом Фаллом услышала громкий топот в коридоре, открыла глаза, и увидела перед собой искаженное лицо Тревайза, заслонившее обзорный экран, на котором возникло то, чего она так хотела. Тревайз что-то кричал, но Фаллом было все равно. Это он забрал ее с Солярии, убив Бандера, это он мешал ей вернуться, думая только о Земле, и она не желала слушать его.
Она хотела увести корабль к Солярии. Отвечая на ее решимость, «Далекая звезда» содрогнулась вновь.
96
Блисс в отчаянии схватила за руку Тревайза:.
– Нет! Не надо! – Она его сдерживала, не подпуская к Фаллом, а сконфуженный Пелорат в полной растерянности застыл у нее за спиной.
– Убери руки от компьютера! – кричал Тревайз. – Блисс, не мешай. Иначе я буду вынужден сделать тебе больно.
– Не срывай гнев на ребенке! – измученным голосом просила Блисс. – Иначе буду вынуждена я сделать больно тебе, несмотря на все договоренности.
Взгляд Тревайза дико метался между Фаллом и Блисс.
– Тогда уведи ее прочь, Блисс. Немедленно! Блисс оттолкнула его с удивительной силой. (Наверное, у Геи позаимствовала, подумал потом Тревайз.)
– Фаллом! – приказала она. – Убери руки с пульта!
– Нет! – пронзительно вскрикнула Фаллом. – Я хочу, чтобы корабль летел на Солярию. Я хочу, чтобы он летел туда. Туда. – Она кивнула в сторону экрана, не убирая рук с пульта.
Но как только руки Блисс коснулись плеч Фаллом, та вся задрожала, обмякла и расплакалась. Блисс стала нежно приговаривать:
– Давай, Фаллом, скажи компьютеру, чтобы он сделал все, как было, и пойдем со мной. Пойдем со мной, – говорила Блисс и гладила истерически рыдавшего ребенка.
Руки Фаллом упали, она покачнулась, и Блисс, подхватив ее под мышки, прижала к груди и дала выплакаться.
Обращаясь к Тревайзу, загородившему дверь, Блисс сказала:
– Уйди с дороги и не дотрагивайся до нас.
Тревайз мгновенно отступил в сторону.
Блисс на секунду остановилась и зловеще прошептала:
– Я была вынуждена вмешаться в ее сознание, пусть и ненадолго. Если я причинила ей хоть какой-то вред, я этого тебе не прощу.
Первым порывом Тревайза было заявить Блисс, что ему совершенно безразлично сознание Фаллом, что он боялся только за компьютер. Однако под пристальным взором Геи (наверняка это была не только Блисс, поскольку одно только выражение ее лица заставило его мгновенно похолодеть от ужаса), Тревайз промолчал.
Он молчал и не двигался довольно долго, даже после того как Блисс и Фаллом исчезли в своей каюте. Стоял и молчал, пока Пелорат робко не окликнул его:
– Голан, с тобой все в порядке? Она ведь ничего не сделала тебе, правда?
Тревайз энергично замотал головой, словно старался стряхнуть охватившее его оцепенение.
– Со мной все в порядке. Вопрос в том, все ли в порядке с пультом.
Он сел за пульт и положил руки туда, где только что лежали руки Фаллом.
– Ну? – поторопил его Пелорат.
– Вроде бы откликается нормально, – успокоился Тревайз. – Может, потом что-то проявится, но сейчас, похоже, все в полном порядке. – И затем более сердито: – Компьютер не должен эффективно работать с любыми другими руками, кроме моих, но тут, с этой гермафродиткой… тут были не только руки. Мозговые преобразователи, я уверен, тоже поучаствовали.
– Но что заставило корабль вздрагивать? Он не должен был так вести себя, не правда ли?
– Нет. Это – гравилет, и у него должны отсутствовать подобные инерционные эффекты. Но эта монстриха… – Он умолк, вновь не в силах справиться с гневом.
– Ну что ты замолчал? Продолжай, Голан.
– Видимо, она подала компьютеру два взаимоисключающих приказа, и каждый настолько беспрекословный, что у компьютера не было иного выхода, кроме как попытаться выполнить их одновременно. Пытаясь сделать невозможное, он, должно быть, на какое-то мгновение не смог удержать корабль в безынерционном состоянии. По крайней мере, мне кажется, что случилось именно это. – Его лицо постепенно смягчилось. – И это, возможно, даже хорошо, поскольку сейчас я понял, что все мои речи об альфе Центавра и ее спутнике были идиотской болтовней. Теперь я знаю, где Земля должна была спрятать свои тайны.
97
Пелорат уставился на Тревайза, по затем, игнорируя его замечание, вернулся к тому, что его поразило раньше:
– Каким образом Фаллом могла попросить что-то взаимоисключающее?
– Ну… Она сказала, что хочет, чтобы корабль летел к Солярии.
– Да, конечно, она должна была это сказать.
– Но что она подразумевала под Солярией? Она не могла узнать Солярию из космоса. То есть она никогда и не видела ее из космоса. Фаллом спала, когда мы в спешке покидали эту планету. И, несмотря на все, что она вычитала в твоей библиотеке, и то, что сказала ей Блисс, думаю, она вряд ли реально представляет себе истинную картину Галактики. То есть то, что в ней сотни миллиардов звезд и миллионы населенных планет. Выросшая в подземелье, в одиночестве, она еще могла с трудом представить, что существуют другие планеты – но сколько их? Две? Три? Четыре? Для нее любая планета, которую она видела, походила на Солярию и, повинуясь силе ее желания, становилась ею. А поскольку я предполагаю, что Блисс пыталась утешить Фаллом, обещая вернуть ее обратно на Солярию, если мы не найдем Землю, она могла даже прийти к выводу, что эти планеты довольно близки друг другу.
– Но почему ты так говоришь, Голан? Что заставляет тебя так думать?
– Она сама сказала нам это, Джен, когда мы ворвались сюда. Она кричала, что хочет на Солярию, и затем добавила «туда, туда», кивая на экран. А что на экране? Спутник Земли. Его там не было, когда я уходил на обед; была Земля. Но Фаллом, должно быть, представила спутник в уме, когда просила Солярию, и компьютер сфокусировал телескоп на спутнике. Поверь мне, Джен, я знаю, как эта штука работает. И кто может знать лучше?
Пелорат посмотрел на тонкий полумесяц света на обзорном экране и задумчиво произнес:
– Он должен называться «Moon», по крайней мере, на одном из языков Земли; Луна – на другом. Вероятно, у него было много и других названий. Вообрази, дружочек, неудобства планеты, где несколько языков – непонимание, сложности…
– Луна? – сказал Тревайз. – Хорошо. Это достаточно простое название. Слушай, продолжая размышлять о случившемся, я могу предположить также, что, возможно, Фаллом инстинктивно пыталась сдвинуть корабль при помощи своих мозговых преобразователей, используя собственные энергетические источники корабля, и это, вероятно, привело к временному нарушению безынерционного полета. Но это ладно, Джен. Что существенно, так это то, что все вместе взятое привело к появлению Луны – да, мне нравится это название – на экране, и увеличению ее изображения. Я смотрю сейчас на нее и поражаюсь.
