Глава тринадцатая
Университет
50
Оказавшись вместе с Тревайзом внутри «Далекой Звезды», Пелорат брезгливо наморщил нос.
Тревайз пожал плечами:
– Что поделаешь, Джен. Человеческое тело – мощнейший генератор запахов. Система рециклирования никогда не работает мгновенно, искусственные запахи только накладываются на естественные, а не замещают их полностью.
– Наверное, Голан, два корабля не пахнут одинаково, если там долго живут разные люди?
– Верно, но ты мне скажи: разве ты не перестал морщиться от ароматов Сейшелла уже через час?
– Перестал, – признался Пелорат.
– Ну вот, и наш родной запах перестанет мучить тебя очень скоро. Вот увидишь, вернешься домой, обрадуешься всем запахам, которые тебя там встретят. Кстати, Джен, учти на будущее: крайне невежливо обсуждать, чем пахнет на любом корабле и в любом мире, если на то пошло, в присутствии их обитателей. То есть при мне – пожалуйста, я-то стерплю, но ты это учти.
– Понятно, Голан. Постараюсь. Знаешь, вот ведь странно: я уже «Далекую Звезду» домом считаю. Может быть, потому, что она сделана в Академии?
Пелорат улыбнулся:
– Знаешь, ведь я особым патриотом не был никогда. Мне нравилось думать, что я – гражданин Галактики, что мои родственники – везде и всюду, но вот теперь почему-то разлука с Академией наполняет мое старое сердце любовью к ней.
Тревайз стелил постель.
– Не так уж ты далеко от нее улетел, если на то пошло. Да будет тебе известно: Сейшельский Союз почти целиком окружен территорией Федерации Академии. У нас тут посольство с большим штатом, консулов полно. Языком сейшельцы любят трепать о своей независимости и о том, как они нас не любят, но воздерживаются предпринимать что-либо, способное вызвать наше неудовольствие. Ложись-ка ты, Джен, спать. Сегодня мы с тобой добились немногого, но утро вечера мудренее, будем надеяться, что завтра нам больше повезет.
Пелорат кивнул и отправился к себе, но скоро выяснилось, что слышимость на «Далекой Звезде» отличная – можно было запросто переговариваться из каюты в каюту. Погасив свет, Пелорат долго ворочался, наконец осторожно позвал:
– Голан?
– Да.
– Ты не спишь еще?
– Пока ты со мной разговариваешь – нет, естественно.
– Кое-что нам все-таки удалось сегодня. Твой друг, Компор…
– Бывший друг, – недовольно уточнил Тревайз.
– Пусть так. Неважно. Он говорил о Земле и сказал такое, с чем я не сталкивался ни разу за все время моих изысканий. Радиоактивность!
Тревайз перевернулся на бок, лицом к стене, подпер щеку рукой.
– Послушай, Джен, даже если Земля действительно погибла, это не означает, что мы полетим домой. Я все равно хочу найти Гею.
Пелорат издал странный звук, как будто сдул с губ пушинку.
– Дружочек, ну конечно. И я тоже! И потом, я вовсе не думаю, что Земля погибла. Компор мог быть уверен, что рассказывает непреложную истину, но ведь миров, претендующих на звание Земли, в Галактике такое количество!
В антропологии это явление называется «глобоцентризмом». Люди предпочитают считать, что их мир лучше, чем все остальные, чем любые их соседи, и культура у них выше, и все остальное, и история богаче – ну, ты понимаешь. А уж если соседи их в чем-то превзошли, то это непременно означает, что такие достижения позаимствованы у них. А если у соседей что-то плохо, значит, это плохое ими было когда-то отвергнуто или вообще к ним отношения никакого не имеет, либо это вообще невесть где придумали. Если нет логической возможности доказать, что Земля, либо ее эквивалент – колыбель рода человеческого – это именно их планета, то они как минимум помещают ее в своем секторе даже в тех случаях, когда не могут точно указать координаты.
Пелорат прищелкнул языком.
– Даже если бы удалось достоверно доказать, что ни одна планета в Сирианском Секторе – никакая не Земля, ничего бы из этого не вышло. Ты просто не представляешь себе, Голан, до какой степени мистицизм способен затмить здравый смысл. Как минимум в двенадцати секторах Галактики солидные ученые без тени усмешки утверждают, будто Земля (или как бы они ее ни назвали) находится в гиперпространстве, и добраться до нее нет никакой возможности, разве что случайно.
– А они не говорят, что это кому-то случайно удалось?
– Ну, знаешь, мифов всяких много ходит, и из патриотических соображений люди порой готовы поверить в них, зато в других мирах только посмеиваются.
– В таком случае, Джен, у меня предложение: давай и мы с тобой в такое верить не будем, и… (Тревайз громко зевнул) отправимся поскорее в замечательное гиперпространство снов.
– Но, Голан, понимаешь ли, самое упоминание о радиоактивности меня очень заинтересовало. Мне кажется, тут есть доля правды, или чего-то похожего на правду.
– Ты это о чем?
– Видишь ли; радиоактивный мир – это такой мир, где уровень радиации гораздо выше обычного. В таком мире гораздо быстрее протекает процесс мутации, и эволюция должна происходить скорее и резче. Я ведь говорил тебе, если помнишь: почти все мифы о Земле сходятся в одном: Земля отличалась исключительным богатством видов. Именно это многообразие форм жизни, ее взрывное развитие, именно это могло привести к развитию разумной жизни на Земле и последующему его распространению по Галактике. Если по какой-то причине Земля была или оказалась радиоактивной, то вот оно – прекрасное объяснение ее уникальности.
Немного помолчав, Тревайз заговорил:
– Во-первых, нет причин так уж верить Компору. Этот соврет – не дорого возьмет. Он запросто мог с три короба наговорить, только бы заставить нас отсюда убраться, чтобы мы, как два идиота, помчались в Сирианский Сектор. Но даже если допустить, что он не врал, он ведь сказал, что радиоактивность на Земле достигла такого уровня, что сама жизнь там стала невозможна.
– Правильно! Уровень радиации не был высок там, когда жизнь только начала развиваться, а жизни гораздо легче сохраниться, чем создаться заново. Допустим, жизнь на Земле возникла и сохранилась. Следовательно, если в самом начале уровень радиации там не был невыносимым для жизни, то и со временем он мог только падать. Ничто не способно поднять этот уровень.
– А ядерные взрывы? – высказал предположение Тревайз.
– При чем тут ядерные взрывы?
– Я хочу сказать: предположим, что на Земле были произведены ядерные взрывы.
