Часть IV
Какая земля?
Глава 22
Кармоди оказался на опрятной равнине. В синем небе сверкало золотое солнце. Он медленно огляделся. Впереди, в полумиле от него, виднелся небольшой город. Он был построен не в обычной американской манере — с бензоколонками на окраине, щупальцами сосисочных, каймой мотелей и панцирем свалок. Скорее он был похож на итальянский городок, раскинувшийся среди холмов, или же на швейцарскую деревню, которые внезапно возникают перед вами и так же внезапно пропадают — без преамбул и пояснений, сразу являя вам и свой центр, и окраины, и ничего не приукрашивая.
Несмотря на эту чужеродность, Кармоди был все же уверен, что городок американский. И он осторожно двинулся к городу, готовый, чуть что не так, стремительно броситься прочь.
Однако все было в порядке. Город выглядел приветливо, щедро распахивая перед ним свои улицы и радушно улыбаясь широкими витринами. Углубляясь в город, Кармоди обнаруживал все новые и новые приятные места. В центре его поджидала площадь, похожая на итальянскую пьяццу, только поменьше размером. Посреди этой пьяццы был фонтан — мраморная копия мальчика с дельфином. Из пасти дельфина била струя чистой воды.
— Надеюсь, вам нравится? — произнес голос за левым плечом Кармоди.
Кармоди не отпрянул в ужасе. Он даже не повернулся. Голоса, раздающиеся у него за спиной, перестали его пугать. Он даже подумал, что, по-видимому, в Галактике многим нравится обращаться к нему таким образом.
— Очень мило, — сказал Кармоди.
— Я сам построил все это, — продолжал голос. — Мне казалось, что фонтан, несмотря на архаичность концепции, эстетически оправдан. А эта пьяцца со скамьями и тенистыми каштанами — точная копия площади в Болонье. Снова повторю: я не боюсь упреков в старомодности. Истинный художник, как мне кажется, использует все, что считает необходимым, будь оно тысячелетней давности или только вчерашнее.
— Согласен целиком и полностью, — сказал Кармоди. — Позвольте представиться. Меня зовут Томас Кармоди.
Улыбаясь, он обернулся с протянутой рукой, но за левым плечом никого не оказалось, как, впрочем, и за правым. На площади никого не было.
— Извините меня, — произнес голос. — Я не хотел напугать вас. Думал, вы знаете…
— Знаю что? — спросил Кармоди.
— Знаете обо мне.
— Понятия не имею. Кто вы? Откуда говорите?
— Я голос города, — сказал голос. — Или, выражаясь точнее, я и есть город. Говорящий город, говорящий сейчас с вами.
— Неужели? — насмешливо бросил Кармоди. И сам себе ответил: «Да. Полагаю, что это так. Говорящий город? Подумаешь!»
Город так город. Кармоди даже не очень удивился. Ему надоело, по правде говоря. Он уже встречался со множеством существ гигантских размеров, обладающих сверхъестественными способностями. А сколько раз его швыряло из одного конца Вселенной в другой! Силы, твари и воплощения кидались на него со всех сторон, так что временами он даже терял хладнокровие. Кармоди был рассудительным человеком; он понимал, что существует межзвездная иерархия и что человек стоит в ней не слишком высоко. Но гордость у него тоже была. Он считал, что и человек чего-то стоит — и не только для себя самого. Если ты только и делаешь, что охаешь, ахаешь и чертыхаешься, встречаясь со всеми этими инопланетными штуками, то о каком самоуважении можно говорить? А Кармоди не хотел терять самоуважения. Это было то немногое, что у него пока еще оставалось.
И потому он отвернулся от фонтана и спокойно пересек площадь, словно разговаривал с городами каждый день и все это давно ему надоело. Он прошелся по нескольким улицам и проспектам, заглядывая в витрины лавок и рассматривая дома, и немного постоял перед статуей.
— Ну? — спросил город через некоторое время.
— Что «ну»? — тут же отозвался Кармоди.
— Что вы думаете обо мне?
— Вы — о'кей.
— Только о'кей?
— Видите ли, — сказал Кармоди, — город это город. Если знаешь один, то, в сущности, знаешь и все остальные.
— Это не так! — воскликнул город, явно уязвленный. — Я заметно отличаюсь от всех других городов. Я — уникум.
— В самом деле? — Кармоди пожал плечами. — А по-моему, вы выглядите как скопление плохо подогнанных частей. У вас тут итальянская площадь, группа греческих статуй, позднеанглийская готика, нью-йоркский многоквартирный дом старого стиля, калифорнийская сосисочная, похожая на портовый буксир, и бог знает что еще. Что тут уникального?
— Уникальна комбинация всех этих форм в осмысленном ансамбле, — возразил город. — У меня внешнее разнообразие при внутреннем единстве. Эти старые формы вовсе не анахронизмы. Каждая представляет определенный стиль жизни и, как таковая, занимает отведенное ей место в хорошо отлаженной машине для поддержания жизни, каковой является город.
— Это ваше личное мнение, — сказал Кармоди. — Между прочим, есть у вас имя?
— Конечно, есть. Мое имя Беллуэзер. Беллуэзер, штат Нью-Джерси. Не хотите ли кофе, или же сандвич, или свежих фруктов?
— Кофе хорошо бы, — сказал Кармоди и позволил городу проводить себя за угол в кафе на открытом воздухе. Оно называлось «Ну-ка, мальчик!» и было точной копией салуна Веселых Девяностых, с механическим пианино, лампами в стиле Тиффани и канделябрами из граненого стекла. Там было очень чисто, как и повсюду в этом городе, но людей не было совсем.
— Прекрасная обстановка, как по-вашему? — спросил город.
— Походная, — сказал Кармоди. — Годится, если вам нравится такой стиль.
Поднос из нержавеющей стали с дымящейся кружкой «капуччино» сам собой опустился на стол.
— По крайней мере, обслуживают здесь хорошо, — добавил Кармоди и отхлебнул кофе.
— Хорошо? — спросил город.
— Да, очень.
— Я горжусь своим кофе, — заявил Беллуэзер. — И своей кухней тоже. Не хотите ли чего-нибудь? Омлет, например, или суфле?
— Нет, спасибо, — отрезал Кармоди. И, откинувшись на спинку стула, спросил: — Так что, вы — образцовый город?
— Да, имею честь быть таковым, — сказал Беллуэзер. — Я новейшая, самая последняя модель и, надеюсь, наилучшая. Я был спроектирован объединенной исследовательской группой Йельского и Чикагского университетов, которую финансировал фонд Рокфеллера. Детальной проработкой занимался в основном Массачусетский технологический институт, хотя отдельные участки меня были выполнены в Принстоне и в «Рэнд Корпорейшен». Главным подрядчиком была компания «Дженерал Электрик», а деньги пожертвовал фонд Форда, а также другие организации, называть которые я не имею права.
— Интересная история, — заметил Кармоди с деланным безразличием. — Вон там, через дорогу, готический собор, да?
— Да, готический, целиком и полностью, — подтвердил Беллуэзер. — Но он межконфессиональный, открыт для верующих любой религии. Вместимость — триста посадочных мест.
— Не так уж много для такого здания.
— Конечно. Но я хотел соединить благоговение с комфортом. Людям это нравится, — возразил город.
— А где, между прочим, люди? — поинтересовался Кармоди. — Я никого не видел.
— Они ушли, — скорбно сказал город. — Все меня покинули.
— Почему?
Беллуэзер помолчал, а затем через силу выговорил:
— Произошел разлад в отношениях города с горожанами. Непонимание или несчастливая цепь недоразумений. Подозреваю, что здесь и подстрекатели приложили руку.