– Поражаешься чему, Голан?
– Ее размерам. Мы привыкли игнорировать спутники, Джен. Они такие маленькие. А этот совсем другой. Целая планета. Ее диаметр – около трех с половиной тысяч километров.
– Планета? Наверное, ты не должен называть ее так. Она не может быть пригодна для жизни. Даже такой диаметр слишком мал. У нее нет атмосферы. Это же и так видно. Нет облаков. Край диска – резкий, как и линия терминатора.
– Ты становишься настоящим космическим волком, Джен, – кивнул Тревайз. – Ты прав. Нет воздуха. Нет воды. Но это означает только, что Луна не обитаема снаружи. А вот внутри…
– Внутри? – с сомнением переспросил Пелорат.
– Да. Внутри. Почему бы и нет? Земные города находились под поверхностью планеты, ты сам говорил. Мы знаем, что Трентор тоже размещался под корой. Большая часть столицы Компореллона расположена под землей. Особняки соляриан почти полностью подземные. Это вполне обычное дело.
– Но, Голан, в каждом из этих случаев люди жили на пригодной для обитания планете. Поверхность тоже была обитаема, да и атмосфера, и моря. Можно ли жить внутри планеты, если поверхность абсолютно безжизненна?
– Слушай, Джен, подумай хорошенько! Где мы живем сейчас? «Далекая звезда» – крошечный мирок с не пригодной для жизни поверхностью. Там, снаружи, нет ни воздуха, ни воды. И все же мы живем здесь со всеми удобствами. Галактика полна космических станций и поселений, совершенно необитаемых за исключением внутренних помещений. Представь, что Луна – гигантский космический корабль.
– С экипажем внутри?
– Да. Там могут жить миллионы людей, исходя из того, что нам известно – растения и животные, передовая технология. Подумай, Джен, разве это лишено здравого смысла? Если Земля в свои последние дни могла выслать партию колонистов на планету возле альфы Центавра и если, с помощью Империи, те предприняли попытку терраформировать ее, заселить ее океаны и создать сушу там, где ее не было, разве не могла она также послать часть людей на свой спутник и терраформировать его изнутри?
– Возможно и так, – с неохотой уступил Пелорат.
– Это должно было произойти. Если Земле было что скрывать, зачем посылать это что-то через парсеки пространства, когда можно все укрыть на планете, находящейся настолько ближе Альфы. И Луна была бы более подходящим местом для этого еще и с точки зрения психологии. Никто и не подумает о возможной связи спутника с жизнью, исчезнувшей с Земли. Например, мне это и в голову не приходило. Луна висела на экране в дюйме от моего носа, а мои мысли унеслись к Альфе. Если бы не Фаллом… – он сжал челюсти и помотал головой. – Теперь уж я точно в долгу перед ней. И перед Блисс.
– Но послушай, дружочек, если что-то и спрятано под поверхностью Луны, как мы сможем обнаружить это? Площадь ее поверхности составляет, должно быть, миллионы квадратных километров.
– Около сорока миллионов.
– И мы должны будем обшарить их все, в поисках неизвестно чего? Отверстия? Шлюза?
– Если идти по такому пути, то это действительно покажется нелегкой задачей. Но мы будем искать не просто какие-то сооружения, а жизнь и жизнь разумную. И у нас есть Блисс, чей талант – обнаруживать разум, не так ли?
98
Блисс сердито смотрела на Тревайза:
– Я наконец смогла усыпить ее. Мне пришлось нелегко. Она стала совершенно неуправляемой. К счастью, я не думаю, что причинила ей вред.
– Советую тебе попытаться ослабить ее привязанность к Джемби, – холодно выдавил слова Тревайз, – поскольку я не намереваюсь когда-либо вернуться га Солярию.
– Ослабить привязанность? Убить совсем? Думаешь, это легко? Что ты знаешь о таких вещах, Тревайз? Ты, никогда не ощущавший чужого сознания! У тебя нет и малейшего представления о том, как это трудно, Если бы ты знал хоть что-то об этом, ты не говорил бы об удалении привязанности так, словно это все равно, что джем из банки вынуть.
– Ну, по крайней мере, ослабь ее.
– Я могу немного ее ослабить, но на это уйдет целый месяц, в течение которого нужно будет заниматься штопкой ее сознания.
– Что еще за штопка?
– Тому, кто этого не знает, объяснять бесполезно.
– А сейчас? Что ты думаешь делать с этим ребенком сейчас?
– Еще не знаю. Надо подумать.
– В таком случае, позволь сказать тебе, что мы собираемся делать с кораблем.
– Я знаю, что ты собираешься делать. Вернуться на Новую Землю и встретиться с любвеобильной Хироко, если она пообещает не заражать тебя на этот раз.
Тревайз сохранил невозмутимое выражение лица.
– Нет, дело обстоит иначе. Я изменил свои намерения. Мы отправляемся на Луну – таково название спутника Земли, если верить Джену.
– Спутник? Потому что он близко? Я и не подумала об этом.
– Я тоже. Никто об этом не догадывался. Нигде в Галактике нет спутника, о котором стоило бы говорить, но этот, будучи таким огромным, уникален. Более того, анонимность Земли бросает на него тень. Тот, кто не смог найти Землю, не найдет и Луну.
– Она обитаема?
– Не на поверхности – нет, но она не радиоактивна, совершенно! Так что Луна не абсолютно непригодна для жизни. На ней может существовать жизнь – самая настоящая, но под поверхностью. И, конечно, ты сможешь сказать, есть ли она там, как только мы подойдем к Луне достаточно близко.
– Я попытаюсь, – пообещала Блисс. – Но, послушай, откуда у тебя эта идея – исследовать спутник?
– Да так… – тихо проговорил Тревайз. – Спасибо Фаллом, ее рук дело.
Блисс помолчала, ожидая продолжения, но, не дождавшись, пожала плечами:
– Ну вот. А ты ее убить был готов.
– Да не хотел я ее убивать, Блисс!
– Ладно, – отмахнулась Блисс. – Хорошо. Значит, мы летим к Луне?
– Да. Из осторожности я не приближаюсь к ней слишком быстро, но если все пойдет нормально, мы окажемся рядом с ней через тридцать часов.
99
Луна оказалась пустынной. Тревайз обозревал ее освещенную Солнцем поверхность, проплывавшую внизу. Перед его глазами расстилалась однообразная панорама кратерных цирков и горных районов. Черные тени лежали там, куда не попадали лучи Солнца. Цветовые оттенки поверхности изменялись почти неуловимо. Время от времени попадались области относительно ровные, нарушаемые лишь небольшими кратерами.