– Где? На поверхности? Совершенно исключено. В истории Галактики нет ни единого упоминания о цивилизации настолько безумной, чтобы применять ядерные взрывы для военных целей. Нас бы просто не было тогда на свете. Во время Тригеллианского восстания, когда обе стороны были обречены на голод и отчаяние и когда Джендиппурус Хоратт предложил применить ядерную реакцию для…
– Его повесили матросы его же собственного флота. Это я проходил в колледже в курсе истории Галактики. Я не о том. Я имел в виду какой-нибудь несчастный случай.
– Нет в истории упоминаний о таких несчастных случаях, из-за которых мог бы повыситься общий уровень радиации на планете.
Пелорат глубоко вздохнул.
– Придется все-таки, когда освободимся, слетать в Сирианский Сектор и провести там небольшую разведку.
– Ага… – сонно откликнулся Тревайз. – Как-нибудь… Непременно… А теперь…
– Все-все, я умолкаю.
Пелорат выполнил обещание, а Тревайз еще почти целый час лежал в темноте с открытыми глазами, гадая, не успел ли он уже привлечь к своей персоне больше внимания, чем следовало, и не мудрее ли будет действительно для начала махнуть в Сирианский Сектор, а потом, когда о нем немного позабудут, вернуться сюда и искать Гею?
Заснул он тревожным сном, так и не успев принять твердого решения.
51
До города они добрались ближе к полудню. В Туристическом Центре на сей раз было полным-полно народу, но нашим путешественникам удалось пробиться в справочную библиотеку, где их проинструктировали, как пользоваться местной моделью информационного компьютера.
Самым внимательным образом они изучили всю информацию о музеях и университетах, обращая особое внимание на археологию, антропологию, историю и данные о деятелях в этих областях науки.
– Ах! – тихо воскликнул Пелорат.
– Ах? – сердито переспросил Тревайз. – И по какому поводу «ах»?
– Вот эта фамилия. Квинтесетц. Кажется, она мне знакома.
– Ты что, знаешь этого человека?
– Нет, лично нет, но вроде бы читал его работы. Когда вернемся на корабль, я загляну в каталог…
– Рановато пока возвращаться, Джен. Раз эта фамилия тебе что-то говорит, с него и начнем. Если он сам не сумеет помочь, может, к кому-то еще направит.
Тревайз встал.
– Значит, отправляемся в Сейшельский Университет. А поскольку сейчас время ленча, давай и мы где-нибудь по пути перекусим.
Во второй половине дня, ближе к вечеру они наконец добрались до Университета. Пройдя по длинному лабиринту коридоров, отыскали приемную, где и сидели теперь в ожидании молодой дамы, которая могла – а может, и не могла – отвести их к Квинтесетцу.
– Интересно, – вздохнул Пелорат, – долго ли нам еще ждать? Учебный день, наверное, уже заканчивается…
Как будто услыхав его, их недавняя знакомая впорхнула в приемную. Туфельки ее слепили глаза сочетанием ярко-красного и фиолетового цветов, каблучки при ходьбе издавали высокие звонкие нотки. Высота тона зависела от скорости и легкости походки.
Пелорат поежился. Видимо, каждый мир не только по-своему пахнет, подумал он, но и какими-то собственными экзотическими средствами воздействует на чувства. Интересно, подумал он, так ли легко будет свыкнуться с чудовищной какофонией, издаваемой каблучками этой дамочки, как с местными ароматами?
– Не могли бы вы назвать ваше имя полностью, Профессор? – любезно улыбаясь, спросила женщина.
– Джен Пелорат, мисс.
– С какой вы планеты?
Тревайз предостерегающе поднял руку, напоминая Пелорату об уговоре, но Пелорат не то не заметил его жеста, не то про уговор позабыл, и ответил:
– С Терминуса, мисс.
Женщина довольно улыбнулась:
– Дело в том, что, когда я сообщила Профессору Квинтесетцу о том, что его желает видеть Профессор Пелорат, он сказал, что примет вас, если вы Джен Пелорат с Терминуса и никто другой.
Пелорат часто заморгал.
– Вы… вы хотите сказать, что он слыхал обо мне?
– Мне так показалось, – пожала плечами женщина.
Губы Пелората разъехались в удивленной улыбке, он повернулся к Тревайзу.
– Он слыхал обо мне! Честно говоря, это даже как-то удивительно. Я ведь написал не так много и не думал, чтобы кто-нибудь… Там ничего такого не было… – закончил он, недоуменно покачав головой.
– Ладно, ладно, – поторопил его Тревайз. – Хватит себя недооценивать. Пошли.
Он повернулся к женщине:
– Как добираться до Профессора, мисс? На каком-нибудь транспорте?
– Нет, можно пешком. Его кабинет – в этом комплексе зданий, и я с радостью провожу вас. Вы оба с Терминуса? – спросила она и, не дожидаясь ответа, вышла из приемной.
Зашагав следом за ней, Тревайз ответил:
– Да, оба. А какая разница?
– О нет, никакой, что вы! Просто у нас в Сейшелле есть такие люди, которые недолюбливают Академию, но здесь в Университете мы гораздо более космополитичны. «Живи сам и давай жить другим», – я так всегда говорю. Это я к тому, что в Академии тоже не звери живут. Понимаете?
– Понимаю. И у нас, бывает, услышишь, что сейшельцы – тоже люди, как-никак.
– Вот и правильно, так и быть должно. А Терминус я никогда не видала. Большой город, наверное?
– Да нет, небольшой, – небрежно отозвался Тревайз. – Поменьше Сейшелл-Сити будет.
– Вы меня обманываете, – покачала головой женщина. – Это же столица Федерации Академии, так? То есть другого Терминуса нет, или есть?
– Нет, насколько мне известно, Терминус у нас только один. И мы именно оттуда – из столицы Федерации Академии.
– Ну, тогда это же должен быть громадный город! А вы такой далекий путь проделали только для того, чтобы повидать Профессора? А знаете, мы тут им очень гордимся. Он – главный корифей в Галактике.
– Правда? – спросил Тревайз. – И в какой же области?
Женщина широко раскрыла глаза и изумленно глянула на Тревайза:
– Нет, вы точно шутник. Да он знает о древней истории больше, чем… чем я о своих родственниках!
И она пошла вперед, попискивая музыкальными каблучками.
Тревайз воспользовался тем, что его уже дважды назвали шутником и погрозили пальчиком. Этого нельзя было упускать.
– Ваш Профессор, наверное, и о Земле все-все знает? – невинно поинтересовался он.
– О Земле?! – удивленно переспросила она, остановившись около двери кабинета и ошарашенно уставясь на него.
– Ну, вы знаете, конечно. О том мире, откуда пошел род человеческий.
– А, так вы про это… Про самую первую планету? Понятно. Я думаю, про нее он тоже знает. Ведь эта планета, как-никак, в Сейшельском Секторе находится. Уж это-то всякому известно. Вот кабинет Профессора. Сейчас я позвоню…
– Погодите минуточку, – попросил Тревайз. – Что вы знаете о Земле, милая дама?
