Глава первая
Советник
1
– Нет, не верю, – решительно произнес Голан Тревайз, стоя на широкой лестнице Селдон-Холла и глядя на город, озаренный лучами теплого, ласкового солнца.
Климат Терминуса издавна славился мягкостью. Площадь суши на планете значительно уступала площади водной поверхности, а внедрение системы искусственного кондиционирования способствовало еще большему сглаживанию погодных условий и, как частенько думал Тревайз, начисто лишило его какой бы то ни было экзотики.
– Ничему не верю, – повторил он, и улыбка промелькнула на его моложавом загорелом лице.
Его спутник Мунн Ли Компор – Советник, как и сам Тревайз, – носивший тройное имя вопреки давно установившимся на Терминусе традициям, недоуменно пожал плечами:
– Чему же ты не веришь? Тому, что мы спасли город?
– О, в это я верю на все сто. Спасли, спасли, и Селдон лично подтвердил, что мы это сделаем, и что это правильно, и что ему про это было все известно аж пятьсот лет назад.
Компор перешел на полушепот.
– Слушай, Голан, я не против, со мной можешь вести такие речи – мне-то что, но если тебе взбредет в голову орать такое толпам народу, честно говоря, не хотелось бы стоять с тобой рядом, когда ударит молния. Как знать, в кого из нас она угодит.
– А что я такого сказал? – невинно поинтересовался Тревайз. – Мы спасли город, сказал я. Что в этом крамольного? Да еще и без войны обошлось – просто красота.
– А воевать было не с кем, – парировал Компор, слегка сощурив небесно-голубые глаза.
Как и имя, внешность у него была на редкость несовременная; светлые глаза, соломенно-желтые вьющиеся волосы. Порой ему жутко хотелось выглядеть иначе.
– А о гражданской войне ты не слыхал, Компор? – спросил Тревайз.
Он был строен и высок, темные полосы его едва заметно завивались. Руки его по обыкновению были засунуты в кармашки мягкой поясной сумки – сумок таких у него был целый набор, и он никогда и нигде не появлялся без этого неотъемлемого, почти ритуального аксессуара.
– Гражданская война по поводу местоположения столицы? Смешно.
– Не сказал бы. Вопрос оказался достаточно серьезным для того, чтобы разразился очередной селдоновский кризис. Политическая карьера Хенниса полетела в тартарары, мы с тобой были избраны в Совет, и вопрос, так сказать, повис в воздухе…
Он медленно, плавно покачал рукой, как маятником, готовым вот-вот остановиться.
Мимо приятелей по ступеням лестницы спускались члены правительства, корреспонденты, представители высшего света – все, кто откликнулся на приглашение засвидетельствовать очередное явление Селдона (точнее, его изображения). Кто-то болтал, кто-то довольно смеялся, кто-то выражал неподдельный восторг по поводу одобрительных высказываний Селдона.
Тревайз упрямо стоял на месте, позволяя веселой толпе огибать себя. Компор, успевший спуститься на две ступени ниже, тоже остановился. Казалось, между ними протянулась невидимая нить.
– Ты идешь или нет? – не оборачиваясь спросил Компор.
– Торопиться некуда. Заседание Совета не начнется, пока Мэр Бранно не изучит ситуацию и не изложит ее по своему обыкновению – по слогам, через час по чайной ложке. А я не жажду выслушивать очередную напыщенную речь. Лучше взгляни на город!
– Вижу. И вчера видел.
– Да, но разве ты видел его пятьсот лет назад, когда он был основан?
– Четыреста девяносто восемь лет назад, – автоматически уточнил Компор. – Через два года – пятисотлетний юбилей, и к тому времени Мэр Бранно все еще будет у власти, противостоя событиям невысокой степени вероятности, как мы все надеемся.
– «Как мы все надеемся»… – сухо повторил Тревайз. – И все же, каков он был пятьсот лет назад? Один-единственный город на планете! Маленькое поселение, где жила горстка ученых, готовивших к изданию Энциклопедию, которая так никогда и не вышла в свет.
– О чем ты? Энциклопедия была издана, в этом нет сомнений.
– А ты о чем? О той Галактической Энциклопедии, которой мы располагаем сейчас? То, что имеем мы, это совсем не то, над чем работали они. У нас теперь все данные введены в компьютер и ежедневно подвергаются пересмотру. А неоконченный оригинал ты когда-нибудь видел?
– Тот, что в Музее Гардина?
– Тот, что находится в Музее Первоисточников имени Сальвора Гардина. Если уж ты так любишь точность, давай употреблять полные названия. Ну так видел ты оригинал или нет?
– Нет. А что, стоило посмотреть?
– Да нет. Не стоило. Но тем не менее все было именно так: ничтожная горстка Энциклопедистов – ядро города, одного маленького города, практически лишенного металлов, на планете, обращающейся вокруг солнца, отдаленного от остальной Галактики: на окраине, на самом ее краю. А теперь – пасторальный мир, один сплошной парк куда ни глянь, и у нас есть все металлы, какие душе угодно. Теперь мы – центр всего на свете!
– Не совсем, – не согласился Компор. – Мы по-прежнему обращаемся вокруг солнца, отдаленного от всей Галактики. И мы по-прежнему на самом ее краю.