По мере того как корабль подлетал к ночной стороне, тени становились длиннее и наконец слились воедино. Позади еще какое-то время сияли на солнце отдельные пики, похожие на лучи звезд. Затем и они исчезли, и остался лишь слабый свет Земли, большой голубовато-белой сферы, освещенной почти наполовину. В конце концов и она ушла за горизонт, светилась лишь звездная пыль, а внизу все погрузилось в непроглядную тьму. Но для Тревайза, выросшего в беззвездном мире Терминуса, даже такое небо казалось удивительным.
Затем появились новые яркие звезды, сперва – одна или две, потом еще, расширяясь и расплываясь, пока наконец не соединились в одну. И вот корабль вновь перелетел через терминатор и оказался над дневной стороной. Солнце светило ярко, компьютер сменил угол обзора, оберегая глаза людей от адского сияния, и ввел поляризующие фильтры, чтобы уменьшить силу света, отраженного от поверхности Луны.
Тревайз отлично понимал, что бесполезно надеяться найти какой-нибудь вход в обитаемые глубины, осматривая огромный спутник невооруженным глазом.
Он повернулся к Блисс. Она не смотрела на экран – сидела с закрытыми глазами, опустив плечи.
Тревайз, думая, уж не заснула ли она, тихо спросил:
– Еще что-нибудь почувствовала?
Блисс едва заметно качнула головой.
– Нет, – шепнула она. – Только слабый всплеск, Лучше вернись туда. Ты помнишь, где расположено то место?
– Компьютер запомнил.
Дальнейшее было похоже на стрельбу по мишени с целью попасть в яблочко. Корабль, казалось, передвигался ползком. Загадочная область находилась в глубине ночной стороны, и, несмотря на сияние низко стоящей в небе Земли, заливавшей своим пепельным светом поверхность там, где ее ничто не затеняло, ничего невозможно было разглядеть, даже когда потушили свет в рубке для лучшей видимости.
Пришел Пелорат и, переминаясь с ноги на ногу у двери, спросил хриплым шепотом:
– Нашли что-нибудь?
Тревайз поднял руку, призывая друга молчать. Он наблюдал за Блисс. Он знал, что пройдут дни, прежде чем сюда вернется Солнце, но он знал также, что для Блисс и того, что она чувствовала, свет был безразличен.
– Это здесь, – сказала она вдруг.
– Ты уверена?
– Да.
– И это единственная точка?
– Это единственная точка, которую я обнаружила. Ты прошел над всей поверхностью Луны?
– Мы пролетели над значительной ее частью.
– Значит, это все, что я обнаружила на этой значительной части, Оно сильнее сейчас, словно оно обнаружило нас, и не кажется опасным. Я ощущаю что-то вроде приглашения.
– Ты уверена?
– Я так чувствую.
– Не может ли это быть ловушкой? – спросил Пелорат.
– Я ощутила бы обман, уверяю тебя, – с оттенком обиды в голосе сказала Блисс.
Тревайз проворчал что-то насчет чрезмерной самоуверенности, затем громко спросил:
– То, что ты обнаружила, разумно, я надеюсь?
– Я чувствую сильнейший разум. Только… – Ее голос звучал как-то странно.
– Только что?
– Ш-ш. Не мешай мне. Дай сосредоточиться, – произнесла она одними губами. И, с трудом скрывая удивление, добавила: – Это не человек.
– Не человек? – гораздо сильнее удивился Тревайз. – Мы снова имеем дело с роботами? Как на Солярии?
– Нет, – улыбнулась Блисс. – Это не совсем робот.
– Одно из двух – или робот, или человек.
– Ни то ни другое. – Она довольно прищелкнула языком. – Это не человек и все же не похож ни на одного робота, какого я знала раньше.
– Вот бы посмотреть! – воскликнул Пелорат, широко раскрыв глаза. – Это восхитительно! Так ново, необычно!
– Новое… Новое, – пробормотал Тревайз, – и вспышка неожиданного прозрения, казалось, осветила его изнутри.
100
Экипаж ликовал. Корабль приближался к поверхности Луны. Даже Фаллом присоединилась к взрослым и с детской непосредственностью подпрыгивала от радости, словно и вправду возвращалась на Солярию.
Что до Тревайза, то он чувствовал, что здравый смысл говорит о странности поведения Земли или того, что оставалось от нее на Луне. Она предприняла такие меры, чтобы держать всех как можно дальше, а теперь сама звала их к себе. Не могла ли ее цель оставаться той же самой? Не обстояло ли дело так: «Если не можешь прогнать, замани и уничтожь»? Разве не останутся тогда тайны Земли неприкосновенными?
Но эта мысль вскоре утихла и утонула в потоке радости, что захлестывала Тревайза тем сильнее, чем ближе была поверхность Луны. А еще Тревайз пытался вернуть миг озарения.
Похоже, он не сомневался в том, куда вести корабль. «Далекая звезда» повисла над вершинами невысокой горной гряды, и Тревайзу расхотелось отдавать команды компьютеру. Он чувствовал, будто его вместе с компьютером ведут куда-то, и было так приятно, что тяжелая ноша ответственности упала с его плеч.
Корабль скользнул параллельно поверхности к скалам, вставшим, словно барьер, слабо светящийся в сиянии Земли и свете прожекторов «Далекой звезды». Вероятность столь очевидного столкновения, казалось, совсем не пугала Тревайза, и он не удивился, увидав, как часть скалы перед кораблем отъехала в сторону, и перед глазами путешественников озарился искусственным освещением туннель.
Корабль снизил скорость – казалось, сам по себе, точно вписался в отверстие-вход и вплыл в туннель. Скалы сомкнулись, а корабль через туннель попал в гигантский зал.
«Далекая звезда» замерла. Все они нетерпеливо кинулись к шлюзу. Никому из них, даже Тревайзу, и в голову не пришло проверить, есть ли снаружи пригодная для дыхания атмосфера или любая атмосфера вообще.
Однако, здесь был воздух, вполне пригодный для дыхания. Путешественники смотрели по сторонам с чувством людей, которые наконец-то попали домой, и не сразу заметили человека, вежливо ждавшего их приближения.
Он был высок и серьезен. Коротко подстриженные волосы отливали бронзой. Скулы широкие, глаза блестели, а одежда на нем была того фасона, какой можно встретить на иллюстрациях в древнейших исторических книгах. Хотя он казался крепким и энергичным, в нем чувствовалась какая-то внутренняя усталость.
Первой очнулась Фаллом. С громким визгом она бросилась к мужчине, размахивая руками и задыхаясь от крика:
– Джемби! Джемби!
Она мчалась со всех ног, но когда подбежала вплотную, мужчина остановил ее и поднял на руки. Она обвила руками его шею, всхлипывая и не переставая повторять:
– Джемби! Джемби!
Остальные приблизились более спокойно, и Тревайз медленно и отчетливо произнес (гадая, понимает ли этот человек галактический):
– Мы просим прощения, сэр. Этот ребенок потерял своего воспитателя и отчаянно его ищет. То, что она так обрадовалась вам, удивляет нас, поскольку она ищет металлического робота.
В ответ человек заговорил. Его голос был скорее механическим, чем музыкальным, в речи проскакивали архаизмы, но говорил он на галактическом свободно.