– На самом деле, что-то я не слыхала, чтобы ее Землей называли, – пожала плечами женщина. – Наверное, так ее у вас в Академии называют, а у нас тут ее зовут Геей.
Тревайз бросил быстрый взгляд на Пелората.
– О? И где она находится?
– Нигде (женщина перешла на заговорщицкий шепоток). Она в гиперпространстве. Я когда маленькая была, мне бабушка рассказывала, что когда-то вроде бы Гея в обычном пространстве была, но потом так сильно погрязла….
– В грехах и глупости человеческой, – пробормотал Пелорат, – что, не находя себе места от стыда, покинула обычное пространство, не желая иметь ничего общего со своими обитателями, а они рассеялись по всей Галактике…
– А, так вы знаете эту историю! А моя подружка говорит, будто это суеверие и предрассудок. Вот уж я ей расскажу. Так и скажу: вот, даже профессора из Академии…
Сияющие буквы в рамке на двери гласили: «СОТЕЙН КВИНТЕСЕТЦ, АБТ».
Имя Профессора изображали трудночитаемые сейшельские буквы, а чуть пониже в привычных очертаниях Галактического Стандарта значилось: «ФАКУЛЬТЕТ ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ».
Женщина коснулась пальцем гладкого металлического кружка на двери. Звука звонка не послышалось, но дымчатое стекло таблички стало молочно-белым, и мягкий, низкий голос произнес:
– Назовите себя, пожалуйста.
– Джен Пелорат с Терминуса, – ответил Пелорат и поспешно добавил: – И Голан Тревайз, оттуда же.
Дверь распахнулась.
52
Высокий пожилой мужчина поднялся из-за стола и пошел навстречу Пелорату и Тревайзу. Лицо у него было смуглое, седые волосы покрывали голову жесткими завитками, отливавшими стальным блеском. Протянув руку для приветствия, он проговорил мягким баритоном:
– Меня зовут С. К. Рад познакомиться с вами, профессора.
Тревайз уточнил:
– У меня нет ученого звания. Я просто сопровождаю Профессора Пелората. Зовите меня просто Тревайзом. Рад познакомиться с вами, Профессор АБТ.
Квинтесетц смутился.
– Нет-нет, – сказал он, – АБТ – это просто глупейший титул, за пределами Сейшелла значения не имеющий. Не обращайте на это внимания и зовите меня просто С. К. Здесь в Сейшелле мы привыкли пользоваться инициалами. Я так рад, что вас двое, хотя ожидал только одного.
Мгновение помедлив, Квинтесетц еще раз протянул гостям правую руку, предварительно вытерев ее о брюки.
Тревайз пожал руку Профессора, искренне удивленный сейшельской манерой здороваться.
– Прошу салиться, – сказал Квинтесетц. – Кресла у меня обычные, неживые – я, понимаете, страшно не люблю, когда меня сзади хватают. Сейчас эти кресла-хваталки у нас в большой моде, но я не могу к такому привыкнуть. Не слишком приятно, правда?
– Конечно, – улыбнулся Тревайз. – Простите меня, С. К., но ваше имя, видимо, не сейшельского происхождения? Похоже, оно из пограничных миров. Извините, если я вас обидел.
– Нисколько. Мое семейство родом из Аскона. Давным-давно мои прапрапредки покинули Аскон, пять поколений назад – это произошло, когда там стало слишком сильным владычество Академии.
– А мы как раз из Академии, – смущенно проговорил Пелорат. – Наши извинения.
Квинтесетц дружелюбно помахал рукой:
– Не стоит извинений. Я не пронес чувства обиды через пять поколений, уверяю вас. Не всем это удалось, ну что ж – можно только сожалеть. Желаете перекусить? Выпить чего-нибудь? Можно включить музыку, будет приятнее беседовать.
– Если не возражаете, – сказал Пелорат, – хотелось бы сразу перейти к делу – конечно, если сейшельские традиции позволяют.
– Сейшельские традиции? Для меня это не непреодолимый барьер. Вы не представляете, Профессор Пелорат, как я рад вас видеть. Всего две недели назад я прочитал вашу статью о мифах о происхождении человечества в «Ревю Археологии». Она поразила меня глубиной синтеза материала и… краткостью.
Пелорат покраснел от удовольствия.
– Счастлив, что вам удалось прочесть мою работу. Увы, мне пришлось сильно сократить ее, иначе «Ревю» не сумело бы ее опубликовать. Я собирался подготовить обзор.
– О, это было бы превосходно! В общем, как только я прочитал вашу работу, мне очень захотелось познакомиться с вами. У меня даже мелькнула мысль отправиться на Терминус для этого, но такую поездку не так просто организовать.
– Да? Почему же? – поинтересовался Тревайз.
Квинтесетц неловко улыбнулся:
– Понимаете, как это ни прискорбно, но Сейшелл не стремится войти в Федерацию Академии, и не слишком приветствуют тут любые связи с Академией, даже научные. У нас традиция нейтралитета, вы знаете. Даже Мул нас не тронул, ему удалось лишь получить от Сейшелла особые гарантии нейтралитета. Ну вот. Так что любое обращение за разрешением посетить территорию Академии, а в особенности – Терминус, не слишком приветствуется, встречается с подозрением. Хотя, конечно, ученый моего ранга, наверное, в конце концов сумел бы получить и паспорт, и визу, но… видите, как все замечательно получилось – вы сами ко мне прибыли. Трудно поверить! Я спрашиваю себя: «Почему? Слыхали ли вы обо мне, как я слыхал о вас?»
Пелорат ответил:
– Мне известно о вашей работе, С. К., в моем каталоге есть кое-какие ваши труды. Именно поэтому я обратился к вам. Я изучаю вопрос о Земле – предполагаемой прародине человечества, а также ранний период освоения и завоевания Галактики. Сюда я прибыл, в частности, для того, чтобы навести справки по истории основания Сейшелла.
– Судя по содержанию вашей работы, – сказал Квинтесетц, – я понял, что вас интересуют мифы и легенды.
– Безусловно, но реальная история меня интересует еще больше, истинные факты, если таковые существуют.
Квинтесетц встал и заходил по кабинету, заложив руки за спину. Остановился, взглянул на Пелората и снова принялся расхаживать туда-сюда.
Тревайз нетерпеливо поторопил его:
– Ну, сэр?
– Странно! – нахмурился Квинтесетц. – Очень странно. Только вчера…
– Что случилось вчера? – спросил Пелорат.
– Я говорил вам, Профессор Пелорат… кстати, можно, я буду называть нас Дж. Ш.? Несколько непривычно употреблять полное имя.
– Ради бога.