— Но что именно произошло?
— Не знаю. В самом деле не знаю, — сказал Беллуэзер. — Однажды они все ушли. Именно так! Но я надеюсь, что они вернутся.
— Возможно, — согласился Кармоди.
— Я уверен, что вернутся, — сказал город твердо. — Между прочим, почему бы и вам не остаться здесь, мистер Кармоди?
— Мне? Я как-то не думал об этом…
— Вы, похоже, устали от путешествий. Уверен, вам надо отдохнуть.
— Да, постранствовал я немало, — вздохнул Кармоди.
— Может быть, вам у меня понравится, — сказал Беллуэзер. — Во всяком случае, у вас будет уникальный опыт: самый современный город в мире, и весь к вашим услугам.
— Звучит заманчиво, — протянул Кармоди. — Я должен подумать.
Образцовый город Беллуэзер его заинтересовал, но он все же никак не мог избавиться от тревожных мыслей. Ему хотелось точно знать, что именно здесь случилось и почему все жители покинули город.
Глава 23
По настоянию Беллуэзера Кармоди провел эту ночь в роскошном номере для новобрачных отеля «Король Георг V». Спал он до утра и проснулся в хорошем настроении, бодрым и отдохнувшим. Его мозг давно требовал передышки.
Беллуэзер сервировал ему завтрак на террасе и, пока Кармоди насыщался, исполнял веселый квартет Гайдна. Воздух был восхитителен; без пояснения Беллуэзера Кармоди так бы никогда и не догадался, что он кондиционированный. Температура и влажность были идеальны. С террасы открывался превосходный вид на западный квартал Беллуэзера — прелестное нагромождение китайских пагод, венецианских мостиков, японских каналов (в центре — зеленый холм), древнегреческого храма (коринфский ордер), автостоянки, норманнской башни и многого другого.
— Прекрасный тут у вас вид, — похвалил Кармоди.
— Я рад, что вам нравится, — тут же отозвался город. — Стиль был предметом многочисленных дискуссий, которые велись со дня моей закладки. Одна группа зодчих стояла за единство стиля — гармонию форм, слитых в гармоническое целое. Но это уже было! Образцовых городов такого типа довольно много, но все они однообразны и скучны. Создавал их один человек или несколько, все равно в них нет жизни. Они и на города-то не похожи.
— Но вы и сами до некоторой степени искусственны, — возразил Кармоди.
— Конечно! — согласился город. — Но я и не претендую ни на что другое. Я не фальшивый город будущего и не какой-нибудь псевдофлорентийский ублюдок. Я — конгломерат. Я должен интересовать, волновать и вместе с тем быть практичным и функциональным.
— Для меня вы — о'кей, — констатировал Кармоди. — А что, все образцовые города разговаривают, как вы?
— Нет, — ответил Беллуэзер. — До сих пор другие города не могли произнести ни единого слова. Но их жителям это не нравилось. Им не нравились города, которые делают свое дело безмолвно. Молчаливый город кажется слишком огромным, слишком властным и бездушным. Вот почему я был создан с искусственным интеллектом.
— Понимаю, — согласился Кармоди.
— Хорошо, что вы поняли. Искусственное сознание персонифицирует меня, что очень важно в эпоху всеобщего обезличивания. Оно делает меня истинно отзывчивым и позволяет творчески подходить к потребностям потребителей. Мы можем вести дискуссии — я и мои жители можем благодаря постоянному диалогу помогать друг другу в создании истинно жизнеспособной городской среды. Можем совершенствовать друг друга, не теряя при этом индивидуальности.
— Звучит превосходно, — сказал Кармоди. — Но, к сожалению, вам здесь не с кем вести диалог.
— Это единственная брешь в схеме, — согласился Беллуэзер. — Но сейчас у меня есть вы.
— Да, у вас есть я, — повторил Кармоди. И удивился, почему эти слова звучат неприятно.
— А у вас, само собой разумеется, есть я, — подхватил Беллуэзер. — Отношения должны быть взаимными. А теперь, дорогой Кармоди, позвольте показать вам меня. Потом мы сможем заняться вашим поселением и унификацией.
— Чем-чем?
— Я неудачно выразился, — тут же поправился Беллуэзер. — Это такой научный термин. Вы же понимаете, что взаимные отношения требуют и взаимных обязательств. Иначе и быть не может, ведь так?
— Но ведь отношения могут строиться и на принципе невмешательства?
— Мы стараемся уйти от этого, — сказал Беллуэзер. — Невмешательство — это доктрина эмоций, знаете ли, которая ведет прямой дорогой ко вседозволенности. А сейчас, если вы пройдете сюда…
Следуя совету Беллуэзера, Кармоди отправился осматривать его достопримечательности. Он посетил электростанцию, очистные сооружения и предприятия легкой промышленности. Побывал в детском парке и доме престарелых. Обошел музей и картинную галерею, осмотрел концертный зал, театр, кегельбан, бильярдную, автотрек и кинотеатр. Он устал, натер ноги и хотел было остановиться, но Беллуэзер настаивал на полной самодемонстрации. Кармоди пришлось осмотреть пятиэтажное здание «Америкэн Экспресс», португальскую синагогу, статую Бэкминстера Фуллера, автовокзал «Грейхаунд» и многое другое.
Наконец экскурсия закончилась. Кармоди пришел к выводу, что чудеса образцового города не лучше и не хуже чудес Галактики. Поистине, красотой наслаждаются глаза, но достается от этого ногам.
— Как насчет небольшого завтрака? — спросил Беллуэзер.
— Превосходно!
Его проводили в модное кафе «Рошамбо», где он начал с «потаж о пти фуа» и закончил печеньем «пти фур».
— Не хотите ли чудесного сыра грюйер? — спросил Беллуэзер.
— Нет, благодарю вас, — сказал Кармоди. — Я сыт. По правде говоря, я немного переел.
— Но сыр не отягощает желудок. Камамбер хотите?
— Я не могу больше есть.
— Фрукты, может быть? Фрукты освежают нёбо.
— Спасибо, мое нёбо не нуждается в освежении.
— По крайней мере, хотя бы яблоко? Грушу? Кисть винограда?
— Спасибо, нет.
— Парочку вишенок?
— Нет, нет, нет!
— Трапеза не закончена без фруктов, — настаивал Беллуэзер.
— Моя трапеза закончена, — сказал Кармоди.
— Только во фруктах есть некоторые важные витамины.
— Придется обойтись без них.
— Может быть, половинку апельсина? Я сам очищу… Цитрусовые не занимают никакого места в желудке.
— Я не могу больше есть.
— Ну хотя бы дольку? Я выберу все косточки.
— Решительно нет!
— Вы бы меня успокоили, — настаивал Беллуэзер. — Я запрограммирован на завершенность, а никакая еда не завершена без фруктов.
— Нет! Нет! Нет!
— Хорошо, только не волнуйтесь, — уступил Беллуэзер. — Если вам не нравится мое угощение, так тому и быть.
— Но мне все нравится!
— Если нравится, то почему вы не хотите фруктов?
— Ладно, — сказал Кармоди. — Дайте мне винограда.
— Я не хотел бы заставлять вас…
— А вы и не заставляете. Дайте, пожалуйста!
— Вы уверены, что вам хочется?
— Давай же! — закричал Кармоди.
— Берите.
И Беллуэзер сотворил чудесную гроздь мускатного винограда. Кармоди съел все. Виноград был очень хорош.
— Извините. Что вы делаете? — спросил Беллуэзер.
Кармоди выпрямился и открыл глаза.
— Я вздремнул. Что тут плохого?
— Плохого ничего. Это так естественно.