– Я приветствую вас всех, – сказал он вполне дружелюбно, несмотря на то что его лицо продолжало сохранять серьезное выражение. – Что касается ребенка, – продолжал он, – то он, возможно, продемонстрировал большую проницательность, чем вы думаете, поскольку я и есть робот. Меня зовут Р. Даниел Оливо.
Глава двадцать первая
Поиск окончен
101
Тревайз не верил собственным ушам. Он избавился от странной эйфории, которую чувствовал перед посадкой на Луну, – эйфории, как он думал теперь, внушенной ему этим удивительным роботом.
Тревайз по-прежнему изумленно смотрел на все окружающее. Несмотря на то что его разум вновь стал совершенно нормальным и не подвергался уже постороннему влиянию, он все еще не мог прийти в себя от удивления. Он что-то говорил, поддерживая беседу, вряд ли понимая, что произносит или слышит, и продолжал искать хоть что-нибудь во внешности этого явно человеческого существа, в его поведении, в манере говорить, что выдало бы в нем робота.
Неудивительно, думал Тревайз, что Блисс обнаружила что-то, что не было ни роботом, ни человеком, а, по словам Пелората, «чем-то новым». Впрочем, это тогда направило мысли Тревайза по другому, более ясному пути. Но теперь они копошились где-то на задворках его сознания.
Блисс и Фаллом прогуливались, осматривая зал. Предложила походить Блисс, но Тревайзу почудилось, что эта идея возникла после молниеносного обмена взглядами между ней и Дэниелом. Когда Фаллом отказалась и попросилась остаться с существом, которое она по-прежнему называла «Джемби», какого-то серьезно сказанного слова и поднятого пальца оказалось достаточно, чтобы она тут же рысцой побежала к Блисс. Тревайз и Пелорат остались рядом с Дэниелом.
– Они не из Академии, – сказал робот так, словно это все объясняло. – Одна – Гея, другая – космонитка.
Тревайз молчал, пока все не уселись на простые стулья под деревом, повинуясь жесту робота. Тогда он наконец спросил:
– Ты действительно робот?
– Правда, сэр.
Лицо Пелората вспыхнуло от радости.
– В древних легендах есть упоминания о роботе по имени Дэниел. Ты назван в его честь?
– Я и есть тот самый робот. Это не легенда.
– О нет. Если ты тот самый робот, тебе, должно быть, тысяча лет.
– Двадцать тысяч, – тихо произнес Дэниел.
Пелорат растерялся и взглянул на Тревайза, а тот сердито проговорил:
– Если ты робот, я приказываю тебе говорить правду.
– Нет нужды заставлять меня говорить только правду, сэр. Я должен это делать. Сэр, вам предстоит решить задачу, имеющую три возможных решения: или я человек, который лжет вам, или я робот, который запрограммирован верить, что ему двадцать тысяч лет, но на самом деле это не так, или я робот и мне действительно двадцать тысяч лет. Вы должны решить, какой вариант выбрать.
– Я это выясню в ходе дальнейшей беседы, – сухо сказал Тревайз. – Что касается обстановки, то трудно поверить, что мы внутри Луны. Ни свет (говоря это, он посмотрел вверх, поскольку свет был столь же мягким, рассеянным, хотя его и не было на небе, а, кстати, самого неба не было видно) …ни гравитация не кажутся лунными. Поверхностная гравитация здесь должна быть меньше 0,2 g.
– Нормальное притяжение на поверхности – 0,15 g, сэр. Обычное притяжение, однако достигается тем же самым способом, который дает вам на вашем корабле ощущение нормальной силы тяжести, даже когда вы находитесь в состоянии свободного падения или ускорения. Другие энергетические потребности, включая освещение, удовлетворяются также за счет гравитации, хотя мы используем и солнечную энергию там, где это удобно. Все наши нужды в материалах обеспечивают лунные породы, за исключением легких элементов – водорода, углерода и азота, которых здесь практически нет. Мы получаем их, перехватывая случайные кометы. Одной такой кометы в столетие более чем достаточно, чтобы удовлетворять наши потребности в этих элементах.
– Я так понимаю, что Земля бесполезна как источник ресурсов.
– К несчастью, это так, сэр. Наши позитронные мозги столь же чувствительны к радиации, как и человеческие белки.
– Ты использовал множественное число, и это сооружение вокруг нас кажется большим, прекрасным и детально продуманным – по крайней мере, на первый взгляд. Есть ли другие существа на Луне? Люди? Роботы?
– Да, сэр. У нас здесь на Луне создана совершенная экосистема и огромные, сложные пустоты, внутри которых она существует. Однако разумные существа здесь – только роботы, более или менее похожие на меня. Впрочем, вы не увидите ни одного из них. Что касается этого помещения, им пользуюсь только я, и с самого начала определилось, что оно спроектировано для одного меня, когда я поселился здесь двадцать тысяч лет назад.
– Которые вы помните во всех деталях, да?
– Совершенно верно, сэр. Я был смонтирован и существовал некоторое время – какое короткое время, как мне кажется теперь! – на космонитской планете Аврора.
– На той, где… – Тревайз замялся.
– Да, сэр. На той, где дикие собаки.
– Ты знаешь об этом?
– Да, сэр.
– Как же ты попал сюда, если сначала жил на Авроре?
– Сэр, это произошло при попытке предотвратить превращение Земли в радиоактивную планету; я появился здесь в самом начале колонизации Галактики. Со мной был другой робот, которого звали Жискар, и он мог воспринимать и изменять мысли людей.
– Как Блисс?
– Да, сэр. Мы потерпели поражение, и Жискар прекратил свое существование. Но перед этим, однако, он передал мне свой талант и оставил меня заботиться о Галактике, и особенно – о Земле.
– Почему о Земле?
– Отчасти из-за человека по имени Элайдж Бейли, землянина.
Пелорат нетерпеливо прервал их диалог:
– Это собирательный образ, о котором я упоминал некоторое время тому назад, Голан.
– Собирательный образ, сэр?
– Доктор Пелорат имеет в виду, – пояснил Тревайз, – что Элайдж – некая личность, которой очень многое приписывается и которая может быть лишь квинтэссенцией множества людских судеб в реальной истории, а то и просто выдуманной фигурой.
Дэниел какое-то время размышлял над сказанным, а затем совершенно спокойно произнес:
– Это не так, сэр. Элайдж Бейли был реальным человеком, и он был только им. Я не знаю, что говорят о нем ваши легенды, но в действительности Галактику могли бы никогда и не колонизировать без его участия. В память о его деяниях я пытался сделать все, что ног, чтобы спасти Землю, после того как ока стала превращаться в радиоактивную свалку. Мои друзья-роботы разбрелись по Галактике, чтобы попытаться повлиять на нужных людей то там, то здесь. Сперва я предпринял попытку заменить почву Земли. Позже я попытался организовать терраформирование мира около ближайшей звезды, называемой сейчас Альфой. Ни в том, ни в другом случае мне не удалось довести начатое до конца. Я никогда не мог изменить мысли людей в точности так, как хотел, поскольку всегда был риск, что я могу нанести вред всем этим людям, вмешиваясь в их сознание. Я был связан, вы понимаете, – и связан по сей день – законами роботехники.
