ЧАСТЬ VIII. СУД
Глава 1
После того, как Мефистофель унес его из Варенн, Мак погрузился в какое–то странное оцепенение, похожее на фантастический сон. События переплетались, накладывались одно на другое, и он не мог припомнить никаких подробностей. В памяти были провалы. Затем он, казалось, погрузился в глубокий сон без сновидений, чтобы наконец проснуться в скромно обставленной комнате, на диване, обитом зеленым атласом. Мак глянул в окно: все вокруг заволокло мутно–серым туманом, и невозможно было угадать, где он находится. Однако, окинув взглядом комнату, Мак узнал кабинет Мефистофеля в Лимбе и тотчас вспомнил, когда он в последний раз был здесь. Как раз перед отправкой во Флоренцию! Ну, конечно, вот и обитый зеленым атласом диван, на котором сидел Мефистофель!
Он встал с дивана и огляделся. Проход в виде арки вел в соседнее помещение; заглянув туда, Мак узнал комнату, где он спрятал свое сокровище – картину Боттичелли, спасенную от огня.
Услышав за своей спиной скрип открываемой двери, он вздрогнул и обернулся, готовый к любым неожиданностям. Вошла Илит в длинном, облегающем фигуру платье. Юбка цвета беж закрывала ее стройные ноги до середины икр. Густые черные волосы, собранные в высокую прическу, украшал резной гребень, искусно подделанный под черепаховый панцирь. Лицо Илит было бледным и задумчивым, как всегда, и лишь небольшие красноватые пятна на скулах выдавали ее волнение.
– Вот и все, – сказала Илит. – Закончился последний эпизод, в котором вы должны были сделать свой выбор.
– Мефистофель говорил мне то же самое! Что происходит сейчас, хотел бы я знать?
– Скоро начнется суд. Я как раз собираюсь на его заседание. Я заглянула сюда на минутку, чтобы узнать, как вы себя чувствуете.
– Это большая любезность с вашей стороны. Меня, кажется, не приглашали на заседание?
– К сожалению, я ничего не знаю об этом, – ответила Илит.
– Как это на них похоже, – посетовал Мак. – Мефистофель был сама любезность и так сладко улыбался мне, когда я был ему нужен, а когда все кончилось, он даже не зашел проведать меня. Я уж не говорю о том, что меня обошли приглашением на торжество…
– Смертных редко приглашают на подобные мероприятия, – сказала Илит. – Но я понимаю ваши чувства.
– А когда я получу обещанную мне награду? – угрюмо спросил Мак.
– Я не знаю, – покачала головой Илит. – Возможно, вам придется подождать. Вы ведь находитесь в Лимбе; здесь все люди чего–то ждут…
Илит по–особому сложила руки и тут же исчезла. Некоторое время Мак шагал взад–вперед по кабинету. Заметив несколько тонких книжек на журнальном столике, он придвинул кресло и раскрыл одну из этих книжек. Это оказалась брошюра «Дорога в Ад: как ее найти», издательство «Сатаник Пресс». Мак перевернул страницу и начал читать.
«Вы хотите попасть в Ад? Некоторых из вас озадачит такой вопрос. Не удивляйтесь! Многие люди хотят этого. Ведь Ад – это такое место, где огромное значение придается инстинктивным потребностям. Не верьте россказням о том, что в Аду вам никогда не удастся удовлетворить свои потребности. Удовлетворить желания можно всегда; однако аппетит, как известно, приходит во время еды, и то, что манило вас еще вчера, привлекая своей недоступностью, перестает интересовать вас сразу после того, как вы наконец станете обладать вожделенным предметом. Но разве не то же самое происходит с вами в подлунном мире? Допустим…»
Мак не успел дочитать фразу до конца: раздался громовой удар, сверкнуло пламя и клубами повалил черный дым. Когда дым немного рассеялся, Мак увидел, что перед ним стоит сам Иоганн Фауст. Ученый доктор выглядел прекрасно; на нем была новая профессорская мантия с горностаевым воротником.
– Эй! Подождите! – воскликнул Мак, обрадованный тем, что видит знакомое лицо – пусть это даже хмурое лицо его соперника, Фауста.
– Послушайте, я очень спешу, – произнес Фауст недовольным тоном. – Вы случайно не видели высокого, худого человека со светло–карими глазами, длинными темными волосами, очень похожего на колдуна?
– Нет, – покачал головою Мак, – я никого не видел. Я здесь совсем один. Только Илит, дух, служащий Светлым силам, заглянула на минутку.
– Илит меня не интересует. Мне нужен граф Сен–Жермен. Он сказал, что встретится со мной здесь. Надеюсь, он не опоздает.
– А кто он такой?
Фауст поглядел на своего собеседника с видом превосходства.
– Граф Сен–Жермен – один из величайших магов. Он жил в более поздний век, чем ваш.
– Но ведь мой век – это и ваш век тоже! – удивился Мак. – Разве мы с вами живем в разные времена? И как вам удалось узнать об этом графе Сен–Жермене – он ведь из будущего?
– Видите ли, – начал Фауст менторским тоном, – я сам – великий маг, величайший из всех, когда–либо живших на земле, и, следовательно, я знаю всех своих знаменитых коллег, работающих в данной области – и из далекого прошлого, и из будущего. Мы, маги, поддерживаем друг с другом тесную связь – как со своими современниками, так и с теми, кто давно умер, и даже с теми, кто еще не родился.
– А зачем вы вызвали сюда этого самого графа и что вам от него нужно? – спросил Мак.
– Я думаю, вам пока лучше об этом не знать, – ответил Фауст. – Пусть это будет для вас небольшим сюрпризом.
– Сюрприз? Но ведь Война меж Добром и Злом кончилась…
– Мой дорогой, борьба меж силами Добра и Зла продолжается. Закончен лишь один из раундов игры. Откровенно говоря, мне будет любопытно посмотреть, как Ананке будет судить ваши неуклюжие попытки повлиять на ход мировой истории. Но хотя Тысячелетней Войне был объявлен конец, последнее слово еще не сказано. Оно осталось за самим Иоганном Фаустом, великим магом, доктором разных наук.
– За Фаустом? То есть за вами?
– Черт побери! А за кем же еще? Ведь Фауст – это я!
– Да, в некотором роде. Ведь я до какой–то степени тоже Фауст.
Несколько мгновений Фауст молча смотрел на Мака с таким видом, словно рассматривал какое–то забавное, доселе ему неизвестное насекомое, затем откинул голову назад и презрительно расхохотался:
– Вы? Фауст? Да кто вы такой? Дорогой мой, вы очень далеки от фаустовского образа, каким ему суждено войти в историю. Вы жалкое создание, не обладающее знаменитой фаустовской твердостью духа. Вы глядите в рот своим господам, подобно дворовому псу, и пытаетесь корчить из себя знающего человека перед своими приятелями, такими же невеждами, как и вы. Вы вульгарный, необразованный тип. Вы не имеете никакого понятия об истории, философии, политике, химии, оптике, алхимии, этике и о венце человеческой мудрости – магии. – Фауст усмехнулся. – Как малое дитя, пытаясь подражать взрослым, надевает отцовские башмаки, так и вы лишь примеряли на себя костюм Фауста. Но дитя, сделав шаг–другой в огромных башмаках, спотыкается и падает. Так же и вы, Мак, совершили множество глупостей, взявшись не за свое дело. Но теперь, к счастью, вашей клоунаде на исторической сцене пришел конец. Роль Фауста – не для вас. Вы не ровня великим мира сего. Вы – ничем не примечательная личность, один из многих тысяч простых смертных, которые влачат свое жалкое земное существование. Вы посмешили публику – и довольно! Теперь вы канете в Лету. Мы не намерены дольше терпеть ваше присутствие.
Мак не был уверен в том, что такое «Лета», но колкость фаустовской брани и сам тон фаустовского монолога больно задели его.
– Ах, вот как! – воскликнул он, весь кипя от гнева. Но он говорил в пустоту, ибо Фауста в комнате уже не было – великий маг бесшумно растаял в воздухе.
Мак снова начал мерить шагами кабинет Мефистофеля. Постепенно гнев его остыл, уступив место чувству жалости к самому себе. Одиночество томило его, и, чтобы хоть как–то скоротать время, он начал размышлять вслух.
