Глава четырнадцатая Паника

Назад: Часть вторая Поиск ведет Академия

Глава четырнадцатая
Паника

Полли поставила поднос с завтраком на стол и принялась сервировать стол, искоса поглядывая на маленький телевизор, стоявший тут же. Шла программа новостей. Делать два дела сразу ей было совсем не трудно — вся пища была упакована в стерильные разовые контейнеры. Ей оставалось только выбрать меню, поставить контейнеры на стол, а потом убрать их и выбросить в дезинтегратор.

Она комментировала новости, укоризненно цокая языком и вздыхая.

— Господи, ну до чего же злые люди… — проговорила она, качая головой.

Доктор Дарелл промычал в ответ что-то нечленораздельное.

Голос Полли, когда она принималась обличать пороки рода человеческого, становился неприятно скрипучим.

— Нет, все-таки почему эти мерзкие калганцы себе такое позволяют? И ведь хитрющие такие — с виду мирные да тихие, но я-то знаю: от них все беды, все время от них все беды.

Нет, вы поглядите, что вытворяют, — «Народные волнения перед посольством Академии»! Меня бы вот спросили — я бы им быстро все объяснила. Память у них короткая, доктор Дарелл, вот что я вам скажу. Ну, вы же помните последнюю войну после того, как Мул помер, — я-то тогда еще пешком под стол ходила — сколько мы тогда от них, мерзавцев, натерпелись! Дядя-то мой погиб тогда, а ведь какой молодой был — еще двадцати не исполнилось, только два года как женился, дочка сироткой осталась… А его как сейчас помню — блондин, красавец писаный, ямочка на подбородке. Где-то у меня портрет его есть…

А теперь у дочки его уже свой сын во флоте, и случись что…

Помню, ох как хорошо помню, как мы ходили в патрулях при бомбардировках, даже старики дежурили в стратосферной защите — господи, да что угодно могло случиться, если бы калганцы прорвались! А мать нам тогда, детям малым, только и говорила, что надо еду экономить, да какие цены, да какие налоги — едва концы с концами сводили…

Да будь у них там люди поумнее, сроду бы не начали ничего такого опять. Только это все не простой народ выдумывает, это уж как пить дать. Простым калганцам разве это надо? Сидели бы себе дома, с женами да детишками — неужто им и впрямь охота тащиться невесть куда, чтобы их там кокнули? Нет, это все этот Стеттин, скотина, прошу прощения, доктор. И как его только земля носит? Укокошил этого старика несчастного — ну, как его — Таллоса, вот, а теперь думает, как бы всю Галактику к рукам прибрать.

А уж мы-то ему чем не угодили, ума не приложу! Ведь все одно — победить ему нас не выйдет — ни у кого не выходило. Уж не знаю, План там или что другое, но только не по душе мне такие планы, чтобы людям убивать друг друга. Нет, про Гэри Селдона я ничего дурного не хочу сказать, упаси бог, он, наверное, все знает, ему виднее, и не такой дуре, как я, его судить. А вот для другой Академии я слова доброго не найду. Уж они-то наверняка могли бы этим калганцам по мозгам дать, да покрепче, чтоб те прочухались и перестали пакостничать. В конце-то концов они так и сделают, только уж поторопились бы, пока беды не вышло.

Доктор Дарелл рассеянно взглянул на нее:

— Ты что-то сказала, Полли?

Глаза Полли широко раскрылись, но тут же сердито сузились.

— Ничего, доктор, ровным счетом ничего не сказала. Что я могла сказать? Разве мне можно хоть слово сказать в этом доме? Крутишься тут целый день — все подай да принеси, а чтоб слово сказать…

Продолжая сердито ворчать, она удалилась.

Ее уход произвел на доктора Дарелла впечатления не больше, чем ее причитания.

Калган? Блеф, ерунда. Элементарный физический противник. Таких во все времена побеждали.

У него были дела поважнее. Неделю назад мэр предложил ему возглавить пост Главного Куратора по Научным Исследованиям в Министерстве обороны. Сегодня он должен дать ответ.

Он нервничал. Почему он? Ведь можно отказаться… Нет, это покажется странным, а ему вовсе не хотелось казаться странным. В конце концов, до Калгана ему никакого дела нет. У него только один враг. Этот враг у него был всегда.

Пока была жива, его жена, у него была только одна цель — скрываться. Он с тоской вспоминал долгие, тихие дни на Тренторе, которые текли среди молчаливых руин прошлого. Тишина разрушенного мира, полное, отрешенное забытье…

Но она умерла — и пяти лет не прошло… А после этого в его жизни осталось одно — борьба с призрачным, невидимым врагом, лишившим его простого, человеческого счастья, предопределившим его судьбу, превратившим всю его жизнь в отчаянное отодвигание ненавистного финала, сделавшего всю Вселенную полем ненавистнической, смертельной шахматной игры.

Да, это была высокая, благородная роль — он и сам так думал, и борьба стала смыслом его жизни.

Вначале был Сантаннийский Университет, где он работал с доктором Кляйзе. Эти пять лет были относительно спокойными.

Но Кляйзе — всего-навсего сборщик и классификатор данных. Настоящая борьба была ему не по плечу. И когда Дарелл окончательно в этом убедился, он понял, что ему пора уходить.

Кляйзе мог бы, конечно, работать втайне, но один он работать не мог — ему нужны были помощники. Он обследовал конкретных людей. Он был официальным сотрудником Университета, то есть был на виду. Все это мешало делу.

Кляйзе не сумел бы этого понять, а он, Дарелл, не мог ему ничего объяснить. Они расстались врагами. Это нормально, так и должно было быть. Он и должен был уйти так, как будто сдался. На тот случай, если за ним следили.

Кляйзе открыто работал с энцефалограммами, а Дарелл только в уме математически обрабатывал полученные данные. У Кляйзе было много сотрудников, у Дарелла — никого. Кляйзе работал в крупном Университете, а Дарелл — в тишине и покое загородного дома.

Но он был близок к решению. Он понял многое.

Человек из Второй Академии — не человек, если говорить о головном мозге. Мудрейшие физиологи нейрохимики со своими тончайшими анализами могут ничего не заметить — но различие именно здесь. А если различие кроется на уровне сознания, то только там его нужно искать, и только там его можно выявить.

Взять, к примеру, такого человека, как Мул. Несомненно, люди из Второй Академии обладали силой, подобной силе Мула — врожденной или приобретенной, неважно, то есть способностью выявлять и контролировать человеческие эмоции. Попробуйте вычленить из этого сознания ту самую электрическую цепь, попробуйте найти те мельчайшие детали на энцефалограмме, которые позволили бы вам нечто безошибочно определить!

И вот теперь Кляйзе опять вернулся в его жизнь — в обличье этого гордеца и выскочки — его ученика, Антора.

Чушь! Чушь! Все эти энцефалограммы «обработанных» людей! Да он много лет назад все это видел и умел выявлять, а толку-то что? Ему нужен инструмент, нужно оружие. Однако он вынужден сотрудничать с Антором — так спокойнее.

Спокойнее и разумнее было и сейчас согласиться на предложенную мэром работу. Это был разумный и безопасный вариант. Итак, он оставался конспиратором внутри конспирации…

Страх за Аркадию пронзил его на мгновение, но он прогнал его прочь. Будь он сам себе хозяин, разве он допустил бы это? Будь он сам себе хозяин, только он и был бы в опасности и больше никто. Если бы он был сам себе хозяин… Внутри у него жарким клубком закручивались ярость, гнев, злость на мертвого Кляйзе, на живого Антора, на всех самоуверенных идиотов…

Нет, она сумеет о себе позаботиться. Она взрослая, умная девочка. Должна, должна суметь!

Но мысленно он шепотом спросил у самого себя:

— А сумеет ли?

Как раз в этот самый момент, когда доктор Дарелл пытался уговорить самого себя, что его дочь сумеет о себе позаботиться, Аркадия сидела в холодной, неуютной приемной официальной Резиденции Первого Гражданина Галактики. Уже полчаса она сидела там, уныло поглядывая на стены. Когда они входили в приемную вместе с Хомиром Мунном, у двери стояли два вооруженных гвардейца. Прежде она их там что-то не замечала.

Сейчас она была одна, но ей казалось, что даже мебель смотрит на нее как-то недружелюбно. Такое было впервые.

С чего бы это?

Хомир был на приеме у Лорда Стеттина. Господи, ну что же случилось?

Она начинала злиться. В подобных ситуациях герои библиофильмов и видеотриллеров всегда предвидели развязку, были подготовлены к ней, когда она наступала, а она — она просто сидела… Случиться могло все, что угодно. Все, что угодно! А она просто сидела и ничего не делала. А главное, ничего не понимала.

Ну-ка, еще раз все с начала. Еще раз. Может быть, удастся что-нибудь понять.

Две недели Мунн, можно сказать, жил во Дворце Мула. Один раз, с разрешения Лорда Стеттина, он взял ее туда с собой. Дворец представлял собой массивное, угрюмое здание — казалось, все там как-то нервно вздрагивало от прикосновения живого ко всему, что спало мертвенным сном, погруженное в воспоминания, и отвечало на звук шагов враждебным эхом или сердитым скрипом. Ей там совсем не понравилось.

Насколько приятней было смотреть на широкие, оживленные улицы столицы, ходить в театры и смотреть спектакли в мире, который, хотя и был гораздо беднее Академии, но не жалел денег на роскошь!

По вечерам Хомир возвращался из Дворца, сияющий от благоговейного трепета.

— Это мир моей мечты, — говорил он. — О, если бы я мог разобрать весь дворец по кусочку и перевезти на Терминус — какой можно было бы создать музей!

Казалось, он полностью избавился от сомнений и растерянности. Он весь светился, был заметно возбужден. И еще один признак появился в его состоянии. Он совсем перестал заикаться…

Однажды Мунн обмолвился:

— Я нашел кое-какие обрывки записей генерала Притчера.

— Я знаю о нем, — ответила Аркадия. — Он был изменником из Академии и прочесывал Галактику в поисках Второй Академии.

— Ну, не совсем «изменником», Аркадия. Так нельзя. Его же «обработал» Мул.

— А это одно и то же.

— Ну нет. Ты пойми: прочесывание Галактики, о котором ты говоришь, было абсолютно бесполезным занятием. В материалах Конвенции Селдона о создании двух Академий пятьсот лет назад содержится только одно-единственное упоминание о Второй Академии. Там говорится, что она находится «на другом краю Галактики», «в конце звезд». Это — все, чем располагали Мул и Притчер. У них не было в распоряжении метода, с помощью которого они могли бы точно распознать Вторую Академию, даже если бы нашли ее. Это было чистое безумие!

Я нашел их записи, — продолжал он, будто разговаривая сам с собой, — и оттуда явствует, что они, как ты сказала, «прочесали» почти тысячу миров, по могли бы с таким же успехом посетить хоть миллион. Но наше положение ничуть не лучше…

Аркадия прижала палец к губам.

— Ш-ш-ш… — прервала она его.

Хомир вздрогнул, задумался. Придя в себя, кивнул.

— Да, ты права, лучше об этом не говорить, — пробормотал он.

А теперь Хомир был у Лорда Стеттина, а Аркадия сидела в приемной одна-одинешенька и чувствовала, как громко и быстро бьется у нее сердце, но ничего не могла поделать. Это было самое страшное. Никакой причины происходящего она не видела и ничего не могла понять.

А по другую сторону двери примерно так же чувствовал себя Хомир Мунн. Ему казалось, что он тонет в море липкого желе. Он отчаянно боролся с заиканием, но в результате, естественно, не мог двух слов связать.

Лорд Стеттин был в полном парадном облачении и во всем величии своего шестифутового роста. Чеканя слова, он отстукивал ритм железным кулачищем.