– Да?
Не было нужды обладать ментальной мощью Дэниела, чтобы уловить в этом «да» недоверие.
– Первый Закон, – сказал он, – таков, сэр: «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред». Второй Закон: «Робот должен повиноваться приказам человека, если эти приказы не противоречат Первому Закону».. Третий Закон: «Робот должен заботиться о собственной безопасности, насколько это не противоречит Первому и Второму Законам». Естественно, я привел эти законы приблизительно, насколько их возможно сформулировать на вашем языке. Фактически они представляют собой сложнейшие математические выражения в схемах позитронного мозга.
– Ты считаешь, что трудно поступать в соответствии с ними?
– Но я должен, сэр. Первый Закон – абсолютен. Он почти запрещает использование моего ментального таланта. Когда имеешь дело со всей Галактикой, маловероятно, что любой образ действий не принесет никому вреда. Вероятно, что некоторые люди, а возможно, многие, могут пострадать, так что робот должен выбирать наименьшее из зол. Хотя сложность всех вариантов такова, что для выбора требуется время, и даже тогда ты не вполне уверен в его правильности.
– Понимаю, – согласился Тревайз.
– Все время, пока длится история Галактики, я пытался сгладить худшие стороны споров и бедствий, постоянно дававших о себе знать в Галактике. Иногда мне это удавалось случайно и лишь в некоторой степени, но если вы знаете вашу историю, то должны понимать и то, что успех мне сопутствовал не часто, да и тот оказывался невелик.
– По большей части так оно и было, – криво улыбнулся Тревайз.
– Только перед своей кончиной Жискар вывел закон, превосходящий даже Первый. Мы назвали его «Нулевым Законом», не сумев придумать другое название, имевшее смысл. Он гласит: «Робот не может причинить вред человечеству или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был причинен вред». Это автоматически означает, что Первый Закон должен быть изменен так: «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред, поскольку это не противоречит Нулевому Закону». И соответствующие изменения должны быть внесены во Второй и Третий Законы.
– Но как вы решаете, – нахмурился Тревайз, – что может причинить вред человечеству в целом, а что нет?
– Резонный вопрос, сэр. Теоретически Нулевой Закон решает все наши проблемы. На практике же, мы никогда не можем быть совершенно уверены. Человек – конкретный объект. Вред, нанесенный ему, может быть рассмотрен и оценен. Человечество же – абстракция. Как можно рассматривать вред, нанесенный абстракции?
– Я не знаю, – сказал Тревайз.
– Подождите, – вмешался Пелорат. – Вы можете превратить человечество в единый организм. Как Гею, например.
– Это именно то, что я пытаюсь сделать, сэр. Я возглавлял создание Геи. Если человечество может быть преобразовано в единый организм, оно станет вполне конкретным объектом и с ним можно будет иметь дело. Оказалось, однако, что создать суперорганизм не так легко, как я надеялся. Во-первых, это не может быть сделано, пока люди не предпочтут его своей индивидуальности, и я хотел бы создать в них такой образ мыслей, который позволял бы это. Много времени прошло, пока я не подумал о законах роботехники.
– А, значит, геяне действительно роботы. Я предполагал это с самого начала.
– На этот раз вы предположили неправильно, сэр. Они люди, но в их мозги прочно внедрен эквивалент законов роботехники. Они ценят жизнь. Действительно ценят. Но даже после этого оставалась серьезная проблема. Суперорганизм, состоящий только из людей, нестабилен. Он не может оставаться в первозданном состоянии. Должны быть добавлены другие животные, затем растения, затем и неорганические компоненты. Наименьший стабильный суперорганизм – это целая планета, достаточно большой и сложный мир, чтобы иметь устойчивую экосистему. Потребовалось немало времени, чтобы понять это, и только несколько столетий назад Гея полностью устоялась и стала способной двигаться дальше – к Галаксии. Но даже при таком положении дел это займет много времени. Возможно, не так много, сколько потребовал пройденный этап, поскольку мы теперь знаем все правила.
– Но вам был нужен я, чтобы принять за вас решение. Это так, Дэниел?
– Да, сэр. Законы роботехники не позволили бы ни мне, ни Гее принять решение и рискнуть и, возможно, причинить вред человечеству, И тем не менее пять столетий назад, когда мне казалось, что я никогда не найду способа преодолеть все сложности, что возникали на пути становления Геи, я обратился ко второму, несколько худшему варианту и помог вызвать к жизни психоисторию.
– Я должен был догадаться… – пробормотал Тревайз. – Знаешь, Дэниел, я начинаю верить, что тебе в самом деле двадцать тысяч лет.
– Благодарю вас, сэр.
– Подождите, – сказал Пелорат. – Мне кажется, я начинаю что-то понимать. Вы ведь сами – часть Геи, Дэниел? Именно так вы узнали о собаках на Авроре? Через Блисс?
– В каком-то смысле, сэр, вы правы. Я связан с Геей, хотя и не являюсь ее частью.
Брови Тревайза поползли вверх.
– Это похоже на Компореллон – планету, которую мы посетили сразу после отлета с Геи. Там настаивают на том, что Компореллон не входит в Конфедерацию Академии, а лишь ассоциирован с ней.
– Я полагаю, что эта аналогия верна, сэр, – медленно кивнул Дэниел. – Я могу как ассоциированный с Геей организм знать то, что знает Гея, – например, в лице женщины Блисс. Гея, однако, не может знать того, что знаю я, так что я сохраняю свободу действий. Это необходимо, пока Галаксия как следует не устоялась.
Тревайз некоторое время в упор смотрел на робота, а затем спросил:
– И ты использовал свою осведомленность для того, чтобы организовывать соответствующие события во время нашего путешествия, делая его таким, каким оно тебе больше нравилось?
Дэниел, на манер человека, вздохнул, что получилось очень любопытно.
– Я не мог слишком много сделать, сэр. Законы роботехники обычно сдерживали меня. И все же я уменьшил нагрузку на мозг Блисс, приняв часть ответственности на себя, так что она могла разобраться с собаками Авроры и космонитами на Солярии быстрее и с меньшим вредом для себя. Кроме того, через Блисс я повлиял на женщин на Компореллоне и на Новой Земле, чтобы они обратили на тебя внимание, и в результате ты смог продолжать свое путешествие.
Тревайз с легкой печальной усмешкой сказал:
– Я должен был знать, что это не моя заслуга.
Дэниел отнесся к его утверждению совершенно серьезно, не обратив внимания на содержащуюся в нем печальную самоиронию.
– Напротив, сэр, – сказал он, – большая часть заслуг в этом ваша. Каждая из двух женщин изначально относилась к вам благосклонно. Я просто усилил уже имевшееся влечение – насколько это можно было проделать в рамках законов роботехники. Из-за этих ограничений, а также по ряду иных причин, прибегая лишь к косвенным воздействиям, я с большим трудом смог привести вас сюда. И при этом на некоторых этапах моей операции существовала опасность потерять вас навсегда.