– Как будто я не хотел бы обладать всеми этими знаниями и магическим искусством! – пробормотал он себе под нос. – Но я не обладаю сверхъестественными возможностями, и тем не менее стараюсь сделать то, что могу. В конце концов, это нечестно – ставить меня на одну доску с великими людьми, не говоря уже о могущественных духах, которые путешествуют во времени и пространстве так же свободно, как рыба плавает в воде. Им–то ничего не стоит в единый миг перенестись за тысячи миль и за сотни лет назад или вперед, в то время как я, простой смертный, должен преодолевать все расстояния шаг за шагом, а о путешествиях во времени могу только мечтать. И никто даже не посочувствует, никто не оценит, каких трудов мне это стоит!
– Кто это здесь жалуется и хнычет? – вдруг раздался низкий насмешливый голос. Мак вздрогнул и оглянулся. Он–то думал, что остался совсем один.
Позади него стоял Одиссей – высокий, атлетически сложенный, – такой, каким и подобает быть древнему герою. Ослепительно–белая туника была застегнута на плече красивой пряжкой, а наброшенный поверх нее плащ ниспадал красивыми складками, которые так любили изображать античные скульпторы. Весь облик Одиссея был исполнен благородства, а поза была простой, но в то же время не лишенной достоинства. Любой обыкновенный человек выглядел бы рядом с ним сущим ничтожеством. Маку, предававшемуся самоуничижению, показалось, что он, с его вздернутым носом, рыжеватыми веснушками и волосами цвета соломы, ничуть не красивее обезьяны. Одиссей, темноволосый, синеглазый, был почти на целую голову выше Мака; под его гладкой, бронзовой от загара кожей перекатывались упругие мышцы.
– Здравствуйте, Одиссей, – сказал Мак. – Какими судьбами вы здесь оказались?
– Я шел в зал заседаний на суд Ананке и по пути заглянул сюда. Возможно, я и сам выступлю на общем собрании. А вы, Мак? Вы придете на суд?
– Я жду, когда Мефистофель соизволит явиться сюда и отдать мне обещанную награду.
Одиссей пожал плечами:
– Вы полагаете, что это мудрый поступок – принять награду? Лично я не возьму ни обола от этих современных духов Тьмы. Принимая дары демонов, вы попадаете в зависимость от них. А им только того и надо!.. Впрочем, каждому свое. Прощайте, Мак!
Одиссей достал из кожаной сумки пакет с ингредиентами для Заклинания Перемещения и, вскрыв его, растаял в воздухе.
– Эти древние греки больно много о себе воображают, – пробормотал Мак, оставшись один. – Они завели у себя целый сонм божеств на все случаи жизни, и боги всячески помогали им, не брезгуя самой тяжелой работой. Вот почему эти античные герои совершили столько подвигов! А попробовали бы они справиться со всем этим в одиночку, как современные люди! Лично мне пришлось полагаться только на свой собственный интеллект, чтобы пройти сквозь все уготованные мне испытания в незнакомых мне мирах, и на собственные, отнюдь не сверхъестественные, силы, когда мне приходилось совершать далекие и утомительные путешествия. Конь о четырех ногах, и тот спотыкается, а у меня их только две!.. По правде говоря, мне на долю выпали такие пути–дороги, которых ни одному смертному не одолеть.
– Вы так думаете? – пропищал тоненький голосок за спиной у Мака.
Мак подумал, что во вселенной, должно быть, существует какой–то закон, в силу которого все, кто путешествует с помощью магии, должны непременно материализоваться за его спиной. Обернувшись, он увидел гнома Рогни, вылезающего из дыры в полу, которую он проделал своей киркой.
– Конечно, я так думаю, – сказал Мак гному. – Куда ни глянь – все вокруг прибегают к помощи магии. Им достаточно произнести заклинание и щелкнуть пальцами – и вот они во мгновение ока перенеслись на край света, а может быть, и в иной мир. Для них не существует ни времени, ни расстояний. А я, обычный человек, не посвященный в эти «великие» тайны, должен совершать пешие путешествия, отнимающие так много сил и времени, даже не зная толком, куда я иду, и что ждет меня в конце пути.
– Да, действительно, нелегка ваша жизнь, – саркастично заметил Рогни. – Ну, а я, по–вашему, чем занимаюсь? Развлекаюсь? Пирую и веселюсь?
– Вы? Я как–то об этом никогда не думал… Ну, и как же вы путешествуете?
– Мы, гномы, живем по–старинке, – ответил Рогни, – и не признаем всяких новомодных людских выдумок. Мы ходим только пешком. Но это вовсе не значит, что мы совершаем увеселительные прогулки. Сначала мы прокладываем подземный тоннель, и только потом уже идем по нему, куда нужно. Уж не думаете ли вы, что это так просто – вырыть тоннель – раз–два и готово?
– Я думаю, что это совсем не просто, – ответил Мак, не желая спорить с коротышкой–ворчуном. Подумав еще немного, он добавил: – Ведь под землей вам могут встретиться большие твердые камни.
– Там, где мы прокладываем свои подземные ходы, чаще попадаются камни, чем грунт, – сказал польщенный Рогни. – Сквозь грунт даже самый маленький гномик проложит тоннель за каких–нибудь полчаса. Камни и валуны, конечно, большая беда для нас, гномов; но вот уж чего действительно врагу не пожелаешь – так это рыть подземный коридор под топким болотом. Такой туннель нужно подпирать толстыми деревянными бревнами, а то он может обвалиться. Эти бревна приходится тащить из леса до того места, где вы будете ставить подпорки в тоннеле. Бревна, к слову сказать, тоже не сами собой растут. Дерево нужно свалить, обрубить на нем сучья, аккуратно обрезать его с двух концов. Только потом его уже можно использовать. А леса, как нарочно, расположены далеко от тех болотистых низин, где нам приходится прокладывать глубокие тоннели. Бывает, несколько миль тащишь на себе тяжеленное бревно – по бездорожью, по кочкам… Конечно, там, где вручную никак не управиться, мы нагружаем бревнами лохматых крепконогих пони. Но чаще всего нам приходится рассчитывать только на свои собственные силы, на лопату, кирку и топор.
– Мне кажется, вам такая жизнь не очень–то по вкусу, – сказал Мак.
– И здесь вы тоже не правы! – возразил Рогни. – Для нас, гномов, такая жизнь и есть самая подходящая. Мы ведь не люди, не забывайте! Мы – сверхъестественные существа, хотя и не шибко этим гордимся. Мы, конечно, могли бы попросить Высшие Силы даровать нам какие–то особые способности, но не в наших правилах просить кого–то о чем бы то ни было. Мы – единственный народ во всей вселенной, который живет сам по себе, ни от кого не зависит и ничего ни у кого не просит.
– А разве вас не интересует, кто в конечном счете победит – Добро или Зло? – спросил Мак.
– Нисколько, – равнодушно сказал Рогни. – Нас, гномов, это не касается. Мы стоим в стороне от этих вечных споров между Добром и Злом. Мы, гномы, не знаем никакого иного добра, кроме копания земли, и никакого зла, кроме того же самого копания. Наш удел от колыбели и до гробовой доски – копать землю. И мы копаем ее, покуда хватает сил. Ну, а когда у нас остается немного свободного времени, мы путешествуем по своим подземным коридорам, ищем драгоценные камни и устраиваем праздники – Слеты Гномов. Мы честно делаем то, что предначертано нам судьбой, а не ждем помощи от какого–нибудь духа, случайно проходящего мимо.
– Ну, ладно, хватит, а то мне станет совсем стыдно за самого себя, – сказал Мак смущенно. – Но разве вы ничего больше не хотели мне сказать?
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – важно начал Рогни. – Мне кажется, вся эта канитель между духами, полубогами и самим доктором Фаустом, участником спора между Светом и Тьмой, затевалась ради того, чтобы выяснить, кому же будет принадлежать власть над человечеством в течение следующего тысячелетия.
– Полностью с вами согласен.
– Прекрасно. И что же вы собираетесь делать?
– Кто? Я?.. – удивился Мак.
– Ну, конечно, вы, – невозмутимо ответил Рогни.
– Не знаю… А что, собственно, я могу сделать? Ничего. Но даже если бы я и мог, почему именно я должен что–то делать?
– Да потому, что это ваша судьба будет решаться на суде, глупый малый! – сердито сказал Рогни. – Неужели вам не хочется взять слово?
