Глава двадцать первая
Сканирование мозга
45
— Прошу прощения, — произнес Сивер Генарр, обращаясь к матери и дочери. Его длинноносое лицо выглядело виноватым, — Не успел я сказать Марлене, что у меня здесь не бывает особенных дел, как тут же начались неприятности с энергоустановкой и мне пришлось отложить нашу беседу. Думаю, теперь нашей невольной размолвке пришел конец, и мы не будем уделять ей большого внимания, Надеюсь, что все можно уже позабыть? Ну как, я прощен?
— Конечно, Сивер, — ответила Эугения Инсигна. Она была заметно встревожена. — Не скажу, что эти три дня были легкими для меня. Мне кажется, что с каждым днем опасность для здоровья Марлены увеличивается,
— А я совсем не боюсь Эритро, дядя Сивер, — возразила девочка.
Инсигна продолжала:
— Я не думаю, что Питт может предпринять какие-то действия против нас на Роторе. И он сам это знает, иначе зачем ему было посылать нас на Эритро?
— Попробую быть честным посредником и удовлетворить обе стороны, — проговорил Генарр. — Помимо того, что Питт может сделать открыто, он прекрасно умеет действовать чужими руками. Эугения, жди беды, если страх перед Эритро заставит тебя забыть об изобретательности и решительности Питта. Начнем с того, что, если ты возвратишься на Ротор вопреки его закону о чрезвычайном положении, он может либо засадить тебя в тюрьму, либо сослать на новый Ротор, либо просто вернуть назад. Ну а если вы останетесь на Эритро, я, конечно, не стану преуменьшать опасность — лихоманка вещь неприятная, даже если ее вирулентная форма уже исчезла. Эугения, я так же, как ты, не желаю подвергать Марлену риску.
— Да нет же никакого риска! — возбужденно прошептала Марлена.
— Сивер, наверное, нет необходимости разговаривать о Марлене в ее присутствии.
— Ты ошибаешься. Я хочу поговорить именно при ней. Мне кажется, она лучше нас с тобой знает, что надо делать. Ее рассудок принадлежит ей, она привыкла к себе самой, нам с тобой остается просто не вмешиваться.
Инсигна издала нечленораздельный звук, но Генарр непреклонно продолжал:
— Я хочу, чтобы она присутствовала, потому что хочу знать ее мнение.
— Но ты ведь уже знаешь ее мнение, — возразила Инсигна. — Она хочет выйти из-под Купола, а ты заявляешь, что мы должны с этим смириться, будто она волшебница какая.
— Ни о волшебстве, ни о том, чтобы выйти, речи не было. Мне бы хотелось предложить вам один эксперимент — естественно, со всеми необходимыми предосторожностями.
— Какой же?
— Начнем с того, что я хотел бы провести сканирование мозга. — Он обернулся к Марлене. — Ты понимаешь, что это необходимо? У тебя есть возражения?
Марлена слегка нахмурилась.
— Я уже проходила сканирование. Все проходят. Без этого в школу не принимают. И при каждом медицинском обследовании…
— Знаю, — мягко перебил ее Генарр. — Эти три дня я не бездельничал. Вот. — Рука его легла на стопку листов компьютерной бумаги в левом углу стола. — Вот результаты всех сканирований твоего мозга.
— Дядя Сивер, ты не все сказал, — спокойно проговорила Марлена.
— Ага, — с удовлетворением проговорила Инсигна. — Что же он от нас скрывает, Марлена?
— Он беспокоится обо мне. Он не может полностью поверить, что мне ничего не грозит. Он испытывает неуверенность.
— Почему ты так решила, Марлена? — удивился Сивер. — По-моему, я вполне убежден в твоей безопасности.
Словно вдруг о чем-то догадавшись, Марлена продолжила:
— Мне кажется, что вы протянули три дня именно поэтому. Вы пытались проникнуться уверенностью — чтобы я не заметила вашего беспокойства. Но у вас ничего не вышло. Я это вижу.
— Ну если это и заметно, Марлена, — ответил Сивер, — то лишь потому, что я дорожу тобой настолько, что не могу допустить даже малейшего риска.
— Если уж ты не можешь допустить малейшего риска, то каково мне — матери? — раздраженным тоном заметила Инсигна. — К тому же ты настолько не уверен, что запрашиваешь результаты сканирования, нарушая медицинскую тайну.
— Пришлось. Что ж поделаешь? Но этих результатов недостаточно.
— В каком смысле?