– И теперь я здесь, – сказал Тревайз. – Что же ты хочешь от меня? Подтверждения моего выбора в пользу Галаксии?
На лице Дэниела, обычно лишенном всякого выражения, казалось, промелькнуло отчаяние.
– Нет, сэр. Простого решения больше недостаточно. Я собрал вас здесь, сделав все, что смог в моем теперешнем состоянии, из-за возникновения более отчаянной ситуации. Я умираю.
102
Возможно, из-за того тона, которым Дэниел сообщил это, возможно, из-за того, что жизнь длиной в двадцать тысяч лет делала смерть чем-то не похожим на трагедию для того, кто жил менее половины процента этого времени, но, в любом случае, Тревайз не испытывал в этот момент никакой симпатии к Дэниелу.
– Умираешь? Как может машина умирать?
– Я могу прекратить существовать, сэр, называйте это, как вам нравится. Я стар. Ни один свидетель моего появления в Галактике, когда во мне впервые пробудилось сознание, не дожил до настоящего дня – ни органическое создание, ни робот. Даже сам я не существовал непрерывно.
– Каким образом?
– Не осталось ни одной материальной части моего тела, сэр, которая не избежала бы неоднократной замены. Даже мой позитронный мозг заменяли пять раз, каждый раз переписывая его содержимое до последнего позитрона. При этом новый мозг отличался от предыдущего большей мощностью и сложностью, так что появлялось дополнительное место для воспоминаний, возможность ускорения решений и действий. Но…
– Но?
– Чем более прогрессивен и сложен мозг, тем он более нестабилен и тем быстрее выходит он из строя. Мой современный мозг в сотни тысяч раз чувствительней первого и в десять миллионов раз мощнее. Но в то время как первый мозг служил мне больше десяти тысяч лет, настоящий работает лишь шесть сотен лет и, несомненно, начинает уже отказывать. За двадцать тысяч лет он переполнен воспоминаниями, да и механизмы их поиска тоже занимают много места. Возникла все более усиливающаяся неспособность принимать решения; еще быстрее нарушается возможность контролировать и влиять на умы на гиперпространственных расстояниях. Я не могу разработать и шестой мозг. Дальнейшая миниатюризация разбивается о стену принципа неопределенности, а дальнейшее усложнение приведет к почти мгновенному его разрушению.
Пелорат, казалось, впал в отчаяние:
– Но, Дэниел, Гея наверняка сможет продолжить начатое и без тебя. Теперь, когда Тревайз рассудил и выбрал Галаксию…
– Просто процесс потребовал слишком много времени, сэр, – как обычно без эмоций продолжил Дэниел. – Я дожидался полного становления Геи, несмотря на встающие передо мной трудности. К тому времени когда был найден человек – мистер Тревайз, способный принимать ключевые решения, было уже слишком поздно. Не думайте, впрочем, что я не предпринимал никаких мер, чтобы продлить свою жизнь. Мало-помалу я уменьшил свою активность, чтобы сохранить, что только возможно, для чрезвычайных ситуаций. Когда я больше уже не мог полагаться на активные действия, обеспечивавшие сохранение изоляции Земли и Луны, я перешел к пассивным. В течение ряда лет человекоподобные роботы, работавшие со мной, были отозваны домой один за другим. Их последней задачей было изъятие всех упоминаний о Земле из планетных архивов. И в лице меня и моих друзей-роботов Гея утратила значительную силу, способствовавшую развитию Галаксии в разумный промежуток времени.
– И ты знал все это, – спросил Тревайз, – когда я принимал свое решение?
– Задолго до этого, сэр. Но Гея, конечно же, не знала.
– Но тогда, – рассердился Тревайз, – что толку было пробираться сквозь эту шараду? Кому это нужно? После принятия мной решения я обшарил Галактику в поисках Земли и того, что считал ее «тайной», – для подтверждения своего выбора – не зная, что тайна – это ты. Хорошо, я подтвердил его. Я понял, что Галаксия абсолютно необходима. И теперь оказывается, что все это – впустую. Почему бы тебе не предоставить Галактику самой себе, а меня – мне самому?
– Потому что, сэр, я искал выход и не терял надежды, что смогу его найти. И думаю, что нашел. Вместо того чтобы менять свой мозг на еще один позитронный, совершенно непрактичный, я могу вместо этого слиться с мозгом человека; его мозг не подвержен действию Трех Законов и может не только добавить мощности моему, но помочь мне выйти на новый уровень способностей. Именно поэтому я и привел вас сюда.
– Ты имеешь в виду, – ужаснулся Тревайз, – что планируешь встроить человеческий мозг в свой? Он должен потерять свою индивидуальность, так что ты превратишься в некую двухголовую Гею?
– Да, сэр. Это не сделает меня бессмертным, но позволит прожить достаточно долго, чтобы успеть установить Галаксию.
– И ты привел меня сюда для этого? Ты хочешь получить мою независимость от Трех Законов и мое чувство правоты, сделать их частью себя ценой подавления моей индивидуальности? Ну уж нет!
– Хотя ты заявил мгновением раньше, что Галаксия необходима для лучшего будущего человечества…
– Даже если и так, это займет много времени, и я смогу остаться личностью всю оставшуюся мне жизнь. С другой стороны, если она установится быстро, то вся Галактика потеряет свою индивидуальность, и моя потеря окажется лишь малой частью невообразимо огромного целого. Я, однако, никогда не соглашусь потерять свою индивидуальность, пока остальная Галактика сохраняет свои.
– Все обстоит именно так, как я и думал. Твой мозг не способен полностью слиться с другим и, в любом случае, будет лучше, если ты сохранишь способность к независимым суждениям.
– Когда ты успел изменить свое решение? Ты сказал, что привел меня сюда для слияния.
– Да, и только огромным напряжением своих угасающих сил. Но когда я сказал «именно поэтому я привел вас сюда», ты должен вспомнить, что в стандартном галактическом слово «вы» имеет значение как единственного числа, так и множественного. Я имел в виду всех вас.
Пелорат выпрямился на своем стуле.
– В самом деле? Скажи мне тогда, Дэниел, сможет ли человеческий мозг, слившись с твоим, разделить все его воспоминания, все двадцать тысяч лет, вплоть до легендарных времен?
– Конечно, сэр.
Пелорат глубоко вздохнул.
– Это завершит поиск, которому я посвятил жизнь, и за это я с радостью отдал бы мою индивидуальность. Пожалуйста, даруй мне эту привилегию – разделить с тобой твой мозг.
– А Блисс? Что будет с ней? – мягко спросил Тревайз.
Пелорат замялся лишь на мгновение.
– Блисс поймет, – сказал он. – Ей в любом случае будет лучше без меня. Спустя некоторое время.
Дэниел покачал головой:
– Ваше предложение, доктор Пелорат, великодушно, но я не могу принять его. Ваш мозг стар и не сможет прожить больше двух-трех десятилетий, даже слившись с моим. Мне необходимо нечто иное. Смотрите! – показал он и пояснил: – Я позвал ее назад.