– Конечно, хочется! – вздохнул Мак. – Но кто я такой, чтобы указывать всем этим господам, как им следует править нами?
– А кто будет выступать от имени всего человечества? Фауст?
Мак покачал головой:
– Фауст мнит себя центром мироздания, хотя на самом деле он всего лишь самый обычный маг, обладатель громкого голоса, разучивший несколько старых фокусов. Такие, как он, сильно отличаются от обыкновенных людей, составляющих большинство. Я и сам умею делать некоторые «чудеса», которые сами маги почему–то громко именуют искусством; но когда они начинают толковать о своей алхимической науке и прочих высоких материях, это отнюдь не вызывает у меня восторга.
– Правильно, – сказал Рогни. – Это все пустая болтовня. Много шума из ничего, как говорится. Нет ничего лучше копания земли – для нас, гномов, разумеется. А что касается вас, то почему вы позволяете распоряжаться собой всяким выскочкам вроде этого Фауста?
Мак изумленно посмотрел на него:
– А что я могу сделать?
– Ну, по крайней мере, вы могли бы рассердиться.
– Я ни на кого не сержусь, – пожал плечами Мак.
Но не успел он произнести эти слова, как вдруг почувствовал, как из глубин его души начал подниматься долго сдерживаемый гнев. Сперва он подумал, что это притворный гнев – ведь столько раз ему приходилось лицемерить, изображая чувства, которых он на самом деле не испытывал, – однако вскоре он рассердился не на шутку. Напрасно он старался успокоиться, мысленно внушая самому себе, что не стоит обращать внимания на подобные пустяки, что скоро все пройдет и забудется, – гнев не утихал в нем; напротив, он бушевал с силой, доселе еще не изведанной Маком. В глазах у него потемнело; вены вздулись на лбу и на шее, а в висках застучали два тяжелых молота.
И тут его словно прорвало.
– Черт побери! – закричал он, сжимая кулаки. – Да какое он имеет право! Каждый должен сам решать свою судьбу! И простой смертный тоже! Слишком долго мы позволяли духам и так называемым великим людям вроде Фауста править нами! Настало время изменить существующий порядок.
– Вот это другой разговор! – сказал Рогни.
– Но что я могу сделать?.. – растерянно спросил Мак, остывая.
– Занятный вопрос, – ответил ему Рогни, повернулся к недавно проделанному им отверстию в полу – выходу из подземного коридора – и нырнул в него.
Некоторое время Мак наблюдал, как проворно, словно крот, гном работает лопаткой, засыпая отверстие, через которое он только что пролез. Ему захотелось уйти под землю следом за Рогни, попасть в этот длинный, темный тоннель, ведущий неизвестно куда. Но люди никогда не путешествуют под землей, да и проложенный гномом тоннель был бы для него слишком тесен. Вздохнув, Мак вышел в коридор, открыл входную дверь и выглянул наружу. Перед ним лежал Лимб, где все предметы принимали неясные, расплывчатые очертания. Вглядываясь в туманную даль, Мак смог различить контуры далеких холмов; над ними поднимались серо–голубые облака, которые на самом деле были вершинами гор – они тонули в сероватом мареве. Пейзаж, открывшийся взгляду Мака, походил на театральную сцену за тонким, прозрачным занавесом. Все вокруг казалось ненастоящим, нереальным.
Прямо от порога вдаль уходила еле различимая тропинка. Приглядевшись, Мак увидел какие–то знаки, установленные вдоль нее, напоминающие стрелки – указатели движения. Мак пошел по этой тропинке сквозь густой желтоватый туман, ориентируясь по дорожным знакам. Вскоре он вышел к перекрестку. У пересечения двух дорог был вкопан деревянный столб. Стрелки–указатели на его вершине глядели в разные стороны. На каждой из этих стрелок было что–то написано. Подойдя поближе, Мак прочитал:
«ДОРОГА НА ЗЕМЛЮ»
«ДОРОГА В РАЙ»
«ДОРОГА В АД»
«ДОРОГА, ПО КОТОРОЙ ВЫ СЮДА ПРИШЛИ».
Последняя стрелка была повернута как раз в том направлении, откуда он пришел.
Выбрав одно из направлений, Мак решительно зашагал в ту сторону, куда указывала стрелка.
Глава 2
В тех краях Лимба, где было назначено заседание Суда, определяющего дальнейшую судьбу человечества, выдался серый день. Низкое небо нависло над землей – так часто бывает зимою в этих краях. С утра редкие крупные снежинки кружились в воздухе, но сильного снегопада не ожидалось. Воздух был чист и прозрачен. На горизонте на фоне мутно–серого неба резко выделялась голубая линия Плато Небытия. Само собой разумелось, что в такой день каждый мог заглянуть далеко вперед.
Мефистофель и архангел Михаил сидели рядышком на высоком столбе, недавно освобожденном Симоном Стилитом. Аскет нашел лучший способ смирения духа, чем простое сидение на столбе, и принял обет просмотреть все повторные показы игр, сыгранных командой «Пираты Тампа Бей».
Михаил не был в Лимбе с того самого дня, когда он встретился с Мефистофелем в Трактире–на–полпути, чтобы положить начало новой Тысячелетней Войне меж силами Света и Тьмы. Он с любопытством оглядывал знакомые места. Ему очень нравилось, что все в Лимбе осталось по–старому. Та же приятная дымка, застилающая горизонт (хотя сегодня она была на удивление легкой и прозрачной), та же размытая граница меж Небом и Землей – казалось, что небесный свод плавно переходит в земную твердь; все те же размытые, полинялые краски и нечеткие контуры предметов, все те же плавные, закругленные линии. Неопределенность! И ее вечные спутники – моральные сомнения! После долгой жизни в мире абсолютов архангел Михаил находил в этом неизъяснимую прелесть и новизну.
– Лимб остался таким же, как раньше! – умиленно сказал Михаил.
– Дорогой мой архангел, – сказал Мефистофель, – если ты сдержишь ненадолго свою страсть к парадоксам и обратишься к наблюдению, то заметишь кругом тысячи перемен. Взгляни вон туда. Разве ты не видишь грандиозное строительство, которое началось совсем недавно?
– Ах, это… – произнес Михаил небрежным тоном. – Это все преходяще. А так – куда ни посмотришь, везде все тот же старый добрый Лимб… Интересно, что они там возводят? – прибавил он, поглядев на запад.
Мефистофель повернул голову в ту сторону, куда глядел архангел Михаил:
– Разве ты не знаешь? Это новое здание Суда, где вскоре Ананке объявит нам свое решение.
Михаил разглядывал контуры строящегося здания.
– Какое благородство форм! Какое изящество линий! – восхищался он.
– Просторное помещение, – сдержанно заметил Мефистофель. – Я слышал, что на заседание суда приглашено всего несколько представителей от каждой из сторон. В списке приглашенных есть даже один или два смертных. Это уже что–то совсем новое. Ведь раньше они никогда не присутствовали на нашем Суде.
– Мы поступили справедливо, пригласив смертных, – произнес Михаил назидательным тоном. – В конце концов, это их судьба будет решаться на Суде!
Мефистофель фыркнул:
– Ну и что же? В старые добрые времена Создания Света и Создания Тьмы не просили совета у людей. Мы просто сообщали им свое окончательное решение, а уж нравилось оно им или нет – это было их личное дело. Волей или неволей, они должны смиряться с Судьбой и подчиняться Необходимости.
– Так было в старые времена, – возразил ему архангел Михаил. – С тех пор прогресс шагнул далеко вперед. В мире появились мощные силы, помогающие нам устанавливать Великое Равновесие, – Наука и Рационализм. Я верю в них.
– Еще бы! – сказал Мефистофель. – При архангельской религиозности – как в них не поверить!
– И наоборот, – в тон Мефистофелю отозвался Михаил. – При дьявольской склонности все отрицать – как их не отвергнуть! Ничего другого я от тебя не ожидал.
– Что верно, то верно, – согласился Мефистофель. – Очко в твою пользу. Наши мнения расходятся во всем, и это существенно ограничивает кругозор каждого из нас.
– Поэтому судьей в нашем Споре выступает Ананке, – сказал Михаил.
– Где она находится сейчас, хотел бы я знать? – спросил Мефистофель.