— Спасибо! — сказал Кармоди и закрыл глаза снова.
— Но какой же сон сидя? — не успокаивался Беллуэзер.
— Я уже сплю.
— У вас будет растяжение мышц в спине, — предупредил город.
— Не беспокойтесь, — промычал Кармоди с закрытыми глазами.
— Почему бы вам не поспать с удобством, на кушетке?
— Я уже сплю с удобством.
— Нет, на самом деле вам не удобно. Человек анатомически не приспособлен к сну в сидячем положении.
— В данный момент мой организм приспособился.
— Ну почему бы вам не прилечь на кушетку?
— Мне и на стуле хорошо.
— Но кушетка гораздо лучше. Пожалуйста, ложитесь, Кармоди. Кармоди!
— Э, что там? — спросил Кармоди, снова проснувшись.
— Кушетка! На кушетке отдыхать гораздо лучше.
— Ну хорошо, — сдался Кармоди. — Где кушетка?
Его проводили вниз по улице, за угол, в здание с вывеской: «Дремальня». Там стояла дюжина кушеток. Кармоди двинулся к ближней.
— Нет, не эта, — предупредил Беллуэзер. — У нее плохие пружины.
— Неважно. Как-нибудь улягусь.
— Но у вас будут судороги.
— О боже! — воскликнул Кармоди. — На какую же прикажете лечь?
— На ту, сзади, — указал Беллуэзер. — Это царское ложе, лучшее из всех. Упругость матраса определена научным путем. Подушки…
— Хорошо, прекрасно, великолепно, — бурчал Кармоди, ложась на указанную кушетку.
— Хотите какую-нибудь музыку?
— Не беспокойтесь!
— Как вам угодно. Я потушу свет?
— Прекрасно!
— Дать вам одеяло? Я регулирую температуру, но у спящих иногда возникает субъективное ощущение прохлады.
— Не имеет значения. Оставьте меня!
— Хорошо, — сказал Беллуэзер. — Я ведь не для себя стараюсь. Лично я никогда не сплю.
— Очень жаль, — сказал Кармоди.
— Ничего, ничего. Все в порядке, — сказал Беллуэзер.
Наконец наступило молчание. Но через некоторое время Кармоди сел.
— В чем дело? — заволновался Беллуэзер.
— Не могу заснуть, — сказал Кармоди.
— Постарайтесь закрыть глаза и расслабить каждый мускул, начиная с большого пальца ноги и так вплоть до…
— Я не могу заснуть! — закричал Кармоди.
— Может быть, вы недостаточно хотите спать, — предположил Беллуэзер. — Тогда закройте глаза и постарайтесь просто отдохнуть. Сделайте это для меня…
— Нет! — отрезал Кармоди. — Не хочу спать и не хочу отдыхать.
— Упрямец, — посетовал Беллуэзер. — Делайте, что вам хочется. Я старался, как лучше…
— Э-эх! — вздохнул Кармоди, вставая и выбираясь из «Дремальни».
Стоя на горбатом мостике, Кармоди смотрел на голубую лагуну.
— Это копия моста Риальто в Венеции, — сказал Беллуэзер. — В уменьшенном масштабе, конечно.
— Знаю, — сказал Кармоди. — Я прочел вывеску.
— Очаровательно, не правда ли?
— Да, довольно красиво, — согласился Кармоди, зажигая сигарету.
— Вы ужасно много курите, — заметил Беллуэзер.
— Знаю. Я люблю курить.
— Заботясь о вашем здоровье, должен указать вам, что доказана связь между курением и раком легких.
— Знаю.
— Вы проживете дольше, если перейдете на трубку.
— Мне не нравится трубка.
— А как насчет сигары?
— И сигар не люблю. — Кармоди закурил еще одну сигарету.
— Это уже третья за последние пять минут.
— Черт побери, я буду курить столько, сколько хочу! — взорвался Кармоди.
— Да-да, конечно, будете! — сказал город. — Но я старался для вашей же пользы. Разве вы хотите, чтобы я был тут рядом с вами и молча смотрел, как вы себя губите?
— Да, хочу, — сказал Кармоди.
— Не могу поверить, что вы на самом деле хотите этого. Тут налицо этический императив. Человек может действовать вопреки своим интересам, но машина не может допустить такую степень извращенности.
— Перестаньте! Не стойте у меня за спиной! Вы совсем меня зажали.
— Зажал вас? Дорогой Кармоди, разве я принуждал вас? Да я ведь только советовал.
— Возможно. Но вы чересчур много говорите.
— Может, и много, но, боюсь, недостаточно, — сказал Беллуэзер. — Судя по результатам.
— Вы чересчур много говорите, — повторил Кармоди и зажег очередную сигарету.
— Это уже четвертая за пять минут.
Кармоди открыл было рот, чтобы выругаться как следует, но передумал и пошел прочь.
— А это что? — спросил он.
— Автомат. Выдает сладости, — ответил Беллуэзер.
— С виду не похож.
— И все же это так. Я модифицировал проект силосной башни Сааринена. Уменьшил, конечно, и…
— Все равно на автомат не похоже. Как он работает?
— Очень просто. Нажмите на красную кнопку. Подождите немного. Теперь опустите вниз этот рычажок в ряду «А». И нажмите на зеленую кнопку. Вот так!
Плитка «Бэйб Рут» скользнула в руку Кармоди. Он сорвал обертку и попробовал.
— Настоящая «Бэйб Рут» или копия? — спросил он.
— Самая настоящая. Я заключил контракт с фирмой.
Кармоди хмыкнул, отлепил обертку от пальцев и бросил ее.
— А это, — сказал город, — яркий пример пренебрежительного отношения, с которым я постоянно сталкиваюсь.
— Всего лишь кусочек бумажки, — пожал плечами Кармоди, глядя на обертку, лежащую на безукоризненно чистой мостовой.
— Конечно, только кусочек бумажки, — посетовал Беллуэзер. — Но если умножить его на сто тысяч жителей, что тогда получится?
— Сто тысяч кусочков бумажки, — пошутил Кармоди.
— Ничего смешного, — сказал город. — Вы сами не захотели бы жить среди всех этих бумажек, уверяю вас. Вы первый пожаловались бы, если бы все улицы были завалены мусором. А вы сами? Разве вы убираете за собой? Конечно, нет! Вы предоставляете это мне, хотя у меня хватает и других городских дел — и днем и ночью. И по воскресным дням тоже.
— Вы так и будете продолжать? — спросил Кармоди. — Ладно, я подберу ее.
Он нагнулся за брошенной оберткой, но прежде чем его пальцы прикоснулись к ней, из ближайшей канализационной решетки высунулась механическая рука, схватила бумажку и спряталась.
— Все в порядке, — сказал Беллуэзер. — Я привык убирать за людьми. Я делаю это всегда.
— Ну-ну, — пробормотал Кармоди.
— Делаю, не ожидая благодарности.
— Я благодарен, благодарен! — крикнул Кармоди.
— Вовсе нет, — констатировал Беллуэзер.
— Ну ладно, я не благодарен. Что вы хотите этим сказать?
— Я ничего не хочу сказать. Будем считать инцидент исчерпанным.
— Достаточно? — спросил Беллуэзер после обеда.
— В высшей степени, — ответил Кармоди.
— Вы плохо ели.
— Я ел, сколько хотелось. Все было очень вкусно.
— Если все очень вкусно, почему бы вам не съесть еще чего-нибудь?
— Потому что больше не могу.
— Если бы вы не перебили аппетит этой шоколадкой…
— О, черт! Сладкое не портит мне аппетита! Как раз…
— Вы опять закуриваете, — заметил Беллуэзер.