Блисс возвращалась, счастливая, веселая.
Пелорат судорожно вскочил и крикнул:
– Блисс? О нет!
– Не тревожьтесь, доктор Пелорат, – сказал Дэниел. – Использовать Блисс я не могу. Это соединило бы меня с Геей, а, как я уже объяснял вам, я должен сохранять независимость от нее.
– Но в таком случае, – удивился Пелорат, – кто…
А Тревайз, посмотрев на тоненькую фигурку, бегущую за Блисс, произнес:
– Все это время, Джен, роботу была нужна Фаллом.
103
Блисс улыбалась, испытывая огромное удовольствие.
– Мы не могли выйти за границы этого зала, но все вокруг очень напоминает мне Солярию. Фаллом, конечно, уверена, что это – и в сомом деле Солярия. Я спрашивала ее, не думает ли она, что Дэниел внешне отличается от Джемби – кроме всего прочего, Джемби был металлическим, – и Фаллом ответила «нет, на самом деле – нет». Я не знаю, что она подразумевала под этим «на самом деле».
Она глянула в центр помещения, где Фаллом теперь играла на флейте, а Дэниел внимательно слушал и временами одобрительно кивал. Звуки инструмента иногда доносились и до них, тонкие, ясные и нежные.
– Ты знал, что она взяла флейту с собой, когда мы покидали корабль? – спросила Блисс. – Я полагаю, мы теперь довольно долго не сможем разлучить ее с Дэниелом.
Замечание это было встречено тяжелым молчанием, и Блисс с внезапной тревогой посмотрела на двух мужчин:
– В чем дело?
Тревайз махнул в сторону Пелората. «Это вопрос к нему», казалось, говорил этот жест.
Пелорат откашлялся и сказал:
– Послушай, Блисс, я думаю, что Фаллом будет лучше навсегда остаться у Дэниела.
– Навсегда? – Блисс, напрягшись, качнулась в сторону Дэниела, но Пелорат поймал ее за руку.
– Блисс, дорогая, ты не можешь ничего сделать. Он могущественнее, чем Гея даже сейчас, и Фаллом должна остаться с ним, если мы хотим становления Галаксии в будущем. Позволь, я объясню – Голан, пожалуйста, поправь меня, если я в чем-либо ошибусь.
Блисс вслушивалась в объяснения, и по выражению ее лица можно было понять, что она близка к отчаянию.
Тревайз вмешался в их разговор, пытаясь привнести толику холодного разума.
– Посмотри, как обстоят дела, Блисс. Ребенок – космонит, а Дэниел был спроектирован и собран космонитами. Ребенок воспитан роботом и не знает ничего, кроме своего поместья, столь же пустого, как и эти места. Фаллом обладает способностью преобразовывать энергию, в которой нуждается Дэниел, и может прожить три или четыре столетия. Возможно, этого хватит для создания Галаксии.
Блисс, чьи щеки пылали, а глаза были мокры от слез, сказала:
– Я полагаю, что робот таким образом направлял наше путешествие к Земле, чтобы мы не миновали Солярию. И все для того, чтобы добыть этого ребенка.
– Он мог просто использовать благоприятное стечение обстоятельств, – пожал плечами Тревайз. – Я не думаю, что его мощь сейчас настолько велика, что сделала из нас марионеток на гиперпространственных расстояниях.
– Нет. Это было целенаправленно. Он был уверен, что я настолько привяжусь к ребенку, что скорее возьму его с собой, чем брошу на верную смерть; что я буду защищать Фаллом даже от тебя, в то время как ты не станешь проявлять ничего, кроме негодования и раздражения от ее присутствия среди нас.
– С тем же успехом это может быть твоим чувством геянской этики, – сказал Тревайз, – которое Дэниел лить слегка усилил, как мне кажется. Послушай, Блисс, так ты ничего не добьешься. Предположим, ты сможешь забрать отсюда Фаллом. Что ты можешь дать ей взамен, чтобы сделать столь же счастливой, как здесь? Вернешь ли ты ее на Солярию, где она будет безжалостно убита; возьмешь ли на Гею, где ребенок зачахнет от тоски по Джемби; или на какой-нибудь перенаселенный мир, где Фаллом ослабеет и умрет; или в бесконечное странствие по Галактике, где она будет считать каждый новый мир ее Солярией? А сможешь ли ты найти подходящую замену для Дэниела, чтобы он смог закончить становление Галаксии?
Блисс печально молчала.
Пелорат робко протянул к ней свою руку.
– Блисс, – сказал он, – я добровольно предложил, чтобы мой мозг соединился с мозгом Дэниела. Он не принял это, сказав, что я слишком стар. Хотел бы я, чтобы это произошло, если таким образом мог бы спасти Фаллом.
Блисс схватила его руку и поцеловала ее.
– Благодарю тебя, Пел, но цена была бы слишком высока, даже за Фаллом. – Она глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться. – Возможно, когда мы вернемся на Гею, в ее глобальном организме найдется место и для моего ребенка – и я назову его в честь Фаллом.
Дэниел в это время шел к ним, словно уверенный, что все разрешилось, а рядом весело прыгала Фаллом.
Она сорвалась на бег и первой подоспела к ним, сказав Блисс:
– Благодарю тебя за то, что ты вернула меня домой к Джемби и за заботу обо мне там, на корабле. Я всегда буду вспоминать тебя.
Она прильнула к Блисс, и они сжали друг друга в крепких объятиях.
– Я надеюсь, ты всегда будешь счастлива, – сказала Блисс. – Я тоже буду вспоминать тебя, милая Фаллом, – и с неохотой отпустила ее.
Фаллом повернулась к Пелорату:
– Благодарю и тебя, Пел, за позволение читать твои библиофильмы. – Затем, без лишних слов и слегка помедлив, протянула тонкую девичью руку Тревайзу. Он на мгновение взял ее, а затем отпустил.
– Удачи, Фаллом, – пробормотал он.
– Благодарю вас всех за то, что вы сделали. Все вы вольны покинуть меня сейчас, поскольку ваш поиск окончен. Что касается моей работы, она тоже будет окончена, и теперь – успешно, – торжественно произнес Дэниел.
Но Блисс все же сказала:
– Подожди. Это еще не все. Мы еще не знаем, по-прежнему ли Тревайз считает, что лучшее будущее для человечества – Галаксия, а не огромный конгломерат изолятов.
– Он уже объявил свое решение некоторое время назад и высказался в пользу Галаксии.
Губы Блисс сжались.
– Я предпочла бы услышать это от него. Это так, Тревайз?
– А что ты хотела, Блисс? – спокойно ответил Тревайз. – Если бы я высказался против Галаксии, ты могла бы получить Фаллом обратно.
– Я Гея. Я должна знать, что ты решил и причины твоего решения ради выяснения истины и ничего более.
– Скажите ей, сэр, – попросил Дэниел. – Ваш разум, как об этом и заботилась Гея, остается нетронутым.