– Этого не знает никто. Пути Судьбы неисповедимы. Она порой бывает весьма непостоянна и эксцентрична, но никогда не берет на себя труд что–либо объяснять. Она лишь объявляет нам свое решение. Так Должно Быть, изрекает она, но не говорит, почему.
Мефистофель заметил маленькую темную фигурку, медленно двигающуюся по плоской бесцветной равнине Лимба.
– Кажется, кто–то идет, – обратился он к Михаилу. – Кто бы это мог быть?
Михаил прищурился. Даже орлиный взор архангела не сразу смог различить силуэт человека на фоне бескрайней Лимбийской пустыни: он казался всего лишь маленьким размытым темным пятнышком, не больше булавочной головки.
– Это Мак Трефа, – сказал Михаил, приглядевшись.
Мефистофель долго всматривался в туманную даль, затем удивленно поднял одну бровь:
– Ты не ошибся? Ведь это же тот самый смертный, с которым я подписал договор. Он участвовал в нашем Эксперименте, в великом Споре меж Светом и Тьмой…
Михаил улыбнулся:
– Не могло ли случиться так, дорогой мой демон, что ты совершил большой промах – там, в Кракове? Скажем, ты заключил сделку не с тем человеком, и лже–Фауст стал представителем рода людского в нашем Споре?
Мефистофель пожирал глазами маленькую темную фигурку. Его губы были плотно сжаты, а в темных глазах горел дьявольский огонь.
– Кажется, тут дело не обошлось без вмешательства одного знакомого мне духа! – сказал он, повернувшись к Михаилу.
– Ты слишком высокого мнения обо мне, – скромно ответил Михаил.
Мефистофель снова принялся разглядывать идущего сквозь туман человека.
– Да, это он – смертный, с которым я имел дело все это время… Ты уверен, что это не Фауст? – вновь обратился он к Михаилу.
– Абсолютно уверен. Это Мак Трефа, мелкий преступник и картежный шулер. Ты оплошал на этот раз, приняв карманного воришку за ученого доктора Фауста.
– Уж не воображаешь ли ты, что я спущу тебе это с рук? – язвительно осведомился Мефистофель. – Ты сильно ошибаешься, если считаешь меня этаким благодушным простачком!
Михаил улыбнулся, но ничего не ответил.
– Ладно, мы вернемся к этому разговору позже, когда все прояснится само собою, – сказал Мефистофель. – А сейчас мне пора отправляться в банкетный зал. Силы Тьмы устраивают небольшой банкет… Интересно, куда держит путь этот малый? – прибавил он, еще раз взглянув на одинокого путника, бредущего по бескрайней равнине Лимба.
– Взгляни на стрелку указателя, – ответил ему Михаил, – и ты увидишь, что он направляется прямо в Рай.
– Правда? Вот уж никогда бы не подумал, что эта дорога ведет туда!
– Время от времени направление меняется, – заметил Михаил, – и тогда меняется весь маршрут.
– Но почему?
– Мы, служители Добра, – ответил Михаил высокомерно, – предпочитаем не тратить время, отвечая на праздные вопросы.
Мефистофель только пожал плечами. Оба духа одновременно растворились в воздухе – они направились в здание Суда.
Глава 3
Прогуливаясь по широкому двору перед зданием Суда, Аззи случайно встретил самого Микеланджело. Демон узнал великого художника по фотографии, которую он видел в учебнике по истории искусства, будучи еще студентом в Университете Преисподней. Микеланджело как раз заканчивал огромную фреску.
– Прекрасная работа! – сказал Аззи, подойдя поближе.
– Будьте добры, отойдите немного в сторону, чтобы не загораживать мне свет, – ответил художник. – Здесь очень плохое освещение, и незачем делать его еще хуже.
Аззи отошел на несколько шагов.
– Как приятно творить, зная, что служишь Искусству, не правда ли? – осторожно спросил он.
Микеланджело презрительно усмехнулся и промокнул свой потный лоб тряпкой, которой он вытирал кисти.
– Разве это искусство? – ответил он. – Это всего лишь ремесло. Я поправляю кое–какие детали в одной своей старой картине.
– Но ведь вы можете рисовать новые картины, если захотите? – удивился Аззи.
– Конечно, могу. Но для того, чтобы создать подлинный шедевр, художнику нужно вдохновение. А где искать источник вдохновенья, чем восхищаться после того, как ты побывал в Раю?
Аззи промолчал – он никогда раньше не задумывался над этим. Микеланджело снова взялся за кисти и краски. Наблюдая за его работой со стороны, Аззи подумал, что художник совершенно счастлив.
Просторное здание Суда было построено в классическом стиле. От огромного зала заседаний, построенного по типу древнего амфитеатра, во все стороны расходились коридоры, словно лучи от солнца. Просторные галереи концентрическими кольцами окружали этот амфитеатр. Здесь была приготовлена для духов легкая закуска. Служители Света и Тьмы толпились на галереях, держа в руках высокие бокалы с шипучими напитками, разговаривали и смеялись, брали с огромных серебряных блюд фрукты и сласти, жаркое и бутерброды. Сверхъестественные существа слетались на банкет со всех концов света. Кого здесь только не было – ангелы и черти, домовые и ведьмы, лешие, вампиры, оборотни и даже простые привидения – обитатели старых полуразрушенных замков. Их было так много, что даже просторное здание Суда не могло вместить всех собравшихся; а ведь каждую минуту прибывали новые гости. Хотя все они были бесплотны, все же пришлось установить новый порядок приема в передней, а также подготовить несколько виртуальных залов в параллельных пространствах, куда расторопные слуги провожали пришедших на банкет. Параллельные пространства, конечно, позволяли расширить помещение почти до бесконечности, но те духи, которым приходилось довольствоваться виртуальными банкетными залами, испытывали большие неудобства: они ощущали себя вроде бы здесь и в то же время где–то в другом месте.
Да, это был великий праздник, День Суда, величайший день эпохи, всемирный Mardi Gras. В этот день создания Света и Тьмы устраивали вечеринки, веселились и развлекались. Перед зданием Суда собирались целые толпы. Духи материализовались прямо перед этим великолепным дворцом, изумленно разглядывали его, восклицая: «Вот это да!» или «Ну и ну!», и отправлялись в какое–нибудь маленькое уютное кафе, где заказывали овощной салат и стакан фруктового сока: они не хотели портить аппетит перед грандиозным празднеством – оргией, если Тысячелетнюю Войну выиграют силы Зла, и торжественным пиром, если победителем окажется Добро.
Никогда еще в Лимбе не бывало так шумно и многолюдно. Лимб слыл тихим, уединенным местом, подходящим для тех, кто ищет покоя. Его жители не отличались особым гостеприимством и никогда не устраивали таких больших праздников. Они жили просто и скромно, их девизом было: «живи и жить давай другим». Их моральные принципы не отличались определенностью, поскольку основной статьей их доходов была торговля с двумя соседними княжествами – Света и Тьмы; волей–неволей им приходилось и с чертом ладить, и Бога не забывать. Жизнь в Лимбе была довольно скучной и серой; по вечерам его обитатели гуляли по туманным равнинам, днем занимались делами. Год за годом тянулись однообразной чередой; на смену мягкой, безморозной зиме приходило дождливое лето. Время, казалось, текло здесь медленнее обычного, и потому никто не ценил его так мало, как жители Лимба. Порой, чтобы немного развеять скуку, устраивались турниры поэтов или фестивали народных танцев, но что же это были за жалкие зрелища! И вот в один прекрасный день жители Лимба стали свидетелями Великого Суда, собравшего такое количество разнообразной публики. Было от чего потерять голову!
Глава 4
В Зале заседаний, центральной части здания Суда, все было готово к торжественному событию. Простая публика разместилась на широких скамьях в амфитеатре; Князья Света и Тьмы заняли свои места в ложах, расположенных друг напротив друга, в полном согласии с законами симметрии. Как это обычно бывает перед началом заседания, соседи негромко переговаривались, кто–то приподнимался со своих мест, чтобы отыскать знакомых в дальнем ряду; но большинство приглашенных чинно сидело в своих обитых бархатом креслах или на скамьях, ожидая торжественного открытия Великого Суда. И лишь в секторах, отведенных для виртуального присутствия, царила суета: эта часть огромного зала напоминала гигантский калейдоскоп. Мириады зрителей материализовались на его деревянных скамьях – и через какую–нибудь сотую долю секунды дематериализовались, уступая место другим, затем вновь возвращались в зал – и вновь исчезали. Двигаясь с субсветовой скоростью, они растягивали субъективное время своего пребывания в зале: каждому казалось, что он провел здесь не менее четверти часа.