– Ну нет, это ты брякнул не подумав. В этом-то как раз и заключается смысл теперешнего маленького селдоновского кризиса. Мы теперь – не крошечный мир Терминуса. Мы – Академия, протянувшая свои щупальца по всей Галактике и управляющая ею отсюда, с самого края. Мы способны на это потому, что больше не пребываем в изоляции – разве что в географическом смысле, а это не считается.
– Ладно. Согласен.
Компору был явно неинтересен этот разговор, и он шагнул еще на одну ступеньку вниз. Невидимая ниточка между приятелями слегка натянулась.
Тревайз выбросил вперед руку, будто пытался вернуть товарища назад.
– Разве ты не видишь разницы, Компор? Изменения колоссальны, но мы не желаем этого замечать. В душе мы хотим, чтобы по-прежнему была маленькая Академия, маленький мир, живущий сам по себе, внутри себя самого, как встарь – в дни несгибаемых героев и благородных святых, которые ушли навсегда.
– Ну и что?
– То самое. Ты на Селдон-Холл погляди. Начнем с того, что во времена первых кризисов, в дни правления Гардина существовал всего-навсего Склеп Селдона – маленькая аудитория, где появлялось голографическое изображение Селдона. И все. Теперь же это – грандиозный мавзолей. Но где тут силовое подъемное поле? Или спуск? Гравитационный лифт, на худой конец? Ничего нет – только эта лестница, и мы спускаемся и поднимаемся по ней точно так же, как спускался и поднимался Гардин. В странные, непредсказуемые времена мы в страхе цепляемся за прошлое.
Он страстно взмахнул рукой.
– Попробуй отыскать в постройке хоть какие-то признаки наличия металлов! Нет их. И тут быть их не может, потому что во времена Гардина здесь не было ни крошки природных металлов, да и импорт был с гулькин нос. Нет, когда воздвигли этот колосс, раздобыли где-то старинный пластик, порозовевший от времени, чтобы гости из других миров могли всплеснуть руками и воскликнуть: «Ах, какой чудный, восхитительный старинный пластик!» Говорю тебе, Компор, это чистейшей воды самообман.
– Значит, именно в это ты не веришь? В Селдон-Холл?
– И во все его содержимое, – яростным шепотом проговорил Тревайз. – Действительно – не верю в то, что мы обязаны таиться здесь, на краю Галактики, только потому, что так жили наши предки. Я считаю, что мы должны быть там, в центре, в сердцевине!
– Но сам Селдон перечит тебе. План Селдона выполняется и должен выполняться.
– Знаю! Знаю! Каждый младенец на Терминусе с колыбели верит в то, что Гэри Селдон придумал План, что он все предвидел и предсказал пятьсот лет назад, что все наши кризисы предопределены, что его голографический образ будет являться нам всякий раз, как разрешится очередной кризис, и сообщать тот необходимый минимум информации, что поможет нам жить до следующего кризиса, и, таким образом, План проведет нас через тысячелетие, по истечении которого мы сможем без хлопот создать Вторую, Великую Галактическую Империю на руинах старой, погибшей формации, распад которой во всей красе начался пять веков назад и два века назад благополучно завершился.
– Мне-то зачем рассказываешь все это, Голан?
– Затем, чтобы ты понял, что все это – притворство и самообман. Все – обман. Вернее, это стало обманом теперь! Мы сами себе не хозяева. Это не мы выполняем План.
Компор более внимательно взглянул на приятеля.
– Слыхал от тебя и раньше подобные речи, Голан, но мне всегда казалось, что ты несешь околесицу только для того, чтобы позлить, подразнить меня. Но теперь, черт подери, мне кажется, ты говоришь всерьез.
– Конечно, всерьез.
– Не может быть. Либо это какая-то чересчур забористая шутка, мне не понять, либо ты сошел с ума.
– Ни то ни другое, – возразил Тревайз, ставший вдруг совершенно спокойным, и сунул руки в любимую сумку – видимо, жестикуляция больше не требовалась ему для выражения эмоций. – Да, я подумывал обо всем этом и раньше, но все было на уровне интуиции. Сегодняшний же утренний фарс, однако, мне все прояснил окончательно. Ну а я, в свою очередь, намерен все объяснить Совету.
– Нет, – прошептал Компор, – ты действительно сошел с ума!
– Брось. Пошли послушаешь.
Они вместе пошли вниз по лестнице. Только они двое там и остались – остальные давно ушли. И когда Тревайз немного обогнал приятеля, губы Компора дрогнули и он беззвучно проговорил, глядя а спину Тревайза:
– Дурак!
2
Мэр Харла Бранно открыла заседание Исполнительного Совета, призвав собравшихся к порядку. Взгляд ее без видимого интереса скользил по лицам Советников, однако никто ни на мгновение не сомневался, что она отметила для себя, кто присутствует, а кто запаздывает.
Ее седые волосы были тщательно уложены в прическу, которая не была выраженно женственной, но все же не напоминала мужскую стрижку. Ее прическа – не более того. Лицо ее красотой не блистало, но, собственно говоря, никому и в голову не приходило подумать об этом.