— Итак, у вас было две недели. И вы осмеливаетесь заявиться ко мне со сказочками про белого бычка! Ну, давайте скажите мне самое худшее. Значит, я должен свой флот на пуговицы переплавить? Или я должен сражаться с призраками из Второй Академии так, как с ними сражались ваши люди?

— Я-я п-повторяю, мой господин, ч-что я не п-пророк. Я… с-совершенно ра-астерян, п-поверьте!

— А может быть, вы хотите вернуться домой, чтобы предупредить ваших соотечественников? Надоели мне ваши увертки, ясно? Или скажите мне правду, или я вытрясу ее из вас вместе с вашими кишками.

— А-а я и г-говорю т-только п-правду! И вы-ынужден на-апомнить вам, мой господин, ч-что я — г-гражданин Академии. Вы не посмеете ко м-мне п-прикоснуться, чтобы это не на-авлекло на вас к-кучу всяких н-неприятностей…

Лорд Стеттин громко расхохотался:

— Вот уж напугали, нечего сказать! Детишек пугайте или полоумных дурачков. Так вот, мистер Мунн, я и так был достаточно терпелив. Целых двадцать минут я выслушивал ваш детский лепет. Небось ночи не спали, придумывали? Напрасно утруждались! Я прекрасно знаю, что вы прибыли сюда не только для того, чтобы потревожить прах Мула, разгрести пепел погребального костра и погреть руки на головешках. Что, разве я не прав?

Хомир Мунн не мог утаить жуткого, знобящего страха. Глаза выдали его. Он сделал судорожный, глубокий вдох, Лорд Стеттин заметил это и с такой силой надавил на плечо несчастного гражданина Академии, что даже кресло, в котором тот сидел, просело от давления.

— Ну вот. А теперь давайте откровенно. Вы исследуете План Селдона. Вы знаете, что он больше не выполняется. Вероятно, вы знаете и то, что единственным претендентом на победу в настоящее время являюсь я. Я и мои наследники. Послушайте, дружище, разве не все равно, кто станет во главе Второй Империи, если таковая будет создана? У истории нет фаворитов — так, кажется, говорится? Или вы боитесь мне сказать? Вы же видите, я отлично знаю, какова ваша миссия!

Мунн прохрипел:

— Ч-чего в-вы хо-отите?

— Вашего присутствия. Я не хочу, чтобы План полетел к чертикам из-за того, что я был слишком доверчив. Вы в этих вещах понимаете побольше моего, от вас не укроются такие мелочи, которые я мог бы упустить. Не сомневайтесь, когда все будет кончено, я вас щедро вознагражу. Отвалю приличный куш, будьте уверены. Что вам делать в Академии? Книжки с места на место переставлять? Что толку пытаться сражаться с волной, которая неизбежно захлестнет всех вас? Чего вы добьетесь? Продлите войну? Или вы, так сказать, патриот, мечтающий умереть за родину?

— Я… я…

Мунн запнулся и замолчал окончательно.

— Вы останетесь здесь, — уверенно заявил Лорд Стеттин. — Выбора у вас нет. Да, вот еще что — чуть не забыл. Судя по моим данным, ваша племянница — из семьи Байты Дарелл. Это правда?

Хомир удивленно выговорил:

— Д-да…

Тут ему не было смысла врать.

— Эта семья пользуется почетом в Академии?

Хомир кивнул:

— Да. Они не позволят, ч-чтобы ей п-причинили зло.

— Зло! Не будьте так наивны. Я совсем о другом думаю. Сколько ей лет?

— Четырнадцать.

— Так… Ну что ж, даже Гэри Селдону и Второй Академии не под силу ни остановить время, ни запретить девочке стать женщиной.

Сказав это, он резко развернулся и в два шага оказался у занавешенной двери. Рывком отдернул занавеску.

— Что ты тут делаешь? Какого дьявола!

Леди Каллия, застигнутая врасплох, испуганно моргала. Собравшись с духом, она пробормотала:

— Я… не знала, что ты не один…

— Не один, как видишь. Об этом я с тобой после поговорю, а теперь — марш отсюда, да побыстрей!

Ее поспешные шаги быстро затихли в коридоре. Стеттин вернулся.

— Ну вот, — сказал он, довольно потирая руки, — последний акт затянувшейся комедии. Ничего, скоро финал. Значит, четырнадцать? Ну-ну…

Хомир в ужасе уставился на него.

Дверь приемной бесшумно открылась. Аркадия вздрогнула и вскочила на ноги. Казалось, целую вечность она не двигалась, глядя на отчаянно манивший ее указательный палец, но наконец, как будто в ответ на магнетический призыв, излучаемый самим видом белой дрожащей фигуры, она на цыпочках подбежала к двери.

Тихо-тихо прошелестели их шаги по коридору. Леди Каллия — это, конечно же, была она, до боли сжала запястье Аркадии. Аркадия сама не понимала почему, но послушно шла за ней. Может быть, потому, что ее-то как раз она совсем не боялась.

И все-таки — в чем же дело?

Они добежали до двери будуара и скользнули в нее — тут царил розовый пух, запах духов и патоки. Леди Каллия закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Тяжело дыша, она проговорила:

— Мы прошли ко мне… в мою комнату… потайным ходом… от Его кабинета.

Произнося слово «Его», она подняла вверх указательный палец, будто сама мысль о «Нем» ее смертельно пугала.

— Как удачно… как удачно!

Зрачки ее так увеличились, что глаза казались не голубыми, а черными.

— Но… в чем дело? — робко начала Аркадия.

— Нет, детка, нет. Нет времени объяснять. Разденься! Быстро! Пожалуйста, прошу тебя! Я дам тебе другую одежду, тогда они не узнают тебя.

Она побежала за ширму и принялась яростно вышвыривать из гардероба белье, платья, шарфы, отчаянно пытаясь найти что-нибудь подходящее, такое, что могла бы надеть на себя девочка и не выглядеть как из публичного дома.

— Ну вот, вот это, пожалуй, подойдет. Должно подойти. У тебя есть деньги? Вот, возьми. Возьми, прошу тебя. Возьми все! И еще вот это, — она яростно вырвала серьги из ушей и сорвала с пальцев все кольца и перстни. — И беги домой — домой, к себе в Академию!

— Но… а как же мой дядя, Хомир? — попыталась слабо протестовать Аркадия, в то время как на нее опускались вороха шелка, пахнущего смесью пота и духов.

— Он не сможет улететь. Зайчик решил оставить его здесь навсегда, а тебе нельзя здесь оставаться. Ну, миленькая, неужели ты не понимаешь?

— Нет! Я не понимаю! — крикнула Аркадия и вырвалась из ее рук.

— Ты должна немедленно лететь домой и предупредить свой народ, что будет война. Неужели не ясно?

Непостижимым образом страх изменил Каллию — придал ее голосу твердость, мыслям — ясность, словам — четкость. Она просто на себя не была похожа.

— А теперь — пошли.

Наружу они выходили другим путем. Люди, мимо которых они проходили, не останавливали их — только провожали взглядами. Они не могли решиться остановить ту, которую безнаказанно мог остановить только сам Повелитель Калгана. Гвардейцы щелкали каблуками и приставляли к ноге оружие, когда они проходили через очередные двери.

Аркадия задыхалась. Ей казалось, что с того момента, как Леди Каллия, бледная и трепещущая, поманила ее пальцем и вывела из приемной, прошла целая вечность, — но на самом деле с той минуты до того мгновения, как они оказались за воротами ограды, на улице, полной людей, где издалека слышался шум автострады, прошло всего-навсего двадцать пять минут.

Аркадия с внезапной жалостью и нежностью оглянулась на свою провожатую.

— Я не понимаю, почему вы это делаете для меня, моя госпожа, но все равно — я благодарю вас. А что все-таки будет с дядей Хомиром?

— Не знаю, — покачала головой Каллия. — Ну, что же ты стоишь? Бегом в космопорт. Не жди. Тебя, может быть, уже ищут.

Но Аркадия все еще колебалась. Как она могла покинуть Хомира? Только теперь, когда она наконец была на свободе, она задала тот вопрос, который не давал ей покоя:

— А… вас это почему так волнует?

Леди Каллия, прикусив нижнюю губу, пробормотала:

— Я не смогу тебе этого объяснить — ты еще маленькая. Это неприлично, непристойно говорить тебе такие вещи. Вырастешь — сама все поймешь. И меня поймешь. Когда я встретила Зайчика, мне было всего шестнадцать. В общем, тебе нельзя здесь оставаться. Я этого не переживу!

Аркадия похолодела. Она поняла.

— А… — прошептала она, — что он с вами сделает, когда узнает?

— Не знаю, — опустив глаза, прошептала в ответ Каллия, последний раз взглянула на Аркадию и, подхватив юбку, бросилась бегом назад, к особняку Первого Гражданина.

Долгое, очень долгое мгновение Аркадия стояла, не двигаясь, потому что в тот самый момент, когда Каллия бросила на нее прощальный взгляд, девочка кое-что увидела… Напуганные, полные ужаса глаза Леди Каллии на миг вспыхнули и озарились холодной радостью.

Потрясающей, знобящей, нечеловеческой радостью.

Много чего можно было увидеть в этой быстрой вспышке чужого взгляда, но у Аркадии не было никаких сомнений в том, что именно она увидела.

А теперь она бежала — нет, она опрометью неслась прочь, отчаянно ища глазами ближайшую будку, откуда можно было вызвать воздушное такси.

Она бежала не от Лорда Стеттина — нет, не от него и не от его ищеек, наверное, уже пущенных по ее следам, не от того гигантского монстра, в которого в ее воображении превратились принадлежавшие ему двадцать семь миров и который гнался за ней по пятам.

Она бежала от одной-единственной слабой женщины, которая устроила ее побег. От той, которая одарила деньгами и драгоценностями, которая рисковала собственной жизнью, чтобы спасти ее, от той, которая — теперь она это твердо знала — была из Второй Академии…

Воздушное такси мягко опустилось рядом с тротуаром. В лицо Аркадии дунул мягкий ветерок, ее пушистые волосы слегка растрепались под подаренным Каллией капюшоном.

— Куда поедем, мадам?

Она всеми силами пыталась сделать свой голос более низким, чтобы водитель не догадался, что перед ним — ребенок.

— Сколько в городе космопортов?

— Два. А вам в какой надо-то?

— Какой ближе?

Водитель удивленно взглянул на нее:

— Центральный, мадам.

— Тогда в другой. Я хорошо заплачу.

В руке у нее был банкнот в двадцать калганиток. Она не знала, много это или мало, но таксист одобрительно кивнул:

— Как скажете, мадам. Куда вашей душеньке угодно, туда и отвезем!

Она прижалась горячей щекой к прохладному стеклу. Внизу ленивой рекой текли огни города.

Что же делать? Что же делать?

Именно сейчас она отчетливо ощутила, что она — всего-то навсего упрямая, непослушная девочка, которая забралась так далеко от папы. Ей стало страшно. Глаза ее против воли наполнились слезами, грудь разрывали сдавленные рыдания.

Она не боялась, что ее поймает Лорд Стеттин. Леди Каллия этого не допустит. Леди Каллия! Старая, толстая, глупая — а ведь держала же под уздцы своего господина и повелителя каким-то образом. Ну, теперь-то было ясно — каким. Все-все теперь было ясно.

Этот чай, эта светская беседа… А она-то, дурочка, старалась, умную из себя корчила! Умненькая маленькая Аркадия! Аркадия просто готова была сгореть со стыда за себя. Как она себя презирала и ненавидела сейчас! Все ведь было продумано — все это были хитрые маневры — даже то, что Стеттин разрешил Хомиру войти во Дворец. Это она, эта дура набитая Каллия, так хотела и все устроила так, что умненькая Аркадия сама взяла да и предложила такое прекрасное объяснение для всего — такое, какое бы не вызвало никаких подозрений у жертв ее деяний, а ее личное участие во всем этом было минимальным.