— Когда Купол еще строился, а лихоманка свирепствовала вовсю, мы пытались разработать более совершенный сканер и точную программу интерпретации данных. На Роторе об этом так и не узнали. Питт отчаянно стремился скрыть лихоманку и поэтому противился проведению подобных работ на Роторе. Они могли бы возбудить ненужные вопросы, послужить причиной для возникновения слухов. На мой взгляд, это просто смешно, но у Питта ко всему свой подход. Вот почему тебе еще не приходилось проходить настоящее сканирование, Марлена. И я хочу, чтобы ты прошла его здесь.
Марлена отодвинулась.
— Нет.
Лучик надежды озарил лицо Инсигны.
— Почему, Марлена?
— Потому что, когда дядя Сивер сказал это, он вдруг почувствовал еще большую неуверенность.
— Нет, это же не… — произнес Генарр и умолк. Потом беспомощно всплеснул руками. — Ты хочешь знать, чем я обеспокоен? Марлена, дорогая, нам нужны результаты подробного сканирования твоего мозга в качестве образца здравого рассудка. И если, после того как ты выйдешь на поверхность Эритро, возникнут какие-то отклонения, повторное сканирование моментально выявит отличия, когда еще никто не сможет этого заметить — ни по твоему внешнему виду, ни по разговору. Когда я заговорил о сканировании, мне представилось, что оно покажет отклонения, которые нельзя обнаружить другим способом, — и эта мысль вызвала тревогу. И ты ее заметила. Ну, Марлена, как теперь моя неуверенность? Сильнее? Ты можешь это заметить?
— Стала меньше, но еще осталась, — ответила Марлена. — Вся беда в том, что я замечаю лишь вашу нерешительность, а не причины ее. А сканирование не опасно?
— С чего ты взяла? Мы же постоянно пользуемся… Марлена, тебе известно, что Эритро не причинит тебе вреда. А почему ты считаешь, что сканирование мозга окажется небезопасным?
— Я это чувствую.
— А чем оно может повредить тебе?
Марлена помолчала и нерешительно ответила:
— Не знаю.
— Как же это получается: в Эритро ты уверена, а тут не знаешь?
— Не знаю. Я знаю, что Эритро не причинит мне вреда, но в результатах воздействия сканера не уверена: может быть, да, а может — нет.
На лице Генарра появилась улыбка. Он испытывал облегчение. На сей раз, чтобы заметить это, не нужно было обладать особой проницательностью.
— Почему вы так обрадовались, дядя Сивер? — спросила Марлена.
— Потому что, если бы ты придумывала себе интуицию — из желания казаться значительной, для романтичности или просто по непониманию, — ты бы прибегала к ней постоянно. Но ты поступаешь иначе. Выбираешь и отклоняешь. Что-то знаешь, а о чем-то представления не имеешь. Это лишь укрепляет мою уверенность в том, что, как ты уверяешь, Эритро тебе не страшна, и я теперь не опасаюсь, что сканирование обнаружит что-нибудь неладное.
Марлена повернулась к матери.
— Он прав, мама. Он успокоился, и я тоже. Все ясно. Разве ты этого не видишь?
— Неважно, что я вижу, — ответила Инсигна. — Только пока мне не стало спокойней,
— Ах, мама… — пробормотала Марлена. И громко сказала Генарру: — Я согласна на сканирование.
46
— Неудивительно, — бормотал Сивер Генарр.
Он рассматривал компьютерные графики. Они появлялись на экране один за другим и были похожи на цветы. Эугения тоже вглядывалась в экран, однако ничего не понимала.
— Что неудивительно, Сивер?
— Не могу тебе объяснить, поскольку не совсем владею терминологией. Вот будь здесь Рене Д'Обиссон, здешняя гуру, она бы живо все растолковала — но ни ты, ни я ничего не поняли бы. Она показала мне вот это.
— Похоже на улитку.
— Да, разноцветная такая. Она характеризует скорее сложность мозга, не его физические параметры, так утверждает Рене. Весьма необычная область. У обыкновенного человека ее нет.
Губы Инсигны дрогнули.
— Ты хочешь сказать, что она уже больна?
— Да нет же. Я сказал — необычная, а не ненормальная. Впрочем, я не должен объяснять это наблюдателю-непрофессионалу. Согласись, что Марлена — существо, не похожее на всех нас. Пожалуй, я даже рад, что здесь обнаружилась эта «улитка». Если бы ее мозг ничем не отличался от нашего, оставалось бы только гадать, почему она такая, откуда берется подобная восприимчивость. Можно было бы даже заподозрить, что она дурачит нас.