Харла Бранно была выдающимся руководителем. Конечно, ей было далеко до блистательности Сальвора Гардина или Хобера Мэллоу, чьи жизненный путь и карьера стали символами первых двух столетий существования Академии, но никто не посмел бы обвинить ее в непроходимой тупости представителей династии Индбуров – правителей Академии во времена перед воцарением Мула.
Ораторские способности ее не потрясали слушателей, не слыла она и прирожденной актрисой, но зато обладала талантом принимать хладнокровные, продуманные решения И придерживаться их, покуда она сама верила, что права. Так, не обладая ни одним из перечисленных дарований, она умела заставить тех, кто голосовал за принятие решений, поверить, что они непогрешимы.
Исходя из доктрины Селдона, историческим переменам противостоять крайне трудно (правда, всегда существует элемент непредсказуемости, о котором предпочитают забывать большинство селдонистов, несмотря на головокружительный инцидент с Мулом), и Академия могла сохранить свою столицу на Терминусе при любых условиях. Именно «могла», однако Селдон, только что явившийся в обличье пятисотлетней давности, объявил, что вероятность сохранения столицы на Терминусе составляла восемьдесят семь и две десятых процента.
Так что даже селдонисты были вынуждены признать – вероятность переноса столицы в некое другое место, поближе к центру Федерации Академии, с исходящими из этого малоприятными последствиями, составляла двенадцать и восемь десятых процента. Об этих последствиях Селдон также упомянул. И то, что этот вариант не прошел, целиком и полностью явилось заслугой Мэра Бранно.
Она упорно боролась, доказывая свою точку зрения; пережив времена серьезной непопулярности, она продолжала стоять на своем: Терминус должен, обязан оставаться традиционным местом резиденции правительства Академии. Политические враги Мэра старались на все лады высмеять ее: в газетах то и дело мелькали карикатуры, на которых весьма выразительно красовалась ее тяжеловатая нижняя челюсть (а она таки была тяжеловата, что правда, то правда), а кое-кто изображал Мэра в виде неприступного гранитного утеса.
Но теперь сам Селдон подтвердил ее правоту, и как минимум на время это давало ей значительное политическое преимущество. Поговаривали, что она якобы год назад обмолвилась о том, что в случае одобрения Селдоном ее действий во время его грядущего явления она будет считать, что задачу свою выполнила, уйдет в отставку и станет внештатным консультантом правительства – устала, дескать, рисковать, сражаться и гадать, чем кончится очередная политическая драка.
Мало кто в это поверил. Никакие политические баталии ей не были страшны – в их сумятице она чувствовала себя как рыба в воде – это была ее стихия. Теперь же, когда Селдон явился и сказал то, что сказал, она, похоже, и думать забыла о своей отставке.
Мэр начала свою речь хорошо поставленным, голосом, с откровенным акцентом Академии (она одно время служила послом в Мандрессе, но так и не переняла староимперского выговора, что был сейчас в таком фаворе – наглядный пример проимперских настроений во внутренних провинциях):
– Селдоновский кризис миновал, и согласно мудрой традиции не допускается никаких упреков по адресу тех, кто думал иначе, – ни словом, ни делом. Многие честные граждане полагали, что имеют веские причины хотеть того, чего не хотел Селдон. Несправедливо унижать их, заставляя публично признать величие Плана Селдона, дабы они образумились и обрели уважение к самим себе. Кроме того, существует не менее добрая традиция – те, кто поддерживал проигравшую сторону, должны принять поражение как данность и воздержаться от каких бы то ни было дальнейших обсуждений. Эта тема закрыта для обеих сторон навсегда.
Выдержав паузу, Мэр обвела взглядом лица Советников и продолжила:
– Минула половина срока, Советники, пройдена половина пути между двумя Империями – дорога длиной в пять столетий. Трудные были времена, но мы пережили их. На самом деле, фактически мы уже стали Галактической Империей, и серьезных внешних врагов у нас нет. Период Межвластия мог бы тянуться тридцать тысячелетий, если бы не План Селдона. Случись так, могло бы оказаться, что некому было бы заняться воссозданием Империи. Разобщенные, гибнущие миры – вот все, что осталось бы к тому времени… Всем, что у нас есть сегодня, мы обязаны Гэри Селдону, его почившему гению мы обязаны тем, что, как мы все верим и надеемся, случится с нами в будущем. Следовательно, опасность, Советники, кроется в нас самих – теперь, с настоящего момента, просто не может быть никаких официальных сомнений в верности и ценности Плана. Давайте же теперь придем к согласию – пусть впредь более не звучат публично высказываемые критика, осуждения истинности Плана Селдона. Мы обязаны поддержать его целиком и полностью. За пять столетий он оправдал себя. В нем – безопасность и надежда человечества, и ни при каких условиях он не должен быть искажен. Согласны?
Советники ответили на ее вопрос тихим шепотком. Мэру вовсе не нужны были визуальные выражения согласия. Она досконально изучила всех членов Совета и знала, как отреагирует каждый. На гребне победы никаких возражений и быть не могло. Потом – может быть. Но не сейчас. Со всеми проблемами, что возникнут потом, она потом и разберется.
Итак, общее согласие… Но, как обычно…
– Запрет на высказывания, Мэр Бранно? – громко спросил Голан Тревайз, шагая по проходу. Место его, новоиспеченного Советника, находилось в задних рядах.