Но почему же тогда она осталась на свободе? Хомир, без сомнения, арестован…

Если только…

Если только она послушается и отправится домой, в Академию, как приманка, с помощью которой они затянут в свои ловчие сети всех остальных.

Она ясно поняла, что в Академию ей возвращаться нельзя ни в коем случае.

— Космопорт, мадам.

Воздушное такси стояло на земле. Вот дела! А она даже и не заметила, как приземлились. Как тут было красиво!

— Благодарю, — проговорила она, сунула водителю банкноту даже не взглянув на него, и выпрыгнула из кабинки на землю.

Не оглядываясь по сторонам, она бегом бросилась по асфальтированной дорожке.

Огни. Веселые, беспечные мужчины и женщины. Огромные, светящиеся в воздухе буквы — информация о прилетающих и улетающих звездолетах.

Куда же ей лететь? Ей было все равно. Она знала только, куда ей лететь нельзя — в Академию. Так что, в принципе, лететь можно куда угодно.

Слава богу, что все-таки было это мгновенное забытье — когда Каллия устала от своей игры. Она-то думала, что имеет дело просто-напросто с ребенком, и на мгновение расслабилась — дала волю своей радости.

Но Аркадия поняла и еще кое-что. Мысль эта неотступно вертелась у нее в сознании и пришла к ней еще до того, как она села в такси. Мысль эта означала конец ее детства.

Она знала, что должна убежать.

Это было самое главное. Да, они могут раскрыть любого конспиратора в Академии, могут даже схватить ее отца — но она не могла, не имела права пренебрегать предупреждением. Она не могла рисковать собственной жизнью — ради всего Терминуса. Сейчас она была самой важной персоной в Галактике.

Она знала это уже тогда, когда стояла перед кассой-автоматом и выбирала, куда ей лететь.

Потому что во всей Галактике только она, только она одна знала, кроме них самих, знала, где находится Вторая Академия.

Глава пятнадцатая
Вон из сети

Трентор — К середине периода Безвластия Трентор был заброшенной планетой. Посреди колоссальных руин ютилась малочисленная фермерская община…

Галактическая энциклопедия

Вряд ли найдется что-либо подобное оживленному космопорту на окраине столицы многонаселенной планеты. Впечатляет зрелище громадных кораблей, величаво покоящихся на стоянках. Если подгадать, можно увидеть потрясающую воображение картину — посадку звездолета, а если повезет еще больше — то и взлет стального гиганта. Причем все это происходит практически бесшумно.

Под взлетно-посадочное поле отведено девяносто пять процентов территории космопорта. Все это пространство отдано кораблям, обслуживающему персоналу и диспетчерским компьютерам, которые обслуживают и персонал, и корабли.

И только пять процентов территории отведено пассажирам, для которых космопорт — всего-навсего вокзал, откуда они могут отправиться ко всем звездам Галактики. Конечно, только единицы из этой многоголовой безымянной толпы остановятся, чтобы задуматься о том, сколько труда и инженерной мысли вложено в это грандиозное сооружение, связывающее тонкими невидимыми нитями всю Галактику. Возможно, найдется и такой, кто почешет затылок, увидев вблизи тонны сверкающей стали, — издалека ведь корабли казались такими маленькими! Невольно придет в голову мысль, что достаточно одному из этих циклопических цилиндров пройти мимо направляющего луча и грохнуться на землю в полумиле от места посадки, а может быть, даже и пробить гласситовую крышу зала ожидания, и от сотен тысяч людей останется лишь микроскопическая органическая пыль да порошок фосфатов.

Но такое могло прийти в голову только неизлечимому психопату. Система контроля безопасности действовала бесперебойно и четко.

Но о чем же думали все эти люди? Это же не просто толпа, как вы понимаете. Это толпа, имеющая определенную цель. Цель эта витает над залом ожидания и создает специфическую атмосферу. Выстраиваются очереди, родители шикают на детей, перевозится с места на место багаж — люди путешествуют, все куда-то летят…

А теперь представьте себе одно-единственное существо в этой толпе, которое не знает, куда ему лететь, и в то же время жаждет улететь куда-нибудь гораздо более сильно, чем все остальные: улететь куда угодно. Или, точнее, почти куда угодно.

Аркадия Дарелл, одетая в чужую одежду, стоящая на чужой планете посреди бесчисленного множества чужих жизней и чужих планов — даже сама ее жизнь показалась ей на мгновение чужой, честно желала сейчас только одного — безопасности собственной жизни. Она не знала, что хочет именно этого, — и в то же время ее пугала открытость пространства и ей хотелось как можно скорее где-нибудь спрятаться, где-нибудь в самом заброшенном уголке Галактики, где ее никто не стал бы искать.

Она стояла там, ей было всего четырнадцать, а она устала и измучилась на все восемьдесят, а уж напутана так, как будто ей было всего лет восемь-девять.

Кто из всех этих тысяч людей, которые непрестанно проходили мимо, был из Второй Академии? Какой случайный прохожий мог ее уничтожить только за то, что она знала? За то, что она знала, где находится Вторая Академия?

Когда к ней кто-то обратился, ей показалось, что раздался удар грома.

— Послушайте, мисс, — сказал кто-то у нее за спиной, — вы тут билет покупаете или так просто стоите?

Только теперь она поняла, что стоит перед кассой-автоматом. Нужно было вложить в щель на панели автомата крупный банкнот, который тут же исчезал внутри. Потом нужно было нажать кнопку около названия места назначения, и из другой щели выпадали билет и сдача — все тютелька в тютельку благодаря работе электронной схемы. Это было настолько просто и привычно, что и правда странно было стоять перед автоматом целых пять минут.

Аркадия сунула в щель банкнот в двести кредиток, и тут ее взгляд неожиданно остановился на табличке с надписью «Трентор». Трентор — столица мертвого мира, мертвой Империи, планета, где она родилась. Она, как во сне, нажала кнопку. Ничего не случилось — только на табло загорелись цифры — 172.18. 172.18 — мигало табло, 172.18. Автомат требовал еще один двухсотенный банкнот. Такая сумма у нее, к счастью, нашлась. Выпал билет. Она взяла его, и следом за ним выпала сдача. Она сгребла деньги и побежала прочь. Человек, стоявший позади нее, быстро нажал кнопку на панели автомата, а она даже не обернулась, чтобы взглянуть, кто ее просил поторопиться.

Но бежать некуда. Здесь везде были ее враги.

Зажав в руке билет, она задрала голову и принялась лихорадочно читать повисшие в воздухе слова из светящихся букв — названия рейсов: «Стефания», «Анакреон», «Фермус». А вот и родное название — «Терминус». Она вздрогнула, задержалась на мгновение, но тут же ринулась дальше.

На оставшиеся деньги она могла бы приобрести маленькое устройство, настроенное на нужный ей рейс. Такое устройство можно спрятать в сумочку, так что только она одна услышала бы его тихий сигнал за пятнадцать минут до отправления корабля. Но такие устройства приобретают люди, по-настоящему заботящиеся о своей безопасности, которые могут себе позволить остановиться на бегу, чтобы подумать об этом.

А она, глядя во все стороны одновременно, на бегу уткнулась головой в чей-то мягкий живот. Она почувствовала, как у этого человека перехватило дыхание и вырвалось сдавленное проклятие. Чья-то рука легла на ее плечо. Она обреченно съежилась и только и смогла, что промычать нечто отдаленно напоминавшее извинение. Человек крепко сжимал ее плечо и не уходил. Далеко не сразу она собралась с духом и осмелилась взглянуть ему в лицо. Он был полный, маленького роста. Волосы у него были светлые, густые, зачесанные назад, что создавало впечатление парика, совершенно не вязавшегося с круглым, румяным, добродушным лицом.

— Ну, что стряслось? — наконец дружелюбно поинтересовался он. — Мы чем-то напуганы?

— Простите, — оторопело пробормотала Аркадия. — Извините, мне нужно идти.

Но он, пропустив мимо ушей ее слова, сказал:

— Погоди, малышка, ты так билетик потеряешь.

Он взял билет из ее ослабевших бледных пальцев и с видом явного удовольствия уставился на него.

— Ну, я так и думал, — сказал он и взревел, как бык: — Ма-му-ля!!

Рядом с ним тут же оказалась женщина — еще толще, еще ниже ростом и еще более румяная. Она накручивала на палец седой локон, выбившийся из-под жутко старомодной шляпки.

— Папуля, — произнесла она укоризненно, — ну что же ты так вопишь в общественном месте? Люди подумают, что ты не в своем уме. Ты же не на ферме!

Она солнечно улыбнулась оторопевшей Аркадии:

— У него, знаешь, манеры — сущий дикарь. — Потом резко добавила: — Папуля, отпусти девочку! Чего ты к ней пристал?

Но Папуля только билетом помахал ей в ответ:

— Глянь-ка — она летит на Трентор.

Лицо Мамули просияло:

— Так ты с Трентора? Да отпусти же ты ее руку, Папуля, сколько тебе говорить!

Она поставила на пол громадный чемодан и усадила на него Аркадию — мягко, но настойчиво.

— Садись, и пусть твои маленькие ножки немного отдохнут. Корабль еще только через час будет, а все кресла заняты спящими бродягами. Так ты с Трентора?

Аркадия вздохнула поглубже и наконец выдавила из себя:

— Я там родилась.

— Ну надо же! А мы тут целый месяц проторчали и ни одного земляка не встретили. Вот радость-то!! А твои родители…

— Я без родителей, — осторожно ответила Аркадия.

— Одна-одинешенька? Такая маленькая девочка?

Мамуля была возмущена и полна жалости одновременно.

— Как же это тебя так отпустили?

— Мамуля, — Папуля потянул супругу за рукав, — дай мне сказать. Тут что-то не то. Мне кажется, ее кто-то здорово напугал.

Он старался говорить шепотом, но Аркадия прекрасно все слышала.

— Она бежала — я видел — бежала, сама не зная куда. Я не успел в сторону отойти, а она как налетит на меня. И знаешь, Мамуля, что я думаю? Она в опасности, вот что.

— Угу. А теперь, Папуля, будь добр, заткнись. На такого, как ты, налететь нетрудно.

Она уселась на чемодан рядом с Аркадией. Чемодан заскрипел и просел от ее солидного веса. Мамуля мягко обняла Аркадию за плечи.

— Ты от кого-то убегаешь, лапочка? Не бойся, скажи мне. Я тебе помогу, вот увидишь.

Аркадия искоса взглянула на Мамулю, в ее добрые серые глаза, и у нее задрожали губы. Одна часть ее сознания говорила ей: вот люди с Трентора, с которыми можно полететь туда, которые помогут ей остаться там, покуда она не решит, куда ей лететь дальше. Но другая часть сознания, чей голос звучал громче и настойчивее, твердила ей, что она забыла о судьбе своей матери, что она слишком мала и слишком устала для того, чтобы бороться со всей Вселенной, что ей ничего не хочется, только бы свернуться в клубочек и чтобы вот такие теплые и добрые руки обнимали ее, и если бы мама была жива, то она бы, она бы…

Впервые за весь вечер она расплакалась — совсем как маленькая, но ничуть не стыдилась этого. Она уткнулась в плечо Мамули, в ее старомодное платье, и уже насквозь промочила его безутешными, неудержимыми слезами, а добрые руки женщины все обнимали ее, нежно поглаживая кудряшки Аркадии.

Папуля стоял рядом, беспомощно глядя на супругу, отчаянно шаря по карманам в поисках носового платка. Наконец платок был найден и тут же перешел в руку Мамули. Она взглядом призвала супруга к спокойствию. Толпы народа проходили мимо, не обращая на них никакого внимания, — подумаешь, ничего особенного. Они были как будто совсем одни.