Заседание Суда должно было начаться с минуты на минуту. Все ждали, когда Ананке займет отведенное ей место в самом центре аудитории, однако древняя богиня не торопилась явиться публике.
Никто из собравшихся в огромном зале не сомневался в том, что Ананке объявится, как только найдет подходящего кандидата для своего нового телесного воплощения. Но чей облик она примет на этот раз? В кого вселится? Наиболее нетерпеливые зрители вертели головами во все стороны, чтобы первыми заметить начальную стадию превращения. Но даже самые мудрые и многоопытные из них были удивлены, когда Маргарита, скромно сидевшая в одном из самых последних рядов, вдруг поднялась со своего места навстречу двум монахам – слепому и немому, идущим прямо к ней по проходу между рядами. Публика затаила дыхание. Слышно было, как стучат по полу деревянные посохи двух монахов.
Немой обвел взглядом притихшую аудиторию. Слепой высоко поднял голову, устремив незрячие глаза на купол здания. На его лице выражение тревожного, напряженного ожидания сменилось исступленным восторгом.
– Она идет к нам! Скоро она будет здесь! – возвестил слепой.
Маргарита, бледная, как полотно, с горящими глазами, начала спускаться вниз по широкому проходу меж рядами скамеек. Двое монахов последовали за ней. Ее походка была походкой богини, а взгляд, казалось, прожигал душу насквозь. Весь облик Маргариты волшебно изменился: никто бы не узнал бывшую птичницу из Мекленбурга в этой женщине, более похожей на одну из дочерей Эфира, чем на простую смертную.
В зале воцарилась абсолютная тишина. Не слышно было ни покашливания, ни шарканья ног, ни скрипа скамеек.
Она подошла к трону, приготовленному для Судьи и, сев на него, обратилась к аудитории:
– Близок тот час, когда свершится Суд. Но сперва я хочу дать вам возможность высказаться. Желает ли кто–либо из собравшихся здесь взять слово?
Одиссей поднялся со своего места, низко поклонился и вышел вперед. Остановившись у ступеней помоста, на котором стоял трон Ананке, он повернулся к Ананке.
– Приветствую тебя, Великая Богиня. Нам, собравшимся здесь, хорошо известно, что ты владычествуешь над всем и над всеми. И поскольку нынешний Суд собрался для разрешения спора о свободе, которую ты милостиво предоставила роду людскому, я прошу у тебя позволения обратиться к аудитории с речью.
– Взойди на помост, Одиссей, и скажи свою речь, – сказала Ананке. – Велики твои подвиги и неувядаема твоя слава. Ты достоин того, чтобы выступать на Великом Суде.
Одиссей поднялся по ступеням, поправил складки своего плаща, принял классическую позу оратора и заговорил низким, звучным голосом:
– Я хочу изложить вам свой план, созревший уже давно. Мой замысел прост; и если он покажется вам слишком смелым, я прошу вас не отвергать его сразу. Итак, я предлагаю следующее: вернуть древних греческих богов обратно на землю, чтобы они вершили людские судьбы, как это было в античную эпоху.
Глухой гул, подобный шуму морского прибоя, прокатился по залу. Ананке подняла руку – и снова воцарилось молчание. Одиссей продолжил свою речь:
– Подумайте: вы призываете греческую богиню судьбы, Ананке, для вынесения окончательного приговора в вашем споре. Она вершит суд и решает судьбу мира. Ваши понятия о Добре и Зле, родившиеся из церковных догматов и из абсолютистских учений отцов церкви, несколько расширились за время существования христианства. Вы эволюционировали настолько, что часто уже не видите разницы меж злом и добром. Однако, выигрывая, быть может, в своем приближении к абстрактной Истине, вы неизменно проигрываете в простой жизненной правде. Вместо свободной от всяческих предрассудков диалектики Сократа и древних софистов вы имеете лишь претенциозные нравоучения и дидактицизм ваших священников, лидеров многочисленных религиозных течений и общественных собраний. Не обижайтесь, если я скажу вам, что все это слишком нелепо, неразумно и недостойно человека, с его способностью мыслить и рассуждать, с его живым чувством гармонии и красоты. Почему вы даете себя обманывать громкими фразами, внимая помпезным речам? К чему позволять эмоциям заглушать голос рассудка? Как можно проповедовать спасение, если вы сами в него не верите? Я призываю вас вернуться к старым богам, к тем нерациональным богам, которые были так похожи на людей. Пусть Арес снова свирепствует на поле брани, пусть Афина вновь станет олицетворением правды и мудрости, и пусть на Олимпе вновь воцарится Зевс – божественный судья, всемогущий, но отнюдь не всеведущий. Создавая мифы о богах и героях, мы просто прикрывали плащом сверхъестественного недостатки нашей собственной человеческой природы. Так давайте же покончим с лицемерием и притворством, признав, что современные боги и духи, с их узкими и односторонними понятиями, не могут править миром, и вернемся к старым порядкам. Если даже на земле не наступит золотой век, мы все равно останемся в выигрыше с точки зрения эстетики.
Закончив говорить, Одиссей сошел с помоста и сел на свое прежнее место. В зале послышался приглушенный ропот – все духи, присутствующие на заседании суда, разом заговорили друг с другом. Предложение греческого героя казалось им чересчур смелым. Но Ананке вновь призвала всех к молчанию и сказала:
– Прекрасны были слова Одиссея; их, конечно, следует принять во внимание. Но следующий оратор просит слова, и мы должны его выслушать. Он человек более поздней эпохи, не менее знаменитый среди своих современников, чем Одиссей – среди жителей древней Эллады. Я имею в виду самого Иоганна Фауста, которому пришлось преодолеть много разных препятствий для того, чтобы принять участие в сегодняшнем заседании. Прошу вас, доктор Фауст.
Фауст поднялся на помост, шепнув:
– Спасибо, Маргарита. Надеюсь, я смогу отблагодарить тебя как–нибудь за твою доброту.
Повернувшись лицом к аудитории, он сказал:
– Мой благородный друг, Одиссей, известен своим красноречием не менее, чем своими выдающимися подвигами. Я же буду говорить прямо. Я скажу вам всю правду, а дальше пусть каждый судит сам.
Начнем с плана Одиссея. Классическая эпоха была прекрасна, но справедливости в древнем мире было ничуть не больше, чем в наш век. Время эллинских героев и их богов прошло. Их религиозные взгляды давно забыты, и никто сейчас не жалеет об этом. Ни к чему воскрешать прошлое. Нам не нужны древние боги и никакие боги вообще. Я призываю свергнуть всех богов – и старых, и новых. Нам, людям, они ни к чему. Мы, смертные, находимся в положении рабочих, голосующих за наших угнетателей – высшую касту. Пора положить конец глупым предрассудкам. Зачем позволять богам или демонам распоряжаться нашими судьбами? Я, Фауст, представляю Человека Торжествующего, который несмотря на все свои недостатки и слабости пытается сам строить свою собственную судьбу, не обращаясь за помощью к высшим силам. Приняв одно простое решение, мы можем распустить весь этот небесно–подземный парламент – кучку ангелов и чертей, до смерти нам надоевших своими бесконечными спорами. В человеке заложены громадные возможности, и для того чтобы развивать их, чтобы идти путем самосовершенствования, достигая все более высоких результатов, смертным не нужны увещевания духов. Ну, а на тот случай, если все–таки придется обратиться за советом или за помощью к мудрецу, обладающему могучим умом и сверхъестественными способностями, – я привел с собою несколько человек, гораздо более достойных править миром, чем все эти божества, потворствующие человеческим порокам! Я имею в виду величайших магов, давно посвятивших себя служению своему искусству. Пусть они правят нами! По правде говоря, власть уже давно принадлежит им, только мы никак не хотим признать этот очевидный факт.
Фауст захлопал в ладоши. Несколько человек поднялись на помост и встали рядом с ним.