— Угу, — подтвердил Кармоди.
— Вы не можете немножко потерпеть?
— Слушайте, — взорвался Кармоди. — Какого черта вы…
— У нас есть более важные темы, — быстро перебил его Беллуэзер. — Как вы собираетесь зарабатывать на жизнь?
— У меня не было времени подумать.
— Хорошо. Но за вас подумал я. Было бы неплохо, если бы вы стали врачом.
— Я — врачом? Идти учиться в колледж, потом в медицинский институт и так далее?
— Я все это устрою, — сказал Беллуэзер.
— Не интересуюсь.
— Ну… а стать юристом?
— Никогда!
— Инженером? Прекрасная профессия…
— Не для меня.
— Бухгалтером?
— Не дождетесь!
— Так кем же вы хотите стать?
— Летчиком, — неожиданно выпалил Кармоди. — На реактивном самолете!
— Да вы что?
— Я серьезно.
— У меня аэродрома даже нет.
— Тогда я буду летчиком в другом месте.
— Вы говорите это мне назло!
— Ничуть! Я хочу быть летчиком. Действительно хочу. Я всегда хотел быть летчиком. Честное слово.
Последовало долгое молчание. Затем Беллуэзер произнес:
— Выбор целиком за вами.
Сказано это было замогильным голосом.
— Куда вы идете?
— Погулять, — ответил Кармоди.
— Так поздно? В половине десятого?
— Ну да! А что?
— Я думал, вы устали.
— Это было раньше.
— Понятно. Я-то думал, что вы посидите и мы сможем поболтать о том о сем.
— Давайте поговорим, когда я вернусь, — предложил Кармоди.
— Ладно, пустяки, — сказал Беллуэзер.
— Верно, прогулка — это пустяки, — согласился Кармоди, усаживаясь. — Давайте поговорим.
— У меня больше нет настроения. Пожалуйста, идите гулять.
— Ну, спокойной ночи! — сказал Кармоди.
— Прошу прощения?
— Я сказал «спокойной ночи».
— Вы идете спать?
— Ну да! Уже поздно. Я устал.
— Вы намерены лечь прямо так?
— А почему бы и нет?
— Ничего особенного, — сказал Беллуэзер. — Но вы забыли умыться.
— О!.. Верно, забыл. Утром умоюсь.
— А когда вы в последний раз принимали ванну?
— Очень давно. Утром приму.
— Не лучше ли принять ее прямо сейчас?
— Нет!
— Даже если я все приготовлю?
— Нет! Нет, черт побери! Я иду спать!
— Делайте как хотите, — сказал Беллуэзер. — Не мойтесь, не учитесь, не соблюдайте диету. Но и меня не обвиняйте.
— Обвинять вас? В чем?
— В том.
— А конкретно, что вы имеете в виду?
— Это не важно.
— Тогда зачем вы так настаиваете?
— Только ради вас, — сказал Беллуэзер.
— Я понимаю.
— Тогда вы должны понять, что я не стану счастливее от того, умылись вы или нет.
— Уверен, что не станете.
— Когда заботишься о ком-то, — продолжал Беллуэзер, — когда чувствуешь за него ответственность, неприятно выслушивать проклятия в свой адрес.
— Я вас не проклинал.
— Сейчас нет. Но раньше…
— Ну… я нервничал.
— Это из-за курения.
— Не начинайте опять.
— Я не начинаю, — сказал Беллуэзер. — Дымите сколько угодно, дымите, как печная труба. Какое мне дело? Это же ваши легкие.
— Правильно, черт возьми, — согласился Кармоди, закуривая.
— Легкие ваши, но крах мой! — сказал Беллуэзер.
— Нет-нет, не говорите так, пожалуйста!
— Забудьте об этом.
— Хорошо, забыл.
— Иногда я бываю придирчив.
— Верно.
— И это особенно трудно выносить, потому что я прав. Ведь я же прав, вы это знаете.
— Знаю! — крикнул Кармоди. — Вы правы, правы, вы всегда правы. Правы-правы-правы-правы-правы…
— Не перевозбуждайтесь перед сном. Хотите стакан молока?
— Не хочу.
— Вы уверены?
Кармоди закрыл глаза руками. Ему было не по себе. Он чувствовал себя очень виноватым, хилым, грязным, болезненным и неряшливым. Он чувствовал себя скверным — целиком и полностью и безнадежно. Но где-то в глубине души он нашел силы, чтобы крикнуть:
— Сизрайт!
— Кого вы зовете? — взволновался город.
— Сизрайт! Где вы?
— Почему я теряю вас? — спросил Беллуэзер. — Объясните!
— Сизрайт! — взывал Кармоди. — Возьмите меня отсюда! Это не та Земля!
Треск, хруст, щелк! И Кармоди оказался в другом месте.
Глава 24
Хушш! Крруш! Крроу! И вот мы попали куда-то, но кто знает, куда, когда и на какую Землю? Будьте уверены, только не Кармоди, который оказался в городе, очень похожем на Нью-Йорк. В очень похожем, но в том ли?
— Это тот Нью-Йорк? — спросил себя Кармоди.
— А черт его знает! — ответил кто-то.
— Это был риторический вопрос, — сказал Кармоди.
— Я знаю, — ответил голос. — Но поскольку я изучал риторику, я и отозвался.
Кармоди огляделся и сообразил, что голос исходит из большого черного зонтика, который он держит в левой руке. Он спросил:
— Это ты, Приз?
— Конечно, я. А ты что подумал? Разве я должен быть похож на шотландского пони?
— А где ты был раньше, когда меня пичкали в этом образцовом городе?
— В отпуске. В кратковременном, но заслуженном отпуске, — проговорил Приз. — И ты не имеешь права на это жаловаться. Отпуска оговорены в соглашении между Объединением Призов Галактики и Лигой Реципиентов.
— Я и не жалуюсь, — возразил Кармоди. — Я просто так… А, неважно… Вот что: это место — точь-в-точь моя Земля! Точь-в-точь Нью-Йорк!
Вокруг был город. Потоки машин и людей. Неоновые вспышки вывесок. Полно театров, полно киосков, полно народу. Полно магазинов с объявлениями о дешевой распродаже по случаю банкротства. Полно ресторанов — самые большие назывались «Северянин», «Южанин», «Восточник», «Западник», и во всех — фирменные бифштексы и картофельная соломка. Кроме того, еще «Северовосточник», «Югозападник», «Востокосеверовосточник» и «Западносеверозападник». Кинотеатр на той стороне улицы анонсировал «Апокриф» («Грандиозней, красочней и увлекательней, чем Библия!!! Сто тысяч статистов!»). Рядом была дискотека «Омфала», где выступала фольк-рок-группа по имени «Говнюки». И девчонки-подростки в платьицах мидллесс танцевали там под хриплую музыку.
— Вот это жизнь! — воскликнул Кармоди, облизывая губы.
— Я слышу только звон монет в кассе, — заметил Приз тоном моралиста.
— Не будь ханжой, — сказал Кармоди. — Кажется, я дома.
— Надеюсь, что нет, — возразил Приз. — Это место действует мне на нервы. Присмотрись как следует. Помни, что сходство — не тождество.
Но Кармоди же видел, что это — угол Бродвея и 50-й улицы! Вот и вход в метро — прямо перед ним! Да, он дома! И он поспешил вниз по лестнице. Все было знакомо, радовало и печалило одновременно. Мраморные стены гноились сыростью. Блестящий монорельс, выходя из одного тоннеля, исчезал в другом…
— Ох! — воскликнул Кармоди.
— В чем дело? — спросил Приз.
— Ни в чем… Я передумал. Пожалуй, лучше пройтись по улице.