Наконец слезы кончились. Аркадия смущенно улыбнулась, вытирая покрасневшие глаза чужим носовым платком.

— Черт возьми, — прошептала она. — Стыд какой. Я…

— Ш-ш-ш! — тихо успокоила ее Мамуля. — Не говори ничего. Просто посиди и отдохни. Отдышись маленько. А потом расскажи нам, что у тебя за беда такая приключилась. Вот увидишь, мы все уладим. И все будет хорошо.

Аркадия собрала все свое мужество, сосредоточилась. Нет, правду им сказать она не могла. Правду она не могла сказать никому. Но она слишком устала для того, чтобы придумать подходящее объяснение.

Она прошептала:

— Мне уже лучше.

— Вот и славно, — сказала Мамуля. — Ну а теперь скажи мне, что у тебя за несчастье. Ты же ничего плохого не сделала? Ну а сделала — беда невелика. Мы тебе поможем, только скажи нам все начистоту.

— Для друга с Трентора мы все сделаем, — возбужденно вставил Папуля, — правда, Мамуля?

— Папуля, заткнись, — ответила жена.

Аркадия покопалась в сумочке. Она, по крайней мере, принадлежала ей, и она не забыла ее захватить, несмотря на спешное переодевание в покоях Леди Каллии. Она нашла то, что искала, и подала Мамуле.

— Вот мои документы, — сказала она решительно. Это была блестящая пластиковая книжечка, которую ей вручил посол Академии в тот день, когда они с Хомиром Мунном прибыли на Калган, и которая была подписана официальным представителем Калганской администрации. Мамуля повертела паспорт и передала его Папуле, который внимательно изучил содержание. Читая, он шевелил губами. Он спросил:

— Так ты из Академии?

— Да. Но я родилась на Тренторе. Там написано…

— А-га… По-моему, все в порядке. Тебя зовут Аркадия, да? Старое доброе тренторианское имя. А где же твой дядя? Тут написано, что ты прибыла вместе с дядей, Хомиром Мунном.

— Он… арестован, — глубоко вздохнув, ответила Аркадия.

— Арестован! — воскликнули супруги хором.

— За что? — спросила Мамуля. — Он что-нибудь натворил?

— Не знаю. Мы ведь тут просто так — с визитом. У дяди Хомира были какие-то дела с Лордом Стеттином, только…

Ей не стоило особого труда изобразить на лице страх. Его у нее было — хоть отбавляй.

На Папулю ее заявление произвело большое впечатление.

— С Лордом Стеттином? Ну знаешь, твой дядя, видно, большой человек!

— Я в этом ничего не понимаю, только Лорд Стеттин и меня хотел задержать.

Она вспомнила о последних словах Леди Каллии, Они ей были как раз на руку. Теперь она знала, что Каллия — специалист своего дела, и решила продолжить начатую линию.

Она умолкла, и Мамуля с интересом спросила:

— А почему же он хотел, чтобы ты осталась?

— Точно не знаю, — пожала плечами Аркадия, — но только он хотел пригласить меня на обед — совсем одну, понимаете, а дядя Хомир был против, и я не хотела идти одна, а хотела пойти с дядей, а этот — он все молчал и смотрел на меня странно, и сжимал мою руку…

Рот у Папули приоткрылся, а Мамуля густо покраснела и рассердилась:

— Сколько тебе лет, Аркадия?

— Четырнадцать. Почти четырнадцать с половиной. Мамуля глубоко вздохнула и сказала:

— Откуда только такие люди берутся? Бродячие собаки и те лучше, честное слово. Так ты от него убежала, детка?

Аркадия кивнула.

Мамуля объявила:

— Папуля, ступай быстренько в справочное бюро и уточни, когда будет рейс на Трентор. Поторопись!

Но Папуля сделал только шаг и остановился. Громкий металлический голос донесся сверху, и тысячи глаз невольно устремились туда.

— Дамы и господа, — четко произносил диктор. — В космопорте находится опасная преступница. Она замечена в зале ожидания. Выходить и входить кому-либо после объявления запрещается. Поиски не отнимут много времени, и никто из вас не пропустит своего рейса. Сейчас будет опущена сеть. Повторяю, все успеют на свои рейсы. Никто из вас не должен покидать своего сектора до тех пор, пока не будет убрана сеть. В противном случае мы будем вынуждены применить нейропарализаторы.

Пока этот жуткий голос звучал под куполом зала ожидания, Аркадия не могла и пальцем пошевелить — она чувствовала, что все зло Галактики ополчилось против нее, собралось в стальной шар и должно вот-вот ударить ее и сбить с ног.

Конечно, в виду имели ее. Другой мысли не было. Но почему…

Ведь Леди Каллия организовала ее побег. А Каллия была из Второй Академии. Почему же ее ловят теперь? Каллия провалилась? Или это тоже — часть плана, тонкостей которого Аркадия не понимала?

Все смешалось у нее в голове. Ей вдруг захотелось вскочить и бежать и кричать, что она сдается, что она больше так не может, что она пойдет с ними, куда скажут, что… что…

Но рука Мамули крепко сжала ее запястье:

— Быстро! Скорее! Мы успеем уйти в туалет, пока они еще не начали.

Аркадия ничего не понимала. У нее не было сил сопротивляться. Она покорно шла, куда вела ее за руку Мамуля. Они продирались сквозь толпу. Люди были напуганы, сбились в кучки, а голос под потолком все еще звучал, произнося последние слова…

А с потолка уже начала опускаться сеть. Папуля, задрав голову и широко разинув рот, смотрел, как она опускается. Про сеть он слышал и читал, но сам в нее ни разу в жизни не попадал. Она поблескивала в лучах света и представляла собой не что иное, как соединение пересекавшихся многочисленных пучков излучения, заполнявшее воздушное пространство безвредной паутинкой, сплетенной из световых нитей.

Впечатление, чисто психологическое, было неприятное. Наверное, что-то подобное испытывают звери, когда их ловят сетью.

Вот она уже на уровне пояса. Между полосками света не более десяти футов. Папуля оказался совершенно один на квадрате, площадью в сто квадратных футов, а по соседству с ним все квадраты были заполнены людьми. Он ощутил себя в некоторой изоляции, но знал, что перейти в другой квадрат, чтобы затеряться в толпе, невозможно — при этом нужно пересечь один из лучей, а от этого тут же срабатывала сигнализация и пускался в ход нейропарализатор.

Он ждал.

Толпа была неестественно спокойна, и где-то вдали происходило какое-то шевеление — это выстраивалось окружение из полицейских. Они постепенно окружали каждый квадрат. Через какое-то время полицейский появился в том квадрате, где стоял одинокий Папуля.

Полицейский старательно занес координаты квадрата в блокнот.

— Документы!

Папуля подал ему документы. Полицейский быстро, профессионально просмотрел их.

— Вы — Прим Пальвер, житель Трентора, прибыли на Калган на месяц и возвращаетесь на Трентор. Отвечайте: да или нет?

— Да, да.

— Чем вы занимались на Калгане?

— Я — торговый представитель фермерского кооператива. У меня были переговоры с Департаментом Сельского Хозяйства Калгана.

— М-м-м… Ваша супруга с вами? Где она? Она значится в ваших документах.

— Простите… Моя жена в…

Он смущенно указал в сторону туалета.

— Ханто! — рявкнул полицейский. К нему быстро подошел второй. — Еще одна баба в клозете, черт бы их подрал. Похоже, их там вагон и маленькая тележка. Запиши ее имя.

Он ткнул пальцем в строчку документа:

— Еще кто-нибудь с вами есть?

— Моя племянница.

— Тут она не значится.

— Она прибыла самостоятельно.

— Где она? А, понятно. Ханто, запиши, как зовут племянницу. Как ее имя? Запиши — «Аркадия Пальвер». — Ладно, с бабами потом разберемся.

Папуля оторопело ждал. Прошло довольно много времени, и он наконец увидел, как к нему твердой походкой приближается Мамуля, крепко держа за руку Аркадию, а за ней вышагивают двое полицейских.

Они вошли в квадрат, где стоял Папуля, и первый спросил:

— Эта хамка — ваша жена?

— Да, сэр! — гордо ответил Папуля.

— Ага, ну тогда скажите ей, что у нее будут неприятности, если она будет позволять себе и впредь так разговаривать с представителями полиции Первого Гражданина, — сообщил полицейский, поправляя воротничок рубашки.

— Это — ваша племянница? Дайте мне ее документы!

Глядя на супруга в упор, Мамуля медленно, но твердо покачала головой.

— Боюсь, что не смогу этого сделать, сэр!

— Как это? Что значит — не сможете?

Полицейский требовательно протянул руку:

— Давайте документы, живо!

— Дипломатическая неприкосновенность, — мягко разъяснил Папуля.

— Что вы хотите сказать?

— Я же вам уже объяснил, что я — торговый представитель фермерского кооператива. Я аккредитован в правительстве Калгана как официальный иностранный представитель, и мои документы это подтверждают. Документы я вам показал, и не желаю, чтобы меня больше беспокоили.

На мгновение полицейский растерялся.

— Но я должен просмотреть все документы. Это приказ.

— Проваливайте! — неожиданно вмешалась Мамуля. — Если вы нам будете нужны, мы вас позовем. Вот уж тупицы!

— Ты пригляди за ними, Ханто, а я за лейтенантом сбегаю.

— Смотри не споткнись! — крикнула ему вслед Мамуля. Кто-то неподалеку хихикнул, но тут же умолк.

Поиски приближались к концу. Толпа начинала волноваться. Прошло не меньше сорока пяти минут с того момента, как была опущена сеть, а это уже слишком. Поэтому лейтенант Диридж торопился, пробираясь к нужному квадрату.

— Вот эта девочка? — спросил он устало. Он смотрел на нее. Очень похоже на описание. И все из-за ребенка!

Он сказал:

— Ее документы, будьте добры.

— Я уже объяснял вашим людям… — начал Папуля.

— Я знаю, что вы объясняли, и мне очень жаль, но у меня есть приказ, и тут уж ничего не поделаешь. Если вы так хотите, то позже можете заявить протест. Пока же я имею право в случае необходимости применить силу.

Наступила пауза. Лейтенант терпеливо ждал. Наконец Папуля торопливо проговорил:

— Дай мне твой паспорт, Аркадия.

Аркадия панически замотала головой, но Папуля успокаивающе кивнул.

— Не бойся. Дай.

Она беспомощно поковырялась в сумочке, вытащила паспорт и отдала его Папуле. Папуля раскрыл паспорт, внимательно просмотрел его и передал лейтенанту. Лейтенант, в свою очередь, внимательно рассмотрел паспорт, потом перевел взгляд на Аркадию, долго смотрел на нее, потом, не говоря ни слова, резким движением захлопнул паспорт.

— Все в порядке, ребята, — сказал он.

Откозыряв, он удалился, полицейские — за ним; а через две минуты — не больше — сеть поползла вверх, и голос диктора из-под потолка объявил, что все закончено. Толпа зашевелилась, зашумела.

Аркадия бормотала:

— Как же это?.. Как…

Папуля приложил палец к губам:

— Ш-ш-ш! Не говори ничего! Пошли-ка побыстрее.

Наш рейс уже объявили.

На корабле у них была отдельная каюта и отдельный столик в ресторане. От Калгана их отделяло расстояние в два световых года, и Аркадия наконец решилась вернуться к прерванному разговору.

Она сказала:

— Но они же меня искали, мистер Пальвер. У них наверняка было мое описание. Почему же они дали мне уйти?

Папуля широко улыбнулся, пережевывая ростбиф.

— Ох, Аркадия, деточка, это так просто. Знаешь, когда без конца имеешь дело с агентами, покупателями и конкурирующими фирмами, в конце концов учишься всяким штучкам. А я им учусь уже двадцать лет. Видишь ли, детка, когда я передал лейтенанту твои документы, я вложил в паспорт сложенный во много раз чек на пятьсот кредиток. Просто, правда?