– Вот они, – продолжал Фауст, – Калиостро, Парацельс, Сен–Жермен, и многие другие. Я предлагаю учредить в их лице новый орган управления – Всемирный Совет.
Архангел Михаил поднялся со своего кресла:
– Вы не сможете этого сделать, Фауст!
– Говорите себе что угодно, меня это не остановит. Вы не приняли во внимание способности человека, вооруженного знанием магии. Я собрал в этом зале величайших провидцев, когда–либо живших на земле. Они проникли во все тайны мироздания. Их пророческий дар принадлежит им так же, как военная добыча принадлежит победителю. Не от какого–то обманчивого и лукавого духа получен он ими. Их талант является результатом упорного, кропотливого труда и окончательного торжества над слабой и несовершенной человеческой природой. Отныне мы, смертные, будем сами о себе заботиться. Человечество пойдет по пути прогресса, а поведут его эти гении, эти светочи разума, предтечи великих ученых, которые придут им на смену в будущих веках.
– Это весьма необычно и нарушает установившийся порядок вещей, – сказал архангел Михаил. – Ваше собрание магов незаконно; более того, оно идет вразрез со многими основополагающими принципами. Время и пространство не могут и не должны подвергаться таким воздействиям! Разве я не прав, Мефистофель? – обратился он к своему главному противнику в Тысячелетней Войне.
– Я сам только что думал об этом и хотел сказать то же самое, – ответил демон.
– Я открыто бросаю вам вызов! – крикнул Фауст. – Мы, маги, не признаем ни Бога, ни черта! Пропадите вы пропадом со своими непонятными принципами и законами! Мы и без вас управимся!
– Сгинь! – закричали в один голос архангел Михаил и Мефистофель.
Фауст и маги не дрогнули.
– Пусть Ананке, всеобщий судия, решит, как быть, – сказал архангел Михаил.
Фауст повернулся к трону, на котором сидела Маргарита – прямая, бледная, неподвижная.
– Ананке, ты же видишь, что я прав!
– Да, Фауст, ты, несомненно, прав, – ответила она.
– В таком случае ты должна решить спор в мою пользу.
– Нет, Фауст, я не могу этого сделать.
– Но почему? Почему?
– Потому что быть правым – еще не означает выиграть спор. У Необходимости свои законы, и правда – лишь один из них. Ты не обладаешь всеми достоинствами избранника Судьбы.
– Какими же это достоинствами я не обладаю? – удивился Фауст.
– Во–первых, добротой и сердечностью. Ты бессердечное существо, Фауст. Во–вторых, способностью любить. Ты никогда никого не любил. В–третьих, способностью сострадать и сопереживать. Ты абсолютно глух к людским горестям, ты поглощен только своими собственными проблемами. План, предложенный Одиссеем, – это возврат к прошлому, проникнутый ностальгической тоской по Золотому Веку; ты же призываешь к анафеме. Ты проиграл, Фауст, несмотря на все твои героические усилия. Тебе не править миром.
Из зала донеслись возгласы:
– Но кто же в конечном счете победил – Свет или Тьма?
Ананке окинула взглядом аудиторию, и публика вновь примолкла.
– Всему свое время. Подведем итоги. Начнем с самого начала. Предложение Одиссея призвать древних богов и обратиться к старой религии – лишь сентиментальная попытка ухода от реальности, которая не решит всех проблем. Как нельзя войти в одну и ту же реку дважды, так нельзя воскресить прошлое. Древние боги ушли, и они не вернутся назад. Что касается Фауста, претендующего на роль вашего нового лидера, то нужно сказать, что он очень бесчувственный, безразличный ко всему человек. Его не волнуют людские судьбы, и вряд ли он станет по–настоящему заботиться о человечестве. Я вижу, еще несколько ораторов просят слова, но я оставляю их просьбы без внимания.
Теперь перейдем к Тысячелетней войне. Я должна судить то, что было и то, что будет. Как известно, Мак, представлявший человечество в данном споре, должен был сделать свой выбор в пяти предложенных ему ситуациях. Каждый из его поступков может быть подробно разобран и оценен по многим критериям. Можно взвешивать на весах правосудия причины и следствия, влияние города и деревни, а также много других категорий, образующих диалектический хаос вокруг каждого конкретного дела или предмета. Предоставим Добру и Злу разбираться в этом хаосе на протяжении следующей эпохи. Вот мое окончательное решение:
Первый эпизод, Константинополь. Маку не удалось спасти чудотворную икону – она погибла в огне. Город был разграблен теми, кто явился под его стены в качестве защитников справедливости. Очко в пользу Зла.
Далее. Кублай–хан теряет свой волшебный скипетр. Эта потеря лишает монгольские полчища удачи на поле боя. Западным народам уже не угрожала столь сильная опасность. Очко в пользу Добра.
Третий эпизод, Флоренция. Чудесная картина была спасена от огня. Лоренцо Медичи и Савонарола, оба жестокие и упрямые люди, принесшие в мир больше зла, чем добра, умерли безвременной смертью и тем самым избавили мир от многих несчастий. Очко в пользу Добра.
Четвертый эпизод. Зеркало доктора Д было отнюдь не самым важным предметом. А вот жизнь Марло обладала величайшей ценностью. Если бы поэт остался жив, он смог бы написать много пьес и стихов в назидание потомкам, и нравственная сторона вопроса только выиграла бы от этого. Очко в пользу Зла.
Пятый эпизод. Людовик XVI и Мария–Антуанетта не играли важной роли в истории. Их спасение не могло остановить демократические преобразования, начавшиеся во всей Европе в девятнадцатом столетии. Но королю и королеве причинили много зла… Здесь и Добро, и Зло получают по одному очку.
И, наконец, последнее. Обе стороны, участвующие в споре, прибегали к запрещенным приемам и неоднократно вмешивались в ход событий. Это сводит на нет все результаты исторического эксперимента. Спор объявляется недействительным!
Глава 5
Разочарованный Мефистофель почти не следил за тем, что происходило вокруг него. Вскоре, однако, он узнал свежие новости от одной юной девы–ангела. Дева спускалась с заоблачных райских высот в Лимб, где Ананке вершила свой суд, – ей хотелось присутствовать при объявлении победителя Тысячелетней Войны. Решив лететь на собственных крыльях, чтобы немного поупражняться, а заодно полюбоваться прекрасным видом, открывавшимся с высоты ангельского полета, она расправила два белоснежных крыла и начала плавно спускаться вниз, оставив позади себя один из райских уголков с просторными особняками, утопающими в зелени вечно цветущих садов. Пролетая над этими дивными местами, она заметила на крутой каменистой тропинке какого–то смертного, из последних сил карабкающегося на высокую гору, на вершине которой стоял величественный небесный дворец. Это был Мак. Он медленно, но верно продвигался к своей цели, не обращая внимания на сбитые в кровь ноги и на пот, градом катившийся у него со лба. Больше дева–ангел ничего интересного на своем пути не заметила.
– Но куда он мог направляться? – спросил Мефистофель.
– Мне кажется, он вознамерился повидать Самого, – ответила дева.
– Самого!.. – воскликнул Михаил, находившийся рядом. – Нет, нет! Не может быть!
– Мне так показалось. Хотя, возможно, он просто решил полюбоваться божественным пейзажем, открывающимся с горной вершины.
– Как ему только в голову могла прийти такая мысль – искать Бога! Как он осмелился?! Без пропуска? Без рекомендации? Без сонма сопровождающих его высокопоставленных духов, чьи набожность и благонадежность неоднократно подвергались тщательной проверке? Это неслыханно!
– Однако это случилось, – ответила дева.
– Я думаю, мне лучше самому посмотреть, что там происходит, – сказал архангел Михаил. Мефистофель кивнул в знак согласия.
Глава 6
Взобравшись на самую высокую гору, Мак увидел жемчужные ворота, которые распахнулись перед ним сами собой – плавно и бесшумно. Он вошел внутрь и оказался в пышном саду, где каждое дерево, каждый куст приносили обильные плоды и не было видно ни слизняков, ни гусениц, ни вредных жуков–долгоносиков. Мак заметил, что по дорожке, посыпанной песком, к нему спешит какой–то высокий бородатый мужчина в длинной белой одежде. Мак склонился перед ним до земли:
– Здравствуй, Бог.