– Я говорил вам, Дж. П., что пришел в восхищение от вашей работы, что захотел с вами познакомиться. Увидеться с вами лично мне хотелось именно потому, что вы явно располагаете обширным материалом по мифам и легендам о происхождении человечества, а вот предания о нашем мире, как мне показалось, у вас отсутствуют. Другими словами; мне хотелось встретиться с вами, чтобы рассказать вам как раз о том, о чем вы меня спрашиваете.
– Но при чем тут вчера, С. К.? – спросил Тревайз.
– У нас есть легенды. Вернее, одна легенда. Самая важная для нашей истории, для нашей цивилизации, потому что она стала нашей Великой Тайной.
– Тайной? – переспросил Тревайз.
– Я не имею в виду загадку или что-то в таком духе. Таково значение слова «тайна» в Галактическом Стандарте. У нас же это слово означает «нечто секретное», что-то такое, что известно только отдельным адептам, чего нельзя раскрывать чужим. А вчера был тот самый день.
– Что за день? – подчеркнуто равнодушно спросил Тревайз.
– День Перелета.
– А-а-а, – понимающе кивнул Тревайз. – Медитация, все сидят по домам и всякое такое.
– Теоретически – да, что-то вроде этого, правда, в больших городах древние традиции несколько угасли, но… я вижу, вы знаете об этом?
Пелорат, не очень довольный поспешностью Тревайза, захотел вернуть разговор в более спокойное русло.
– Да-да, мы немного слышали об этом, поскольку прибыли именно вчера.
– Угу, в этот самый день, – саркастически уточнил Тревайз. – Послушайте, С. К., как я уже говорил, я не ученый, но у меня есть вопрос: вы сказали, что у вас есть некая великая тайна, которую нельзя поверять иноземцам, посторонним. Почему же вы говорите об этом с нами? Мы ведь и есть посторонние.
– Да, это так, но, к счастью, я неофициальное лицо, и к тому же почти лишен предрассудков. И потом… работа Дж. П. подхлестнула чувства, которые меня долго мучили. Ведь мифы и легенды не возникают из вакуума. В любой сказке всегда есть доля истины, как бы извращена она ни была, и мне хотелось бы раскрыть ту истину, что стоит за нашей легендой о Дне Перелета.
– А безопасно ли говорить об этом? – спросил Тревайз.
Квинтесетц пожал плечами:
– Не совсем, наверное. Консерваторы, которых у нас хватает, ужаснулись бы. Однако уже целое столетие они не контролируют действий нашего правительства. Светская власть сильна и останется сильной, если консерваторы не воспользуются нашим – надеюсь, вы сумеете простить меня – издревле отрицательным отношением к Академии. И потом, если я буду обсуждать вопрос, представляющий для меня чисто научный интерес, Лига Ученых а случае необходимости окажет мне поддержку.
– Если так, – попросил Пелорат, – может быть, вы расскажете нам о вашей Великой Тайне?
– Да, но для начала позвольте удостовериться в том, что нас не прервут и, если уж на то пошло, не подслушают. Даже если смело смотреть в глаза быку, не стоит хвататься за кольцо, что у него в носу, – так гласит пословица.
Квинтесетц нажал рычажок на каком-то устройстве, что стояло на его письменном столе. Загорелась лампочка.
– Теперь мы ни для кого недосягаемы, – сообщил он.
– А вы уверены, что тут у вас нет «жучков»? – спросил Тревайз.
– Жучков?!
– Да, Не могут ли где-либо быть спрятаны устройства для прослушивания и подглядывания?
– Такого нет в Сейшелле! – возмущенно ответил Квинтесетц.
– Ну, если вы так уверены… – пожал плечами Тревайз.
– Прошу вас, С. К., – попросил Пелорат, – продолжайте.
Квинтесетц поджал губы, откинулся на спинку слегка осевшего под тяжестью его тела кресла, соединил кончики пальцев. Казалось, он обдумывает, с чего начать.
– Знаете ли вы, что такое «робот»?
– «Робот»?! – удивленно переспросил Пелорат. – Нет.
Квинтесетц вопросительно посмотрел на Тревайза. Тот недоуменно покачал головой.
– А что такое компьютер, знаете, надеюсь?
– Естественно… – кивнул Тревайз.
– В таком случае, подвижный компьютеризированный инструмент…
– …это подвижный компьютеризированный инструмент, – раздраженно закончил Тревайз. – Есть масса таких приспособлений, и я не знаю более общего определения для них, чем «подвижный компьютеризированный инструмент».
– …который очень похож на человека, называется роботом, – хладнокровно завершил начатую фразу Квинтесетц. – Главное отличие робота от других инструментов состоит в том, что внешне он похож, на человека.
– Но почему? – с искренним удивлением спросил Пелорат.
– Не знаю наверняка. По моему мнению, это не самая эффективная форма для инструмента, но я всего-навсего пересказываю то, что говорится в легенде. «Робот» – слово из древнего языка, и наши ученые полагают, что произошло оно от слова, которое в этом языке отражало понятие «работа».
– Что-то я такого слова не припомню, чтобы оно означало «работа» и было похоже на слово «робот», – пожал плечами Тревайз.
– Да, среди нынешних галактических языков такого нет, – подтвердил Квинтесетц, – но именно так говорится.
– Не исключена обратная этимология, – предположил Пелорат. – Если эти объекты применялись для работы, их и назвали «роботами». Но почему вы нам рассказываете об этом?
– Потому, что древняя традиция Сейшелла гласит: когда Земля была единственным миром в Галактике, там были изобретены и сделаны роботы. Тогда стало два вида людей – настоящие и сделанные, люди из плоти и люди из металла, биологические и механические, простые и сложные… – Квинтесетц прервал рассказ, тихо рассмеялся. – Простите, но совершенно невозможно говорить о роботах, не сбиваясь на цитаты из «Книги Перелета». Итак, люди на Земле изобрели роботов, и больше ничего говорить не стоит. Это как раз довольно просто.
– Но зачем они изобрели роботов? – спросил Тревайз.
Квинтесетц пожал плечами:
– Кто может сказать, когда столько времени прошло? Может быть, людей тогда было мало, и они нуждались в помощи – в особенности при осуществлении великой задачи освоения и заселения Галактики.
– Разумное предположение, – кивнул Тревайз. – А когда Галактика была колонизирована, роботы стали не нужны. На сегодня в Галактике гуманоидных компьютеризированных инструментов не существует.
– Я постараюсь изложить вам эту историю, – сказал Квинтесетц, – предельно упростив ее, опуская все поэтические приукрашивания, правда, наш народ именно эти приукрашивания и любит, но я их не принимаю. Итак, вокруг Земли образовались миры-колонии, обращавшиеся вокруг ближайших звезд, и роботов в этих новозаселенных мирах стало гораздо больше, чем на самой Земле. Это естественно – в девственных мирах для них было больше работы. А Земля впоследствии совсем отказалась от роботов и перестала их производить. А потом восстала против них.