— Я вам отдам… Честное слово, у меня куча денег!

— Да? — круглое, румяное лицо Папули озарилось добродушной улыбкой. — Ну, ясно, богачка-провинциалка!

Он протестующе помахал рукой, но Аркадия настаивала:

— А что если бы он взял деньги, а меня бы увел с собой? Да еще бы мог меня во взяточничестве обвинить!

— И отказался бы от пятисот кредиток? Нет… я людей знаю получше твоего, детка.

Но Аркадия отлично понимала, что этих людей он не знает так, как она. Не этих людей он знает, вот что. Ночью, лежа в постели, она напряженно размышляла обо всем, что произошло, и совершенно уверилась в том, что никакая взятка не помогла бы лейтенанту полиции задержать ее, если только это не было спланировано. Они не хотели ее поймать, хотя и подстроили все так, будто очень хотели.

Почему? Чтобы убедиться, что она улетела? И именно на Трентор? Неужели эти добрые, мягкосердечные люди, с которыми она летит, — инструменты в руках Второй Академии? Такие же беспомощные, как она?

Должно быть, так.

А вдруг нет?

В голову решительно ничего не приходило. Все было бесполезно. Как она могла с ними бороться? Что бы она ни сделала, получалось, что делала только то, что хотели эти всесильные повелители.

Но она должна была их перехитрить. Должна! Должна! Должна!!!

Глава шестнадцатая
Война начинается

По причине или по целому ряду причин, неизвестных простым смертным в Галактике, в незапамятные времена в Межгалактическом Стандарте Времени была выделена основная единица — секунда, то есть промежуток времени, за который свет проходит 299,766 километра. 86 400 секунд произвольно приравнены Межгалактическому Стандартному Дню. А 365 таких дней составляют один Стандартный Межгалактический Год.

Почему же именно 299,766, почему 86 400, почему 365?

Традиция, говорят историки, отвечая на этот вопрос. Нет, говорят мистики, это таинственное, загадочное сочетание цифр. Им вторят оккультисты, нумерологи, метафизики. Некоторые, правда, считают, что все эти цифры связаны с данными о периодах вращения вокруг своей оси и вокруг Солнца той единственной планеты, что была первородиной человечества.

Но на самом деле точно никто этого не знал.

Как бы то ни было, день, в который крейсер Академии «Хобер Мэллоу» столкнулся в космосе с эскадрой Калгана во главе с флагманским кораблем «Бесстрашный» и отказался пустить на борт группу, которая, непонятно почему, вознамеривалась обыскать крейсер, и из-за чего он был незамедлительно превращен в кусок оплавленного металла, отмечен в календаре как 185:11692 Г.Э. То есть — сто восемьдесят пятый день одиннадцать тысяч шестьсот девяносто второго года Галактической Эры. Начало летосчисления в таком календаре приходилось на воцарение Первого Императора династии Камблов. По другому летосчислению это был сто восемьдесят пятый день четыреста девятнадцатого года от рождения Гэри Селдона — 185:419, а по третьему — 185:348 А.Э., то есть сто восемьдесят пятый день триста сорок восьмого года от основания Академии. На Калгане же это был 185:46 П.Г., то есть сто восемьдесят пятый день сорок шестого года со дня введения Мулом титула Первого Гражданина. Как видите, день был один и тот же, независимо от того, с какого года начиналась эра.

Кроме того, в миллионах миров Галактики существовала местное летосчисление, основанное на датах жизни собственных небесных покровителей.

Но что бы вы ни выбрали — 185:11692, 419, 348 или 46, да что угодно, — это был один и тот же день, тот самый, который историки впоследствии пометят как день начала стеттинианской войны.

А для доктора Дарелла эти цифры не значили ровным счетом ничего. Для него это был всего-навсего тридцать второй день, как Аркадия покинула Терминус.

Как Дареллу удавалось сохранять спокойствие и присутствие духа в те дни, для всех оставалось загадкой.

Но Эльветту Семику казалось, что он догадывается как и почему. Он был старый человек и любил при случае повторять, что как раз в тех самых местах мозга, где его суждения тверды и непоколебимы, мозговое вещество сцементировалось. Он нисколько не возражал против того, что его как ученого списали со счетов — он это даже приветствовал, — и сам был готов посмеяться над собой. Но глаза его пока не ослепли до такой степени, чтобы уж совсем ничего не видеть вокруг, и ум, конечно, далеко не настолько притупился, как он сам про себя рассказывал, — нет, он многое видел и многое понимал.

Растянув в усмешке сморщенные губы, он спросил:

— Что же вы ничего не предпринимаете, дружище?

Звук его голоса произвел на Дарелла чисто физическое воздействие. Он рассеянно спросил:

— На чем мы остановились?

Семик с сожалением разглядывал друга.

— На чем, на чем… Лучше бы насчет девочки что-нибудь придумали!

В ожидании ответа он закусил неровными желтоватыми зубами нижнюю губу.

В ответ послышалось:

— У меня к вам вопрос: можете вы добыть резонатор Саймса-Мольфа в указанном частотном диапазоне?

— Я уже сказал, что могу, но вы меня, вероятно, не слышали.

— Простите, Эльветт. Понимаете, дело в том, что то, чем мы с вами сейчас занимаемся, для Галактики более важно, чем то, в безопасности ли сейчас Аркадия. В общем, это дело мое и Аркадии, а я сейчас должен быть там, где большинство. Какого размера будет резонатор?

Семик пожал плечами:

— Ну, не знаю… Можно просто в каталог заглянуть.

— Хотя бы приблизительно. Сколько он будет весить — тонну, фунт? С квартал длиной?

— А-а-а… Я думал, вам нужно точно… Да нет, маленькая такая штуковинка.

Он показал первую фалангу большого пальца:

— Вот такая примерно.

— Отлично! А что-нибудь в таком роде сумеете изобразить?

Он быстро сделал набросок на листе из блокнота и передал старому физику. Тот скептически поглядел на набросок и хмыкнул:

— Знаете, вы много от меня хотите! Вот станете таким старым, как я, и мозги у вас так же затвердеют, поймете меня — не дай бог! Что вы хотите-то?

Дарелл растерялся. Он изо всех сил постарался мысленно передать собеседнику информацию, но был вынужден, поскольку это у него не вышло, облечь свою идею в слова.

Семик покачал головой.

— Тут понадобятся гиперволновые реле. Это — единственные устройства, которые могут обеспечить такие быстрые реакции. И понадобится их вам чертова уйма.

— Но в принципе можно?

— В принципе — конечно.

— Можете раздобыть все составные части? Я имею в виду — не поднимая шума? Так, чтобы это выглядело частью повседневной работы.

Семик закусил верхнюю губу.

— Раздобыть пятьдесят штук гиперреле? Да я столько за всю свою жизнь не использовал!

— Но вы забываете, что сейчас мы заняты разработкой оборонного проекта. Можете вы измыслить что-нибудь такое неприметное, безвредное, где бы понадобилось такое количество реле? Деньги у нас есть.

— Гм-м-м… Ну, может, что и придумаю.

— И какого же размера эта штуковина получится окончательно?

— Ну, если раздобудем микроскопические реле… потом провода… трубки… черт возьми, но там выйдет несколько сот электрических цепей!

— Знаю. И все-таки какого это будет размера?

Семик показал руками.

— Нет, это не пойдет. Великовато, — покачал головой Дарелл, — Размер должен быть такой, чтобы можно было к ремню пристегнуть.

Он старательно скатал листок с наброском в тугой шарик и бросил его в пепельницу-дезинтегратор, и тот исчез, испарился, распавшись до молекулярного уровня. Маленькая вспышка — и ничего не осталось.

Тут замигал сигнал, и Дарелл спросил:

— Кто это к вам, посмотрите!

Семик склонился над письменным столом, чтобы получше разглядеть изображение на маленьком молочно-белом экране, вмонтированном в стол чуть выше лампочки дверного сигнала.

— Это наш юный друг, Антор. А с ним кто-то еще. Дарелл рукой отбросил назад волосы.

— Об этом никому ни слова, Семик. Эти знания стоят жизни — будут стоить, если они узнают об этом, поэтому давайте ограничимся только нашими.

Вместе с Пеллеасом Антором в кабинет Семика ворвалась неуемная молодая горячность. Бедный кабинет — он ведь тоже за годы состарился вместе со своим хозяином. А Антор, даже не двигаясь, был наполнен движением. Воздух в тихой комнате был неподвижен, а свободные легкие рукава туники Антора развевались будто от легкого ветерка.

Он представил товарищам своего спутника.

— Доктор Дарелл, доктор Семик… Орум Диридж.

Его спутник был высокого роста. Физиономия, на которой выделялся длинный, с горбинкой нос, была не лишена привлекательности. Доктор Дарелл протянул ему руку.

Антор улыбнулся и сообщил:

— Диридж — лейтенант полиции. — И подчеркнул многозначительно: — С Калгана.

Дарелл повернулся к Антору. Он готов был его насквозь просверлить взглядом.

— Лейтенант полиции Диридж с Калгана, — четко выговаривая каждое слово, повторил Дарелл. — И вы привели его сюда. Зачем?

— Потому что он — последний человек, кто видел на Калгане вашу дочь. Да вы что? Спокойно!

Триумф Антора неожиданно оказался под вопросом. Ему пришлось, заслонив собой лейтенанта, схватиться с бросившимся на него Дареллом. Старший коллега был вынужден отступить и опуститься в кресло, тяжело дыша.

— Вы с ума сошли! — крикнул Антор, отбрасывая со лба каштановый завиток. Он уселся на краешек письменного стола, покачивая ногой. — А я-то думал, вы обрадуетесь!

Дарелл, не слушая его, обратился прямо к полицейскому:

— Что это он имеет в виду? Что значит — вы последним видели мою дочь? Она умерла? Говорите, быстро!

Он страшно побледнел.

Лейтенант Диридж совершенно спокойно ответил:

— «Последний человек» — это он просто неудачно выразился, мистер Дарелл. Она уже не на Калгане — это все, что я знаю.

— Погодите, — вмешался Антор. — Дайте я объясню. Прошу прощения, Док, я, видно, слишком сгустил краски. Вы так разволновались, а я совершенно упустил из виду ваши отцовские чувства. Во-первых, лейтенант Диридж — наш человек. Он родился на Калгане, но его отец — из Академии. Он был вывезен туда, чтобы работать на Мула. Я готов ответить за то, что лейтенант предан Академии.

Кроме того, я поддерживал с ним связь с того самого дня, когда перестали поступать ежедневные отчеты от Мунна.

— Зачем? — яростно прервал его Дарелл. — Я полагал, что мы твердо условились, что не будем никого вмешивать в наши дела. Вы рисковали и их жизнью, и нашей!

— Затем, — столь же яростно ответил Антор, — что в эту игру я играю дольше вас. Потому что у меня на Калгане есть связи, о которых вы не имеете понятия. Потому что я знаю больше, понятно?

— Похоже, вы просто с ума сошли!

— Вы слушать будете или нет?

Наступила пауза. Дарелл стиснул кулаки и закрыл глаза.

Губы Антора скривились в усмешке:

— Все нормально, Док. Пять минут — и вы все поймете. Скажите ему, Диридж.

Диридж непринужденно начал:

— Насколько мне известно, доктор Дарелл, ваша дочь — на Тренторе. По крайней мере, у нее был билет на Трентор, купленный в Восточном Космопорте. Она была с Торговым Представителем Трентора, который утверждал, что она — его племянница. У вашей дочери, похоже, — странная коллекция родственников, доктор. Второй дядюшка за две недели, а? Тренторианец даже пытался всучить мне взятку — и, наверное, думает, что им удалось улететь именно поэтому.