Незнакомец в белом подошел к Маку и помог ему подняться на ноги, сказав при этом:
– Встаньте, прошу вас, здесь земля сырая. Кроме того, ведь я не Бог. К сожалению, Он сам сейчас не сможет поговорить с вами; но Он послал к вам меня, Своего слугу, с благой вестью. Он решил отменить приговор Ананке и объявить вас настоящим победителем в великом Споре меж Светом и Тьмой.
– Меня? – изумленно воскликнул Мак. – Чем я заслужил такую честь?
– Затрудняюсь сказать точно, – ответил бородатый мужчина, – я, видите ли, не вникал в подробности. Во всяком случае, вы удостоены звания победителя не за ваши выдающиеся качества. Просто было решено привлечь всеобщее внимание к маленьким людям – к простым смертным, со всеми присущими им недостатками. Много веков тому назад древние боги пытались править миром – и им это не удалось. Затем Добро и Зло попытались взять власть в свои руки, но у них тоже ничего не вышло. Закон также потерпел фиаско. На смену ему пришел Разум… но одного разума было недостаточно. Даже Хаос не смог воцариться надолго. И вот наступила нынешняя эпоха – эпоха простого человека. Вы – герой этой эпохи. Ваши поступки были просты и бесхитростны. Вы служили себе самому, лишь смутно сознавая, что, возможно, служите какой–то более высокой цели. И вы в конце концов выиграли спор, ибо даже эта слабая искра идеализма имела гораздо большее значение, чем все великие замыслы и отвлеченные теории.
Мака был потрясен его словами.
– Я – победитель? Мне – управлять миром? – спросил он. – Нет, нет, это невозможно! Я и слышать об этом не хочу. Честно говоря, это похоже на богохульство.
– Бог пребывает в богохульстве, дьявол – в благочестии.
– Послушайте, – сказал Мак, – я думаю, мне лучше поговорить об этом с Самим Богом.
– К сожалению, это невозможно, – печально сказал бородатый мужчина. – Ведь Единого Бога нельзя ни увидеть, ни поговорить с ним – даже здесь, в Раю. Мы долго искали Его, но нигде не нашли. Похоже, что он давно покинул эти места. Некоторые говорят, что Он никогда не существовал, поскольку у нас нет Его фотографий или каких–либо других доказательств Его бытия. Но наши древние легенды гласят, что давным–давно Он был здесь, и ангелы часто приходили к Нему, ища у Него поддержки и любуясь Его ликом. Он говорил им, что Рай, и Ад – части одного. Никто не постигал его мысли. Он пускался в пространные и запутанные объяснения. Никто не понимал, что он хотел сказать, пока в Раю не появились обман и мошенничество, а затем стали совершаться и настоящие преступления.
– Преступления? В Раю? Не может быть! – сказал Мак.
– Вас это изумляет? Да, удивительные вещи творятся здесь, в Раю… Приблизительно в это же самое время Он заявил, что Он совсем не Бог – не великий, не вечный и не вездесущий; что он только исполнял обязанности Бога, в то время как Сам Бог занимался другими делами. Каждый, естественно, хотел знать, что это были за дела. Говорили, что Он удалился в иной мир, чтобы начать все сначала, и создал там новую Вселенную, упростив ее механизм настолько, чтобы он безотказно работал. Большинство было убеждено, что Он разочаровался в этом мире, хотя, конечно, не подавал виду и ни словом никому об этом не обмолвился… Впрочем, вернее было бы сказать – не намекал.
Мак долго молча глядел на стоящего перед ним человека в длинном белоснежном одеянии. Наконец он спросил:
– Так, значит, вы… ты все–таки Бог?
– Ну… в некотором смысле, да, – ответил Он. – А что?
– Да так, ничего.
– Ты разочарован, Мак? Признайся, ты ожидал увидеть Кого–то Другого.
– Нет, что ты…
– Не спорь, я знаю все твои мысли. Я ведь всеведущ – это одно из божественных качеств.
– Да. И всемогущ.
– Ну, и это тоже… Хотя всемогуществом не следует злоупотреблять. Бог вынужден постоянно ограничивать свое всемогущество, чтобы оно не связало Ему руки.
– Не связало руки? Всемогущество? Как это понять?
– Всемогущество не помогает, а, наоборот, мешает тому, кто наделен еще и всезнанием и жалостью ко всякой твари земной. Слишком велико бывает искушение самому вмешаться в ход истории, чтобы восстановить справедливость.
– В самом деле, почему бы и нет?
– Если я заставлю свое всемогущество служить моему всеведению, то в результате живая Вселенная превратится в огромный часовой механизм. Ни о какой свободе воли не будет и речи. Допустим, я решил искоренить мировое зло. Я должен буду следить за тем, чтобы ни один человек не погиб, скажем, в автомобильной катастрофе, ни один птенец не вывалился из гнезда, ни один волк не зарезал ягненка; чтобы все были здоровы, сыты, обуты и одеты, и чтобы никто не умер преждевременной смертью. Так почему бы мне сразу не даровать людям бессмертие?
– На мой взгляд, это очень правильная мысль, – сказал Мак.
– Она кажется тебе правильной лишь потому, что ты никогда не задумывался над этим. Представь себе, что все, кто когда–либо родился, живут и по сей день. У каждого из них свой уклад жизни – свои представления о мире, свои моральные и материальные ценности, свои желания, которые я должен исполнять. И это еще не все! Уничтожая зло как таковое, я должен буду переделать весь мир. Например, если я запрещу волкам резать овец, то волки вымрут с голоду. Как накормить волков и уберечь овец? Может быть, сделать всех хищников травоядными? Но тогда пострадают растения. Траве, цветам и деревьям вряд ли нравится, когда их губят – едят, рвут или ломают. Растения бессловесны и не могут никому пожаловаться, но жить они хотят ничуть не меньше, чем животные и человек. Ты видишь сам, как непросто бороться со злом во вселенских масштабах. Такая борьба потребовала бы от меня ежесекундного вмешательства в земные дела. Да и сами люди, наверное, померли бы со скуки, если бы я преподносил им все на золотом блюдечке.
– Да, – сказал Мак, – это совсем не просто. Тебе приходится думать о многом. Но ведь Ты всеведущ. Это должно Тебе помогать.
– Всезнание подсказывает мне, что лучше ограничивать свое всемогущество.
– А как же Добро и Зло?
– Да, я знаю, как это важно. Но, к сожалению, я почти никогда не мог разобраться, где Добро, а где – Зло. Они так тесно переплелись между собой! Если я буду творить только одно Добро, это будет не очень справедливо и слишком односторонне. Еще до того, как я сознательно принял столь непохожий на Бога образ, ограничив свое всезнание и всемогущество, в минуту божественного прозрения я увидел, что Добро и Зло немыслимы друг без друга, что они – лишь части единого целого. Выхода из этого замкнутого круга не было. Я понял, что знать все – означает ничего не знать. Я же предпочел знать хоть что–то. Быть может, я и вижу скрытые пружины мироздания; возможно, я могу постичь абсолютную истину. Но я не позволяю себе глубоко задумываться над этим. Бог тоже имеет право на Свои тайны, и Он не только не обязан, но и не должен все знать.
– И какой же вывод можно из этого сделать? – спросил Мак.
– Что ты свободен – так же, как и я. Хотя свобода – это еще не все, но ведь это уже что–то, не так ли?
Глава 7
Так уж устроен подлунный мир, что в нем нет почти ничего постоянного. День сменяется ночью, после бури наступает штиль. Вот и после окончания Тысячелетней Войны – эпохального события – Царство Света и Царство Тьмы напоминали покинутую актерами театральную сцену с опущенным занавесом и погасшими прожекторами. Аззи вновь был обречен на безделье и скуку. Чтобы хоть чем–нибудь развлечься, он решил разузнать, что делают Фауст и остальные участники Спора меж силами Добра и Зла.
Он нашел Фауста в скромном трактире неподалеку от Кракова. Ученый доктор был не один – он сидел в одной из кабинок рядом с ангелом Гавриилом. К величайшему изумлению Аззи, Гавриил, его бывший соперник, потягивал пиво из высокой кружки. Фауст и Гавриил пригласили Аззи занять свободное место за их столиком и предложили выпить пива.
Фауст вновь продолжил разговор, прерванный появлением Аззи:
– Вы слышали, что сказала Ананке? Это была моя маленькая Маргарита. Она сделала все, чтобы я выиграл спор!