Бранно, не поднимая глаз, процедила сквозь зубы:
– Ваша точка зрения, Советник Тревайз?
– Моя точка зрения такова: правительство не имеет права накладывать вето на право свободного изложения мыслей. Моя точка зрения такова: все без исключения – а в первую голову Советники и Советницы, с этой целью избранные, – все имеют право обсуждать злободневные политические вопросы, и ни один политический вопрос не может быть решен в отрыве от Плана Селдона.
Мэр Бранно скрестила руки на груди и посмотрела на Тревайза.
– Советник Тревайз, – сказала она, не изменившись в лице, – вы вмешались в дебаты, нарушив повестку дня. Этого вам делать не следовало. Однако я позволила вам высказать вашу точку зрения, и теперь отвечу вам… Никаких ограничений на свободное изложение своих мыслей в рамках Плана Селдона нет. Единственным ограничением является сам План, по его собственной природе. Можно как угодно интерпретировать события до того, как образ Селдона объявляет окончательное решение, но после того как решение выслушано, в Совете оно более не оспаривается. Не принято его обсуждать и заранее – по типу: если Селдон скажет то-то и то-то, он будет неправ.
– Ну а если кто-то совершенно искренне так думает, Мэр Бранно?
– В таком случае этот кто-то имеет право на высказывание своего личного мнения в частной беседе.
– Следовательно, все ограничения на свободное выражение мыслей относятся исключительно к членам правительства?
– Именно так, и это отнюдь не новый принцип в законах Академии. Его применяли все Мэры в прошлом, от какой бы партии ни выступали. Частная точка зрения ровным счетом ничего не меняет, а вот официальное выступление всегда весомо, а порой и опасно. Сейчас нам не стоит рисковать.
– Позвольте заметить. Госпожа Мэр, что упомянутый вами принцип применялся не так уж часто, да и то по отношению к весьма специфическим действиям со стороны Совета. Никогда и никто не пользовался им в отношении чего-либо столь глобального и безупречного, как План Селдона.
– План Селдона более всего нуждается в защите. Его осуждение может оказаться фатальным.
– А вам не кажется, Мэр Бранно, – произнося эти слова, Тревайз развернулся и обратился ко всем членам Совета, которые, затаив дыхание, ожидали окончания дуэли, – а вам, уважаемые члены Совета, не кажется, что есть все причины предположить, что никакого Плана Селдона вообще не существует?
– Однако все мы сегодня видели его в действии, – возразила Бранно, говоря тем более хладнокровно, чем сильнее распалялся Тревайз.
– Вот именно потому, что все мы видели его сегодня в действии, Советники и Советницы, мы и должны сделать вывод о том, что того Плана Селдона, в который нас приучили верить, не существует.
– Советник Тревайз, вы нарушаете порядок заседания. Я лишаю вас слова.
– Я располагаю официальными привилегиями, Мэр.
– Отныне вы лишены этих привилегий, Советник.
– Вы не имеете никакого права лишать меня привилегий. Ваше заявление об ограничении свободы на высказывание взглядов не может носить характер закона. Формального голосования в Совете по этому поводу не было, Мэр, да если бы и было, я бы первым оспорил легальность такого закона.
– Лишение вас привилегий, Советник, не имеет ничего общего с моим заявлением относительно необходимости защиты Плана Селдона.
– Чем же оно, в таком случае, вызвано?
– Вы обвиняетесь в измене, Советник. Мне бы хотелось склонить Совет к милосердию и просить, чтобы ваш арест не был произведен в зале Заседаний, но за дверью вас ожидают представители Службы Безопасности, которые сопроводят вас в место заключения, как только вы покинете зал. Теперь я попрошу вас спокойно удалиться. Если вы совершите какой-либо опрометчивый поступок, мне, к великому сожалению, придется счесть ваше повеление опасным и пригласить представителей Службы Безопасности войти в зал Заседаний. Искренне надеюсь, что этого не потребуется.
Тревайз нахмурился. В зале стояло гробовое молчание. (Неужели все ожидали этого – кроме него самого и Компора?) Он непроизвольно оглянулся на входные двери. Они были закрыты, но он ни на йоту не сомневался, что Мэр Бранно не пошутила.
– Я представляю влиятельную фракцию! – возмущенно воскликнул он.
– Что ж, я искренне сочувствую тем, кто выдвинул вас в Совет. Они будут весьма разочарованы.
– И на каком же основании мне выносится такое нелепое обвинение?
– Обвинение будет предъявлено вам в положенный срок, но не сомневайтесь, оснований для этого у нас вполне достаточно. Вы славитесь легкомыслием, молодой человек, но постарайтесь понять: кое-кто здесь может быть вашим другом, но при этом вовсе не жаждет последовать вместе с вами за решетку.
Тревайз резко обернулся и встретился с непроницаемым взглядом голубых глаз Компора.
Мэр Бранно спокойно проговорила:
– Призываю всех в свидетели, Советники: после моего заявления Советник Тревайз обернулся и посмотрел на Советника Компора. Ну, так вы покинете зал, Советник, или вынудите нас на неприятную процедуру произведения вашего ареста в помещении зала Заседаний?