Он саркастически улыбнулся.

— Как она выглядела?

— В полном порядке, но мне показалось, что она была напугана. Но ее можно понять. Весь полицейский департамент охотился за ней. Почему — я сам до сих пор не пойму.

Дарелл, как ему показалось, впервые за все время сделал вдох. Он заметил, что у него страшно дрожат руки. Изо всех сил пытаясь овладеть собой, он проговорил:

— Значит, с ней все в порядке. А этот Представитель Трентора — кто он такой? Вернитесь к нему. Какова его роль во всей этой истории?

— Понятия не имею. А вы что-нибудь про Трентор знаете?

— Я там жил когда-то.

— Теперь это — сельскохозяйственный мир. Экспортирует продукты животноводства и зерно. Качество отменное! Они торгуют со всей Галактикой. На планете — десятка два кооперативов, и у каждого — собственный зарубежный представитель. Пройдохи еще те. Досье этого человека я видел. Он уже не первый раз на Калгане. Обычно прилетает с женой. Похоже — честный, порядочный человек. И не опасный.

— Хм-м-м… — протянул Антор. — Аркадия родилась на Тренторе, так ведь, Док?

Дарелл кивнул.

— Видите, все, в принципе, увязывается… Она хотела скрыться — как можно быстрее. И Трентор ей показался самым подходящим местом. Или вы так не думаете?

Дарелл спросил:

— А почему ей было не вернуться сюда?

— Может быть, она думала, что за ней будут следить, и решила удрать в другое место?

У Дарелла не было сил больше ни думать, ни говорить. «О Боже! — думал он. — Дай ей бог быть в безопасности на Тренторе, если вообще можно хоть где-нибудь быть в безопасности в этой проклятой, враждебной Галактике!» Он, покачиваясь, побрел к двери; почувствовав, как Антор слегка тронул его за рукав, остановился, но не обернулся.

— Можно вас навестить дома, Док?

— Заходите, — автоматически отозвался Дарелл.

К вечеру доктор Дарелл уединился. Он отказался от ужина и все время упорно занимался математической обработкой энцефалограмм.

Было уже около полуночи, когда он вернулся в гостиную. Пеллеас Антор все еще был там. Он сидел у телевизора, переключая каналы. Услышав за спиной шаги, он обернулся.

— А, это вы? А я думал, вы уже спите. А я уже два часа сражаюсь с телевизором — пытаюсь что-нибудь поймать кроме сводок новостей. Похоже, «Хобер Мэллоу» сбился с курса, и о нем ничего не слышно.

— Вот как? И какие есть предположения?

— А вы как думаете? Конечно, калганские штучки. Есть сообщения, что калганские корабли замечены в нейтральном пространстве в том самом секторе, откуда последний раз поступали сообщения с «Хобера Мэллоу».

Дарелл нахмурился, а Антор задумчиво потер ладонью лоб.

— Слушайте, Док, — сказал он, — а почему бы вам не отправиться на Трентор?

— Зачем это?

— Затем, что здесь нам от вас — никакого толку. Вы просто не в себе. Да и не можете иначе. Кроме того, на Тренторе вам нашлось бы чем заняться. Там ведь до сих пор существует старая Имперская Библиотека с полным набором отчетов о заседаниях Комиссии Селдона.

— Нет! Все отчеты проштудированы и еще никому не помогли!

— Ну почему же? Эблингу Мису помогли когда-то.

— Откуда вы знаете? Да, он сказал, что нашел Вторую Академию, и моя мать убила его через пять минут после этого, чтобы он не успел сказать Мулу, где она находится. Но, поступив так, она тем самым лишила всех возможности узнать, действительно ли Мис узнал, где она находится. И, наконец, из самих отчетов никому не удалось выудить и толики правды.

— Эблинг Мис, как вы помните, — попытался возразить Антор, — находился под воздействием искусственной стимуляции мозга, осуществляемой Мулом.

— Да, я это знаю. Но напомню вам, что состояние сознания самого Мула было не совсем нормально. Разве вы и я — разве мы что-нибудь знаем о том, как работает сознание человека, находящегося под управлением сознания другого человека? Что мы знаем о преимуществах и недостатках такого мышления? Нет, как бы то ни было, на Трентор я не полечу. Об этом не может быть и речи.

Антор нахмурился:

— Да нет, вы только не обижайтесь. Я просто предложил, потому что, клянусь всеми святыми, я вас не понимаю. Вы за месяц состарились лет на десять. Вам, я чувствую, зверски трудно. Здесь вы все равно ничего толкового не сделаете. На вашем месте я хотя бы слетал туда и забрал девочку.

— Вот именно! Вы думаете, что мне этого не хочется? Послушайте меня, Антор, и постарайтесь понять. Вы играете — да мы оба играем — с чем-то, с чем в действительности справиться не в силах. По трезвому размышлению, если вы на такое способны, вы должны отдать себе отчет в этом, что бы вы ни думали в минуты, когда вами овладевает романтическое донкихотство.

Уже пятьдесят лет мы знаем, что Вторая Академия — прямая наследница и носительница селдоновской математики. А это означает — и вы это прекрасно знаете, что ни у кого в Галактике волос не упадет без их ведома. Для нас вся наша жизнь — не более чем цепь непрерывных случайностей. Мы встречаемся с ними и импровизируем на ходу. Для них же любая жизнь имеет некое предназначение, и она должна быть спрогнозирована и рассчитана наперед.

Но и у них есть свои слабые места. Их работы основаны на статистике, а не может быть такого, чтобы историю двигали вперед одни лишь только громадные людские массы. Такие понятия как «неизбежность», «неотвратимость» имеют отношение только к такой — массовой статистике. Я, например, не знаю, какова моя роль — роль отдельного человека в истории. Может быть, у меня и нет никакой роли, поскольку План оставляет отдельному человеку такие прелести, как недетерминированность и свобода воли. Но тем не менее я существую, и они — они, вы понимаете, — способны рассчитать и мое поведение, и мои реакции на определенные события — правда, с очень низкой степенью вероятности. Но могут. Поэтому я не доверяю ни своим порывам, ни своим желаниям — как возможным реакциям.

Поэтому я считаю более разумным реагировать как можно менее вероятно. Я останусь здесь, невзирая на то что мне нестерпимо хочется улететь. Нет, я этого не сделаю! Именно потому что мне так хочется улететь!

Молодой человек печально улыбнулся:

— А мне кажется, что вы просто не знаете своего сознания Док, как знают его они. Разве нельзя предположить, что, зная вас, они могут рассчитать и ход ваших мыслей — одних только мыслей — и что как раз то, что вы считаете маловероятной реакцией, и есть наиболее вероятная, а они именно на это и рассчитывают, зная, какова будет цепь ваших размышлений.

— В таком случае — выбора нет. Не исключено, что они предусмотрели и тот тип размышлений, который вы только что описали. Тут можно бесконечно пере-пере-пересматривать варианты. А на самом деле их всего два. Я могу либо улететь, либо остаться. Но хитрый замысел — утащить мою дочь через пол-Галактики — не может быть предпринят с целью вынудить меня остаться здесь. Ведь остался бы я только в том случае, если бы ничего подобного не случилось. Следовательно, все задумано с одной-единственной целью — выманить меня отсюда. Вот именно поэтому я и останусь.

И кроме того, Антор, совершенно необязательно, чтобы все события укладывались в схему, навязанную Второй Академией. Не все события суть результаты того, что они дергают нас, как марионеток за веревочки. Они могут не иметь никакого отношения и к отлету Аркадии на Трентор, и она спокойно может остаться там жива и здорова, в то время как все мы тут погибнем.

— Нет, — резко прервал его Антор, — тут вы ошибаетесь.

— У вас есть другое объяснение?

— Есть, если вы готовы меня выслушать.

— Ради бога. Чего-чего, а терпения у меня достаточно.

— Тогда ответьте: вы уверены, что хорошо знаете собственную дочь?

— Как может любой человек с уверенностью утверждать, что знает другого? Естественно, мои знания неадекватны истине.

— Так же как и мои в этом случае. Но я, по крайней мере, имел возможность взглянуть на нее со стороны, свежим взглядом, так сказать. Она — необузданная маленькая романтичка, единственный ребенок кабинетного ученого, выросшая в «башне из слоновой кости» и всю жизнь прожившая в мире видеофильмов и книжных приключений. Она создала себе свой собственный мир — мир фантазии, шпионажа и интриг. Это — во-первых. Во-вторых, она умна, достаточно умна — как бы то ни было, а нас она сумела перехитрить. Она тщательно спланировала, как подслушает первое же наше собрание, и преуспела в этом. Потом она придумала, как ей улететь с Мунном на Калган, и это ей тоже удалось. В-третьих, в ней течет героическая кровь ее бабушки — вашей матери, победительницы Мула.

Пока все верно, не так ли? Хорошо. А теперь вот что. В отличие от вас, я получил полный отчет от лейтенанта Дириджа, и, кроме того, у меня на Калгане полным-полно других источников информации — все точные и проверенные. Нам, например, известно, что Хомир Мунн при первой встрече с Лордом Стеттином получил отказ на просьбу разрешить ему посетить Дворец Мула и получил разрешение сразу же после того, как Аркадия побеседовала с Леди Каллией, доброй подругой Первого Гражданина.

Дарелл прервал его:

— Откуда вам это известно?

— Во-первых, Мунн был опрошен лейтенантом Дириджем в процессе экстренного полицейского расследования, организованного для поиска Аркадии. Естественно, у нас имеется полный текст допроса.

А теперь давайте вернемся к Леди Каллии. Поговаривают, что Лорд Стеттин в последнее время охладел к ней. Слухи, конечно, слухами, но есть и фактическая информация, их подтверждающая. Но пока она не только не получила «отставки», но остается при Стеттине, следовательно, запросто могла на него повлиять и в плане уговора дать Мунну разрешение на посещение Дворца, а что еще более важно — могла организовать побег Аркадии. Ведь с десяток гвардейцев подтвердили, что в вечер побега их видели в особняке Стеттина вдвоем. Тем не менее никакого наказания она не понесла. И это несмотря на то что Аркадию разыскивали везде и всюду.

— И каковы же ваши выводы из массы столь противоречивых сведений?

— Вывод один: побег Аркадии был организован.

— Я так и говорил.

— С небольшим уточнением: Аркадия сама должна была знать, что побег организован. Аркадия, ваша маленькая умная дочка, все прекрасно поняла и последовала вашему типу размышлений. Они хотели, чтобы она вернулась в Академию, а она вместо этого улетела на Трентор. Только вот — почему именно на Трентор?

— Ну и почему?

— Полагаю, потому, что именно туда в свое время улетела ее знаменитая бабушка, когда ей нужно было скрыться. Сознательно или бессознательно Аркадия поступила так же. Но вот что интересно — столкнулась ли Аркадия с тем же самым врагом?

— С Мулом? — с плохо скрытым сарказмом поинтересовался Дарелл.

— Нет, разумеется. Под словом «враг» я имею в виду ту самую психологическую силу, которую она не смогла победить. Убегала она от Второй Академии, точнее, от ее воздействия, влияния, которое она могла почувствовать на Калгане.

— О каком воздействии вы говорите?

— А вы думаете, что у Калгана — иммунитет против этой проклятой болезни? Ведь мы оба, не сговариваясь, пришли к выводу о том, что побег Аркадии был организован. Так? Ее искали и нашли, но преспокойненько дали ей улететь — а это было делом рук Дириджа. Дириджа, понимаете? Как это вышло? Это вышло потому, что Диридж был нашим человеком. Но они откуда об этом знали? Они разве могли считать его предателем? А, Док?

— Выходит, вы считаете, что они откровенно хотели перехватить ее. Ничего не понимаю. Откровенно говоря, вы меня порядком утомили, Антор. Давайте закругляйтесь. Я хочу спать.