— Но откуда ты знаешь, что это не признак… не признак…
— Болезни? Этого не может быть. У нас есть результаты всех сканирований ее мозга, начиная с детства. И эта особенность везде.
— А мне об этом не говорили. Никто даже не заикнулся.
— Конечно. Ваши примитивные сканеры и не могли ничего показать — да так, чтобы в глаза бросалось. Но теперь, имея последние снимки, на которых эта деталь представлена во всей красе, мы можем обратиться к предшествующим и все выяснить. Рене уже все сделала. Наш метод сканирования мог бы стать для Ротора привычным, если бы не Питт. Но он просчитался. Конечно, такое психосканирование обходится дороже.
— Я заплачу, — пробормотала Инсигна.
— Не глупи. Я отнесу расходы на счет Купола. В конце концов, быть может, Марлена поможет разгадать загадку лихоманки. Во всяком случае я на это сошлюсь, если возникнут вопросы. Ну вот. Теперь мы получили более полную информацию о мозге Марлены. И если есть какие-либо аномалии, они немедленно обнаружатся на экране.
— Ты не представляешь себе, как я боюсь, — проговорила Инсигна.
— Не могу тебя в этом упрекнуть. Но Марлена настолько уверена в себе, что я просто не могу не подчиниться ей. Не сомневаюсь, что подобная убежденность в собственной безопасности имеет под собой основу.
— Какую?
Генарр указал на «улитку».
— У тебя ее нет, у меня тоже, — и никто из нас не знает, откуда она берет уверенность в своей безопасности. Но раз она уверена — пусть выходит.
— Зачем нам рисковать? Можешь ты наконец объяснить, зачем нам этот риск?
— Причины две. Во-первых, ее настойчивость — я считаю, что рано или поздно она все равно добьется своего. И тогда нам останется только сделать веселые лица и выпустить ее — все равно ты ее не удержишь. Во-вторых, не исключено, что таким образом мы сумеем узнать что-нибудь о лихоманке. Что именно — не представляю, но и любые знания о ней могут оказаться бесценными.
— Не дороже рассудка моей дочери.
— До этого не дойдет. Но все же, хоть я и полагаюсь на Марлену и не вижу особого риска, все-таки постараюсь ради тебя свести его к минимуму. Для начала мы не сразу выпустим ее на поверхность планеты. Я могу показать ей Эритро с воздуха. Пусть увидит озера, равнины, холмы, ущелья. Можно даже слетать подальше — к морю. Потрясающее зрелище — я сам видел однажды, — но никаких следов жизни. Ни единого живого существа — одни прокариоты в своей воде, но их глазом не увидишь. Не исключено, что эта безжизненная планета покажется ей непривлекательной и до выхода на поверхность дело не дойдет. Ну а если она будет настаивать, если захочет ощутить под ногами почву Эритро, пусть выходит в э-комбинезоне.
— Что это за штука?
— Это эритрийский костюм. Несложная вещь — нечто вроде космического скафандра, только атмосферного, не для вакуума. Представляет собой непроницаемую оболочку из ткани и пластика — очень легкую, не мешающую движениям. Шлем с инфракрасными фильтрами будет потяжелее: в нем запас воздуха и система вентиляции. Все сделано для того, чтобы в э-комбинезоне человек не подвергался воздействию атмосферы Эритро. Ну а кроме того, она будет не одна.
— Кто же пойдет с ней? Кроме меня некому. Я ее ни с кем не отпущу.
Генарр улыбнулся.
— Не могу представить себе менее подходящего спутника для Марлены. Мало того, что ты ничего не знаешь об Эритро, так еще и боишься ее. Вот тебя-то мне выпускать страшно. Видишь ли, единственная персона, которой мы можем довериться, это я.
— Ты? — Инсигна открыла рот и уставилась на Сивера,
— А почему бы и нет? Никто не знает Эритро лучше меня. И если мы считаем, что у Марлены может быть иммунитет к лихоманке, — то почему бы ему не оказаться и у меня? Еще я умею водить самолет — значит, пилот нам не потребуется. К тому же я буду рядом с Марленой и смогу приглядеть за нею. И как только она сделает что-нибудь не так — что-нибудь несуразное, — немедленно летим назад, к сканеру.
— Знаешь, можно и опоздать.
— Нет, не обязательно. Не думай, что лихоманка одинакова: все или ничего. Были и легкие случаи, даже очень легкие: такие люди продолжают вести нормальную жизнь. Ничего не случится. Я уверен.