Голан Тревайз медленно повернулся на каблуках, медленно взошел по ступеням лестницы. У дверей его крепко взяли под руки двое вооруженных до зубов охранников.
А Харла Бранно, проводив его бесстрастным взглядом, одними губами проговорила:
– Дурак!
3
Лайоно Коделл занимал пост Директора Службы Безопасности все то время, пока правила Мэр Бранно. «Работенка не пыльная», – любил поговаривать он, но врал или нет – этого никому знать было не дано. Нет-нет, на вруна он нисколько не походил – но это, опять-таки, ничего не значило.
И внешность Коделла, и манера себя вести прямо-таки излучали дружелюбие и мягкость. Очень может быть, что это как нельзя лучше помогало его работе. Рост у него был ниже среднего, вес – гораздо выше среднего. Он носил густые, кустистые усы (исключительная редкость для жителя Терминуса), на вид скорее белесые, чем седые. Очень красили его живые, ярко-карие глаза. Нагрудный карман его блеклой униформы украшала яркая нашивка.
– Присаживайтесь, Тревайз, – сказал он. – Давайте постараемся удержаться в рамках дружеской беседы, если получится.
– Дружеская беседа? С изменником?
Тревайз решительно сунул руки в прорези сумки и не откликнулся на предложение садиться.
– С обвиняемым в измене. Мы пока еще не дожили до времен, когда обвинение, высказанное даже Мэром, становится эквивалентом приговора. И надеюсь, никогда не доживем. Мое дело – поговорить с вами и все выяснить. С гораздо большим удовольствием я бы сделал это сейчас, пока не приключилось серьезной беды и пока, кроме вашего самолюбия, ничто не пострадало. Честное слово, мне гораздо приятнее побеседовать с вами с глазу на глаз, чем доводить дело до открытого судебного процесса. Надеюсь, вас это тоже больше устраивает.
Тревайз не клюнул.
– Знаете что? Давайте не будем в игрушки играть. Ваше дело – обходиться со мной так, как будто я и есть изменник. Поскольку я сам считаю, что это не так, я смиряюсь с необходимостью доказать это вам, чтобы вы остались довольны. А чтобы и я остался доволен, придерживайтесь рамок лояльности. Идет?
– В принципе – никаких возражений. Печальный факт, однако, заключается в том, что на моей стороне – сила, а на вашей ее нет. Поэтому вопросы тут буду задавать я, а не вы. Если, не дай бог, на меня падет подозрение в измене, я, скорее всего, потеряю свой пост, и допрашивать меня будет кто-то другой. И я искренне надеюсь, что он со мной обойдется не хуже, чем я с вами.
– И как же вы намерены со мной обойтись?
– Полагаю – как с другом, как с равным, если вы отплатите мне тем же.
– Может, еще и выпить дадите? – язвительно усмехнулся Тревайз.
– Отчего же? Можно и выпить, только попозже, а пока садитесь. Прошу, как друга.
Тревайз немного помедлил и сел. Дальнейшие препирательства внезапно показались ему бесполезными.
– Ну и что теперь?
– Теперь позвольте поинтересоваться: готовы ли вы отвечать на мои вопросы честно, ничего не утаивая, без уклонений?
– А если – нет? Что мне грозит в таком случае? Психозондирование?
– Надеюсь, нет.
– Я тоже на это надеюсь. Вы должны понимать, что это – не для Советника. Психозондирование никакой измены с моей стороны не выявит, и, когда я буду оправдан, я получу вашу политическую голову, и голову Мэра в придачу. Так что, знаете, в какой-то степени для меня даже лучше было бы, если бы пошли на психозондирование.
Коделл нахмурился и слегка покачал головой:
– О нет. Нет. Что вы! Слишком велик риск поражения мозга. После этого порой слишком долго оправляются, вам это совершенно ни к чему. Вы же знаете – стоит применить психозондирование, когда обследуемый в раздраженном состоянии, и…
– Это угроза, Коделл?
– Констатация факта, Тревайз. Не извращайте смысла моих слов, Советник. Если я вынужден буду прибегнуть к психозондированию, я сделаю это, и даже если вы окажетесь невиновны, я вам не завидую.
– Что вы хотите узнать?
Коделл нажал кнопку на крышке стола.
– Все, что я у вас спрошу, и все, что вы мне ответите, будет записано и визуально, и вербально. Я не хочу от вас никаких добровольных признаний, но также не желаю, чтобы вы что-то утаили от меня. Надеюсь, вы меня понимаете.
– Понимаю я только то, что вы будете записывать исключительно то, что вам нужно, – убежденно ответил Тревайз.
– Это верно, но опять-таки не выворачивайте мои слова наизнанку. Я не извращу ничего из сказанного вами. Я этим либо воспользуюсь, либо нет. Но вы будете знать, чем именно я не воспользуюсь. Тем самым мы сбережем и ваше время, и мое.
– Посмотрим.
– У нас есть причины полагать, Советник Тревайз (нотки официоза в голосе Коделла показали, что запись пошла), что вы не раз открыто утверждали, будто Плана Селдона не существует.
Тревайз медленно, покачиваясь на стуле, проговорил:
– Ну, если об этом я говорил открыто и не раз – чего же вам еще?