– Что произошло? – встревоженно спросил Пелорат.
– Внешние Миры набрали силу, стали могущественнее Земли. С помощью своих роботов дети Земли предали Землю-Мать и взяли власть над ней. Простите, но все-таки трудно удержаться от цитирования. Но кое-кто покинул Землю – те, у кого были хорошие корабли, приспособленные к полетам через гиперпространство. Эти люди улетели к очень далеким звездам, подальше от уже заселенных миров. Образовались новые колонии – без роботов, где люди могли жить свободно. Это и были Времена Перелета, а тот самый день, когда первые люди ступили на Сейшелл, то есть на эту самую планету, называется Днем Перелета и ежегодно празднуется уже многие тысячи лет.
– Следовательно, дорогой друг, вы утверждаете, что Сейшелл был заселен непосредственно выходцами с Земли? – проговорил Пелорат.
Квинтесетц на мгновение растерялся, задумался и наконец сказал:
– Это – официальное убеждение.
– Которое вы, – сказал Тревайз, – судя по всему, не разделяете.
– Мне кажется, – неуверенно начал Квинтесетц и вдруг взорвался: – нет, не разделяю! Нет и нет! Это совершенно невероятно, однако это – официальная догма, и какие бы великие секуляристы ни сидели в нашем правительстве, их такая болтовня как нельзя больше устраивает. Дж. П., в вашей работе я не нашел указаний на то, что вам известна эта история – о роботах и двух волнах колонизации; первой – с роботами, и второй – без них.
– Нет, я об этом совершенно ничего не знал, – подтвердил Пелорат, – и несказанно благодарен вам, дорогой мой С. К., за то, что вы познакомили меня с этой легендой. И я просто поражен, что даже намека на что-либо подобное мне не встретилось ни в одной из работ за все время…
– Лишнее доказательство того, – сухо сказал Квинтесетц, – как успешно трудится наша социальная система. Великая Тайна Сейшелла сберегается.
– Вероятно, – холодно согласился Тревайз. – Но вторая волна колонизации должна была докатиться не только до Сейшелла. Почему же только здесь хранят Великую Тайну?
– Ее могут хранить где угодно и держать в таком же секрете. Наши доморощенные консерваторы считают, что непосредственно с Земли был заселен только Сейшелл, а остальная Галактика – выходцами отсюда. Это, конечно, полная чепуха.
Пелорат сказал:
– Остальные загадки можно будет разрешить в свое время. Теперь, располагая отправной информацией, я смогу искать подобные сведения в других мирах. Главное: я знаю теперь, какие вопросы следует задавать, а задать верный вопрос – вот ключ к тому, чтобы получить верный ответ. Как же удачно, что я…
Тревайз прервал его:
– Все правильно, Джен, но добрейший С. К. рассказал нам историю не до конца. А что случилось со старыми колониями, с теми роботами, что остались там? Ваша легенда упоминает об этом?
– Весьма поверхностно, без подробностей. Очевидно, люди и гуманоиды не смогли жить вместе. Миры, населенные роботами, погибли, Они были нежизнеспособны.
– А Земля?
– Люди покинули ее и обосновались здесь, а вероятно (тут со мной не согласятся консерваторы), и на других планетах.
– Наверняка не все люди покинули Землю. Планета не вымерла.
– Все может быть. Я не знаю.
– Не была ли она покинута из-за радиоактивности? – неожиданно резко спросил Тревайз.
– Из-за радиоактивности? – недоуменно переспросил Квинтесетц.
– Да-да, из-за радиоактивности.
– Не знаю. По крайней мере, я никогда ни о чем подобном не слышал.
Тревайз впился зубами в костяшки пальцев и задумался. Помолчав, он сказал:
– С. К., уже поздно, и, видимо, мы злоупотребили вашим гостеприимством (тут Пелорат сделал протестующий жест, но Тревайз с такой силой сдавил рукой его колено, что Пелорат вынужден был повиноваться).
– Рад, если был вам полезен, – сказал Квинтесетц.
– Безусловно, вы оказали нам большую услугу, и если мы могли бы чем-то отблагодарить вас, скажите.
Квинтесетц тихо рассмеялся:
– Ну разве что добрейший Дж. П. упомянет мое скромное имя, когда задумает писать что-либо о нашей Великой Тайне – вот это будет честная и вполне достаточная расплата.
Пелорат с готовностью проговорил:
– О, вы могли бы получить заслуженную награду и высокую оценку коллег, если бы вам удалось добиться разрешения посетить Терминус. Думаю, вы могли бы какое-то время пробыть в нашем Университете как ученый-гость. Это мы могли бы устроить, пожалуй. Сейшелл не любит Федерацию, но вряд ли ваши власти откажутся удовлетворить прямой запрос на ваше имя с приглашением на симпозиум по какому-то вопросу древней истории.
Сейшельский ученый чуть было не подпрыгнул от удивления.
– Вы хотите сказать, что в ваших силах такое осуществить?
Тревайз ответил:
– Лично я об этом не думал, но считаю, что Дж. П. совершенно прав. Попытаемся это устроить. Полагаю, особых трудностей быть не должно. И стараться сделать это мы будем тем сильнее, чем более благодарны вам останемся.
Немного помолчав, Квинтесетц настороженно спросил:
– О чем вы, сэр?
– Прошу вас, расскажите мне о Гее, С. К., – сказал Тревайз.
Горевшие светом радости глаза Квинтесетца тут же угасли.
53
Квинтесетц молча уставился на крышку стола. Рука его медленно, рассеянно скользила по жестким завиткам стрижки. Наконец, крепко сжав губы, он посмотрел на Тревайза. Похоже, отвечать не собирался.
Тревайз вопросительно приподнял брови. Он ждал. Наконец Квинтесетц не выдержал и дрожащим от волнения голосом проговорил:
– Уже правда поздновато. Смеркивается…
– Смеркивается? Я вас не понял, С. К.
– Уже почти ночь.
Тревайз кивнул:
– Да, я забылся. Я тоже голоден. Может быть, не откажетесь поужинать с нами, С. К.? Мы угощаем. А потом продолжим нашу беседу о Гее.
Квинтесетц тяжело поднялся с кресла. Ростом он был выше обоих гостей с Терминуса, но годы и обрюзглость не придавали его фигуре впечатления силы. Теперь он выглядел более устало, чем тогда, когда они вошли в его кабинет.
Посмотрев по очереди на Пелората и Тревайза, Квинтесетц сказал:
– Я забыл о гостеприимстве, простите меня. Вы чужестранцы, и не годится, чтобы вы угощали меня. Добро пожаловать ко мне домой. Я живу в кампусе, совсем недалеко отсюда, и, если вам угодно еще побеседовать, у меня дома будет гораздо удобнее и непринужденнее, чем здесь. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что сумею предложить вам самое скромное угощение. Мы с женой – вегетарианцы, и если вы едите мясо, то прошу заранее извинить меня.