Кармоди поспешно повернул назад — к светлому прямоугольнику неба. Но дорогу преградила откуда-то взявшаяся толпа. Кармоди стал проталкиваться сквозь нее к выходу, а толпа тащила его назад. Мокрые стены метро вздрогнули и начали судорожно пульсировать. Сверкающий монорельс соскочил со стоек и потянулся к нему, будто бронзовое змеиное жало. Кармоди побежал, опрокидывая встречных, но они тут же вставали на ноги, словно игрушки-неваляшки. Мраморный пол сделался мягким и липким. Ноги Кармоди увязли, люди сомкнулись вокруг него, а монорельс навис над головой.
— Сизрайт! — завопил Кармоди. — Заберите меня отсюда!
— И меня! — пискнул Приз.
— И меня! — завизжал хищник, ибо он искусно притворился подземкой, в пасть которой так неосторожно влез Кармоди.
— Сизрайт!
И ничего! Все осталось, как было, и Кармоди с ужасом подумал, что Сизрайт мог отлучиться: вышел пообедать или же в уборную или заговорился по телефону. Голубой прямоугольник неба становился все меньше, выход как бы запирался. Фигуры вокруг потеряли сходство с людьми. Стены сделались пурпурно-красными, вздулись, напряглись и начали сдвигаться. Гибкий монорельс жадно обвился вокруг ног Кармоди. Из утробы хищника послышалось урчание, обильно пошла слюна. (Давно известно, что все кармодиеды неопрятны, как свиньи, и совершенно не умеют вести себя за столом.)
— Помогите! — продолжал вопить Кармоди. Желудочный сок уже разъедал подметки.
— Сизрайт, помогите!
— Помогите, помогите ему! — зарыдал Приз. — Или же, если это слишком трудно, помогите хотя бы мне. Вытащите меня отсюда, и я дам объявления во все ведущие газеты, созову комитеты, организую группы действия, выйду на улицы с плакатами, все сделаю для того, чтобы убедить мир, что Кармоди не должен остаться неотмщенным! И в дальнейшем я посвящу себя…
— Кончай болтать! — сказал голос Сизрайта. — Стыдно! Что касается вас, Кармоди, вы должны думать, прежде чем лезть в пасть своего пожирателя. Моя контора создана не для того, чтобы вытаскивать вас всякий раз из петли в последний миг!
— Но сейчас-то вы меня спасете? Спасете, да? — умолял Кармоди. — Спасете? Спасете?
— Это уже сделано, — сказал Сизрайт.
И когда Кармоди огляделся, он понял, что это действительно уже сделано.
Глава 25
На этот раз Сизрайт, должно быть, неважно справился с перемещением. Только после длительной паузы Кармоди оказался в другом, очень похожем на Нью-Йорк городе, на заднем сиденье такси и на середине разговора с водителем.
— Чего сказал-та? — спросил тот.
— А ничего, — ответил Кармоди.
— А мне казалось, сказал-та. А я сказал: та. А я сказал, та новая махина — это Фламмарион.
— Знаю, — услышал свой голос Кармоди. — Я помогал его строить.
— Да ну? Ну и работенка! А сейчас уже кончили?
— Да, — ответил Кармоди. Он вынул сигарету изо рта и удивленно нахмурился. — С этими сигаретами я тоже покончил.
Он потряс головой и выбросил окурок за окно. Слова эти и действия были естественны для одной части его «я» (активного Кармоди), в то время как другая (рефлективное «я») наблюдала сама за собой с некоторым удивлением.
— Что ж не сказал-та? — спросил таксист. — На, попробуй мои.
Кармоди посмотрел на открытую коробку.
— Курите «Прохладные»?
— Только «Прохладные», — подтвердил таксист. — У них запах ментола и вкус что надо!
Кармоди поднял брови, изображая недоверие. Тем не менее он взял коробку, достал из нее очередной гвоздь для своего гроба и закурил. Водитель с улыбкой смотрел на него в зеркало. Кармоди затянулся, изобразив удивление, и медленно выдохнул, изобразив наслаждение.
— Хм! Тут что-то есть, — сказал он.
Таксист кивнул с умным видом.
— Все, кто курят «Прохладные», думают так же… Ну вот мы и на месте, сэр. Отель «Уолдорф-Астория».
Кармоди расплатился и собрался выходить.
— Эй, мистер, — окликнул его улыбающийся таксист. — А как же «Прохладные»?
— Ах да!
Кармоди вернул коробку. Они улыбнулись друг другу, и машина отъехала.
Кармоди стоял перед отелем «Уолдорф-Астория». На нем было добротное пальто фирмы «Барберри». Это сразу можно было узнать по ярлычку, пришитому не под воротничком, а снаружи, на правом рукаве. И все прочие ярлыки тоже оказались снаружи, так что каждый мог прочесть, что у Кармоди рубашка от Ван Хейзена, галстук от «Графини Мары», костюм от Харта и Шеффнера, носки Ван Кемпа, ботинки кордовской кожи от Ллойда и Хейга, шляпа «борсолино», сделанная Раиму из Милана, на руках у него были перчатки оленьей кожи от Л. Л. Бина, на запястье — самозаводящийся хронометр «Одемар Пикар» с таймером, счетчиком затраченного времени, календарем и будильником — гарантия точности плюс-минус шесть секунд в год.
И, кроме всего, Кармоди распространял слабый запах мужского одеколона «Дубовый мох» фирмы «Аберкромби и Фитч».
Все на нем было с иголочки, все казалось безупречным, и все-таки разве это настоящий шик? А ведь он честолюбив, ему хотелось продвигаться вперед и выше — выйти в люди того сорта, у которых икра на столе не только на Рождество, которые носят рубашки от братьев Брукс и блейзеры от Ф. Р. Триплера, употребляют после бритья лосьон «Оникс», покупают белье в «Кантри Уормер», а куртки — только у Пола Стюарта.
Но для таких штучек нужно пробиться в Категорию Потребителей А-АА-ААА вместо заурядной категории В-ВВ-АААА, на которую его обрекло скромное происхождение. Высший разряд ему просто необходим. Чем он хуже других? Черт возьми, ведь он был первым по технике потребления на своем курсе в колледже! И уже три года его Потребиндекс был не ниже девяноста процентов! Его лимузин «Додж-Хорек» был безупречно новехонький. Он мог привести тысячу других доказательств.
Так почему же ему не повысили категорию?
Забыли? Не замечали?!
Нет, пораженческой ереси в голове не место. У него заботы поважнее. Сегодня он сыграет ва-банк. Риск гигантский. Если дело сорвется, его могут в мгновение ока выставить со службы, и он навсегда вылетит в безликие ряды потребительских париев, в категорию НТС-2 (нестандартные товары, сорт второй).
Было еще рано. Активное «я» нуждалось в подкреплении перед испытанием огнем и водой. Кармоди прошел в бар «Астории», поймал взгляд бармена — тот еще и рта не успел открыть, а Кармоди уже крикнул: «Повтори, дружище!» (Неважно, что ему ничего еще не подавали и повторять было просто нечего.)
— Садись, Мак, — сказал бармен, улыбаясь. — Вот тебе «Баллантайн». Крепко, ароматно и на вкус приятно! Рекомендую!
Черт возьми, все это Кармоди должен был сказать сам — его застигли врасплох! Он уселся, задумчиво потягивая пиво.
— Эй, Том!
Кармоди обернулся. Это Нейт Стин окликнул его, старый друг и сосед. Тоже из Леонии, штат Нью-Джерси.
— А я пью колу, — сказал Стин. — После колы я веселый! Рекомендую!