– Давайте не будем тратить время на препирательства, Советник. Поймите, мне нужны ответы, произнесенные вашим собственным голосом. Полученная запись будет исследована в сравнении с эталоном вашего голоса в состоянии, когда вы полностью отвечаете за сказанные слова.
– Понятно. Видимо, применение гипноза, химических препаратов или того и другого вместе исказило бы звучание моего голоса?
– Да, и весьма значительно.
– А вам, конечно, безумно хочется показать, что вы не пользовались при допросе Советника нелегальными методами? Я вас в этом не обвиняю.
– Искренне рад. В таком случае продолжим, Советник. Вы не раз открыто заявляли, будто Плана Селдона не существует. Признаете вы это?
Тревайз ответил, старательно подбирая слова:
– Мое мнение таково: то, что мы привыкли именовать Планом Селдона, не имеет того значения, которое мы ему приписываем.
– Туманный ответ. Не будете ли любезны пояснить, что имеете в виду?
– Я считаю наивным общепринятое представление о том, что Гэри Селдон пятьсот лет назад, занимаясь разработкой математических основ психоистории, учел течение истории человечества до мельчайших деталей, о том, что мы идем по предначертанному пути от Первой Галактической Империи ко Второй по линии максимальной вероятности. Это невозможно.
– Хотите ли вы сказать, что, по вашему мнению, Гэри Селдона на самом деле никогда не было?
– Вовсе нет. Безусловно, он существовал.
– Может быть, вы хотите сказать, что он никогда не создавал психоисторической науки?
– Да нет же! Ничего подобного! Послушайте, Директор, если бы мне позволили, я бы все объяснил Совету. Могу объяснить и вам. Все так просто на самом деле…
Директор Службы Безопасности спокойно и откровенно отключил записывающее устройство. Тревайз умолк и нахмурился:
– Зачем вы это сделали?
– Вы тратите мое время, Советник. Я не просил вас произносить речи.
– Но вы просили меня выразить мою точку зрения, не так ли?
– Не совсем. Я просил вас отвечать на вопросы – просто, прямо, без лишних подробностей. Отвечать только на вопросы и не добавлять ничего такого, о чем у вас не спрашивают. Поступайте так, и тогда наша беседа не займет много времени.
– Хотите выудить у меня заявления, которые помогут вам состряпать официальную версию моей предполагаемой измены?
– Наше единственное желание – получить от вас честные ответы. Уверяю вас, извращать их никто не собирается. Прошу вас, давайте попробуем сначала. Мы говорили о Гэри Селдоне.
Коделл включил записывающее устройство и методично повторил вопрос:
– Может быть, вы хотите сказать, что он никогда не создавал психоисторической науки?
– Несомненно, он создал науку, именуемую нами психоисторией, – отвечал Тревайз, безуспешно пытаясь взять себя в руки.
– Как бы вы определили ее сущность?
– Обычно, – отвечал Тревайз, стараясь не скрипеть зубами, – ее определяют как отрасль математики, оперирующую понятиями, описывающими общие реакции больших групп людей на заданные стимулы при заданных условиях. Другими словами, предполагается, что с ее помощью можно прогнозировать социальные и исторические перемены.
– Вы сказали «предполагается». Ваши сомнения основаны на математической экспертизе?
– Нет, – усмехнулся Тревайз. – Я не психоисторик. Как, впрочем, и ни один из членов правительства Академии, и ни один из граждан Терминуса, и ни один из…
Рука Коделла приподнялась над столом.
– Советник, прошу вас, – укоризненно проговорил он, и Тревайз умолк.
Коделл перешел к следующему вопросу:
– Есть ли у вас причина утверждать, что Гэри Селдон не произвел должного объема исследований, в которых были бы учтены с наибольшей точностью все факторы максимальной вероятности и минимальной длительности пути от Первой Империи до Второй под эгидой Академии?
– Меня там не было, – съязвил Тревайз. – Откуда мне знать?
– Так известно ли вам, что он этого не сделал?
– Нет.
– Может быть, вы отрицаете, что голографическое изображение Гэри Селдона, являвшееся во время ряда исторических кризисов за истекшие пятьсот лет, представляет собой подлинную видеозапись Гэри Селдона, сделанную в последний год его жизни?
– Нет, пожалуй, я этого не отрицаю.
– «Пожалуй» вы говорите. Как-то неточно. Не утверждаете ли вы, что это подделка, подмена, произведенная ранее или в более позднее время кем-то с какой-то целью?
– Нет, – вздохнул Тревайз, – я этого не утверждаю.
– Готовы ли вы признать, что речи, которые перед нами произносит Гэри Селдон, не сфабрикованы кем-то?
– Готов. У меня нет никаких причин подозревать какую бы то ни было фабрикацию. Не думаю, чтобы подобная подделка повлекла за собой что-либо существенно полезное, да и вообще не считаю такое возможным.
– Понятно. Вы были свидетелем последнего явления Селдона. Заметили ли вы, что анализ ситуации, проведенный им пятьсот лет назад, не совпал с реальными событиями наших дней довольно-таки точно?
– Совсем наоборот! – с неожиданным оживлением отозвался Тревайз. – Очень точно совпал!
Всплеск эмоций собеседника не вызвал у Коделла никакой реакции.