Тревайз успокоил его:
– Не переживайте, С. К., мы с Дж. П. с легкостью разок откажемся от наших плотоядных наклонностей. Надеюсь, беседа с вами станет отличной заменой мясных блюд.
– Еда, во всяком случае, будет интересная, это я вам обещаю… если только вы выдержите вкус сейшельских специй. Мы с женой их много добавляем.
– Мы с радостью отведаем любой экзотики, – довольно весело заявил Тревайз, хотя по выражению лица Пелората было видно, что такая перспектива его немного пугает.
Квинтесетц возглавил процессию. Все трое вышли из кабинета и пошли по бесконечно длинному коридору. По пути Квинтесетц не раз по-сейшельски здоровался с коллегами, но попыток представить им новых знакомых не делал. От Тревайза не укрылись удивленные, любопытные взгляды, которые сотрудники Университета бросали на его сумку – она была серая. Видимо, приглушенные цвета в кампусе были страшной редкостью.
Наконец они добрались до парадного входа и вышли на воздух. На улице было совсем темно и прохладно. Поодаль виднелись деревья, высокая трава обрамляла обе стороны широкой аллеи.
Пелорат остановился. Фигура его была озарена огнями окон здания Университета и фонарей, освещавших аллеи кампуса. Он устремил взгляд в ночные небеса.
– Прекрасно… – восхищенно вымолвил он. – У одного нашего замечательного поэта есть стихотворение, где говорится об испещренной крапинками звезд ткани ночного неба Сейшелла…
Тревайз, прищурившись, посмотрел на небо.
– Мы с Терминуса. – объяснил он Квинтесетцу. – Мой друг до сих пор не видел других небес, С Терминуса мы видим лишь туман Галактики вдали да редкие, тусклые звезды. Если бы вы, Профессор, когда-нибудь посмотрели на наши скучные небеса, вы бы еще больше восхищались картиной вашей ночи.
– О, мы очень восхищаемся нашими небесами, – отозвался Квинтесетц, – уверяю вас! Дело в том, что распределение звезд у нас удивительно равномерное. Вряд ли, я думаю, отыщется еще в Галактике место, где бы столь однородно были размещены звезды первой величины… Но все-таки их не так много. Мне довелось видеть небеса миров, располагающихся на краю шаровидных скоплений, и там настолько много ярких звезд, что почти не видно черноты неба. Это не так красиво.
– Совершенно с вами согласен, – кивнул Тревайз.
– Вот интересно, – сказал Квинтесетц, – видите ли вы вон там почти правильный пятиугольник из звезд практически одинаковой яркости? Вон там, прямо над деревьями. «Пять Сестер» – так мы называем это созвездие. Видите?
– Вижу, – ответил Тревайз. – Очень красиво.
– Да, красиво. Принято считать, что это созвездие символизирует успех в любви, и нет ни одного любовного послания, в конце которого не стоял бы вот такой пятиугольник из точек. Обозначает этот знак желание любить и быть любимым. Каждая из пяти звезд обозначает разную стадию развития любовного процесса. У нас есть знаменитые стихотворения, где на разные лады смакуется эта тема – поэты соревнуются между собой в попытках наиболее эротично описать это. Когда я был помоложе, я тоже грешил стишками такого рода. Помышлял ли я тогда, что пройдут годы, и я стану совершенно безразличен к «Пяти Сестрам»! Нуда это, наверное, дело обычное. А видите внутри пятиугольника более тусклую звездочку?
– Да.
– Она символизирует безответную любовь. Есть легенда, в которой говорится, что некогда эта звезда была такой же яркой, как остальные, но потом потускнела от тоски.
И Квинтесетц быстро пошел вперед.
54
Обед был просто восхитительный – зря Квинтесетц скромничал. Блюд – бессчетное количество, гарниры и приправы – с тонким, но весьма выразительным вкусом.
Тревайз поинтересовался:
– Скажите, С. К., все ли овощи, которые были так очаровательны на вкус, входят в Галактический перечень?
– Да, конечно.
– А мне показалось, что среди них есть ваши местные растения.
– Безусловно. Планета Сейшелл, когда сюда прибыли первые поселенцы, оказалась миром с атмосферой, содержащей кислород, – значит, жизнь здесь должна была существовать. И нам удалось сохранить кое-какие эндемичные виды. У нас есть обширные природные парки, в которых бережно сохраняется как флора, так и фауна древнего Сейшелла.
– В этом вы впереди нас, С. К., – печально заметил Пелорат, – На Терминусе, когда туда прибыли первые поселенцы, оказалось крайне мало эндемичной жизни. Боюсь, долгое время не предпринималось особых попыток эту жизнь сберечь, сохранить, например, морскую флору и фауну, которые вырабатывали кислород, сделавший Терминус обитаемым. Теперь на Терминусе – самая стандартная природа.
– В Сейшелле искони берегут всякую жизнь, – с улыбкой скромной гордости сказал Квинтесетц.
Тревайз воспользовался моментом и пошел в атаку:
– Когда мы покидали ваш кабинет, С, К., вы обещали угостить нас, а затем рассказать нам о Гее.
Жена Квинтесетца – миловидная гостеприимная брюнетка, за ужином в основном помалкивавшая, устремила на Тревайза пораженный взгляд, встала и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.
– Моя супруга, – смущенно проговорил Квинтесетц, – придерживается довольно консервативных взглядов и не очень любит, когда при ней упоминают об этом мире. Прошу простить ее. Но почему вас… этот мир интересует?
– Видите ли, это очень важно для работы Дж. П.
– Но почему вы спрашиваете об этом меня? Мы с вами говорили о Земле, о роботах, об основании Сейшелла. Что тут общего с тем, о чем вы спрашиваете?
– Может быть, и ничего, и тем не менее в этом вопросе много загадок. Почему ваша супруга так занервничала при одном упоминании о Гее? Почему вы испытываете такую неловкость? Некоторые говорят о ней совершенно запросто. Не далее как сегодня нам сказали, что Гея на самом деле Земля и что она удалилась в гиперпространство из-за обиды на то зло, что совершили люди.
Гримаса боли исказила лицо Квинтесетца.
– Кто сказал вам такую несусветную чушь?
– Кто-то из тех, кого мы встретили в Университете.
– Вульгарное суеверие.
– Стало быть, это не имеет отношения к Великой Тайне Сейшелла?
– Нет, конечно! Это просто-напросто сказка, которая ходит среди простых, необразованных людей.
– Вы уверены? – холодно спросил Тревайз.
Квинтесетц прислонился к спинке стула и уставился на тарелку с остатками еды.
– Давайте пройдем в гостиную, – предложил он. – Моя жена не позволит, чтобы тут убирали, пока мы говорим об… этом.