— Сейчас закончу.

Антор достал из внутреннего кармана маленькую пачку фотографий. Знакомые линии энцефалограмм.

— Вот, взгляните. Энцефалограмма Дириджа после возвращения из Калгана.

Дареллу все стало ясно. Лицо его приобрело землистый оттенок и вытянулось.

— Он «обработан»!

— Вот именно. Он дал Аркадии улететь не потому, что был нашим человеком, а потому, что он был человеком из Второй Академии.

— Дал улететь, зная, что она летит на Трентор, а не в Академию?

Антор пожал плечами:

— Надо полагать, что его действия были запрограммированы так, что он должен был дать ей улететь. Импровизировать он не мог. Он ведь был не более чем инструментом, как вы понимаете. Просто получилось так, что Аркадия выбрала самый невероятный ход поступков и, скорее всего, именно благодаря этому находится в безопасности. Или в относительной безопасности — до тех пор, пока Вторая Академия не изменит своих планов и не внесет в них изменений, соответствующих перемене в ходе событий…

Он умолк. На панели телевизора замигала маленькая сигнальная лампочка. Это означало, что сейчас начнется передача экстренного выпуска новостей. Дарелл это тоже заметил и повернулся к экрану. Первую фразу сообщения они расслышали не сначала, но еще до того, как предложение закончилось, оба они знали, что «Хобер Мэллоу», а вернее, то, что от него осталось, был обнаружен в космосе, а это означало единственное; впервые за полвека Академии объявлена война. Антор стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— Ну вот, Док, теперь вы все знаете. Калган пошел в атаку. А Калган — в руках Второй Академии. Так, может, все-таки полетите на Трентор?

— Нет. Я рискну. Останусь здесь.

— Доктор Дарелл, вы не так умны, как ваша дочь. Просто не знаю, можно ли вам доверять.

На мгновение он задержал долгий, испытующий взгляд на лице Дарелла, быстро повернулся и вышел.

Доктор Дарелл остался один. Он был в растерянности, граничащей с отчаянием.

А на экране взволнованный диктор описывал подробности первого часа войны между Калганом и Академией…

Глава семнадцатая
Война

Мэр Академии рассеянно приглаживал редкие волосы, обрамлявшие лысоватый череп. Он вздохнул:

— Вот они, аукаются нам — утраченные годы и возможности, не использованные нами. Я не то чтобы обвиняю кого-то, доктор Дарелл, но, честное слово, мы заработали свое поражение.

Дарелл спокойно возразил:

— Не вижу причин для особого беспокойства, сэр.

— Особого беспокойства? Особого беспокойства! Да откуда взяться другому отношению! Пойдите-ка сюда…

Он почти силой заставил Дарелла подойти к медленно вертящемуся на невидимой гравитационной подставке овоиду. Мэр коснулся его рукой, и овоид засветился изнутри — точная трехмерная модель двойной спирали Галактики.

— Желтым, — взволнованно начал мэр, — обозначен тот район космического пространства, который находится под влиянием Академии, а красным — районы протектората Калгана.

Картина, представшая перед Дареллом, представляла собой нечто вроде маленького красного шарика, заключенного как бы внутрь гораздо большего по объему желтого пространства, отдаленно напоминавшего очертания кулака. Желтый «кулак» окружал красную сферу со всех сторон. Открытым оставалось только направление, ведущее к центру Галактики.

— Галактография, — сказал мэр, — наш злейший враг. Наши адмиралы просто-напросто ни от кого не могут скрыть нашей почти безнадежной стратегической позиции. Вот смотрите: у противника имеются внутренние линии коммуникации. Его позиция сконцентрирована, они способны одинаково легко встретиться с нами в любой точке пространства и защититься, не прикладывая особых усилий.

А мы разбросаны. Среднее расстояние между населенными системами на территории Академии почти в три раза превышает таковое для Калгана. Например, чтобы добраться из Сантанни в Локрис, нам нужно одолеть двадцать пять парсеков, а им — всего восемь, если мы не будем выходить за пределы наших территорий.

— Это все я понимаю, сэр, — сухо сказал Дарелл.

— И тем не менее вы не согласны, что одно только это уже означает поражение?

— В войне, сэр, имеют значение не только расстояния. Я утверждаю, что мы не можем проиграть. Это просто невозможно.

— И почему же вы так считаете?

— Таково мое понимание Плана Селдона.

— О!.. — скептически кивнул мэр, скривив губы и сложив руки за спиной. — Значит, и вы тоже рассчитываете на мистическую помощь Второй Академии?

— Нет. Всего лишь на помощь неизбежности — а также на мужество сограждан и мощное сопротивление врагу.

Но несмотря на высказанную словами уверенность, он сам не переставал размышлять.

А что если…

Ну… что если Антор был прав и Калган на самом деле — непосредственное орудие в руках мастеров психологической войны? Что если это и есть их цель — победить и разрушить Академию? Нет! Бессмыслица!

И все-таки…

Он горько усмехнулся. Все время — одно и то же. Все время это тыканье лбом в неподатливый гранит — такой твердый и непрозрачный, который для врагов светился насквозь…

Голографическая картина сложившейся ситуации у Лорда Стеттина, напротив, вызывала удовлетворение.

Повелитель Калгана стоял перед точно такой же моделью Галактики, которую разглядывали мэр и доктор Дарелл. Отличие было лишь в том, что то, что заставляло мэра хмуриться, у Стеттина вызывало довольную усмешку.

Адмиральская форма поблескивала всеми регалиями на его внушительной фигуре. Алая лента ордена Мула, которым его наградил предыдущий Первый Гражданин, не слишком любезно смещенный им с этого поста полгода спустя, пересекала его торс от правого плеча до пояса. Серебряная Звезда с двойными кометами и мечами ярко сияла на левой стороне груди.

Он обратился к присутствующим — шести представителям генерального штаба, облаченным в форму, лишь слегка уступавшую его собственной по количеству блестящих знаков отличия, а также и к Первому Министру, худощавому и седому — темной паутинке, терявшейся в блеске орденов и позументов.

— Полагаю, решение ясное. Мы имеем возможность ждать. Для них каждый день ожидания — лишний удар по их достоинству. Если они попытаются организовать защиту по всему фронту, то вынуждены будут сильно рассеяться, и тогда мы сможем нанести два сокрушительных удара одновременно — вот тут и тут.

Он показал направления атаки на модели Галактики — две стрелки ослепительно белого цвета, отсекавшие желтый «кулак» изнутри от красного шарика и замыкавшиеся не Терминусе плотной дугой с обеих сторон.

— Тем самым мы разорвем их флот на три части, каждую из которых можно разбить по отдельности. Если они попытаются осуществить концентрацию сил, то неизбежно сдадут добровольно две трети своих калений, где, вероятно, вспыхнут бунты.

Тихий голос Первого Министра с трудом пробился сквозь довольный шепот офицеров:

— Через шесть месяцев Академия станет в шесть раз сильнее. Как мы отлично знаем, у них более мощные резервы, численность их флота более велика, людская сила — тоже. Наверное, все-таки вернее было бы предпринять один мощный удар.

Однако к его голосу никто не прислушался. Стеттин снисходительно улыбнулся и небрежно махнул рукой.

— Шесть месяцев… Да пусть хоть год! Для нас это ровным счетом ничего не значит. Люди из Академии не смогут подготовиться. Они на это просто морально не способны. Они верят, что им поможет Вторая Академия. Но на этот раз они жестоко ошибаются.

Присутствующие нервно зашевелились и зашептались.

— Видимо, у вас недостаточно информации, — жестко сказал Стеттин. — Что, еще раз процитировать отчеты наших агентов на территории Академии? Или еще раз пересказать выводы мистера Хомира Мунна, перешедшего на нашу сторону бывшего агента Академии? Прошу вас, джентльмены, расходитесь. Совет окончен.

Стеттин вернулся в свои апартаменты. Улыбка не сходила с его лица.

Порой он, конечно, задумывался о Хомире Мунне. Странный это был человек, непонятный. Первого своего обещания он, конечно, не сдержал, но все-таки время от времени сообщал небезынтересную информацию — особенно тогда, когда присутствовала Каллия.

Улыбка его стола еще шире. У этой толстой дуры всегда на все есть свои резоны, но и она порой бывала полезна. По крайней мере, она со своей дурацкой бабьей болтовней ухитрялась выудить у Мунна больше, чем ему самому удавалось, да и выходило это у нее гораздо легче. Может, отдать ее Мунну совсем? Он нахмурился. Каллия… Каллия со своей идиотской ревностью! Черт бы ее побрал! Если бы не она, у него была бы теперь эта девчонка — Дарелл, и как это он только ей башку не проломил за это?

Этого он и сам не мог понять.

Может, потому что она ухитрялась так ловко обстряпывать разговоры с Мунном? А Мунн ему очень нужен. Ведь именно Мунн доказал, что уж, по крайней мере, Мул был убежден, что никакой Второй Академии не существует. А его адмиралам, как воздух, необходима такая уверенность.

Он не прочь объявить об этом во всеуслышание, но разумнее оставить все как есть. Пусть Академия верит в эту несуществующую поддержку. Но неужели именно Каллия это выяснила? Да, точно. Именно она. Она и сказала.

Да нет, что за чушь. Что она могла сказать?

И все-таки…

Он потряс головой, но особой ясности не прибавилось.

Глава восемнадцатая
Мир-призрак

На Тренторе царило странное сочетание смерти и возрождения. Как потускневший алмаз в обрамлении огромного количества ярчайших звезд в центре Галактики, освещенный их лучами, он дремал и видел во сне свое прошлое и свое будущее.

Было время, когда невидимые нити власти тянулись от его металлической коры во все концы Галактики. На планете некогда существовал один-единственный город, населенный сорока миллиардами администраторов, — это была самая грандиозная столица всех времен и народов.

Но постепенно Империя пришла в упадок, а потом — примерно столетие назад — было Великое Побоище и силы Трентора остались при нем самом, а потом и вовсе иссякли. Сияющие останки трупа — его металлическая оболочка сморщилась и покорежилась, страдая от сознания своего былого величия.

Те, кому удалось выжить здесь, разорвали металлическую оболочку планеты и стали торговать этим металлом, получая взамен зерно и скот. Земля, тысячелетиями не видевшая солнца, не дышавшая воздухом, снова открылась, и планета вернулась к первозданным временам. На открытых участках почвы, где велось примитивное земледелие, Трентор, казалось, начисто забыл о своем великом, закованном в непроницаемую броню прошлом.

И совсем забыл бы, если бы эти клочки возделанной земли не были бы окружены гигантскими стальными руинами, вздымавшимися к небу искореженными башнями и шпилями с пустыми глазницами окон и арок.

Аркадия, затаив дыхание, смотрела на стальную линию горизонта. Деревня, в которой жили Пальверы, была всего-навсего кучкой маленьких простых домиков. Ее окружали поля — золотисто-желтые, волнующиеся под ветром полосы пшеницы.

А там, далеко-далеко, была память прошлого, все еще сияющая незаржавевшим величием, отбрасывающая блики и отсветы огня в лучах закатного и рассветного солнца Трентора. За все те месяцы, что Аркадия жила на Тренторе, она была там только один раз. Она бродила по гладким стальным тротуарам, заходила в молчаливые, покрытые вековой пылью дома, в которые свет проникал сквозь трещины разбитых стен и крыш.

Это была нескончаемая сердечная боль. Это было проклятие.

Долго выдержать там она не смогла и убежала и бежала до тех пор, пока ноги ее вновь не коснулись мягкой живой земли.

Теперь она лишь подолгу смотрела на руины издалека. Еще раз потревожить мертвый прах она не отважилась бы.

Она знала, что где-то в этом мертвом мире она родилась — недалеко от древней Имперской Библиотеки — в самом тренторианском Тренторе. Это была святая святых, только Библиотека и пережала Великое Побоище и уже целое столетие стояла в неприкосновенности, как безмолвный вызов всей Вселенной.