– И тем не менее, Советник, даже после явления Селдона вы продолжаете утверждать, что Плана Селдона не существует.
– Конечно, продолжаю, Я утверждаю, что его не существует именно потому, что анализ был произведен настолько точно.
Коделл выключил записывающее устройство.
– Советник, – с упреком сказал он, – вы вынуждаете меня стереть ваш ответ. Я спросил вас о том, продолжаете ли вы придерживаться своего странного убеждения, а вы опять начинаете излагать мне его причины. Позвольте, я повторю вопрос: и тем не менее, Советник, даже после явления Селдона, вы продолжаете утверждать, что Плана Селдона не существует?
– Откуда вам это известно? Вряд ли у вас была возможность побеседовать с моим приятелем Компором. Вероятно, он ваш осведомитель.
– Скажем так: мы догадались, Советник. Допустим, что на самом деле вы мне ответили: «Да, конечно». Если вы сами произнесете этот ответ без добавления отсебятины, мы покончим с этим вопросом.
– Да, конечно, – послушно, но не без сарказма произнес Тревайз.
– Отлично, – улыбнулся Коделл. – Сюда я вставлю «Да, конечно» из ваших ответов, которое будет звучать наиболее естественно. Благодарю вас, Советник.
Коделл выключил записывающее устройство.
– Это все? – удивленно спросил Тревайз.
– Все, что нам нужно.
– Ясно. Вам нужен набор вопросов и ответов, который вы сможете представить Терминусу и всей Федерации Академии, дабы показать, что я целиком и полностью принимаю легенду о Плане Селдона. Следовательно, любое отрицание или сомнение с моей стороны, высказанное впоследствии, выставит меня эксцентриком, а то и того хуже – просто безумцем.
– Более того, изменником в глазах большинства тех, кто понимает, как важен План для сохранения безопасности Академии. Возможно, мне и не придется обнародовать материалы нашей беседы, Советник Тревайз, если мы достигнем некоторого понимания. Но в случае необходимости, будьте уверены, мы проследим за тем, чтобы Федерация это услышала.
– Послушайте, сэр, – нахмурив брови, сказал Тревайз, – не хотелось бы считать вас тупицей, но неужели вам так-таки неинтересно то, что я собирался сказать на самом деле?
– Как человеку, почему же, очень даже интересно, и в более подходящий момент я бы вас с превеликим удовольствием выслушал – с удовольствием, но не без здорового скепсиса. А как Директор Службы Безопасности я сейчас располагаю всеми необходимыми сведениями.
– Надеюсь, вы понимаете, что происшедшее ничего хорошего ни вам, ни Мэр не сулит?
– Как ни странно, у меня на этот счет противоположное мнение. Можете идти. В сопровождении охраны, как это ни прискорбно.
– Можно поинтересоваться, куда?
– До свидания, Советник, – широко улыбаясь, проговорил Коделл. – Вы, правда, не были откровенны до конца, но ожидать от вас этого было бы наивно.
Он протянул Тревайзу руку в знак прощания.
Тревайз на это проявление вежливости и дружелюбия никак не ответил. Он встал, расправил изнутри складки любимой сумки, вытащил руки и, прищурившись, отчеканил:
– Вы просто оттягиваете неизбежное. Так, как я думаю сейчас, могут думать и другие, или станут так думать позднее. Посадите меня в тюрьму, казните – это вызовет удивление и только ускорит распространение подобных взглядов. Но в конце концов мы победим – истина и я.
Коделл отдернул протянутую руку и медленно покачал головой:
– Нет, Тревайз. Вы таки дурак.
4
Только к полуночи явились двое охранников, чтобы увести Тревайза из роскошных апартаментов Дирекции Службы Безопасности. Роскошных, но запертых на замок. Тюрьма она и есть тюрьма, как ни назови.
Четыре часа с лишним Тревайз чинил допрос самому себе, шагая из угла в угол комнаты и лишь изредка присаживаясь.
Как он мог довериться Компору!
А почему он должен был не доверять ему? Вроде бы тот был всегда согласен с ним… Нет, не то. Всегда не прочь был поспорить? Нет, опять не то. Просто Компор представлялся ему легко внушаемым человеком, начисто лишенным собственного взгляда на вещи, и Тревайз частенько наслаждался возможностью использовать его в качестве звукового стенда. Компор помогал Тревайзу шлифовать собственные мнения и укрепляться в них. Он был удобен, и доверял ему Тревайз не по какой-либо другой причине, а только потому, что доверять Компору было удобно.
Теперь бесполезно было гадать, что он упустил и когда стоило приглядеться к Компору получше. Видимо, решил Тревайз, никогда нельзя изменять принципу: «Не доверяй никому».
Но как можно жить, не доверяя никому?
Мерзко, но деваться некуда.
Но кто бы мог представить, что Бранно решится на публичное изгнание Советника из зала Заседаний? Что ни один Советник пальцем не пошевелит, рта не раскроет, чтобы защитить его? Пусть они были не согласны с Тревайзом в глубине души, пусть они были готовы пролить свою кровь, до последней капли, на алтарь правоты Бранно, но, не защитив его, они же сами себя на веки вечные лишили стольких прав и привилегий! «Бранно Бронзовая» – так порой величали Мэра. Да, действовала она поистине с металлической жестокостью…
А вдруг она действует не по своей воле?