– Вы уверены, что это всего-навсего сказка? – повторил Тревайз свой вопрос, когда они расселись в другой комнате перед выпуклым окном, из которого открывался восхитительный вид на ночное сейшельское небо. Квинтесетц включил ночник, дабы не мешать свету звезд, и его темная грузная фигура превратилась в большую бесформенную тень.
– А вы не уверены? – тихо проговорил Квинтесетц. – Вы полагаете, что это возможно, чтобы какой-то мир исчез в гиперпространстве? Вы должны понимать, что средний человек имеет весьма отдаленное понятие о том, что такое гиперпространство.
– Дело в том, – сказал Тревайз, – что я и сам имею весьма отдаленное представление о том, что такое гиперпространство, хотя бывал там сотни раз.
– Тогда поговорим о вещах реальных. Уверяю вас, что Земля, где бы, в каком бы пространстве она ни находилась, не находится в границах Сейшельского Союза; и тот мир, что вы упомянули, не Земля.
– Но даже если вы не знаете, где находится Земля, С. К., вы должны знать, где находится упомянутый мною мир. Он-то уж точно находится в границах Сейшельского Союза. Это мы знаем наверняка – так, Пелорат?
Пелорат, казалось, внимательно слушавший разговор, вздрогнул, когда к нему обратился Тревайз.
– Если на то пошло, Голан, – сказал он, – я знаю, где он.
Тревайз обернулся и пристально посмотрел на него:
– И с каких пор, Джен?
– Недавно. Сегодня вечером понял. Вы показали нам «Пять Сестер», С. К., на пути от Университета к вашему дому и указали на тусклую звездочку в центре пятиугольника, Я убежден – это и есть Гея.
Даже в темноте было понятно, что Квинтесетц жутко растерялся. Он довольно долго молчал и наконец проговорил:
– Ну так, по крайней мере, утверждают наши астрономы. То есть это планета, которая обращается вокруг этой звезды.
Тревайз с укором взглянул на Пелората, но выражения лица товарища в темноте не разглядел. Тревайз повернулся к Квинтесетцу.
– Вот и расскажите нам об этой звезде. У вас есть ее координаты?
– У меня? Нет. – И, видимо, решив, что нужно более четко высказать свое неведение, он добавил: – Здесь, дома, у меня нет справочника по координатам звезд. Можете попробовать запросить такие данные на астрономическом факультете, но мне кажется, это будет трудновато. На эту звезду запрещено путешествовать.
– Почему? Она на вашей территории, не так ли?
– Космографически – да. Политически – нет.
Тревайз ждал, не скажет ли хозяин еще что-нибудь. Не дождавшись ни слова, он встал.
– Профессор Квинтесетц, – проговорил он холодно и формально, – я не полицейский, не солдат, не дипломат и не разбойник. Я не собираюсь силой вытягивать у вас информацию. Придется, хотя я этого вовсе не хочу, обратиться к послу. Надеюсь, вы понимаете, что сведения нужны не мне лично ради собственного праздного интереса. Это – дело Академии, и мне очень не хотелось бы устраивать из него межзвездный скандал. Думаю, этого не хотелось бы и Сейшельскому Союзу.
– Что за дело Академии? – неуверенно спросил Квинтесетц.
– С вами я это обсуждать не могу. Если Гея – нечто такое, о чем мы с вами говорить не можем, придется перенести решение на правительственный уровень, и обстоятельства могут сложиться так, что лучше Сейшеллу от этого не будет. Сейшелл сохраняет независимость от Федерации и лично у меня нет против этого возражений. Я не желаю Сейшеллу зла, и к послу меня не слишком тянет. Если честно, моя карьера здорово пострадает, если я к нему обращусь, поскольку у меня имеются четкие инструкции: добыть эти сведения, избегая забираться на правительственный уровень. Будьте же так добры, скажите мне: существует ли веская причина, из-за которой вы не желаете говорить о Гее? Вас что, арестуют или еще как-то накажут, если вы что-то скажете? Ну скажите мне, в конце концов: «Да, вам следует обратиться к послу».
– Нет-нет, – растерянно помотал головой Квинтесетц. – Правительство тут ни при чем, и я в этом ничего не смыслю. Просто мы не говорим об этом мире.
– Суеверие?
– Пусть так! Суеверие! О небеса Сейшелла, чем я лучше того тупицы, что сказал вам, будто Гея – в гиперпространстве, чем я лучше своей жены, которая не желает даже оставаться в комнате, где говорят о Гее: она ведь, может быть, даже из дома ушла от страха, что он будет разрушен…
– Чем? Молнией?
– Неважно чем. Чем-то! И я, даже я страшусь произносить это название. Гея! Гея! Слоги, звуки – ведь они же не бьют, не убивают. Никто ничего мне не делает плохого. И все-таки мне страшно… Но прошу вас, поверьте мне, не сомневайтесь, я правду говорю – у меня нет ее координат. Я могу попытаться помочь вам раздобыть их, но позвольте еще раз напомнить вам: мы здесь избегаем говорить об этом мире. Стараемся держать и руки и умы подальше от него. Я могу сказать вам лишь то малое, что известно наверняка, и сомневаюсь, что во всех мирах Союза вы узнаете больше.
Мы знаем, что Гея – древний мир. Некоторые считают даже, что Гея – самый древний мир в этом секторе Галактики, но в этом мы не уверены. Патриотизм заставляет нас твердить, что Сейшелл старее Геи, а страх шепчет: нет, Гея старше…
Большинство историков полагают – про себя, конечно, – что Гея была заселена независимо. Они думают, что она не была колонией, не входила в Союз и что Союз с Геей также не был колонизирован. Согласия по вопросу об истинном времени заселения Геи не достигнуто – никто не уверен в том, раньше или позже Сейшелла на ней появились люди.
Тревайз пожал плечами:
– Информации – ноль. Всякий может избрать для себя ту или иную альтернативу.
Квинтесетц утвердительно кивнул:
– Пожалуй. Мы сравнительно поздно узнали о существовании Геи. Вначале мы были заняты формированием Союза, потом – борьбой с Галактической Империей, потом – попытками избрать верную тактику поведения в качестве имперской провинции и ограничить власть вице-королей.