Инсигна, молча сидевшая в кресле, вдруг стала маленькой и беззащитной.
Повинуясь порыву, Генарр обнял ее.
— Эугения, на недельку обо всем можно забыть. Обещаю тебе, что раньше чем через неделю она не запросится на поверхность — а пока покажу ей планету с воздуха. Летать в самолете — все равно что сидеть здесь. Ну а пока я хочу тебе кое-что показать… Ты ведь астроном, не так ли?
Она посмотрела на него отсутствующим взглядом и проговорила:
— Ты это знаешь,
— Значит, ты никогда не смотришь на звезды. Астрономы никогда этого не делают. Они работают только с приборами. Сейчас над Куполом ночь, можно выйти на обзорную палубу и посмотреть. Небо сегодня абсолютно ясное. Ничто так не успокаивает, как вид звездного неба. Пошли.
47
Генарр был прав. Астрономы не видели звезд своими глазами. Не было необходимости. Они давали инструкции компьютерам, а те командовали телескопами, камерами, спектроскопами.
Приборы делали всю работу, анализировали, изображали. Астроном задавал вопросы, а потом изучал ответы. Для этого не обязательно видеть звезды.
Но зачем праздно разглядывать звездное небо? Вид его мог только вывести астронома из равновесия, напоминая о работе, которую еще предстоит сделать, о вопросах, которые необходимо решить, о тайнах, которые предстоит раскрыть. Значит, потом придется бежать в обсерваторию, включать приборы, а после, чтобы скоротать время, листать какую-нибудь книгу или смотреть голоспектакль.
Все это она выкладывала Генарру, пока тот, прежде чем уйти, наводил порядок в кабинете. Педант, аккуратист — в юности это раздражало Инсигну, а наверное следовало бы восхищаться. У Сивера было так много достоинств, что Крайл…
Ухватив за шиворот череду собственных мыслей, она направила их в другую сторону.
— Видишь ли, я и сам не часто бываю на обзорной палубе, — сказал Генарр. — Все дела, дела. Ну а когда наконец выбираюсь, всегда оказываюсь там в одиночестве. Хорошо, когда кто-то может составить тебе компанию. Пошли!
Он подвел ее к небольшому лифту. Инсигна еще не видела лифтов в Куполе и на миг почувствовала себя как дома, на Роторе. Правда, здесь тяготение было постоянным.
— Вот мы и пришли, — сказал Генарр.
Инсигна с любопытством шагнула в пустынный зал и тут же отпрянула.
— Мы под открытым небом? — спросила она.
— Под открытым небом? — удивился Генарр. — А ты боишься оказаться в атмосфере Эритро? Нет-нет. Не бойся. Над нами полусфера из алмазного стекла. Поверхность его даже не поцарапать. Конечно, солидный метеорит мог бы разбить его, но в небе Эритро таких практически нет. Такие стекла используются и на Роторе, ты знаешь, но там, — в его голосе послышалась гордость, — и качество ниже, и размеры не те.
— Ну вы тут и роскошествуете! — восхитилась Инсигна, прикасаясь к стеклу, чтобы убедиться в его существовании.
— Приходится — иначе людей сюда не заманишь. — Он вновь обернулся к прозрачному пузырю. — Конечно, временами идут дожди. А когда небо проясняется, стекло быстро просыхает. Пыль смывается днем специальным детергентом. Присядь, Эугения.
Спинка мягкого и уютного кресла немедленно откинулась назад, едва Эугения села. Рядом тихо вздохнуло под тяжестью Генарра второе кресло. Сразу погасли крохотные светильники на других креслах и столиках. И на распахнувшемся сверху черном бархате сверкнули искры.
Эугения охнула. В принципе она знала, что представляет собой звездное небо — по картам и схемам, моделям и фотографиям, — и знала во всех подробностях, но ни разу не видела своими глазами. Она обнаружила, что не ищет в нем интересные объекты, головоломные загадки, тайны, над которыми было бы интересно поработать. Она не пыталась разглядеть звезды, а любовалась узорами, в которые они складывались.
Давным-давно, думала она, когда люди вот так же рассматривали созвездия, и появилась астрономия.
Генарр был прав. Покой легкой невесомой паутинкой окутал ее душу.
— Спасибо тебе, Генарр, — каким-то сонным голосом произнесла Эугения.
— За что?
— За то, что ты вызвался сопровождать Марлену. За то, что рискуешь собой ради моей дочери.