Опять Кармоди попался! Он залпом выпил пиво и крикнул: «Эй, друг, повтори! Наповторяюсь до зари!» Убогая уловка, но лучше, чем ничего.
— Что нового? — спросил он у Стина.
— Блеск! Жена с утра уже в Майами, — сказал тот. — На неделю. Солнечный рейс «Америкен Эйруэйс». Два часа и меньше даже — вот и сразу вы на пляже!
— Отлично! А я свою заслал на острова, — подхватил Кармоди (на самом деле его Элен сидела дома). — Отправьте жену на Багамы, не будет семейной драмы!
— Точно! — прервал Стин. — Но если у вас недельный отпуск, неужели вы станете тратить драгоценные дни на дальний морской переезд, когда у вас под боком очаровательная деревня — Марлборо!..
— Верная мысль, — подхватил Кармоди. — А кроме того…
— Нетронутая природа, комфортабельные коттеджи, — перебил Стин. — Живу на даче — не тужу, не плачу!
Это было его право: он предложил тему.
Кармоди снова крикнул: «Эй, друг, повтори!» Но не мог же он повторять до бесконечности. Что-то не так в нем самом, во всем окружающем и в этой обязательной игре! Но что? Это он сейчас никак не мог ухватить.
А Стин, спокойный, собранный, откинулся, продемонстрировав свои небесно-голубые подмышники, пришитые, конечно, снаружи, и снова завел:
— Итак, когда жена в отлучке, кто будет заниматься стиркой? Конечно, мы сами!
Вот это удар! Но Кармоди попытался его опередить.
— Эй, — сказал он, хихикнув. — Помнишь песенку «Смотри, старик, мое белье куда белее, чем твое».
И оба неудержимо расхохотались. Но тотчас Стин наклонился и, приложив рукав своей рубашки к рукаву рубашки Кармоди, поднял брови, открыл рот, изобразил сомнение, недоверие, удивление.
— Ага! — воскликнул он. — А моя рубашка все же белее!
— Смотри-ка! — отозвался Кармоди. — Смех, и только! Стиральные машины у нас одной марки, и ты тоже стираешь «Невинностью», да?
— Нет, у меня «Снега Килиманджаро», — ехидно сказал Стин. — Рекомендую!
— Увы, — задумчиво вздохнул Кармоди. — Значит, «Невинность» меня подвела…
Он изобразил разочарование, а Стин сыграл на губах победный марш. Кармоди подумал, не заказать ли еще хваленого пива, но оно было пресным, да и Стин — слишком прыткий сейчас для него партнер.
Он оплатил пиво кредитной карточкой и отправился в свою контору на 51-й этаж (5-я авеню 666), приветствуя сослуживцев с демократическим дружелюбием. Некоторые пытались втянуть его в саморекламные гамбиты, но он решительно уклонялся. Сегодня он не мог позволить себе отвлекаться. Наступал решающий час.
Кармоди понимал, что положение у него отчаянное. Всю ночь перебирал варианты, встал с жестокой мигренью и коликами в животе. Но его жена Элен (которая никуда не уезжала) дала ему «Алька-зельцерскую». Вода исцелила его в единый миг, они поехали на конкурс, как и планировали, и он выиграл первый приз — благодаря зельцерской. Но проблема осталась проблемой, и когда Элен сказала ему в три часа утра, что в этом году Томми и малютка Тинкер простуживались на 32 процента реже, он сказал ей: «Знаешь ли, Элен, думаю, что это от Всевышнего». Но душа его была холодна, хотя он и ценил Элен за постоянную заботу и поддержку.
Он понимал, что поддержка жены ничего не изменит в его положении. Уж если вы отважились ввязаться в соревнование Потребителей, если хотите показать себя достойным не какого-нибудь барахла, а Вещей, Которые На Этом Свете Имеют Настоящую Цену, например швейцарское шале в девственных дебрях штата Мэн или лимузин «Порше 911-S», который предпочитают Люди, Считающие Себя Солью Земли, — ну так вот, если вы хотите иметь вещи такого класса, вы должны доказать, что вы их достойны! Деньги — деньгами, происхождение — происхождением, примитивная целеустремленность в деле, наконец, — это тоже не все. Вы должны доказать, что вы сами из Людей Особого Покроя, из Тех, Кто Может Преступить, кто готов поставить на карту все, чтобы выиграть все сразу.
— Вперед, к победе! — сказал сам себе Кармоди, трахнув кулаком о ладонь. — Сказано — сделано!
И он героически распахнул дверь мистера Юбермана, своего босса.
Кабинет был пуст. Мистер Юберман еще не прибыл.
Кармоди вошел внутрь. Он подождет (челюсти стиснуты, губы сжаты, три вертикальные морщины на переносице). Нужно держать себя в руках. Юберман может появиться в любую минуту. А когда он появится, Томас Кармоди скажет ему: «Мистер Юберман, вы, конечно, можете за это вышвырнуть меня на улицу, но я должен открыть вам правду: у вас изо рта скверно пахнет…» И после паузы еще раз вот так: «Скверно пахнет!» А затем: «Но я зашел…»
В мечтах все просто, а как обернется на деле? Но если ты Настоящий Мужчина, ничто не может остановить тебя, когда ты вышел бороться за внедрение новейших достижений гигиены и за собственное продвижение вперед и выше! Кармоди просто ощущал устремленные на него глаза этих полулегендарных личностей — их величеств Промышленников. И если он действительно открыл…
— Привет, Карми! — бросил Юберман, большими шагами входя в кабинет. (Красивый человек с орлиным профилем, с висками, тронутыми сединой, — благородный признак высокого положения. Роговая оправа очков на целых три сантиметра шире, чем у Кармоди!)
— Мистер Юберман, — дрожащим голосом начал Кармоди. — Вы, конечно, можете за это вышвырнуть меня на улицу, но я…
— Кармоди, — прервал босс. Его грудной баритон пресек слабенький фальцет подчиненного, как хирургический скальпель марки «Персона» рассекает слабую плоть. — Кармоди, сегодня я открыл восхитительнейшую зубную пасту! «Поцелуй менестреля»! Мое дыхание час от часу благоуханнее. Рекомендую!
Кармоди недоверчиво улыбнулся. Фантастическое невезение! Босс сам наткнулся именно на ту пасту, которую Кармоди собирался ему навязать, чтобы добиться своего! И она подействовала. Изо рта Юбермана уже не разило, как из помойной ямы после ливня. Теперь его ждали сладкие поцелуи. (Девочек, конечно. Не Кармоди же с ним целоваться.)
— Слыхали об этой пасте? — И Юберман вышел, не дожидаясь ответа.
Кармоди усмехнулся. Он опять потерпел поражение, но от этого ему лишь сделалось легче. Мир потребления оказался ужасен и фантастически утомителен. Может, он хорош для людей иного склада, но Кармоди не из того теста.
Ну и добился бы он своего, а что дальше? Он представил, как станет расставаться с аксессуарами пятидесятивосьмипроцентного уровня потребления, и испытал сожаление. Его купоны, шведская замшевая кепка, светящийся галстук, портфель «Все мое ношу с собой», стереофон KLH-24 и особенно наимоднейшая импортная мягкая новозеландская дубленка с шалевым воротником «Лэйкленд»… Неужели все это придется бросить?
«Э-э!.. И беда приносит добро иногда», — сказал сам себе Кармоди.
«Приносит добро? Так какого же черта? — спросил один Кармоди у другого Кармоди. — Смотри! Не слишком ли быстро ты здесь акклиматизировался?»
Оба Кармоди понимающе глянули друг на друга, сравнили наблюдения, приняли решение… и слились.