И Тревайз сказал:
– Мое решение – это Галаксия. У меня больше нет сомнений по этому поводу.
104
Блисс застыла на время, за которое можно было сосчитать до пяти, причем не торопясь. Казалось, она ждала, пока информация дойдет до всех частей Геи, и лишь затем спросила:
– Почему?
– Послушай меня, – сказал Тревайз. – Я с самого начала знал, что существовали два возможных будущих для человечества: Галаксия или же Вторая Империя – венец Плана Селдона. И мне казалось, что это взаимоисключающие возможности развития. То есть мы не смогли бы установить Галаксию, если по какой-то причине План Селдона не содержал бы в себе какой-нибудь фундаментальной ошибки. К несчастью, я ничего не знал о Плане Селдона, за исключением двух аксиом, которые лежали в его основе: одна – для возможности рассмотрения человечества как группы случайно взаимодействующих индивидуумов, то есть статистически: в рассмотрение должно быть принято достаточно большое количество людей; и вторая – человечество не должно знать результаты психоисторических исследований, пока эти результаты не воплотятся в жизнь. Уже высказавшись в пользу Галаксии, я понимал, что должен был быть подсознательно уверен в порочности Плана Селдона, а его ошибки могли возникнуть только из-за аксиом, поскольку это было все, что я знал о нем. Хотя я и не мог обнаружить их ошибочность. Тогда я пустился на поиски Земли, чувствуя, что без нужды ее не стали бы так тщательно скрывать. Я хотел выяснить, с какой целью ее так прятали. У меня не было реальных причин ожидать, что обнаружение Земли автоматически решит эту проблему, но я был в отчаянии и не мог больше ни о чем думать. Возможно, стремление Дэниела получить ребенка с Солярии усилило мою тягу к путешествиям.
Во всяком случае, мы наконец достигли Земли, а затем и Луны, и Блисс обнаружила сознание Дэниела, которое он, конечно, преднамеренно обнаружил. Она описывала этот разум как нечто не человеческое, но и не относящееся к роботам. Задним числом это утверждение имело смысл, так как мозг Дэниела далеко превосходит мозг любого из существовавших роботов и не должен восприниматься как простой разум робота. Однако он ни в коем случае не напоминает человеческий. Пелорат охарактеризовал его как «нечто новое», и это стало толчком для моего собственного «чего-то нового» – новых мыслей.
Точно так же, как давным-давно Дэниел со своим коллегой выработали четвертый Закон роботехники, более фундаментальный, чем три других, так и я смог внезапно увидеть третью базисную аксиому психоистории, более фундаментальную, чем две другие; настолько фундаментальную, что никто даже и не позаботился упомянуть ее.
Вот она. Две известные аксиомы касаются людей, и они основаны на той невысказанной аксиоме, что люди – единственные разумные существа в Галактике и, следовательно, единственные, чьи действия имеют значение для развития истории и общества. Итак, неизвестная аксиома: «В Галактике есть только одно разумное существо и это – Homo Sapiens». Если бы возникло «что-то новое», если бы нашлись другие разумные формы жизни, отличные от людей по своей природе, тогда их поведение не описывалось бы точно математическим аппаратом психоистории и План Селдона не имел бы смысла. Понимаешь? – Тревайз чуть не дрожал от сильнейшего стремления быть правильно понятым. – Понимаешь? – повторил он.
– Да, понимаю, но как адвокат дьявола, дружочек.
– Да? Давай.
– Человек – действительно единственное разумное существо в Галактике.
– А роботы? – предположила Блисс. – А Гея?
Пелорат призадумался, а затем медленно произнес:
– Роботы не играют заметной роли в истории человека с момента исчезновения космонитов. Гея не имела значения до недавнего времени. Роботы – творение человека, а Гея – творение роботов, и роботы и Гея, поскольку они связаны Тремя Законами, не имеют иного выбора, кроме как покоряться воле человека. Несмотря на двадцать тысяч лет работы Дэниела и долгое развитие Геи, одно-единственное слово Тревайза, человеческого существа, могло положить конец и этой работе, и этому развитию. Из этого следует, что человечество – единственный, имеющий значение вид разумной жизни в Галактике, и психоистория остается в силе.
– Единственная форма разумной жизни, – медленно повторил Тревайз. – Я согласен. Хотя мы так много и часто говорим о Галактике, что не можем понять, что это еще не все. Галактика – это не вся Вселенная. Есть и другие галактики. – Пелорат и Блисс насторожились. Дэниел, как всегда серьезный, слушал Тревайза, медленно поглаживая волосы Фаллом. – Слушайте дальше, – продолжил Тревайз. – За пределами Галактики находятся Магеллановы Облака, в которые еще не проникали наши корабли. За ними – другие небольшие галактики, а неподалеку – гигантская Туманность Андромеды, которая больше нашей. И дальше – миллиарды других.
В нашей Галактике развилась только одна форма разума, достаточно мощного, чтобы построить технологическое общество, но что мы знаем о других? Наша может оказаться нетипичной. В некоторых других – возможно, даже во всех – могут быть различные конкурирующие разумные расы, сражающиеся друг с другом, и каждая – непостижима для нас. Возможно, эта взаимная борьба полностью поглощает их внимание, но что, если в одной из галактик какая-либо из рас добьется преобладания над остальными и затем получит время поразмышлять над возможностью проникновения в другие галактики?
В гиперпространстве галактика – только точка – как и вся Вселенная. Мы не бывали в иных галактиках, и, насколько нам известно, ни один разумный организм из другой галактики никогда не появлялся в нашей, но такое положение вещей может в один прекрасный день измениться. И если пришельцы явятся, они постараются найти способы повернуть каких-либо людей против всего человечества. До сих пор только мы использовали это в наших междоусобных ссорах. Пришельцы, обнаружившие нас разделенными и воюющими друг с другом, смогут покорить нас всех или вообще уничтожить. Единственная надежная защита – установление Галаксии, которая не может обратиться против самой себя, но встретит пришельцев всей своей мощью.
– Ты нарисовал пугающую картину, – сказала Блисс. – Будет ли у нас время сформировать Галаксию?
Тревайз поглядел вверх, словно пронзая взглядом толстый слой лунных скал, отделяющий его от поверхности и от космоса, словно пытаясь увидеть эти отдаленнейшие галактики, медленно плывущие сквозь невообразимые дали космоса.
– За всю историю человечества, – сказал он, – ни одна другая разумная раса, насколько мы знаем, не нападала на нас. Нам нужно выстоять еще только несколько столетий, возможно, меньше одной десятитысячной того времени, что уже существует наша цивилизация, и мы будем в безопасности. Кроме всего прочего, – и тут Тревайз почувствовал внезапное сомнение, которым все же заставил себя пренебречь, – ведь сейчас среди нас еще нет врагов.
Но он не посмотрел вниз. Иначе бы встретился глазами с пристальным взглядом Фаллом – гермафродита, способного преобразовывать энергию и вообще не похожего на людей.
notes