— Я ничем не рискую. С нами ничего не случится. К тому же я испытываю к ней отцовские чувства. В конце концов, Эугения, мы с тобой давно знаем друг друга, и я к тебе очень хорошо отношусь,
— Знаю, — почему-то чувствуя себя виноватой, ответила Инсигна.
Она знала про чувства Сивера — тот никогда не умел их скрывать. Поначалу Эугения хотела покориться, но вскоре она встретилась с Крайлом и любовь Сивера стала ее раздражать.
— Прости меня, Сивер, если я когда-то чем-нибудь задела твои чувства, — сказала она.
— Ничего, — тихо ответил Генарр, и вновь воцарилась тишина.
Инсигне захотелось, чтобы никто не вошел и не нарушил это странное ощущение ясности.
Наконец Генарр заговорил:
— Я знаю, почему люди не ходят, на обзорную палубу ни здесь, ни на Роторе. Ты замечала, что там никогда никого не бывает?
— Марлена любит ходить туда, — ответила Инсигна. — Она говорила, что палуба почти всегда безлюдна.
Целый год она разглядывала оттуда Эритро. Надо было мне повнимательнее отнестись к ней…
— Марлена не такая, как все. По-моему, люди не ходят сюда вот из-за чего.
— Из-за чего же?
— Смотри сюда. — Генарр показал куда-то в небо, но в темноте Инсигна не увидела его руки. — Видишь яркую звезду? Самую яркую на всем небе?
— Ты имеешь в виду Солнце, наше Солнце, центр Солнечной системы?
— Вот именно. Если бы не эта звезда, небо Немезиды было бы таким же, как земное. Ну правда, альфа Центавра не совсем на месте, и Сириус чуть сдвинулся, но это мелочи. В целом точно такое же небо видели шумеры пять тысяч лет назад. Только Солнце выглядело иначе.
— И ты думаешь, что люди не ходят на палубу из-за Солнца?
— Да. Наверное, вид его вселяет в сердце тоску. Отсюда Солнце кажется далеким, недостижимым — словно находится в какой-то далекой вселенной. Вот оно, яркое, зовущее, напоминающее беглецам об их вине перед ним.
— А почему же тогда сюда не ходят подростки и дети? Ведь они мало знают о Солнце и Солнечной системе.
— Наверное, следуют примеру старших. Вот когда все мы покинем этот мир, когда на Роторе не останется тех, для кого Солнечная система не просто два слова — небо, думаю, вернется на Ротор, и здесь тоже будет полно народу. Если, конечно, к тому времени Купол не перестроят.
— Ты думаешь, могут перестроить?
— Как знать, Эугения, как знать?
— Но пока мы процветаем.
— Да. Верно. Но эта яркая звезда, эта знакомая незнакомка тревожит меня.
— Старое доброе Солнце… Что оно может сделать? Сюда ему не дотянуться.
— Дотянется. — Генарр не отводил глаз от яркой звезды на западе. — Люди, оставшиеся в поселениях и на Земле, непременно найдут Немезиду. Возможно, уже нашли. И не исключено, что заново изобрели гиперпривод. Может быть, вскоре после того, как мы улетели. Это событие не могло не подхлестнуть их.
— Это было четырнадцать лет назад. Почему их еще нет здесь?
— Быть может, они побоялись двухлетнего полета. Им известно, что Ротор рискнул, но неясно, преуспел ли он в своем намерении. Может, они думают, что наши останки рассеялись между Солнцем и Немезидой.
— Да, в отсутствии смелости нас не упрекнуть.
— Конечно. Как ты думаешь, предпринял бы Ротор эту попытку, если б не Питт? Ведь он и увлек всех за собой. Сомневаюсь, что в других поселениях найдется хоть один такой Питт… и на Земле тоже, Ты знаешь — я не люблю Питта. Я не одобряю его методы, его мораль — точнее, ее отсутствие, — неискренность, хладнокровие, с которым он послал Марлену на верную, как он полагал, погибель. Но, если судить по одним результатам его деятельности, он может войти в историю как великий человек.
— Как великий вождь, — проговорила Инсигна, — а великий человек — это ты, Сивер. Разница очевидна.
Сивер надолго замолчал.
— Я жду тех, кто последует за нами. Всякий раз, когда я смотрю на эту яркую звезду, я опасаюсь все сильнее. Четырнадцать лет назад мы оставили Солнечную систему. Что-то они делали все это время? Ты об этом не размышляла, Эугения?
— Некогда было, — сквозь дремоту отозвалась Инсигна. — Меня беспокоят более прозаические дела.