— Сизрайт! — крикнул единый Кармоди. — Заберите меня отсюда!
И верный Сизрайт забрал его.
Глава 26
Со своей обычной пунктуальностью Сизрайт тотчас же перебросил Кармоди на следующую из вероятных Земель. Перемещение получилось даже быстрее мгновенного, такое быстрое, что время скользнуло назад и чуточку отстало от себя самого: Кармоди охнул раньше, чем его толкнули. Из-за этого возникло противоречие, небольшое, но все же противозаконное. Однако Сизрайт все подчистил, и начальство не узнало. Обошлось без последствий, если не считать дырочки в пространстве-времени, которую Кармоди даже и не заметил.
Он оказался в маленьком городке. Узнать его вроде бы не составляло труда: Мэйплвуд, штат Нью-Джерси. Кармоди жил там с трех лет до восемнадцати. Да, это был его дом, если только у него вообще был где-нибудь дом.
Или, точнее, это был его дом, если он был тем, чем казался. Но это еще требовалось доказать.
Кармоди стоял на углу Дюранд-род и Мэйплвуд-авеню: прямо перед ним — торговый центр, позади — улицы пригорода с многочисленными кленами, дубами, орехами и вязами. Справа — читальня «Христианской науки», слева — железнодорожный вокзал.
— Ну и как, путешественник? — прозвучал голос у его правого бедра. Кармоди глянул вниз и увидел у себя в руке красивый транзистор. Конечно, это был Приз.
— Ты опять здесь, — констатировал Кармоди.
— Здесь? Я никуда не уходил.
— Но я не видел тебя на предыдущей Земле.
— Это потому, что ты не посмотрел как следует. Я был у тебя в кармане в образе поддельного динария.
— Как я мог догадаться?
— А ты бы спросил, — сказал Приз. — Я ведь метаморфичен по своей природе и изменяюсь непредсказуемо для себя самого. Неужели мне надо сообщать о своем присутствии всегда и всюду?
— Было бы сподручнее, — заметил Кармоди.
— А мне гордость не позволяет вести себя так навязчиво, — сказал Приз. — Я откликаюсь, когда меня зовут. А когда не зовут, я считаю, что мое присутствие необязательно. В последнем мире ты во мне не нуждался, поэтому я пошел закусить в ресторан «Стокпол», а затем заглянул в «Пропариум» выпить сухого, а после этого уж в «Солар Бикон паб» поболтать с дружком, который оказался по соседству, а потом уж…
— Как это ты успел? В том мире я был полчаса, не больше.
— Я же говорил тебе, что у нас время течет по-разному.
— Значит, успел… Ну а где все эти заведения?
— Это долго объяснять, — уклонился Приз. — Попасть туда легче, чем объяснить дорогу. И вообще, это неподходящее место для тебя.
— Почему?
— Ну… по многим причинам. Тебе, например, не понравилась бы еда в «Солар Бикон паб».
— Я уже видел, как ты ел орити, — напомнил Кармоди.
— Да, конечно. Но орити — редкостный деликатес. Его удается попробовать раз или два в жизни. А в «Бикон паб» наша обычная еда.
— Какая же?
— Вряд ли стоит тебе это узнавать, — предупредил Приз.
— Но я хочу знать.
— Я знаю, что ты хочешь, но когда узнаешь, захочешь, чтобы не знал.
— Ладно, кончай. Так какая же у вас пища?
— Ну, хорошо, мистер Нос Сующий, — сдался Приз. — Но заруби себе на длинном носу: ты настаивал. Так вот, мы едим сами себя.
— Что-что?
— Себя едим. Я же предупреждал, тебе не понравится.
— Себя? То есть свое собственное тело?
— Точно.
— Чертовщина какая-то. Мало того, что противно, это и невозможно. Нельзя жить за счет самого себя.
— Я могу и живу, — сказал Приз. — И горжусь этим. А с точки зрения морали это выдающийся пример. Полнейшая личная свобода.
— Но это же невозможно, — настаивал Кармоди. — Это противоречит законам сохранения энергии, или массы, или чего-то такого. В общем, противоречит законам природы.
— Верно, но только в узком смысле, — согласился Приз. — А если бы ты изучил данный вопрос поглубже, ты увидел бы, что невозможное в природе встречается чаще, чем возможное.
— Как это понимать, черт возьми?
— Не знаю, — признался Приз. — Но это написано во всех наших учебниках. И никто до сих пор не сомневался.
— Но я хочу получить прямой ответ, — не уступал Кармоди. — Ты действительно съедаешь кусочек собственной плоти?
— Да, именно так. Хотя это не только моя плоть. Моя печенка очень вкусна, особенно рубленная с крутым яйцом и куриным жиром. А ребрышки хороши, чтобы перекусить в пути. Окорока же надо выдерживать несколько недель, прежде чем…
— Довольно! — закричал Кармоди.
— Извини, но…
— Нет, ты все-таки объясни: за счет чего же твое тело всю жизнь снабжает пищей твое тело? Даже смешно.
— Ну, я не слишком много ем.
— Может быть, я спросил не очень ясно, — поправился Кармоди. — Но ты же не можешь питать свою плоть, если ты одновременно эту плоть уничтожаешь?
— Боюсь, я не совсем понял.
— Давай сначала. Если ты потребляешь свою плоть…
— Так я и делаю.
— Итак, если ты потребляешь свою плоть для пропитания плоти… Минутку. Давай с цифрами. Если ты весишь, скажем, 50 фунтов…
— Именно так. На родной планете я весил 50 фунтов.
— Прекрасно! Идем дальше. Если ты весил 50 фунтов и если, скажем, за год ты съел для поддержания жизни 40 фунтов, сколько же останется?
— Десять фунтов! Правильно?
— Черт возьми, ты что, не видишь к чему я веду? Ты просто не сможешь долго кормить себя.
— Почему не смогу?
— Закон Уменьшающихся Поступлений, — веско сказал Кармоди. — Совершенно очевидно, что ты съешь сам себя. Съешь, и ничего не останется. Тебе нечем будет кормить себя, и ты умрешь.
— Совершенно верно. Но смерть неизбежна и для себяядных, и для чужеядных. Умирают все, Кармоди, как бы они ни питались.
— Но если ты действительно ешь себя, ты умрешь через неделю.
— Есть насекомые, которые живут один день, — возразил Приз. — Но у нас, Призов, вполне разумная долговечность. Запомни правило: чем больше мы съедим, тем меньше надо кормить и тем больше получается срок жизни. Время — великий фактор в автопоедании. Многие Призы съедают свое будущее еще в ранней юности и таким образом сохраняют для себя большой кусок жизни.
— А как они съедают свое будущее? — спросил Кармоди.
— Не могу объяснить. Съедаем, и все. Я, например, слопал запас за двенадцать лет, от 92 до 80, старческие годы, когда от жизни нет удовольствия. А теперь, соблюдая рациональное самопотребление, я думаю дожить до семидесяти с лишком.
— У меня от тебя голова болит, — прервал Кармоди. — И тошнит заодно.
— В самом деле? — возмутился Приз. — Тошнит его по всякому поводу, понимаете ли! А ты сам, кровавый мясник, сколько несчастных животных разгрыз и сожрал в своей жизни? Сколько слопал беззащитных яблок, сколько головок лука вырвал из их земляных кроваток? Верно, я съел случайно попавшегося орити, но перед тобой в день Страшного суда встанут целые стада, которые ты сожрал: сотни волооких коров, тысячи беззащитных курочек, бесконечные ряды кротких овечек, не говоря уж об изнасилованных тобой садах, целых лесах яблонь и вишен. Да, я отвечу там за съеденного орити, но ты! Как ты искупишь стоны всех этих животных, сожранных тобой? Как искупишь, Кармоди, как?
