Глава десятая
Переубеждение
18
Итак, теперь, через двенадцать лет после того, как выяснилось, что на Эритро нет технологической цивилизации, через двенадцать мирных лет, в течение которых ни одно поселение с Земли не появилось в окрестностях Немезиды, чтобы погубить зарождающийся новый мир, Питт мог еще наслаждаться редкими моментами покоя. Но сомнения одолевали его даже во время недолгого отдыха. Он все подумывал, не увести ли Ротор отсюда, как он намеревался поначалу. Вот если бы они не остались на орбите Эритро, если бы на ее поверхности не вырос Купол…
Питт откинулся на спинку кресла; ограничительные поля поддерживали его, полный покой навевал сон… Внезапный негромкий звонок заставил его, хоть и не сразу, вернуться к действительности.
Он открыл глаза — и как это они вдруг оказались закрытыми? — и взглянул на небольшую видеополосу на противоположной стене. Легкое нажатие руки превратило ее в экран головизора.
Конечно же, это был Семен Акорат.
Перед комиссаром появилась блестящая, как коленка, лысина: Акорат сбривал и темный венчик вокруг нее, полагая, что редкая растительность на краю пустыни способна лишь подчеркнуть полное запустение в центре, а объемистый череп во всей своей нагой красе может показаться даже величественным. Вот он. Озабоченный взгляд… Его глаза были озабоченными даже тогда, когда повод для беспокойства трудно было сыскать.
Питт не любил Акората. Не потому, что тот когда-либо подводил его, проявив неумение или отсутствие преданности — в обоих качествах его нельзя было даже заподозрить, — просто не нравился, и все тут. Акорат вечно нарушал покой Питта, отрывал от размышлений, требовал от Питта такое, чего сам не намеревался делать. Акорат распоряжался в приемной Питта и определял, кому и как попадать на прием к комиссару.
Питт слегка нахмурился. Он что-то не помнил, чтобы кому-то назначал встречу на это время. Однако, будучи человеком рассеянным, он во всем полагался на исполнительного, ничего не забывавшего Акората.
— Кто там? — спросил он без интереса. — Что-нибудь несущественное?
— Абсолютно ничего важного, — ответил Акорат, — но лучше вам самому поговорить с ней.
— Она рядом с вами и слышит нас?
— Комиссар, — с укоризной проговорил Акорат, усмотрев в словах босса замечание. — Конечно же, нет. Она рядом, но по другую сторону экрана.
Мысли свои он формулировал с привычной точностью, что весьма нравилось Питту. Акората нельзя было понять превратно.
— Если «она», значит, это доктор Инсигна. Вы не забыли мои инструкции? Без предварительной записи я не приму ее. Акорат, я сыт ею по горло. Хватит с меня этих двенадцати лет. Найдите какой-либо предлог, Скажите, что я медитирую… Нет, она не поверит… Скажите, что…
— Комиссар, это не доктор Инсигна. Я бы не стал вас беспокоить. Это ее дочь.
— Ее дочь? — Он не смог сразу припомнить имя девочки. — Ты хочешь сказать, что здесь Марлена Фишер?
— Да. Естественно, я объяснил ей, что вы заняты, но она сказала мне, что лгать стыдно, что все написано у меня на лице и что таким голосом правду не говорят, — с возмущением цитировал баритон секретаря. — Во всяком случае, она утверждает, что не собирается уходить. Она просила передать вам, что просит принять ее. Ну как, комиссар? По правде говоря, ее глаза просто пугают меня.
— Кажется, я что-то уже слыхал о них. Хорошо, пусть войдет. Пусть войдет, и посмотрим, сумею ли я перенести их взгляд. Придется подумать о ее способностях, всему должно быть рациональное объяснение.
Марлена вошла. Удивительное самообладание, подметил Питт, впрочем, подобающе скромна и без кокой бы то ни было заносчивости. Села, положив руки перед собой, предоставляя Питту право начать разговор. Он не торопился, рассеянным взором поглядывал на девочку. Питту приходилось видеть Марлену, когда она была поменьше, но с тех пор прошло много времени. Хорошеньким ребенком ее назвать было нельзя, и подростком она не сделалась симпатичней. Широкие скулы, полное отсутствие изящества — но удивительные глаза с длинными ресницами под широкими дугами бровей.