– Ваши личные отношения здесь ни при чем, – сказал Гавриил. – Ведь она говорила от имени Судьбы.
– Да, но почему Ананке выбрала именно ее? – Фауст помолчал несколько секунд, размышляя, и задумчиво произнес: – Разве только потому, что судьбу обычно называют слепой, удивляясь ее парадоксам…
Гавриил вздрогнул, и, чтобы скрыть свое волнение, поднес ко рту почти пустую пивную кружку. Сделав маленький глоток, он заметил:
– А вы, как видно, успели кое–чему научиться, если сами догадались об этом!
– Кое–чему, но отнюдь не всему, – горько посетовал Фауст. – Мы должны были сделать это, Гавриил! Мы могли сбросить с себя тысячелетнее иго. Если бы только я…
– Не вы один, – сказал Гавриил. – Мне очень жаль огорчать вас и принижать ваши заслуги, но на суде речь шла не столько о вас лично, сколько о человечестве в целом. Вы представляли весь род людской. Указав на ваши недостатки, Ананке тем самым указала на недостатки остальных людей.
– Как–то это некрасиво получается, – продолжал Фауст. – По–моему, с нами ведут нечестную игру. В нас выискивают какие–то недостатки и объявляют нас проигравшей стороной потому, что мы не обладаем определенными качествами. Мы стараемся развить в себе эти качества, но в следующий раз они обязательно находят что–то еще, и так до бесконечности. Но интересно, откуда они берут положительный опыт, если не от нас, людей?
– В ваших словах есть большая доля правды, – сказал Гавриил, – и я не могу отрицать вашу правоту. Но оставим–ка лучше разговор о политике. Ведь игра уже сыграна. Давайте выпьем, вспомним старину и разойдемся каждый по своим делам.
В эту минуту в трактир вошел Мак, распевая старинную студенческую песню. Он начал новую жизнь после того, как побывал в Раю. Занявшись торговлей, Мак весьма преуспел в коммерческих делах, и теперь мог наслаждаться жизнью. Он завел подружку – девушку, очень похожую на Маргариту.
Забыв свой спор, все трое – Фауст, ангел и демон – окружили Мака.
– Ну, что Он тебе сказал? – спросил Аззи, которому не терпелось узнать свежие новости.
– Кто?
– Бог, кто же еще! Из зала заседаний Суда мы видели, как ты поднимался на гору, направляясь прямо в Рай. Ты видел Его? Говорил с Ним?
Мак заметно смутился.
– Как вам сказать… Вообще–то я Его Самого не видел. Ко мне вышел один из Его друзей…
– Который сказал тебе, что ты выиграл Спор?
– Не совсем так… Я только одно понял ясно – что отныне я свободен и могу делать что хочу. Именно это я сейчас и делаю.
– И это все? Неужели тебе больше нечего нам сказать? – разочарованно протянул Мефистофель.
Мак часто заморгал и ничего не ответил. Помолчав немного, он опять широко улыбнулся:
– Идемте, друзья. Я заказал столик в одном трактире здесь неподалеку. Нам подадут великолепного жареного гуся. Мы выпьем за наши успехи и посмеемся над своими прошлыми ошибками.
Эта идея всем пришлась по душе. Но Фауст, извинившись, сказал, что ненадолго покинет компанию и присоединится к ним попозже.
Выйдя из трактира, ученый доктор направился по Малой улице Казимира, к маленькому уютному кафе, где он назначил свидание Елене.
Войдя в кафе, он увидел прекрасную Елену за маленьким столиком у окна. Перед нею стояла изящная фарфоровая чашечка с ароматным чаем. Красавица встретила Фауста холодной улыбкой.
– Я очень рад, моя дорогая, что вам удалось убежать от этих противных старух, – сказал Фауст. – Итак, мы снова вместе!
– Я пришла, чтобы попрощаться с вами, Иоганн.
– О! Так вы решили…
– Я решила вернуться к Ахиллесу, – кивнула Елена. – Таков мой жребий. Вы же знаете, что в конце концов я вернулась к Менелаю, своему первому мужу.
– Ну, что ж… Все, что ни делается, делается к лучшему, – сказал Фауст. Он был не слишком разочарован, понимая, что Елена слишком хороша для того, чтобы быть его смертной подругой. – Мы не созданы друг для друга. Оба мы – сильные личности, звезды первой величины. Как звезды бегут по небу каждая по своей орбите, так и мы должны совершить назначенный нам путь… Но подумайте, как бы мы могли быть счастливы!
– Счастливы? Боюсь, я не чувствовала бы себя вполне счастливой. А вы, помнится, как–то говорили, что вам больше нравятся простые девушки – птичницы, цветочницы… Кстати, как поживает ваша прежняя подружка, эта маленькая Маргарита? Почему бы вам не попробовать вновь наладить отношения с нею?
– Откуда вы узнали о ней? – удивился Фауст. – Прошу прощения за столь бестактный вопрос – я понимаю, что вы все равно на него не ответите. С Маргаритой у нас все кончено. Я не вернусь к ней. Дело в том, что я не уважаю ее, хоть сама Ананке и говорила ее устами на Суде…
За дверью кафе послышался какой–то шум, словно от хлопанья крыльев. Затем в дверь застучали три мощные клюва. Легкий сквозняк принес волну отвратительного запаха, уже знакомого Фаусту.
– Мне пора, – сказала Елена. – Нельзя заставлять Вещих Сестер ждать слишком долго.
Она встала и направилась к двери.
Оставшись один, Фауст долго сидел за остывшей чашкой чая, устремив неподвижный взор куда–то вдаль и ощущая внутри себя страшную пустоту. Ничто в мире не занимало его. Мужчины и женщины, ангелы и демоны – все казались ему мелкими, ничтожными и чересчур легкомысленными. Даже сама Ананке была недостаточно серьезна. Он вспомнил величайшую минуту в своей жизни – как он стоял в центре огромного зала, окруженный величайшими магами. Никогда и нигде еще не собиралось столь блестящего общества! Они могли бы положить начало новой эпохе. Возглавляемое этими титанами духа, человечество в конце концов пришло бы к… О, погибшие мечты! Конечно, было несколько преждевременно выдвигать такой план. Но когда–нибудь человечество достигнет необходимого уровня развития. Оно станет достойным Фауста. И вот тогда наступит мгновение, о котором он так долго мечтал!
Он встал из–за столика, собираясь выйти из кафе.
Вдруг в воздухе вспыхнуло радужное сияние, и прямо перед ним появилась Илит – очаровательная, как всегда. Фауст равнодушно глядел на нее. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он подумал, что эта посланница небес явилась с новым предложением от Светлых или Темных сил. Но подобные вещи уже не интересовали великого мага.
– Итак, – холодно осведомился он, – что вы хотели сказать?
– Я долго думала… – начала она. Голос ее чуть заметно дрогнул, и она умолкла.
Илит была очень хороша собой. Строгое изумрудно–зеленое платье подчеркивало изящество ее девичьей фигурки. Нитка жемчуга обвивала ее высокую шею, и белизна ее кожи соперничала с перламутровым блеском жемчужин. Зачесанные назад волосы подчеркивали чуть удлиненный овал ее лица.
Наконец Илит справилась с собой. Подняв голову и глядя прямо в глаза Фаусту, она произнесла:
– Когда–то я была ведьмой и служила силам Тьмы. Затем я стала служить Светлым силам. Но в конце концов я поняла, что граница меж Светом и Тьмой весьма расплывчата, и что Добро и Зло во многом похожи друг на друга.
– Да, это так, – согласился Фауст. – Но к чему вы говорите мне это?
– Я хочу начать все сначала, – сказала она. – Начать новую жизнь по ту сторону Добра и Зла. Я подумала о вас, Фауст. К худу ли, к добру ли, вы всегда идете своею собственной дорогой. Я хотела спросить вас, не нужна ли вам ассистентка?
Фауст с интересом посмотрел на Илит. Она была красива и умна. И она улыбалась ему. Он глубоко вздохнул и расправил плечи. Он снова почувствовал себя Фаустом.
– Да, – сказал он. – Мы оба начнем все сначала. Нам предстоит долгий путь. Присядьте, моя дорогая. Помедлите немного. Мне кажется, пришла пора сказать: Остановись, прекрасное мгновенье!