Там Гэри Селдон и его соратники сплели свою невидимую паутину. Там бился в поисках тайны Эблинг Мис, там он сидел, пораженный внезапным открытием, пока не был убит, чтобы о его открытии не узнал никто на свете.

Там, в Имперской Библиотеке, ее дедушка и бабушка прожили десять лет, пока не умер Мул и они не смогли вернуться в возрождающуюся Академию.

Туда, в Имперскую Библиотеку, вернулся ее отец со своей молодой женой, чтобы попытаться еще раз отыскать Вторую Академию, но не сумел. Там родилась она, там умерла ее мать.

Ей очень хотелось попасть в Библиотеку, но Прим Пальвер только головой покачал и сказал:

— Это за тысячу миль от нас, Аркадия, а у нас тут столько дел. И потом, это не очень хорошее место. Святыня, понимаешь, и всякое такое…

Но Аркадия прекрасно понимала, что ему просто не хочется идти в Библиотеку, что тут все точно так же, как с Дворцом Мула на Калгане. Это был тот самый суеверный страх пигмеев перед реликвиями гигантов прошлого.

Но осуждать за это маленького доброго толстяка она не могла — это было бы кощунством. Она уже три месяца жила на Тренторе, и все это время он и она — Папуля и Мамуля — были так добры к ней…

А что было бы, если бы она вернулась? Она бы только навлекла на них смерть и разрушение. Разве она сказала им о том, что она сама стала мишенью для разрушения? Нет. Она просто милостиво позволила им взять на себя опаснейшую роль своих защитников и укрывателей.

От этих дум она нестерпимо страдала, мысли ее путались, ей было невыносимо стыдно, но выбора не было.

Она медленно спускалась по ступенькам лестницы в столовую. До нее донеслись голоса.

Прим Пальвер, запрокинув голову, с трудом заправил салфетку за воротник и с нескрываемым удовольствием принялся за яичницу.

— Я вчера был в городе, Мамуля, — проговорил он с набитым ртом.

— Ну и что там слышно, Папуля? — безразлично поинтересовалась Мамуля, разглядывая стол в поисках соли. Найдя, она встала и подала ему соль.

— А, ничего хорошего. Прибыл корабль с калганского направления с газетами оттуда. Война там.

— Война! Вот как! Ну что ж, пусть разбивают свои дурацкие лбы, коли ума у них нет совсем. Ты платежный чек получил, Папуля? Папуля, я тебе советую: скажи ты этому старому подлецу Коскеру, что у него не единственный кооператив на Тренторе. Они и так, паршивцы, платят тебе столько, что людям стыдно сказать, так хоть бы уж платили вовремя!

— Вовремя-шмовремя, — раздраженно отозвался Папуля. — Слушай, только не надо со мной за завтраком говорить о делах. У меня кусок в горле застревает.

Он мстительно, раздраженно намазал масло на хлеб, будто оно в чем-то виновато, и добавил более спокойно:

— Война-то между Калганом и Академией, и уж два месяца как началась.

Он стукнул кулаком о кулак, имитируя столкновение двух космических кораблей.

— Гм-м-м… Ну и как там дела?

— У Академии дела плохи. Ты же сама видела Калган — солдат на солдате и солдатом погоняет. Они были наготове. А Академия — нет, так что… — он развел руками.

Мамуля резко отложила в сторону салфетку и прошипела:

— Идиот!

— Чего?

— Тупица! Болтаешь всякое, язык у тебя без костей! Она быстро повела глазами, и Папуля, заглянув ей за спину, увидел, что в дверях стоит Аркадия, онемевшая от ужаса.

Она спросила:

— Академия воюет?

Папуля беспомощно посмотрел на Мамулю и кивнул.

— И они проигрывают?

Он еще раз кивнул.

У Аркадии перехватило горло. Она медленно подошла к столу.

— Это — конец? — прошептала она.

— Конец? — с деланной беспечностью переспросил Папуля. — Кто сказал — «конец»? Когда война, всякое бывает. И… и…

— Садись, милая, — ласково сказала Мамуля. — Сначала поешь как следует, а потом и поговорить можно. Но Аркадия пропустила ее слова мимо ушей.

— Аркади, — сказал Папуля серьезно, — новости — за прошлую неделю, и Терминус все еще сражается. Это чистая правда. Я не обманываю тебя. Хочешь, я покажу тебе газеты?

— Да!

Она прочитала все колонки новостей, торопливо поела, даже не глядя в тарелку. Она читала, и глаза ее краснели и наливались слезами. «Сантанни и Кореллия сдались без боя». «Эскадра Флота Академии захвачена в малонаселенном секторе Ифни и уничтожена практически до единого корабля».

Теперь Академия была заперта на территории бывших Четырех Королевств — той территории, что была, очерчена Сальвором Гардином, первым мэром. Но они продолжали сражаться, и все еще была возможность… Нет, что бы то ни было, она должна предупредить отца! Она должна каким-то образом сообщить ему. Должна!

Но как? На пути к Терминусу шла война.

После завтрака она спросила у Папули:

— Мистер Пальвер, вы в ближайшее время куда-нибудь собираетесь по делам?

Папуля сидел в просторном шезлонге на лужайке перед домом и загорал. В его толстых пальцах была зажата такая же толстая сигара, а сам он напоминал карикатурного мопса.

— По делам? — лениво пробормотал он. — Как знать… Вообще-то я в отпуске и никуда не собирался. И про дела как-то вспоминать неохота. Ты беспокоишься, Аркади?

— Я? Нет, мне здесь очень хорошо. Вы так добры ко мне — и вы, и миссис Пальвер.

Он замахал рукой в знак протеста.

Аркадия сказала:

— Я думала о войне.

— Лучше не думай. Что ты-то можешь поделать? Ты ничем не можешь помочь, так что толку мучить себя?

— Понимаете, я думала о том, что Академия потеряла часть своих сельскохозяйственных миров. У них там, наверное, очень плохо с продуктами.

Папуля поерзал в кресле.

— Не стоит волноваться. Все будет хорошо.

Она не слушала.

— Мне бы хотелось помочь им с продуктами, вот что. Знаете, когда умер Мул и Академия восстала, Терминус был в осаде почти целый месяц, и генерал Хэн Притчер, который временно замещал Мула, устроил нам настоящую блокаду. Продуктов было очень мало, и мой папа рассказывал мне, как его отец рассказывал ему, что они питались тогда одними какими-то жуткими аминокислотными таблетками, Нет, честное слово — одно яйцо стоило двести кредиток. Но потом они прорвали блокаду — как раз вовремя, и продуктовые грузы стали прибывать из Сантанни. Думаю, это было ужасное время. И теперь им наверняка не лучше.

Знаете, я готова голову дать на отсечение, что Академия сейчас просто бешеные деньги отвалит за продукты! Двойную, тройную цену. Даже больше! И если бы, к примеру, здесь, на Тренторе, какой-нибудь кооператив за это дело взялся, то он, может быть, и потерял бы несколько кораблей, но за время войны фермеры стали бы все миллионерами. Вот! Торговцы из Академии именно таким образом наживали себе состояния. Нет, серьезно, за одну такую вылазку они привозили пару миллионов прибыли. Могли бы, наверное, и побольше получить, но это была плата за то, что они могли увезти на одном корабле.

Папуля поерзал сильнее. Сигара давно упала и погасла в траве, а он и не заметил.

— Продуктовая сделка! Гм-м-м… Да, но Академия так далеко…

— О, я знаю! Конечно, отсюда нечего и пытаться. Но можно ведь воспользоваться рейсовым кораблем, добраться дальше Массены и Смужчика, а там можно взять напрокат небольшой крейсер или еще что-нибудь в этом роде — небольшой кораблик, на котором можно было бы перебраться через линию фронта.

Папуля поскреб затылок. Он прикидывал в уме.

Через две недели приготовления к отлету были закончены. Мамуля все эти две недели ворчала не переставая. Сначала ее возмущало то, что ее супруг идет на явное самоубийство, летя неизвестно куда. Потом она столь же рьяно возмущалась, почему он не берет ее туда с собой.

Папуля урезонивал ее:

— Мамуля, ну что ты ведешь себя, как старая карга? Я не могу тебя взять с собой. Это мужская работа. Ты себе представляешь, что такое война? Развлечение? Игра в «кошки-мышки»?

— Ну а ты тогда зачем летишь? «Мужская работа»!.. Тоже мне мужчина выискался — старый балбес, одной ногой в могиле. Лучше бы кто помоложе полетел — не такой лысый олух, как ты.

— Ну вот еще новости. Лысого нашла! — слабо протестовал Папуля. — Да у меня еще волосы — о-го-го! И потом — почему бы именно мне не сделать это дело? Неужто уступать какому-нибудь молодому бездельнику? Да тут, Мамулечка ты моя, миллионами пахнет, понимаешь ты или нет? Мил-ли-он-чиками!

Это она понимала и потому в конце концов сдалась.

Перед самым отлетом Аркадия улучила минутку, чтобы поговорить с Пальвером наедине.

— Вы на Терминусе будете?

— Почему бы и нет? Ты же сама сказала, что им нужен хлеб, и рис, и еще картофель. Я заключу с ними контракт, и они все это получат.

— Тогда вот что. Если вы будете на Терминусе, не могли бы вы навестить папу?

Папуля понимающе улыбнулся и ласково погладил ее по голове.

— А я ждал, что ты меня попросишь об этом. Конечно, конечно, детка, я зайду к нему. Я скажу ему, что ты жива и здорова, и что у тебя все в порядке, и что, когда все закончится, я привезу тебя обратно.

— Спасибо. Сейчас я расскажу, как его найти. Его зовут доктор Торан Дарелл, он живет в Станмарке. Это немного в стороне от Терминуса, там летают маленькие маршрутные самолеты. Дом пятьдесят пять на Набережной Канала.

— Постой, я запишу.

— Нет-нет, — покачала головой Аркадия. — Записывать ничего не нужно. Вы должны запомнить и найти его, ни у кого не спрашивая.

Папуля озадаченно пожал плечами.

— Ну ладно, как хочешь. Повторяю: дом пятьдесят пять на Набережной Канала в Станмарке, недалеко от Терминус-сити, добираться маршрутным самолетом. Все правильно?

Аркадия кивнула.

— И… еще кое-что.

— Да?

— Можете передать ему кое-что от меня?

— Конечно.

— Я вам на ухо скажу.

Он склонил голову, и она что-то прошептала ему на ухо. У Папули удивленно округлились глаза.

— Вот так прямо и сказать? Но это же чепуха какая-то!

— Он поймет. Просто скажите, что я так сказала, и сказала, что он поймет, что я хотела сказать. Только скажите все слово в слово. Не перепутаете?

— Почему же я должен перепутать? Шесть словечек всего. Ну, слушай.

— Нет-нет, ни в коем случае! Не повторяйте! И никому не говорите! Никому, кроме моего папы! Обещайте!

Папуля опять пожал плечами.

— Обещаю! Не волнуйся, все будет в порядке.

— Все будет в порядке, — задумчиво пробормотала она, глядя ему вслед, когда он шел по улице к месту, где его ожидало воздушное такси. Она думала об одном: действительно ли она подписала его смертный приговор. И еще она думала, увидит ли его еще когда-нибудь.

Ей так трудно было возвращаться в дом и смотреть в добрые глаза Мамули… Наверное, когда все будет кончено, лучше ей будет покончить с собой за все, что она им сделала…

Назад: Часть вторая Поиск ведет Академия

Дальше: Глава девятнадцатая Конец войны

Глава пятнадцатая Вон из сети

Глава шестнадцатая Война начинается

Глава семнадцатая Война

Глава восемнадцатая Мир-призрак