— Ну, мисс Фишер, — начал Питт, — вы хотели видеть меня — так мне сказали. Могу ли я спросить, зачем я вам понадобился?
Марлена окинула его холодным взором своих необыкновенных глаз и без тени смущения проговорила:
— Комиссар Питт, полагаю, моя мать уже сказала вам о моем разговоре с приятелем: я проговорилась ему о том, что Землю ждет гибель.
Брови сошлись вплотную над обыкновенными глазами Питта.
— Да, — ответил он. — Надеюсь, что она успела уже запретить вам дурацкие разговоры о таких серьезных вещах.
— Да, комиссар, она сделала это. Но если о чем-то просто не говорить или называть глупостью, это не значит, что это что-то не существует.
— Мисс Фишер, комиссар Ротора — я, и подобные вопросы относятся к моей компетенции, так что я прошу вас позволить мне решать здесь, что так, что не так, что глупо, что нет. С чего вы взяли, что Земля погибнет? Ваша мать говорила что-нибудь в этом роде?
— Не прямо, комиссар.
— Косвенно, значит?
— Она просто не сумела скрыть это, комиссар. Люди говорят не только словами. Есть еще интонации, выражения лиц, движения глаз и ресниц, разнообразные покашливания. Всех способов не перечесть. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Прекрасно понимаю. Мне тоже приходится обращать внимание на подобные вещи.
— И вы гордитесь этой способностью, комиссар. Вы знаете, что умеете хорошо понимать людей, и эта способность явилась одной из причин назначения вас комиссаром.
На лице Питта появилось удивление.
— Юная леди, я вам этого не говорил.
— Словами — нет. Но вы, комиссар, могли и не прибегать к ним. — Она смотрела прямо в глаза Питту, на лице ее не было даже тени улыбки, только легкий интерес к разговору.
— Итак, мисс Фишер, вы пришли, чтобы поговорить со мной об этом?
— Нет, комиссар. Я пришла потому, что в последнее время моей матери стало сложно попадать к вам на прием. Нет, конечно, она мне этого не говорила. Я сама заметила и подумала, что, возможно, вы согласитесь переговорить со мной.
— Хорошо, и вот вы здесь. О чем же вы хотите поведать мне?
— Моя мать беспокоится — потому что Земля может погибнуть. Там остался мой отец, вы помните это.
Питт уже ощущал раздражение. Как можно постоянно смешивать личные интересы с процветанием Ротора? Эта Инсигна — хоть он и благодарен ей, открывшей для него Немезиду — давно уже буквально душила его этой своей удивительной способностью безошибочно угадывать неверный путь и толкать его туда. А теперь, когда он больше не хочет ее видеть, подослала дурочку дочь.
— Как вы считаете, эта самая гибель произойдет завтра или в следующем году? — спросил Питт.
— Нет, комиссар, я знаю, что до нее еще почти пять тысяч лет.
— К этому времени вашего отца уже не будет в живых. Как, впрочем, и вашей матери, и меня, и вас. Когда мы все умрем, до гибели Земли и всей Солнечной системы останется почти пять тысяч лет — хотя я лично сомневаюсь, что Солнечной системе действительно угрожает нечто серьезное.
— Неважно, когда это случится, комиссар, — важно, что случится.
— Ваша мать должна была объяснить вам, что люди Земли задолго до начала катаклизма сумеют заметить угрозу — если она возникнет — и предотвратят ее. К тому же бессмысленно заранее горевать по поводу гибели планеты. Эта участь ожидает любой из миров. Каждая звезда неизбежно проходит стадию красного гиганта и губит свои планеты. Планеты умирают, как люди. Только жизнь их много дольше. Вы согласны со мной, юная леди?
— Согласна, — согласилась Марлена. — Мы с компьютером дружим.
Нисколько не сомневаюсь, — подумал Питт и с опозданием стер с лица сардоническую усмешку. Наверное, она поняла, как он к ней относится.
И, желая окончить разговор, Питт произнес:
— Тогда можно считать разговор оконченным. Любые речи о гибели планеты глупы, но даже если бы это было не так — что вам до нее? Не советую вспоминать об этом, иначе не только вас, но и вашу мать будут ожидать неприятности.
— Разговор еще не окончен, комиссар.
Питт почувствовал, что теряет терпение: однако невозмутимо ответил:
— Дорогая мисс Фишер, если комиссар говорит — все, значит — все, а ваше мнение здесь ни при чем.