Нет! Так и до паранойи недалеко!
И все же, все же…
Навязчивая мысль на цыпочках вершила круги в его сознании и не уходила, никак не уходила… Вошли охранники.
– Вам придется проследовать с нами, Советник, – сообщил старший по званию (судя по знакам отличия, лейтенант) голосом вышколенного служаки. На правой щеке его был заметен небольшой шрам, и вид у него был бесконечно усталый. Казалось, он несет службу, не получая никакой отдачи – дело понятное, чего еще ждать от службы солдату, чей народ живет в мире и спокойствии больше века?
Тревайз не пошевелился.
– Ваше имя, лейтенант.
– Лейтенант Эвандер Сопеллор, Советник.
– Вы осознаете, что нарушаете закон, лейтенант Сопеллор? У вас нет права арестовывать Советника.
– У нас приказ, сэр.
– Это неважно. И быть такого не может. Вам не могут приказать арестовать Советника. Трибунала вы не боитесь?
– Мы не арестуем вас, Советник.
– Значит, я не обязан следовать с вами, так?
– Нам дан приказ сопроводить вас домой.
– Я знаю дорогу.
– Мы должны охранять вас по пути.
– От чего? От кого?
– Вокруг вас может собраться толпа.
– Толпа? В середине ночи?
– Потому мы и ждали полуночи, сэр. А теперь, сэр, ради вашей же безопасности, прошу вас следовать с нами. Не хотелось бы угрожать вам, сэр, но я обязан сообщить вам, что в случае необходимости у нас есть право прибегнуть к применению силы.
Тревайз заметил у обоих охранников нейронные хлысты. Изо всех сил стараясь показаться равнодушным и не утратить достоинства, он встал со стула.
– Ну что ж – домой, так домой, – сказал он как можно более небрежно. – Хотя вполне может оказаться, что не домой, а в тюрьму.
– У нас нет инструкций обманывать вас, сэр, – возразил лейтенант с гордостью. Тревайз понял, что имеет дело с профессионалом, который и соврет только по приказу, но тогда уж ни выражение лица, ни интонация голоса его не выдадут.
– Прошу прощения, лейтенант, – извинился Тревайз. – Я вам верю.
На улице их ждал автомобиль.
Вокруг не было ни души. Какая толпа? Хотя, собственно, лейтенант никакой толпы не обещал. Он только сказал, что она может собраться.
Лейтенант теснил Тревайза к машине. Ни отойти в сторону, ни сделать резкое движение было невозможно. Скользнув в дверцу сразу же за Тревайзом, лейтенант захлопнул ее и уселся рядом с Советником.
Машина тронулась.
Не оборачиваясь, Тревайз спросил:
– Я полагаю, что, как только окажусь дома, имею право вести себя, как мне па благо рас судится – уехать, к примеру?
– У нас нет инструкций каким-то образом мешать вам, Советник, но отныне мы обязаны охранять вас.
– Что сие означает?
– Я имею распоряжение сообщить вам, что, как только вы окажетесь дома, вы не должны будете никуда выходить. Улица для вас небезопасна, а я отвечаю за вашу безопасность.
– Ясно. Домашний арест.
– Я не юрист, Советник. Не знаю, как это называется.
Лейтенант на Тревайза не смотрел – взгляд его был устремлен вперед, на дорогу, но локоть довольно чувствительно упирался в бок Советника, и при всем желании Тревайз не смог бы даже пошевелиться, чтобы лейтенант этого не заметил.
Автомобиль затормозил у маленького коттеджа Тревайза на окраине Флекснера. Ждать его дома было некому – нынешняя его подруга, Флавелла, устала от напряженной, беспорядочной жизни, которую ему, профессиональному политику и члену Совета, приходилось вести, и не так давно перебралась к себе.
– Могу я выйти? – спросил Тревайз.
– Я выйду первым, Советник. Мы проводим вас в дом.
– Печетесь о моей целости и сохранности?
– Да, сэр, – невозмутимо отозвался лейтенант.
За дверью их ожидали еще двое охранников. Снаружи казалось, что в доме темно, по, оказывается, окна были зашторены и горел ночник.
В первое мгновение Тревайз собрался было выразить возмущение, но тут же взял себя в руки – чего уж теперь возмущаться. Если собратья-Советники не смогли защитить его в зале Заседаний, то уж дом его тем более перестал быть его крепостью.
– Сколько же вас тут? Полк? – попытался пошутить Тревайз.
– Нет, Советник, – послышался в ответ твердый, уверенный голос. – Кроме тех, кого вы видите, только один человек – я, и жду вас уже очень долго.
В дверях гостиной стояла Харло Бранно, Мэр Терминуса.
– Нам пора побеседовать, не правда ли?
Тревайз не мог сдержать изумления:
– И весь этот маскарад для того, чтобы…
– Спокойно, Советник! – сказала Бранно тихо, но властно. – А вы, все четверо, пошли вон! Вон! Тут все будет в порядке. Марш отсюда!
Четверо охранников отсалютовали, развернулись на сто восемьдесят градусов и удалились. Тревайз и Бранно остались наедине.