— Ладно, заткнись! — рявкнул Кармоди.
— С большим удовольствием, — ответил Приз с иронией.
— Я ем, потому что я должен есть. Природа у меня такая. Вот и все.
— Ну, если ты так полагаешь…
— Да, так полагаю. А теперь заткнись. Дай мне сосредоточиться.
— Не скажу больше ни слова. Только можно спросить: а на чем ты хочешь сосредоточиться?
— Это место похоже на мой родной город, — сказал Кармоди. — Я хочу понять: он это или не он?
— Неужели это так трудно? — удивился Приз. — Кто знает, как выглядит его город, тот его и узнает.
— Нет. Когда я здесь жил, я его не разглядывал. А с тех пор как уехал, почти не вспоминал.
— Если ты не разберешься, где твой дом и где не твой, никто в этом не разберется. Надеюсь, ты это помнишь?
— Помню, — сказал Кармоди. И медленно побрел по Мэйплвуд-авеню, с внезапным ужасом подумав, что любой выбор может стать роковым.
Глава 27
Кармоди шел и смотрел по сторонам, смотрел и присматривался. Все было как будто таким, как это и должно было быть. В Мэйплвудском театре на экране шла «Сага Элефантины» — итало-французский приключенческий фильм Жака Мара, блестящего молодого режиссера, который уже дал миру душераздирающий фильм «Песнь моих язв» и лихую комедию «Париж — одиннадцать часов». На сцене выступала («Проездом, только один раз!») вокальная группа «Якконен и Фунги».
— Похоже, фильм смешной, — заметил Кармоди.
— Не на мой вкус, — сказал Приз.
Кармоди остановился у галантереи Марвина и заглянул в витрину. Увидел мокасины и полукеды, джинсы с бахромой «Собачья рвань», шейные платки с рискованными картинками и белые рубашки с отложным воротом. Рядом, в писчебумажном магазине, Кармоди увидел свежий номер «Кольерс», перелистал «Либерти», заметил еще «Манси», «Черного Кота» и «Шпиона». Только что пришло утреннее издание «Сан».
— Ну? — спросил Приз. — Твой город?
— Рано говорить, — ответил Кармоди. — Но похоже, что да.
Он перешел через улицу и заглянул в закусочную Эдгара. Она не изменилась нисколько. У стойки сидела, прихлебывая содовую, хорошенькая девушка — Кармоди ее сразу узнал.
— Лэна Тэрнер! Как поживаешь, Лэна?
— Отлично, Том. Что это тебя не было видно?
— Я ухлестывал за ней в последнем классе, — объяснил Кармоди Призу, выйдя из закусочной. — Забавно, когда все это вспоминаешь.
— Забавно-забавно, — с сомнением сказал Приз.
На следующем углу, где Мэйплвуд-авеню пересекалась с Саутс-Маунтэйн-род, стоял полисмен. Он улыбнулся Кармоди меж двумя взмахами своей палочки.
— А это Берт Ланкастер, — сказал Кармоди. — Он был бессменным защитником в самой лучшей команде за всю историю школы «Колумбия». А вон, смотри! Вон человек, который помахал мне, входя в скобяную лавку. Это Клифтон Уэбб, директор нашей школы. А ту блондинку видишь под окнами? Джейн Харлоу, она была официанткой в ресторане. Она… — Кармоди понизил голос, — все говорили, что она погуливала.
— Ты знаешь массу народа, — сказал Приз.
— Ну конечно! Я же вырос здесь. Мисс Харлоу идет в салон красоты Пьера.
— Ты и Пьера знаешь?
— А как же! Сейчас он парикмахер, а во время войны он был во французском Сопротивлении. Погоди, как его фамилия… А, вспомнил! Жан-Пьер Омон, вот как его зовут. Он потом женился на Кэрол Ломбард, одной из здешних.
— Очень интересно, — скучным голосом сказал Приз.
— Да, мне это интересно. Вот еще знакомый!.. Добрый день, мистер мэр!
— Добрый день, Том, — ответил мужчина, приподнял шляпу и прошел мимо.
— Это Фредерик Марч, наш мэр, — объяснил Кармоди. — Грозная личность. Я еще помню его дебаты с местным радикалом Полом Муни. Мальчик мой, такого ты не слышал никогда!
— Н-да, что-то во всем этом не то, — сказал Приз. — Что-то таинственное, что-то неправильное. Не чувствуешь?
— Да нет же! Говорю тебе, что вырос со всеми этими людьми. Я знаю их лучше, чем себя самого. О, вот Поллет Годдар там наверху! Она помощник библиотекаря. Хей, Поллет!
— Хей, Том! — откликнулась женщина.
— Мне это не нравится, — настаивал Приз.
— С ней я не был знаком близко, — сказал Кармоди. — Она гуляла с парнем из Милборна по имени Хэмфри Богарт. У него был галстук бабочкой, можешь представить такое? А однажды он подрался с Лоном Чэни, школьным сторожем. Надавал ему, между прочим. Я это хорошо помню, потому что как раз в то время гулял с Джин Хэвок, а ее лучшей подругой была Мирна Лой, а Мирна знала Богарта и…
— Кармоди, — тревожно прервал Приз. — Остерегись! Ты слыхал когда-нибудь о псевдоакклиматизации?
— Болтовня курам на смех! Говорю тебе, что знаю весь этот народ. Я вырос здесь, чертовски приятно было жить тут. Люди не были пустым местом тогда, люди отстаивали что-то. Они были личностями, а не стадом!
— А ты уверен? Ведь твой хищник!..
— К черту! Не хочу больше слышать о нем! Посмотри, вот Дэвид Найвен. Его родители англичане…
— Все эти люди идут к тебе!
— Ну конечно. Они так давно меня не видели!
Он стоял на углу, и друзья устремились к нему со всех сторон: из переулка, со всей улицы, из магазинов и лавок. Их были сотни, буквально сотни, все улыбались, старые товарищи. Кармоди заметил Алана Лэдда, и Дороти Ламур, и Ларри Бестера Крэбба. А за ними — Спенсер Трэси, Лайонелл Барримор, Фредди Бартоломью, Джон Уэйн, Френсис Фармер…
— Что-то не то! — твердил Приз.
— Все то! — твердил Кармоди. Кругом были друзья. Друзья протягивали руки. Никогда еще он не был так счастлив с тех пор, как покинул родной дом. Как он мог забыть такое? Но сейчас все ожило.
— Кармоди! — крикнул Приз.
— Ну что еще?
— В этом мире всегда такая музыка?
— О чем ты?
— О музыке. Ты слышишь?
Только сейчас Кармоди обратил внимание на музыку. Играл симфонический оркестр, только нельзя было понять, откуда исходят звуки.
— И давно это?
— Как только мы здесь появились. Когда ты пошел по улице, послышался гул барабанов. Когда проходили мимо театра, в воздухе заиграли трубы. Как только заглянули в закусочную, вступили сотни скрипок — довольно-таки слащавая мелодия. Затем…
— Так это музыка к фильмам! — мрачно сказал Кармоди. — Все это дерьмо разыгрывается, как по нотам, а я не учуял!..
Франшо Тон коснулся его рукава. Гарри Купер положил на плечо свою ручищу. Лэйрд Грегор облапил, как медведь. Ширли Тэмпл вцепилась в правую ногу. Остальные обступали плотней и плотней, все еще улыбаясь…
— Сизрайт! — закричал Кармоди. — Сизрайт, бога ради!..
И все произошло быстрее, чем он что-нибудь сообразил.