Он привстал, но Марлена не пошевелилась,
— Я хочу предложить вам кое-что, в чем вы нуждаетесь.
— Я?
— Возможность избавиться от моей матери.
Воистину озадаченный, Питт сел в кресло.
— Что вы имеете в виду?
— Я объясню, если вы согласитесь выслушать меня. Моя мать уже не может оставаться на Роторе. Ее волнует, что будет с Землей, Солнечной системой, иногда она… даже тревожится об отце. Ей кажется, что Немезида погубит всю Солнечную систему. И она считает, что в ответе за это, поскольку давала имя звезде. Комиссар, она человек эмоциональный.
— Да. Вы тоже это подметили?
— Она причиняет вам беспокойство. Она частенько напоминает вам о делах, которые ей кажутся важными, а для вас, наоборот, не представляют интереса. Приходится отказывать ей в приеме, посылать ее подальше — мысленно, комиссар. Ее действительно можно отослать отсюда.
— В самом деле? Ах да, у нас появилось новое поселение. Значит, я должен отослать ее на новый Ротор?
— Нет, комиссар, пошлите ее на Эритро.
— Почему я вообще должен это делать? Чтобы избавиться от нее?
— Да, комиссар. Вы этого хотите. А мне нужно другое. Я хочу, чтобы вы отпустили ее на Эритро, — здесь она не имеет возможности работать в обсерватории: приборы постоянно заняты, она чувствует, что за ней следят, и ощущает ваше раздражение. К тому же Ротор не слишком хорошее место для точных измерений. Для этого он вращается слишком быстро и неравномерно.
— Вот как — все на своих местах. Это ваша мама столько наговорила? Нет, не нужно объяснять. Понимаю, она это сделала косвенно и только косвенно.
— Да, комиссар. Кроме того, не забывайте про мой компьютер.
— Тот самый, с которым вы живете душа в душу?
— Да, комиссар.
— Значит, вы полагаете, что на Эритро ей будет работаться лучше?
— Да, комиссар. Там будет стабильная база для наблюдений, и мама сумеет выполнить все измерения. Сумеет выяснить, уцелеет ли Солнечная система. А поскольку для этого ей потребуется немало времени, то по крайней мере на этот срок вы избавитесь от нее.
— Похоже, и вы стремитесь избавиться от нее, не так ли?
— Ни в коем случае, комиссар, — строго ответила Марлена, — На Эритро мы полетим вместе. Таким образом, вы избавитесь и от меня, что доставит вам даже большее удовольствие.
— А почему вы решили, что я хочу отослать вас подальше?
Марлена посмотрела на Питта немигающими печальными глазами.
— Вам уже этого захотелось, комиссар, потому что теперь вы знаете, что я безошибочно интерпретирую все ваши внутренние побуждения.
И Питт вдруг понял, что отчаянно хочет избавиться от этого чудовища. Он сказал:
— Позвольте подумать, — и отвернулся. В его жесте было нечто детское, но он не желал, чтобы эта жуткая девица читала его лицо, как открытую книгу.
Девушка была права. Теперь ему хотелось отделаться от матери и дочери разом. Что касается матери, то он и сам подумывал, не сослать ли ее на Эритро. Но она явно не стремилась туда, а подобная инициатива с его стороны обещала закончиться нежелательным шумом. И вот ее дочь предоставила ему повод. Теперь Инсигна не будет противиться назначению на Эритро, а это меняет дело.
Он медленно проговорил:
— Ну, если ваша мать действительно этого хочет…
— Она хочет этого, комиссар. Она еще не говорила об этом мне, и, возможно, еще сама не отдает себе отчета, но она захочет туда. Я знаю. Поверьте мне.
— Что мне еще остается? А вы хотите туда?
— Очень, комиссар.
— Тогда я немедленно распоряжусь. Вас это устраивает?
— Да, комиссар.
— Ну теперь я могу, наконец, считать разговор оконченным?
Марлена встала и склонила голову в неуклюжем поклоне, явно предназначенном, чтобы выразить благодарность,
— Спасибо, комиссар.
Она повернулась и вышла, но только через несколько минут после того, как за девушкой закрылась дверь, Питт осмелился расслабить мышцы лица, уже уставшие от застывшего на нем выражения.
Он не мог позволить ей узнать то, чего она не должна была даже заподозрить, то, что лишь он один знал об Эритро.