Только во времена ослабления власти Империи один из последних наших вице-королей обнаружил, что существует Гея и, по всей видимости, сохраняет независимость от Сейшельского Союза и от самой Империи. Каким-то образом Гея оставалась в тайне, в изоляции, и о ней тогда не было известно почти ничего – на самом деле, не больше, чем сейчас. Вице-король решил попробовать захватить ее. Подробности происшедшего нам неизвестны, но его экспедиция была разбита, и лишь немногие уцелевшие корабли вернулись обратно. Правду сказать, в те дни корабли были не такие уж хорошие, да и пилотирование оставляло желать лучшего…
А на Сейшелле были рады тому, что вице-король потерпел поражение – его не без основания считали диктатором, угнетателем. Его провал напрямую привел к восстановлению нашей независимости: Сейшельский Союз порвал всякие связи с Империей, и годовщина этого события ежегодно отмечается как День Союза. Из одной лишь благодарности мы оставили Гею в покое почти на столетие, но потом наступили времена, когда нам показалось, что мы уже достаточно сильны для того, чтобы приступить к небольшой собственной экспансии. Почему бы не попробовать одолеть Гею? Почему хотя бы не заключить с ней таможенное соглашение? Мы послали туда флот, и он был разбит.
Потом были редкие попытки наладить торговлю с Геей – и все до одной оказались безуспешными. Гея сохраняла строгую изоляцию, и никогда – насколько известно – не пыталась установить связь с каким-либо миром. Но и враждебности с ее стороны никакой не проявлялось. А потом… – Коснувшись кнопки в подлокотнике кресла, Квинтесетц зажег верхний свет. Сразу стало видно, что лицо его приобрело насмешливое выражение. Он продолжал: – Поскольку вы граждане Академии, вам должно быть знакомо имя Мула.
Тревайз вспыхнул. За пять веков своего существования всего лишь раз Академия была побеждена, захвачена. Оккупация долго не продлилась и не стала серьезной преградой на пути создания Второй Империи, но, конечно же, всякому, кто желал уязвить самолюбие Академии, стоило только упомянуть имя Мула, ее завоевателя, и цель была достигнута. «Очень может быть, – подумал Тревайз, – что Квинтесетц и свет включил именно для того, чтобы воочию убедиться, что самолюбие граждан Академии задето».
– Да, – ответил он как мог сдержанно, – мы в Академии помним Мула.
– Мул, – продолжил Квинтесетц, – некоторое время правил Империей, и Империя его была так же обширна, как та, которой нынче правит Академия. А вот нами, как бы то ни было, он не правил. Нас он не тронул. Однажды проездом он побывал в Сейшелле. Были подписаны декларация о нейтралитете и мирный договор. Больше он ничего не потребовал. Мы оказались единственными, кому ом не поставил больше никаких условий во времена, пока болезнь не сломила его окончательно и не поставила точку на его завоевательской карьере. Вы знаете, кровожадным диктатором его назвать было нельзя. Он правил гуманно.
– Как всякий победитель, – саркастически проговорил Тревайз.
– Как и Академия, – уточнил Квинтесетц.
Не найдя, что ответить на этот выпад, Тревайз раздраженно спросил:
– А о Гее вам больше нечего рассказать?
– Могу лишь упомянуть об устном заявлении Мула при подписании соглашения о нейтралитете. Судя но официальному отчету о встрече Мула с тогдашним Президентом Союза Калло, Мул с радостью поставил свою подпись под документом и сказал: «Теперь вы нейтральны даже по отношению к Гее, что счастье для вас. Даже я не осмелился бы к ней приблизиться».
Тревайз недоверчиво покачал головой:
– А зачем ему это было нужно? Сейшелл стремился к нейтралитету, а Гея враждебных намерений не проявляла. Мул в ту пору вынашивал планы завоевания всей Галактики, и какой смысл ему было здесь задерживаться из-за такой мелочи? У него было достаточно времени, чтобы покончить со всеми остальными мирами, а потом вернуться к Сейшеллу и Гее.
– Может быть, может быть, – согласился Квинтесетц, – но, если верить словам одного из свидетелей, присутствовавших при подписании соглашения, человека, которому мы склонны доверять, Мул отложил ручку и сказал: «Даже я не осмелюсь приблизиться к Гее», и шепотом добавил, видимо, не желая, чтобы кто-то услышал: «снова».
– Чтобы никто не услышал, вы говорите? Но как же вышло, что последнее слово было услышано?
– Потому что ручка, которую он отложил, покатилась по столу, и сейшелец, о котором я говорю, совершенно автоматически наклонился и подхватил ее, чтобы она не упала. И ухо его оказалось очень близко от губ Мула, когда тот прошептал: «снова». Он услышал это слово. И молчал до самой смерти Мула.
– Как можно утверждать, что это не выдумка?
– Жизнь этого человека не такова, чтобы его можно было счесть выдумщиком. Его свидетельство – истина.
– Ну, допустим. И что?
– Видите ли, кроме этого единственного случая, Мул никогда не бывал ни в Сейшельском Союзе, ни в его окрестностях с тех самых пор, как появился на сцене галактической истории. Если он когда-либо побывал на Гее, это могло произойти только раньше.
– Ну и?..
– Где родился Мул?
– Этого, я думаю, не знает никто, – пожал плечами Тревайз.
– В Сейшельском Союзе есть сильное подозрение, что он родился на Гее.
– Из-за одного этого слова?
– Не только. Мул был непобедим из-за того, что обладал уникальной ментальной силой. Гея тоже непобедима.
– Пока непобедима. Это вовсе не означает, что она непобедима в принципе.
– Но Мул таки не осмелился к ней приближаться. Полюбопытствуйте, перечитайте записи об истории его правления. Посмотрите, отыщется ли хоть один мир, с которым бы он обошелся так милосердно, как с Сейшельским Союзом? Знаете ли вы о том, что даже те, кто отправлялся на Гею с мирными предложениями о торговле, никогда не вернулись оттуда? Вам этого мало? Вы по-прежнему считаете, что нам слишком мало о Гее известно?
Тревайз сказал:
– Много ли, мало ли, все равно ваше отношение сильно попахивает суеверием.
– Называйте, как хотите. Словом, со времен Мула мы перестали думать о Гее. И не хотим, чтобы она о нас думала. Только тогда мы чувствуем себя в безопасности, когда притворяемся, будто ее не существует. Не исключено, что легенда об исчезновении Геи в гиперпространстве намеренно сочинена правительством в надежде, что народ попросту позабудет, что существует звезда с таким названием.
– Значит, вы полагаете, что Гея – мир Мулов?
– Может быть. И советую, ради вашей же безопасности, – не суйтесь туда. Попробуете – никогда не вернетесь. Если Академия сунется на Гею, значит, она глупее Мула. Можете это сообщить вашему послу.
– Добудьте мне координаты Геи, – сказал Тревайз, – и я тут же исчезну из вашего мира. Доберусь до Геи и вернусь.
– Я добуду вам координаты, – сказал Квинтесетц. – Астрономический факультет работает, естественно, ночью. Если сумею, постараюсь это сделать прямо сейчас. Но позвольте еще раз попробовать отговорить вас от попытки лететь на Гею.
– А я все равно попытаюсь, – упрямо проговорил Тревайз.
Квинтесетц тяжело вздохнул:
– Значит, вы намерены совершить самоубийство.
